Текст книги "Твоя Противоположность (ЛП)"

Автор книги: Рейчел Хиггинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Я кивнула, даже когда сказала:

– Я ненавижу тебя почти так же сильно, как ненавижу соль.

Его губы дрогнули в почти улыбке.

– Ты же не ненавидишь соль, – он шагнул ближе. – И ты точно не ненавидишь меня.

– Ненавижу, – настаивала я.

Но вышел лишь неубедительный шёпот. И грязная ложь.

Он проигнорировал меня.

– Тебе не нужно беспокоиться об этом, Делайн. Ты справишься. Мы переделаем меню, и завтра будет лучше.

– И это всегда срабатывает?

– Что?

– Твои разговоры, то, что ты припоминаешь всё своё дерьмо. Это всё, что нужно, чтобы двигаться дальше?

Намёк на что-то играл на его лице. Может быть, сожаление? Разочарование? Трудно было сказать, но что бы это ни было, внутри у меня снова похолодело. Я знала ответ ещё до того, как он произнёс его вслух.

– Нет. Но когда это терапевтическое дерьмо терпит неудачу, мы делаем то, что делаем лучше всего.

– И что же?

– Мы готовим, Делайн. Да ладно, мы же повара. Поэтому, мы готовим. Ни для них, ни для людей, осуждающих нас. Мы готовим для себя. Мы делаем всё, чтобы напомнить себе о том, как мы чертовски удивительны.

Я рассмеялась, и это был первый раз за всю ночь, когда я наконец-то снова почувствовала себя собой. Чёрт, может быть, впервые за много лет я снова почувствовал себя собой. Не та омрачённая, сломанная версия, какой я была со времён Дерека, а настоящая я. Та, которую спасала стряпня и наделяла силой кухня.

– Я думала, ты хочешь сказать, что напиваемся, – сказала я ему. – Что когда всё остальное терпит неудачу, мы напиваемся.

Он усмехнулся и потянулся к миске со специями.

– Ну, это мы тоже делаем.

– Эй, Вера? – выкрикнула Молли из-за моей спины.

О Боже, я совсем забыла, что она здесь. Я резко повернулась к ней, надеясь, что она не заметит, как вспыхнули мои щёки или как я была поглощена Киллианом последние десять минут.

– Ой, извини. Боже, Молли, прости.

Она бросила на меня многозначительный взгляд, безмолвно выкрикивая всё, что я не хотела ей показывать. Её брови заплясали над глазами, и она сделала молчаливый жест в сторону Киллиана – поцелуй, а затем что-то более вульгарное.

– Ничего страшного, если я уйду? Мне завтра рано вставать и я хотела бы пойти домой.

Она лгала. Мы завтра утром собирались вместе позавтракать, и договорились об этом меньше часа назад.

Я прищурилась, глядя на неё.

– Ты уверена?

Невинно улыбаясь, она кивнула.

– Совершенно уверена.

– Ты не хочешь подождать ещё час или около того?

Она направилась к двери, на ходу собирая свои вещи.

– Нет, всё хорошо. Увидимся завтра, Вера. Пока, Киллиан.

– Пока, Молли, – бросил Киллиан через плечо, полностью поглощённый своей новой улучшенной смесью специй.

Я ничего ей не сказала. Я была совершенно уверена, что никогда больше не заговорю с ней.

По крайней мере, до завтрашнего утра, пока мы не встретимся за завтраком.

Дверь за ней закрылась, и мы с Киллианом остались одни. Внезапно почувствовав себя неловко, я отодвинулась от него и сосредоточилась на чём-то другом. Например, на тряпке для уборки и смазанной жиром фритюрнице.

– Где ты училась? – спросил он, когда я нашла ещё несколько поверхностей, которые нужно было отскрести.

– Институт общинных ассоциаций в Шарлотте, – сказала я ему.

Он присвистнул сквозь зубы.

– Там хорошая программа. Окончила?

Я молча кивнула.

– Да, с дипломом бакалавра. Блин, это было почти пять лет назад.

Он нахмурился, обдумывая мой ответ.

– Итак, я познакомился с твоим отцом, а твой брат владеет магазином велосипедов, верно? – я кивнула, не понимая, к чему всё это клонится. – А твоя мама?

