Текст книги "Вокруг света по меридиану"

Автор книги: Ранульф Файнс

Для того чтобы хоть чем-то противостоять моей маниакальной привычке спать с открытым окном, Джинни стала брать с собой в постель бутыль с горячей водой. Однажды ночью за окном нашей хижины залаял песец и разбудил нас – и Джинни обнаружила, что вода в бутылке у ее ног превратилась в лед. Однако никто из нас не обращал особого внимания на подобные демонстрации мороза. Он был нам на руку.

Мы с удовольствием вспоминали о том, как боялись морозов, когда впервые приехали в Алерт в 1977 году. Как, будучи совсем еще неопытными новичками, мы то и дело хватались голыми руками за металлические предметы, то есть совершали ошибку, которая, в общем-то, не слишком часто повторяется, потому что ничем не прикрытая человеческая плоть на морозе прилипает к металлу, и если отдернуть руку, то отрывается кожа, а рука при этом горит так, будто ее подержали в огне. Мы много смеялись также над приключением Джинни в туалете: пластиковое сиденье выскользнуло из-под нее, обнажив край металлического ведра, и Джинни получила солидный ожог, так сказать, на левой щеке своей задницы. Она бросилась обратно в нашу хижину, чтобы утешить пострадавшее место перед раскаленной железной печкой. К прискорбию, и тут Джинни перестаралась и приблизилась к печке слишком близко – в результате получила горячий поцелуй в другую, на этот раз правую, половину задницы. Чем ближе подходила дата нашего отправления, тем легче становилось нам потешаться друг над другом, не опасаясь оскорбить человека.

29 января я впервые отчетливо увидел северное сияние, и это было не просто подобие электрического мерцания в летнюю ночь, явление вполне обычное в горной Шотландии, а великолепная игра зеленых и белых полотнищ, меняющих один волшебный рисунок на другой, угасших в небе только через час. Зрелище поражало своим гипнотическим очарованием.

При отсутствии луны и температуре —41 °C последовала серия ясных ночей, которые предоставили мне великолепную возможность попрактиковаться в мореходной астрономии. Моими излюбленными целями были Регул, Арктур и Венера, очень яркие, легко узнаваемые светила, которые невозможно спутать с другими звездами. Я легко ловил их нешироким окуляром теодолита, с точностью отмечая время по моим часам «Ролекс» в тот момент, когда звезда в своем движении по небосводу пересекала горизонтальную линию в объективе теодолита. После этого я рассчитывал обратные азимуты всех трех светил, что позволяло вычислить мое местоположение на земле. Весьма простая операция в обычных условиях. Однако проделывать все это в темноте, на морозе не стало легче, несмотря на накопленный опыт в 1977 году и в Антарктиде. Возникали все те же проблемы: пузырьки воздуха в уровнях перемещались вправо и влево вяло, поэтому уходило довольно много времени на то, чтобы держать их по центру, что было необходимо для правильного положения прибора.

У меня непрестанно капало из носа и рта, и от этого из-за сильного мороза от нижней губы до кадыка образовывался лед, который прятался в вороте парки на волчьем меху. Он мешал мне вращать головой и смотреть вверх, ресницы прилипали к обрамлению окуляра, несмотря на то что оно было отделано замшей, а мой нос чувствовал себя так, будто испытывал первые признаки обморожения. Если я выдыхал воздух где-то поблизости от окуляра, тот немедленно покрывался ледяной пленкой, и мне приходилось извлекать из рукавиц пальцы в перчатке, чтобы протереть его. Другие сложности возникали с окуляром лупы для снятия отсчетов на шкале точности. Я все время думал, насколько все было бы проще, если бы я пользовался простым секстаном. Однако Уолли Херберт – специалист в работе с тем и другим инструментом – все же настойчиво советовал нам не прибегать к менее точному секстану.

То, на что в Англии у меня уходило минут двадцать пять, здесь занимало целый час. Жуткий холод словно разлагал каждого из нас, стоило нам приняться хотя бы за простейшую работу. После каждого практического занятия с теодолитом я возвращался в теплую хижину, чтобы отогреться и просушить одежду, оставляя инструмент за дверью, чтобы избежать запотевания стекол. Я часто думал о том, как добиться точного определения местоположения на дрейфующих ледяных полях Ледовитого океана. Конечно, проблем не возникнет, если на небе будет солнце, но ведь гораздо чаще мы встретимся с туманом… Как только мне в голову приходила такая мысль, я всякий раз прекращал думать об этом.

К последнему дню января мне уже пришлось решать, когда же мы выступим, чтобы пересечь океан и достичь далекого Шпицбергена. Для этого мне пришлось обдумывать всю проблему целиком. Я размышлял о тех, кто предпринимал такие попытки раньше, а также о нашей неудаче в 1977 году, когда мы пытались добраться до полюса – то есть преодолеть расстояние вдвое меньше того, что мы были намерены пройти сейчас. Тогда мы капитулировали безоговорочно. Вчетвером мы стартовали в начале марта, однако морозы вырвали из наших рядов Джеффа – он обморозил восемь пальцев. И уже втроем мы снова выступили в середине марта. Через пятьдесят крайне тяжелых суток мы оказались в 160 милях от полюса, окруженные морем подвижного тающего льда, слишком тонкого, чтобы ехать по нему.

На этот раз мы выступим раньше. Точнее говоря, мы должны достичь полюса самое позднее в середине апреля. На подходах к нему мы окажемся вне досягаемости течения, которое толкает льды обратно к Алерту. Мы будем тогда в зоне действия Трансполярного дрейфового течения, которое, переваливая через вершину мира, спускается далее к Гренландии и Свальбарду. Затем в результате 2000-километрового путешествия по плавучим льдам мы можем оказаться там, куда угодно будет доставить нас битому паковому льду. Мы надеялись, что «Бенджи Би» сможет проникнуть в паковый лед с юга и, не подвергая себя большому риску, снять нас где-нибудь в районе Шпицбергена.

Можно ли проделать такое путешествие в течение одного полярного лета? Предсказать невозможно, потому что никому не удавалось это в прошлом. Уолли Херберт, единственный человек, который пересек Ледовитый океан, потратил два сезона.

Как раз в это время Уолли так комментировал события по просьбе нашей киногруппы.

Я думаю, что огромная, чисто физическая проблема пересечения паковых льдов, по крайней мере в начальной стадии путешествия, заключается в том, что приходится подвергаться воздействию очень сильных морозов. И для того чтобы достичь места назначения раньше, чем взломается паковый лед, необходимо двигаться вперед большую часть времени, что означает нахождение на открытом воздухе при температуре воздуха – 45°—50 °C до пятнадцати часов в сутки. В наши дни температура —45° не считается слишком низкой по канадским меркам, но если вы подвергаетесь ее воздействию такой продолжительный отрезок времени и приходится к тому же преодолевать гребни сжатия и открытые полыньи, тогда нагрузка очень велика. Как раз в то время, когда приходится максимально нажимать, вас накрывают сумерки и темнота. Весьма вероятно, что вас ждут еще более низкие температуры и вам придется двигаться дальше по дрейфующему льду, который может поглотить вас в любое время. И вам придется приложить больше усилий. Итак, вы будете сжигать ежедневно до 7500 килокалорий. Это очень высокий расход энергии.

Наш личный советник по полярным делам Эндрю Крофт говорил: «Вы не сможете стартовать к Северному полюсу в последних числах февраля и избежать при этом многих неприятностей и поломок. А это самое подходящее время для старта».

Чарльз Куралт, писавший о группе Плэстида, состоявшей из четырех человек, единственной, которая сумела достичь полюса, не пользуясь собачьими упряжками, сказал: «Существует очень короткий отрезок времени с середины марта до середины мая, когда человек может ходить по льду Ледовитого океана, не подвергая себя слишком большой опасности. Если выступить раньше, темнота и суровые холода превращают путешествие в слишком опасное предприятие. Позднее солнце превращает снег на поверхности океана в слякоть, а сильные ветры взламывают льды, делая из них тысячи плавающих полей».