Я потёрла рукой сердце, чувствуя ту же пустую боль, которую всегда испытывала, когда речь заходила о моей маме.

– Она умерла, когда я была маленькой. Нас вырастил отец.

Его молчание было осязаемой вещью, которая заполнила всё пространство фургона. Оно высосало оставшийся кислород и протянулось через кухню, чтобы коснуться меня, обернуться вокруг меня... обнять меня.

– Мои сожаления, – сказал он так нежно, что у меня ёкнуло сердце.

Я наклонила голову, избегая зрительного контакта с ним.

– Спасибо.

Мы помолчали с минуту, пока он не дал мне отойти от острого, но и далёкого горя, которое произошло с матерью, которую я едва помнила. У меня осталось лишь несколько блеклых воспоминаний о ней. Я смотрю, как она душится. Смеюсь, когда она толкает качели. Семейный отдых на пляже. Их было немного, но я дорожила каждым из них.

Люди никогда не знали, что сказать, когда я говорила им, что моя мама умерла, когда я была маленькой. Они обычно пытались заполнить пустоту бесполезными клише или словами ободрения. Я оценила молчание Киллиана. Честно говоря, мне нечего было сказать. Ничто не поможет. Ничто из сказанного не сможет изменить произошедшее. Что есть, то есть. Это была часть моей истории, реальность, с которой я жила. Киллиан, казалось, понимал это лучше, чем кто-либо другой.

Я хотела спросить о его семье, но он сменил тему раньше, чем я успела это сделать.

– Дарем твой родной город?

– Родилась и выросла.

– А фудтрак – это новое предприятие, верно?

– Верно.

– Где ты работала после института? Явно не на местной кухне. Я бы слышал о тебе.

Я отрицательно покачала головой. Каким бы лестным ни было это заявление, я также знала, что оно не было правдой. Я работала на множество шеф-поваров, которые были рады дать мне много работы без какой-либо реальной ответственности.

– Какое-то время я жила в Шарлотте. Весь прошлый год я проработала в Европе.

Интерес вспыхнул в его ярких глазах, затемняя и углубляя их цвет.

– Работала, как повар?

– Да, видишь ли, я просто прыгала с кухни на кухню. Ничего особенного или известного. Просто обычное бистро или кафе. Мне нужна была какая-то перспектива. Какой-то опыт для моего резюме.

– А в Шарлотте для этого не было возможности?

– Не совсем так.

В Шарлотты была хорошо развита ниша общепита. Там было много замечательных кухонь. Теоретически я могла бы построить там отличное резюме. Вот только это было не для меня. Я опустила грязные подробности своего прошлого и сказала ему правду:

– Шарлотта была отличным местом для начала. Но это же Европа? В июне прошлого года я была в Барселоне. Потом в Париже. Потом в Риме. Потом в Тоскане. Вене. Берлине. Во всех маленьких городках между ними. Так что нет, в Шарлотте я бы такого не нашла.

– Это объясняет твои вкусы.

– Ты ненавидишь мои вкусы.

Он выдержал мой взгляд, не дрогнув, показывая мне что-то, чего я раньше не видела.

– Ты ничего не понимаешь. Или, может быть, ты этого не видишь. Твои вкусы станут легендой, Вера. Они сделают из тебя легенду.

– Если я не забуду правильно использовать соль.

Его губы снова дрогнули.

– В идеале да. Если ты сможешь быть осторожна с солью.

– Так что насчёт тебя? Как ты нашёл своё призвание?

Он покачал головой, скрестив руки на груди. Мы были так далеко друг от друга, как только могли в этом маленьком пространстве. Он прислонился к одной стойке, а я к другой.

Он был настоящим мужчиной. Не в сексистском смысле, а в анатомическом. Длинное, худощавое тело было мускулистым и полным мужественной силы. Татуировки только лишь дополняли его резкие грани, подпитывая мужское присутствие и заставляя меня чувствовать себя очень, очень женственной.

Нежная женственность по сравнению с его опьяняющей мужественностью.

Я сдернула бандану и собрала волосы в беспорядочный пучок на макушке. Киллиан зачарованно смотрел на меня.