В 1977 году окончательной датой нашего старта было 14 марта. Теперь же я решил приблизить ее на месяц и выступить 14 февраля, оставляя неделю на непредвиденные обстоятельства. Таким образом, я намеревался начать пересечение океана в первую неделю февраля. Больше меня беспокоила вероятность обморожения в темное время года. В таком случае единственным средством избежать ампутации пораженного члена будет эвакуация в госпиталь с курсом повышенной терапии. До восхода солнца в первых числах марта о такой спасательной операции нечего и думать, так как даже такой приспособленный к полярным условиям самолет, как наш «Оттер», пилотируемый таким блестящим летчиком, как Карл З'берг, не может сесть на лед в кромешной тьме. Тем не менее я рассчитывал на 7 февраля.

Однако в конце января три события разрушили этот план. На «Оттере», стоявшем в ангаре в Фарнборо, обнаружилось повреждение элерона [41]41
  Подвижная часть крыла. – Прим. перев.


[Закрыть]. У Джерри Никольсона начались сильные боли в брюшной полости, был поставлен диагноз – грыжа. Однажды вечером у меня изо рта выпало ползуба, за ним на следующее утро последовала половина соседнего. Дупла были черными, нервы оголены.

Еженедельно летавший по маршруту Туле – Алерт «Геркулес» улетал в то январское утро и должен был вернуться в Алерт 9 февраля, то есть за

три дня до прибытия нашего «Оттера», поэтому я сел на него, чтобы посетить молодого дантиста в Туле. Дантист провозился с моим ртом полтора часа и поставил два новых вставных зуба.

Пока я дожидался обратного рейса на «Геркулесе», полковник американской армии показал мне центр обнаружения ракет.

«Многое пришлось свернуть из-за теплой погоды, – сказал он, – обычно здесь у нас хорошая ледовая дорога через залив, чтобы избежать объезда. Но в этом году толщина льда всего метр, вместо обычных двух – двух с половиной. Вот и нет дороги. Обычно уже в октябре залив замерзает. Этой зимой лед начал устанавливаться лишь в последних числах ноября».

Во время обратного полета в Алерт штурман разрешил мне посидеть рядом с ним в кабине и показал мне поверхность океана неподалеку от побережья.

«Вон те большие тени, – кричал он мне в ухо, – либо открытая вода, либо совсем молодой лед!»

Я проглотил неприятную новость и кисло улыбнулся в ответ.

Теперь Карл информировал нас, что сможет прибыть в Алерт не ранее 15 числа и привезет Симона вместо заболевшего Джерри. Вместо того чтобы ждать еще пять суток, я решил стартовать в пределах двух суток, как только мы загрузим и упакуем нарты. Испытания «со всем грузом», которые я провел на следующий день, показали, что груз был слишком велик, поэтому наступила отсрочка до 13-го. Запись из моего дневника в тот день: «У бедняжки Джинни непрерывная и острая головная боль, которая в самом деле изматывает ее, И это несмотря на четыре таблетки параксифона за последние сутки. Джинни устала и выглядит жалко. Мне ненавистна мысль о том, что придется оставить ее одну».

В ночь накануне нашего отправления прибыла радиограмма от Уолли Херберта. Она была в форме стихотворения:

 
Чтоб гладко прошли эти тысячи миль,
Такие советы вдогонку я дам:
Не верьте, ребята, в обманчивый штиль,
Полям ледяным, что шумят по ночам.
Не верьте, что лед неподвижен всегда,
А если маячит медведь впереди,
Сверните покруче и только тогда
Стреляйте, когда он бежит позади.
 

Я оставил Джинни солидный список поручений для Симона, приложив записку, в которой говорилось, что если что-нибудь случится с нами, тогда ему и Дэвиду Мейсону предстоит продолжить наш путь из той точки, где мы оставили дело. Как обычно, Симона ждала совместная работа с Джинни, а Дэвид, когда прибудет, будет обслуживать базу во фьорде Танкуэри.

Было ясное небо, когда мы с Чарли покинули Алерт, чтобы пересечь Ледовитый океан через Северный полюс. Мы ехали на открытых, тяжело загруженных мотонартах, за каждым из которых тянулись нарты с 270 килограммами лагерного снаряжения, горючего, запчастей и прочего оборудования. Термометр показывал -45°, а преобладающий ветер фактически доводил температуру до -90 °C, поэтому мы закутались так, чтобы использовать все возможности нашего нартового обмундирования. Примерно через четыре часа, вскоре после полудня, должно было стать достаточно светло для того, чтобы человек, наделенный здравым смыслом и опытом, мог безопасно путешествовать. Начальник лагеря и шестеро его подчиненных вышли, чтобы проводить нас – их ручные фонарики высвечивали темноту в облачках пара, валившего у них изо ртов. Они отнеслись к нам очень хорошо.