Он подождал, пока я уложу волосы, а потом заговорил:

– Чикаго, – сказал он, хотя я уже знала это по моим предыдущим годам лёгкого киберсталкинга. – Я набивал руку в "Американе" под руководством Тоби Манье, – он скрестил ноги в лодыжках, прислонился спиной к стойке, ностальгическая улыбка заиграла в уголках его рта. – Боже, те годы были сущим адом.

– Я слышала ужасные истории о его кухнях, – посочувствовала я.

Он посмотрел на меня из-под своих длинных ресниц, и я почувствовала, как моё сердце подпрыгнуло в груди, удивлённая мальчишеским выражением и теплом, ожидающим там.

– Что бы ты ни слышала, это не может сравниться с правдой. Он был психом. И параноик вроде тебя не поверит. И до самой его смерти, я буду регулярно получать от него письма с требованием прекратить работу. Эзре пришлось нанять адвоката только для того, чтобы вести с ним мои юридические баталии.

– Ты шутишь!

– Хотелось бы, – он снова засмеялся, звук такой же приятный как расплавленный шоколад и уютный камин. – Но я научился убираться на кухне, работая на него. И я научился надрывать задницу над каждой мелочью. В его кухне не было мелкой работы. Каждая вещь означала что-то большее, лучшее. Конечно, он был погонщиком рабов, но я не жалею о тех днях.

Я почувствовала, что часть моего благоговения перед ним вернулась. Не многие смогли бы пережить Тоби Манье и поблагодарить его за резкую одержимость. Но было ясно, что, несмотря на юридические проблемы и рабский труд, Киллиан всё ещё уважал этого мужчину.

– Что заставило тебя покинуть "Американу"?

Он снова потёр свою бороду двумя руками, придавая ей форму.

– Уже в начале карьеры я понял, что должен управлять собственной кухней. Я всегда старался следовать правилам и прислушиваться к авторитетам. Как только я встал на ноги, я решил, что хочу сделать, и после этого меня уже ничто не могло остановить. Я переехал в Нью-Йорк и попробовал поработать на нескольких других кухнях. Этьен Эммануэль, Саша Геринг и Кристофер Перри – это лишь некоторые из них. Впрочем, на каждой кухне звучали одни и те же песни и танцы. Я учился, узнавал, рос, а потом мне нужно было двигаться дальше.

– Они все ненавидят тебя за это?

Он засмеялся и посмотрел на свои ботинки.

– Они должны. Но кроме Тоби, я каким-то образом убедил их всех остаться моими друзьями.

– Что привело тебя в Дарем?

– Эзра, – легко сказал он. – Мы отсюда родом. Когда он рассказал мне о своём плане открыть "Лилу", я не смог устоять.

– Что? Ты и Эзра?

– Родились и выросли здесь. Мы росли вместе.

– И что, однажды вы были на игровой площадке во время перемены и просто решили, что он откроет ресторан, а ты станешь всемирно известным шеф-поваром?

Выражение его глаз стало нечестивым.

– Именно так всё и произошло.

– Ну-ну!

– Ладно, на самом деле всё было не так. В детстве мы с Эзрой ненавидели друг друга. Иногда он бывает немного мудаком.

Я ничего не могла с собой поделать.

– Кто-то может быть мудаком кроме тебя?

– Ха! Эта девочка кусается.

Я покраснела, избегая его взгляда. Потому что правда была в том, что я не кусалась. Даже иногда. Я всегда была слабачкой, кроме тех случаев, когда дело касалось Киллиана.

По какой-то причине моя спина сама решала выпрямляться всякий раз, когда он был рядом.

– В любом случае, мы с Эзрой не можем быть более разными. Я всегда знал, что буду управлять рестораном. Он попал в это случайно.

– Как же так получилось, что он случайно стал владельцем трёх ресторанов?

– Четырёх, – поправил Киллиан. – Он молчаливый партнёр в своём первом ресторане благодаря своей первой жене, – хитрая улыбка приподняла одну половину его рта. – И женитьбе на владелице. Вот так он случайно связался со своим первым рестораном. Когда она ушла от него к другому мужчине, он открыл ещё три ресторана в отместку.

Я уставилась на Киллиана, не зная, что ответить.

– Значит, ты тоже участвуешь в заговоре?

– Когда он открыл "Лилу", я был единственным поваром, которому он доверял, и он знал, что я никогда не разрушу его новый брак.

– Она ушла от него к повару?

– Их повару. Повару в "Куинс".

– Он владеет "Куинс"!

Мой голос становился всё громче, но в свою защиту могу сказать, что история Киллиана продолжала обостряться.

Он хихикнул над моей театральностью.

– Молча. И назло. Он не позволяет ей выкупить его часть только для того, чтобы помучить её. "Лилу", "Бьянка" и "Сарита" – вот проекты, которыми он по-настоящему увлечён.

– И теперь понятно, почему он называет рестораны именами своих бывших подружек. Надо же.

– В любом случае, – Киллиан выпрямился во весь рост, демонстративно оглядывая кухню. – Как же мы спасём завтрашнее меню?

– Я думала, мы уже решили, что я ухожу?

– Довольно об этом, – потребовал он со сталью в голосе. – Ты не уйдёшь. Ты слишком хороша, чтобы даже шутить об этом, – он пристально смотрел на меня, пока я не подняла руки в знак капитуляции. Его взгляд смягчился, но всего чуть-чуть, и потом он сказал: – Я дам тебе совет, который великий Тоби Манье дал мне много лет назад. Ты готова к этому?

Я почувствовала желание улыбнуться, но подавила его.

– Да. Я готова. Дай мне совет.

– Перестань быть неудачницей и сделай что-нибудь получше.

– Ты серьёзно?

– Я клянусь. Он говорил мне это, по меньшей мере, три раза за ночь, – он небрежно приподнял одно плечо. – Это сработало.

Я кивнула, чувствуя, как мотивация растекается по моим суставам, растекается по костям... кровоточит в венах. Перестань быть неудачницей. Я могу это сделать. Сделай что-нибудь получше. Я могу хотя бы попытаться.

Я подошла и встала рядом с ним у стойки подготовки.

– Почему ты так добр ко мне?

Он искоса посмотрел на меня.

– Я вовсе не добр. Я боюсь, что если ты начнёшь готовить дерьмовую еду, то уничтожишь весь мой бизнес.

Я подавила желание ткнуть его локтем в рёбра. Он флиртовал со мной, и всё, чего я хотела, это флиртовать в ответ. Желание росло во мне, прорываясь сквозь пальцы рук и ног, спиралью поднимаясь прямо к сердцу. Это было опасно. Он был опасен.

Он угрожал всему. Моему делу. Моему рассудку. Моему обету безбрачия. Тщательно выстроенным стенам, которые я возвела вокруг своего сердца. Моему хрупкому мужеству, к которому я только что вернулась. Он ворвался в мою жизнь бульдозером и сотряс всё, что я считала правдой о мужчинах, поварах и людях. И я не знала, что с ним делать.

Кроме того, я сомневалась, что он понимает, какой багаж я несу. Я больше не была эмоционально доступна. Я не была привлекательным предложением. Меня использовали. Сломали. Напугали.

У него была странная одержимость моим фудтраком, не более. Ему нравилось моё внимание к нему.

Для меня всё было не так просто. Я не могла флиртовать небрежно или без последствий. Несмотря на всё, через что мне пришлось пройти, из чего я выбралась, я была не из тех девушек, которые не привязываются.

Я привяжусь к нему. А что потом, когда всё неизбежно пойдёт не так? Я останусь привязана.

Итак, Киллиану Куинну нужно остановиться или двигаться дальше, или делать что угодно, но только не флиртовать со мной.

Я не собиралась влюбляться в этого парня – в этого мужчину, который был всем, чего я не хотела. Я поклялась позволить своему сердцу исцелиться, дать себе передышку от отравляющих отношений и плохих решений.

Но, кроме того, даже когда я вернусь в игру или что-то в этом роде, Киллиан всё равно не будет в моём вкусе. Я уже встречалась с подобным эгоистом. У меня уже были отношения со знаменитым шеф-поваром. Я уже отказалась от своих мечтаний, чтобы кто-то другой мог осуществить свои.

И я потеряла всё.

Мне не нужен такой парень, как Киллиан Куинн.

Мне нужна полная противоположность.

ГЛАВА 14

– Вам удобно, мистер Делайн?