Я коротко попрощался с Джинни. Мы провели с ней предыдущую ночь в хижине, стараясь вытравить из памяти реальность. Многие годы мы считали, что так лучше. Щемящая боль разлуки ощущалась еще сильней, чем в Антарктиде, потому что мы оба знали, что наши подвиги на юге могут показаться прогулкой по цветущему саду в сравнении с тем, что ожидало нас впереди.

Когда я подтолкнул свои мотонарты, чтобы двинуться прочь из круга света у хижин, то успел заметить, как Джинни наклонилась к собакам и взглянула в коридор темноты, в котором я исчез. Я не расставался с этим воспоминанием, как с фотографией, я был как белка, которая хранит последний орех, припасенный на зиму.

Воспользовавшись краткими часами сумерек и опытом прошлого путешествия вдоль этого побережья всего пять лет назад, мы пошли на хорошей скорости и не совершили ошибок. Ничего особенного в этом не было, потому что предварительное знакомство с обстановкой проливает свет на самые сложные обстоятельства, в то время как человек несведущий может сам найти приключение на свою голову. На второе утро в заливе Паттерсон мы обнаружили округлые следы медведей. Хорошо известно, что они патрулируют это побережье, когда тут есть открытая вода и можно ловить рыбу.

Несколько лет назад двое ученых были высажены с вертолета для проведения научных изысканий неподалеку от того места, где мы находились. Оба были сильно помяты медведем. Поэтому мы проверили личное оружие и стали держать его под рукой. Давление льда на береговую черту было местами сильнее, а ледяные гряды выше, чем пять лет назад. Но местами, где раньше громоздились стены битого льда, теперь ехалось легче. До самого мыса Делано я придерживался запланированного маршрута, однако голые камни западнее залива Дана, убийственные для мягких полозьев наших нарт, вынудили меня отвернуть далеко на север в горные проходы полуострова Файлден. Когда сумерки истекли, я оказался на отвесном склоне между пиком Мэри и горой Джулия. Чарли пытался идти за мной след в след, но иногда делать это намного труднее, чем ехать по целине, где больше сцепления для буксующих траков мотонарт. Дважды нарты Чарли опрокидывались. Ему удавалось поставить их на полозья, но всякий раз он оказывался чуточку ниже на снежном поле, переходившем в скалы узкого ущелья.

С большими предосторожностями мы обогнули эти утесы и достигли другого крутого склона, по которому потихоньку, шаг за шагом спустили нарты. Стало совсем темно к тому времени, как мы разбили лагерь у самой кромки берега залива Росса. Не было видно ни зверей, ни птиц. В конце концов, до весны было еще далеко. 15 февраля мы проникли в узкое дефиле в горах на полуострове Парри и спустились к гавани Сейл, окруженной со всех сторон заснеженными полями. Свежевыпавший снег был рыхлым и глубоким, поэтому мы продвигались медленно.

Горы отступили с обоих флангов, и перед нами открылось замерзшее чудо – бухточка Клемента Маркема (Маркем-Инлет) – гигантское морское озеро шестнадцати километров шириной в устье, далеко проникающее в самое сердце окрестных гор. Несмотря на то что небо было в дымке и мы видели только самые крупные звезды, сам воздух был прозрачен и чист на всем нашем пути до маячившего впереди массива горы Фостер – западного стража этого дикого величественного фьорда. Мы стали лагерем в восемнадцати километрах западнее фьорда. Было страшно холодно. В темноте так легко совершить небольшую ошибку – и вот уже легкий укус мороза ощущается пальцем руки или ноги.