Папа посмотрел на молодую медсестру, приоткрыв один глаз, а другой оставив сонно прикрытым.

– Пока всё в порядке. Спасибо, Лиэнн.

Она улыбнулась ему, ласково похлопала по плечу и вышла из кабинета химиотерапии.

– Ты могла бы стать медсестрой, – сказал он мне, когда мы снова остались одни, его глаза были крепко закрыты.

Я разглядывала его, сидящего в мягком кресле, в которое его усадила Лиэнн. Его подключили к капельнице, накачивающей его лекарствами, как токсичными, так и необходимыми для его выживания. Он похудел за последние пару месяцев. А волосы и вовсе потерял давным-давно, но каким-то образом ресницы и брови пока оставались на месте.

Он выглядел хрупким в этом кресле, и больнее чем должен был бы быть. Мне хотелось затащить его обратно в машину и уехать отсюда как можно быстрее. Ему здесь не место. Это место было для умирающих людей. Больных людей. И хотя я знала, что мой отец был и тем и другим, я отказывалась мириться с этим.

– Почему? – ответила я на его последнее замечание. – Потому что я такая заботливая?

Я постучала легонько пальцами по его руке, доказывая свою точку зрения. Папа не хотел, чтобы я приходила сегодня. Он не хотел, чтобы я запомнила его таким "привязанным к стулу с трубками, торчащими во все стороны". Но я настояла. Я была трусихой во многих отношениях, но не в этом вопросе.

Не тогда, когда дело касалось моего отца.

Он снова приоткрыл один глаз.

– В общем, да. Ты всегда легка на подъем в помощи другим. Исцеляешь тех, кто нуждается в исцелении. Спасаешь тех, кто нуждается в спасении, – он мягко улыбнулся, наконец-то вступив в разговор и открыв оба глаза. – Помнишь, когда Ванн заболел мононуклеозом? Я бы ненароком убил мальчишку, если бы не ты.

Я тоже улыбнулась. Он не лукавил. Ванн проболел больше недели, прежде чем папа отвёл его к врачу. И это было только после того, как я опознала симптомы и убедила их обоих, что Ванн не поправляется. Потом я пропустила три дня в школе, решив, что сама позабочусь о старшем брате, да и папа смог пойти на работу.

Мне было четырнадцать. Даже тогда я знала, что папа не пренебрегал Ванном. Он просто не мог справиться с тошнотой, глядя, как страдает кто-то другой. Ванн был таким же, как он.

Но меня это обошло стороной. Я заботилась о нём не потому, что хотела этого. Я научилась быть заботливой, потому что так было нужно.

– Ну, я удивительная, что тут скажешь?

Его губы изогнулись в усталой улыбке.

– Так и есть, малышка.

Я потёрла ладонями бёдра и запрятала ноги под серую длинную юбку. В центре химиотерапии было холодно по сравнению с жестокой жарой на улице. Я оделась из расчета провести утро с папой, а вторую половину дня в фудтраке, занимаясь приготовлением к сегодняшнему вечеру, но чёрная футболка с круглым вырезом не помогала.

– Так почему же ещё я должна стать медсестрой, кроме того, что я заботливая?

Он откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобнее. На минуту мне показалось, что он не собирается отвечать. Но когда он ответил, это был совсем не тот ответ, которого я ожидала.

– Это стабильная работа, Вера. Тебе не пришлось бы испытывать такой стресс, как сейчас.

Скрестив руки на груди, я откинулась на спинку стула, копируя его позу, но не нарочно. Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла слабой и неуверенной.

– Я уверена, что медсёстры подвержены большому стрессу. Особенно когда имеешь дело с такими трудными пациентами, как ты, – я глубоко вздохнула, чувствуя, что папа нуждается в утешении, а не дерзости. Смягчив свой тон, но добавив решимости в голос, я заверила его: – Мне нравится то, что я делаю, папа. Я люблю готовить.

Он издал гортанный звук, и я тут же почувствовала его недоверие к моим словам.

– Я беспокоюсь о тебе. Я беспокоюсь о том, что будет с тобой, когда меня не станет.

– Поэтому никуда не уходи, – упрямо бросила я ему.

Он покачал головой и снова посмотрел на меня.

– Я делаю всё, что в моих силах.

Дыхание со свистом вырвалось из меня, опустошив мою грудь с побеждённым вздохом.

– Я знаю, – я откашлялась и попыталась сделать наш разговор менее напряженным. – Дела с фудтраком идут нормально, старина. Я справлюсь.

Папа сжал губы в жёсткую гримасу. Очевидно, этого было недостаточно, чтобы прогнать его страхи.

– Малышка, ты никогда не мечтала о фудтраке. Что случилось с работой в ресторане? Ты потратила все свои деньги в Европе и вернулась с забавными идеями.

Мои "гладиаторские" сандалии внезапно стали самой интересной вещью в комнате. Я вернулась из Европы, чтобы быть с ним. Если бы папа не заболел, я бы никогда не вернулась. Я бы потратила свою жизнь, готовя за серую зарплату в древних, грязных кухнях, где никто не знал имени моего бывшего парня.

– Я вернулась из Европы, чтобы остепениться.

– Ты уже остепенилась, – напомнил он мне. – Разве не этим ты занималась с тем заносчивым парнем?

Я вздрогнула при упоминании Дерека, болезненное чувство прокатилось по моей спине и скрутило желудок.

– Дерек был ошибкой.

– А Европа чем была?

Моим спасением. Но я не произнесла этого вслух.

Папа никогда раньше не заводил серьёзных разговоров о моём времени в Европе. Он почти ничего не говорил о Дереке, хотя я знала, что он ему не нравится. Так что же всё это значит?

Я старалась сохранить терпение, но едва-едва справлялась.

– Европа была попыткой расширить моё ремесло.

– Для того чтобы открыть фудтрак с едой? Я люблю тебя, Вера, но я не собираюсь быть рядом вечно. Я просто...

Выражение его лица изменилось, оно исказилось от горя, сожаления и чего-то ещё, на что было больно смотреть. Моё сердце сжалось и стало трудно глотать. Я поняла, что это был страх. Мой отец боялся за меня.

– Я просто хочу знать, что с тобой всё будет в порядке.

– Я в порядке, – и я старалась говорить нормально.

Мне даже показалось, что мне это удалось.

Но страдальческое выражение папиного лица лишь усугубилось, а боль в моей груди возросла.

– Нет, это не так, малышка. Не знаю, что ты скрываешь, но эти демоны, должно быть, очень злые, раз ты пересекла океан, убегая от них. Прости, что заставил тебя вернуться.

– Ты меня не заставлял, – прошептала я, но ни один из нас не был убеждён. – На этот раз я ни за что не откажусь от тебя.

Это его не успокоило. Но прежде чем мы смогли продолжить наш разговор, в палату вошла Лиэнн, вознамерившись проверить его состояние. Когда она спросила, как у него дела, он попросил одеяло.

– И ещё одно для моей дочери. Она полна решимости просидеть здесь со мной до конца, но она не должна превращаться в эскимо.

Лиэнн улыбнулась мне, излучая доброту за мою преданность отцу.

– Я сейчас вернусь.

Она ушла, и я удивилась самой себе, признавшись:

– Я счастлива, как никогда за долгое время, – папа сосредоточил всё своё внимание на мне, ища правду на моём лице. – И когда мы с Дереком расстались... или даже раньше, я не была уверена, что когда-нибудь снова буду счастлива. Европа помогла мне. Я никогда не пожалею, что уехала. Я не могу сожалеть об этом, потому что это помогло мне двигаться дальше. Но я рада, что вернулась. Я рада, что могу провести так много времени с тобой и Ванном. Я рада, что мы с Молли снова в одном городе. И я люблю свой фургон с едой. Честное слово, папа. Я не такая уж большая трагедия, как ты думаешь.

Моё признание помогло ему расслабиться. Его плечи утратили свои жёсткие линии, а бочкообразная грудь поднялась со вздохом облегчения.

– Я люблю тебя, Вера. Больше всего на свете. Я борюсь с этой проклятой болезнью изо всех сил, но если я не смогу победить, мне просто нужно, чтобы ты знала, что заслуживаешь всего самого лучшего в этой жизни. Тебе никогда не нужно сдаваться, малышка. Никогда.

Горячие слёзы защипали мне глаза, быстро стекая по ресницам на щёки. Я попыталась незаметно смахнуть их, но они продолжали капать.