Из числа тех немногих, рассеянных во времени людей, которые пытались путешествовать вдоль этого побережья на запад, многие пропали без вести. Еще в 1936 году Крюгер, руководитель германской арктической экспедиции, заблудился где-то на этом берегу немного западнее вместе с двумя спутниками. От них не осталось даже следов. В 1983 году опытный восходитель Дэвид Хемплеман-Адаме собирался отправиться с этого самого берега к полюсу 10 марта, когда солнце давно уже показалось над горизонтом, но вскоре был вывезен на свою базу и при этом заявил: «Последние девять дней были самыми тяжелыми в моей жизни. Они наложили на меня свой отпечаток: на мое физическое состояние и психику». А ведь этот человек взошел на знаменитый Эйгер [42]42
  Вершина в Швейцарии (3974 м). Отличается сложными альпинистскими маршрутами, в т. ч. экстракласса, например, по северной стене. – Прим. ред.


[Закрыть] – вещь немыслимая для меня самого.

Совсем не обязательно быть недальновидным, плохо снаряженным или хотя бы неопытным человеком для того, чтобы погибнуть в Арктике. Температура порядка -20 °C может быть убийственна даже в разгар светового дня.

«Дейли телеграф» сообщала из Осло в 1983 году:

Двое британских военнослужащих замерзли до смерти во время маневров НАТО в Норвегии. Морской пехотинец Жак и врач военно-морского флота лейтенант Холсон выполняли тренировочное задание на выживание в долине Гундбрандсе вместе с двадцатью другими военнослужащими, когда неожиданно были застигнуты сильной метелью при понижении температуры воздуха ниже нуля градусов. Пятеро получили сильные обморожения. Оба погибших служили в подразделении коммандос 42.

Они совершали однодневный лыжный бросок в юго-западной Норвегии, когда были захвачены метелью. Решили провести ночь в укрытии, однако последовало сильное понижение температуры. По пути к базе эти двое умерли. «Будет проведено официальное расследование, – заявил представитель вооруженных сил, – но все они были отлично обмундированы и проходили тренировочные сборы в Арктике».

Чем дольше человек находится «в поле» и питается дегидрированными «нартовыми» рационами, тем заметнее уменьшается его сопротивляемость холоду. Поэтому очевидно, что полярник должен вести себя тем более осторожно, чем дальше находится вдали от теплого помещения с нормальным питанием, чтобы избежать роковых ошибок.

Поздно вечером 16 февраля я обнаружил склад продовольствия и горючего, который оставил Жиль на припайном льду значительно южнее нашего маршрута. Выйдя к тому месту, мы провели час, пополняя запасы, перегружая нарты и мотонарты, а затем разбили лагерь чуть дальше к северу. Было уже темно, температура воздуха —46 °C.

На следующий день мы выступили очень рано. Побережье словно дымилось, это был верный признак близости открытой воды. По-видимому, за ночь приливное течение взломало лед у берега. Открытая вода в самый разгар зимы, задолго до восхода солнца, при максимальном давлении льда на побережье представляет большую опасность. Огибая дымящиеся щели во льду, я старался держаться к земле как можно ближе, но поле битого льда вынудило меня отойти дальше на морской лед. Я то и дело оборачивался назад, чтобы не терять из виду Чарли. Между двумя высокими стенами сжатия, возникшими от давления морского льда и сползающих к морю ледников со стороны горы Коррер-Кей, образовался узкий коридор, местами всего метров девять шириной. И мы вползли туда, потому что другой дороги на запад не было.

Справа от нас громоздились замерзшие снежные волны, достигавшие высоты плеча там, где пять лет назад я наблюдал прозрачно-зеленоватые блоки, наваленные до высоты двенадцати метров – свидетельство огромной мощи подвижного пакового льда. В своем отчете о путешествии вдоль северного побережья Гренландии Пири рассказывает, что в результате сжатия у берега лед наслаивается на высоту до 30 метров. У нас не возникло никаких трудностей в этом мрачном коридоре, и мы выехали на простор у подножия крутого снежного склона совсем рядом с мысом Колумбия. Затем мы поднялись по этому склону до самой бровки, и я провел там некоторое время, обозревая окрестности. Теперь в любой момент мне предстояло выбрать место, откуда начать движение на север по морскому льду. Черная плита мыса Колумбия выступала в море южнее, это было место, где располагался лагерь Монцино во время его рывка к полюсу в 1970 году. Там все еще были разбросаны следы той экспедиции: остатки хижины, канистры для горючего и прочий мусор. Итальянский граф, миллионер, профессиональный исследователь, Монцино отправился к полюсу со 150 собаками, тринадцатью эскимосами и семью другими спутниками. Примерно через пару недель половина эскимосов, датчан и канадцев повернули поодиночке назад. Многие разочаровались, было много разногласий. Однако при ежедневной поддержке легкого разведывательного самолета и транспортного самолета «Геркулес С-130» Монцино все же достиг своей цели. Когда его спросили, отправился бы он в такое путешествие еще раз, Монцино энергично покачал головой и заявил: «С меня достаточно. Достаточно всего. Слишком опасно. Слишком холодно».