– Я тоже люблю тебя, папа, – всхлипнула я. – Ты уже подарил мне всё самое лучшее. Тебе никогда не следует беспокоиться об этом. У меня всё есть. Благодаря тебе у меня есть фургон. Если ты беспокоишься о том, смогу ли я выжить сама по себе, то да. Ты сам об этом позаботился.

И когда я произнесла эти слова, я поняла, что они были правдой. Я была глупой в отношениях с Дереком, но не потому, что мой отец плохо меня воспитал. Он сделал всё возможное. Он позаботился о том, чтобы я знала, как повзрослеть и стать успешной.

Я просто не слушала его.

Папа наконец задремал, наполнив тихое пространство палаты лёгким сопением. В палату заглянула ещё раз Лиэнн, отец уже спал, а я заскучала с телефоном в руках. Сообщение Дерека всё ещё светилось непрочитанным в моём почтовом ящике, но я отказывалась открывать его... отказывалась признать его существование. Теперь посланий было больше. Я уже сбилась со счёта, сколько раз на моём телефоне появлялось новое уведомление. Очевидно, он решил, что я и есть та Вера, которую он ищет. Но я не стала читать эти сообщения.

Я не смогла.

– Держится хорошо? – спросила медсестра, проверяя показатели отца.

Я наклонила к нему голову.

– Он как Рип Ван Винкль²⁰.

Она нежно улыбнулась ему.

– Меня всегда поражает, как быстро он засыпает. Мне всегда требуется целая вечность, чтобы успокоиться.

– Он всегда был таким. И брат у меня такой же. Они словно теряют сознание.

– Мужчины, – пробормотала она, наклонив голову. – Они не беспокоятся о вещах, как мы.

Я вежливо рассмеялась, но она была не совсем права. Мой отец волновался больше, чем кто-либо из моих знакомых. И, может быть, иногда он был в этом прав. Она повернулась ко мне.

– Могу я принести вам газету или журнал?

– Конечно. Я бы с удовольствием почитала газету. Спасибо.

Через несколько минут она вернулась с "Геральд-Сан". Большинство отраслевых сплетен можно найти в интернете у пищевых блогеров или в интернет-журналах. Но газеты всегда печатали рецензии. Я сразу же переключилась на раздел "жизнь", желая узнать, есть ли что-нибудь новое в районе Дарема, и, возможно, проверить если там что-то о "Гурманке". Это был рискованный шаг, и никто не связывался со мной по этому поводу, но девочка во мне хотела верить.

Вместо местных новостей на меня с плоских страниц смотрело знакомое лицо. Это была заметка о новом ресторане в Шарлотте, производящего фурор на юго-востоке.

Я попыталась сглотнуть комок в горле, но, похоже, мне это не удалось.

На снимке был Дерек. Он прислонился к плите, окружённой гладкой сталью и блестящими аксессуарами. На накрахмаленном белом сюртуке шеф-повара не было ни единой складки, его имя и название ресторана были идеально вышиты на правой стороне груди. Его глаза на фото выглядели добрыми, в уголках рисовались морщинки, и они блестели от гордости. И его лицо. Его лицо было таким красивым, что почти причиняло боль.

В отличие от Киллиана, внешний вид которого вопил об опасности, хаосе и нарушении правил, Дерек был типичным американцем – блондин, голубоглазый, с чёткими точеными чертами лица. После того, как я переехала к нему, и всё стало еще хуже, я часто задавалась вопросом, был ли его успех больше связан с его внешностью, чем с его умением работать на кухне. Он был хорошим поваром, но не феноменальным.

Но не только его внешность и посредственный талант двигали его карьеру ввысь. Даже я могла признать, что этот человек обладал харизмой. Он был очарователен, мил, он заставлял всех чувствовать себя комфортно в компании с ним и вызывал в людях ощущение заботы. Никто не мог устоять перед ним.

Особенно я.

По крайней мере, до тех пор, пока я не усвоила урок на собственном горьком опыте.

Теперь ему удалось добиться национального признания. Меня это не удивляло. Разочарована в американском народе в целом, но не удивлена.