Когда ему задали вопрос, зачем он отправил всех собак самолетом обратно в цивилизованный мир из Арктики, прилично заплатив за это, ведь они уже никому не были нужны, он ответил просто: «Прекрасные собаки. Очень быстрые».

Западнее мыса Колумбия волнистые белые слои шельфового ледника Уорда Ханта выступают в море на расстояние свыше десятка миль. Этот ледник состоит из толстого морского льда, сложившегося мористее побережья, а затем прилепившегося к берегу; местами он все еще оставался на плаву. С каждым годом этот припайный ледник становится все выше, потому что морская вода при малой солености промерзает даже в придонных слоях, а летом на его поверхности намерзает талая вода.

Как обычно бывает со льдом в Арктике, припай подвергается очень сильному сжатию и может взломаться без предупреждения. В 1961 году массив шельфового ледника Уорда Ханта стал раскалываться и сократил свою площадь примерно на 600 квадратных километров. Ледяные острова отплыли на запад и на восток, и воздушное наблюдение за их перемещением навело на мысль о том, что у мыса Колумбия расходятся западное и восточное течения. Такое место идеально для каждого желающего отправиться на север, а в случае возвращения маршрут к земле не будет подвержен какому-либо перемещению вод.

У основания нашего холма лежали огромные глыбы сдавленного льда, нагроможденного местами до высоты двенадцати метров. Они образовали стену между снежным полем и замерзшим океаном, но в стене были узкие проходы. Мы спустились с холма и после непродолжительной работы ледорубами преодолели шестиметровый барьер, после чего оказались на морском льду.

Мы уже проехали более полутораста километров по направлению к нашей цели, правда, довольно извилистым маршрутом, и все потому, что нам удалось выступить на несколько дней раньше наших предшественников.

17 февраля, за две недели до восхода солнца, мы впервые расположились лагерем на морском льду.

Я вспомнил, о чем думалось мне пять лет назад после горького признания собственной неудачи. Уже тогда я был уверен в том, что когда-нибудь вернусь назад. Слишком уж горько поражение. Пири писал однажды: «Истинный исследователь выполняет свою работу, потому что цель, которую он поставил перед собой, – часть его естества, и поэтому она должна быть достигнута ради самого свершения».

После того как одна из его попыток (каждая длиной два года) провалилась, он сказал:

«Влечение севера – странная, неодолимая сила. Уже не раз я возвращался из этих диких замерзших просторов, говоря самому себе – я совершил последнее путешествие туда… И проходило совсем немного времени, как мной овладевало все то же прежнее беспокойное чувство, и я начинал тосковать по великой белой пустыне».

Доктор Фредерик Кук, соперник Пири, заявивший, что именно он стал первым человеком, достигшим полюса, не менее эмоционален:

«Новая захватывающая страсть, которая с тех пор доминировала в моей жизни, – зов Арктики, вкус к ледовым просторам полярного океана. Что-то необъяснимое продолжает звать и звать, пока наконец вы уже не можете больше терпеть и возвращаетесь туда, словно зачарованные магией Севера».

У датчан есть даже особое слово для обозначения этого – polarhuller.

Когда мы поставили палатку в 300 метрах от береговой черты, на кажущемся безграничным пространстве непроходимого битого льда, я прижал рукавицу к кончику носа, но, увы, вовсе не почувствовал polarhuller. И ко мне пришло отвратительное осознание того, что ждет нас, в памяти ожили воспоминания о том времени, когда мы уже пытались пересилить мощь Ледовитого океана.