Желудок скрутило, и по телу поползли мурашки, делая меня параноиком. Мой страх был глупым и необоснованным. Это была просто фотография. Он не мог меня видеть. Он не знал, что я нашла эту статью или потрудилась прочитать её.

Он больше ничего обо мне не знал.

Я сделала глубокий вдох и сжала руки в кулаки, заставляя их не дрожать. Мне больше не хотелось думать о нём или о времени, проведённом с ним. Но иногда, когда я боялась будущего или была разочарована тем, как мало сделала в своей жизни до сих пор, я позволяла себе представить, какой была бы моя жизнь, если бы я осталась с ним.

Сделал бы он мне предложение?

Заставил бы меня бросить работу?

Отправил бы меня в больницу?

Убил бы меня?

Кислое чувство страха пронзило мой желудок, угрожая заставить избавиться от завтрака. Чувство страха сопровождалось вспышкой жара и пота. Боже, я была сама не своя, когда дело касалось Дерека. Одна часть испытывала облегчение, что я уже не с ним. Другая часть стыдилась, что я стала жертвой, что с самого начала позволила втянуть себя в оскорбительные отношения. Ещё была часть с ненавистью – чистой, грубой, жестокой ненависти. И одна часть испытывала страх. Страх, что он снова найдёт меня. Страх, что он втянет меня обратно в его жизнь, напомнит мне, что без него я ничто, что без него я всегда буду ничем. Страх, что он не даст мне выбора. Что он потребует от меня повиновения.

И я дам это ему.

Снова.

Я чувствовала себя наркоманом в худшем смысле этого слова. И это была больная зависимость, которая пугала меня больше всего. Потому что я знала, чего хочу, и он в этот список не входил. Я знала, как снова стать счастливой, и решением этого он не был. Я знала, как оставаться здоровой, следовать своим мечтам и быть самостоятельной, независимой женщиной. И всё же угроза того, что он может сделать со мной, как он может уничтожить всё до основания, была очень реальной.

И осознание этого всё равно не избавляло от страха. Потому что я не верила себе в том, что он не сможет убедить меня вернуться к нему.

Он лишил меня чувства собственного достоинства, уверенности в себе и всего, что мне было нужно, чтобы быть собой. Он превратил меня в покорную, слабую оболочку женщины. Он сломал меня.

Что если он сделает это снова?

Что, если он сделает меня слабой? Что, если я всегда была слабой?

Или он просто сильнее меня?

Когда Лиэнн вернулась ко времени окончания папиной процедуры, я всё ещё сжимала газету на разделе "Жизнь" в своих потных руках. Она разбудила папу и отсоединила его от капельницы. Папа сонным взглядом скользнул по газете. Я не знала, узнал он Дерека или нет, но он ничего не сказал.

Он обнял меня за плечи своей тяжёлой рукой, и мы пошли к машине. Только когда мы пристегнули ремни безопасности и выдвинулись в сторону дома, он протянул руку с пассажирского сиденья и положил свою тёплую ладонь на моё всё ещё холодное плечо.

– Я горжусь тобой, Вера. Не важно, что я говорил раньше, ты должна знать, что я горжусь женщиной, которой ты стала, и всем, чего ты достигла. Я волнуюсь только потому, что это моя работа.

Я слабо улыбнулась ему, не в силах вымолвить ни слова из-за стоящего в горле кома.

– И он тебе не нужен, – продолжил он, чертовски удивив меня. – Я знаю, что ты держишь случившееся в секрете, потому что думаешь, что защищаешь меня, но я вижу это, Вера. Я вижу, что он причинил тебе сильную боль. Чёрт возьми, мне пришлось иметь с ним дело после того, как ты уехала, отвечая на звонки по двадцать раз на дню. Я знаю, что каким-то образом он нанёс тебе вред и ненавижу его за это. Я хотел бы убить его за это. Но я знаю, что мне это не нужно. Ты сильнее этого парня. И ты заслуживаешь лучшего. Ты заслуживаешь самого лучшего. Я никогда не встречал никого более достойного, чем ты, малышка.

– Спасибо, папа, – я тихо всхлипнула.

Он сжал моё плечо, его большая рука поглотила меня, заставляя вновь почувствовать себя маленькой, защищённой.

– Скоро твоя фотография появится в газете. Ты просто подожди. Скоро он будет читать о тебе.