Текст книги "Вокруг света по меридиану"

Автор книги: Ранульф Файнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

XIII Северная зима

Жить – значит рисковать.

Гарольд Макмиллан

Целых пять дней до нашего прибытия в Алерт Джинни гнула горб, чтобы сделать хижины обитаемыми, потому что никто так и не зимовал в них после нас с 1977 года. Главная хижина служила гаражом и была достаточно вместительна для двух «лендроверов». Это помещение мы собирались использовать для мотонарт, не подверженных влиянию погоды предметов снаряжения, и половину – для генераторов, которые, в отсутствие Ола, теперь придется эксплуатировать самому Чарли.

Небольшая хижина-кухонька выходила фасадом на гараж, и их разделяло заснеженное пространство метров в двадцать, а на ближайшем склоне располагались три однокомнатные хижины-спальни. Одна для меня и Джинни, вторая для Чарли и третья, с весны, для экипажа самолета и Симона.

Собаки должны были жить в крошечном сарае, тоже на склоне между хижинами, там же был туалет, застланный соломой и оборудованный ведром с пластиковым сиденьем, которое нам специально прислали из Англии. Я говорю о собаках, потому что у Джинни, конечно же, не хватило духу оставить Тугалук в Резольют. Тугалук выросла, стала черным чудовищем, ходила гоголем и втрое превосходила размерами Бози.

«Не вибрируй, – сказала Джинни, – наверное, она уже не будет расти, потому что ей уже два месяца».

Мысль о том, что огромные черные лапы этого создания будут уродовать наш газон в Лондоне, наводила на меня ужас.

Мы появились в Алерте, когда там была еще осень и температура воздуха держалась в пределах —20°; солнечный свет все еще скрашивал нашу жизнь, и она была хороша. Как не похоже это было на нашу первую жестокую январскую ночь, проведенную в Алерте в 1977 году. Оливер так писал о том кошмаре в самый разгар зимы:

Хижины в жалком состоянии. Две из них более или менее обитаемы, в остальных полно льда и снега. Наши предшественники, наверное, покидали их в спешке много лет назад. Обогреваться нечем, и поэтому очень холодно. Я спал, натянув на себя все, что можно. Нельзя никак согреться.

Двое суток спустя, после того как мы все-таки устроились, он добавил:

Теперь есть возможность оглядеться. Большую часть суток темно, хоть глаз коли, даже луна смылась куда-то недели на две. По-видимому, мы увидим первые проблески света 2 марта. Все замерзает и твердеет: консервные банки, зубная паста, пища, яблоки, бумага, ручки, металл, механизмы, человеческая плоть. Мои руки – уже серьезная проблема.

Вскоре после нашего прибытия майор Pe г Варкентин – начальник главного лагеря, располагавшегося в трех с небольшим километрах к югу от нас, – приехал на гусеничном снегоходе навестить нас. Позже католический священник провел для нас благодарственную службу в честь нашего благополучного прибытия в Алерт, «эту обитель всех отгороженных-замороженных», как называют себя местные жители (канадские военнослужащие и метеорологи). Они гордятся тем, что являются самыми северными людьми на земле. Ближайшая от них база в Эврике находится почти на 500 км южнее. Сюда нельзя попасть ни по воде, ни посуху, а в плохую погоду даже и самолетом. Искореженные останки транспортного самолета и девять могил членов его экипажа и пассажиров находились совсем рядом с нашими хижинами, являясь немым свидетельством тех опасностей, которые подстерегают каждого, кто пробирается в Алерт.

Мы узнали от канадцев в Резольюте, что японская чета, которая вышла вскоре после нас, застряла в паковом льду пролива Барроу. Позднее им все же удалось ускользнуть на юг лишь после того, как они запросили помощи у ледокола канадской береговой охраны, которому пришлось пройти 700 миль через льды, чтобы добраться до них. Обнаружилось, что с японцами все в порядке, а вот их посудина сидела на мели. Японец попросил забрать только его жену, поэтому его стащили с мели, и он продолжил путешествие. Как далеко ему удалось продвинуться, мы так и не узнали, но, вероятнее всего, его зажало льдами в Кембридж-Бее.

Жиль и Джерри умудрились доставить в Алерт все наше снаряжение в первую неделю октября. Прежде чем Жиль улетел, я попросил его устроить для нас склад горючего и рационов в 160 километрах от нашего лагеря на побережье. Самолет не был оснащен лыжами; имелись только специальные, стандартные для самолета «Дакота» (ДС-3) шины для посадки и взлета в тундре, которые обычно шире шин «Оттера». С таким шасси Жиль мог садиться на довольно неровную поверхность или на лед, однако рыхлый снег исключался. Он спросил меня, каков грунт в районе предполагаемой посадки. Я не мог ответить что-либо определенное.

Мы взлетели в самом начале отпущенного нам светового дня (по часам было три) и полетели на запад. В этом полете Жиль довел до тысячи счет своих летных часов на службе «Трансглобальной». Я смотрел вниз и видел только суровый, исключительно труднопроходимый ландшафт. Лед в море был взломан, и у самого берега громоздился огромными торосами, которые покрывали всю береговую черту. У гор были очень крутые склоны, в основном покрытые подвижными ледниками. В них врезались длинные глубокие фьорды. Жиль обследовал мыс Колумбия – темную полоску земли, откуда я намеревался повернуть на север и ступить на морской лед, когда настанет время стартовать к Северному полюсу. Здесь не нашлось даже мало-мальски подходящей площадки для посадки. Жиль развернулся и пошел на восток. Мыс Олдрич тоже не предложил нам ничего стоящего внимания, но километрах в семи южнее Жиль стал кружить над безымянным ледником, который продвигался на восток от горы Хорнби. Неподалеку от его «рыла», на самом берегу залива Парр, мы совершили быструю посадку на пологом склоне (в направлении на подъем) с прочным снежным покровом. Там были кочки, но мы едва почувствовали их, потому что Жиль – пилот необыкновенный. Быстро разгрузили рационы, канистры и оранжевые маркировочные флаги. Когда мы с Чарли придем сюда в следующий раз, здесь уже настанет глубокая полярная ночь.

Это был последний полет Жиля для «Трансглобальной». Скоро его заменит Карл З'берг, он по весне станет летать для нас вместе с Джерри. Жиль сказал, что его участие в наших делах доставило ему удовольствие, и предложил нам свои услуги в будущем, если в этом возникнет срочная необходимость. И вот он взлетел. С ним на борту самолета были Симон и Джерри. Теперь они летели в Англию. Жиль сделал над нами один круг, пройдя совсем низко над нашими головами, а мы махали ему руками с этой холодной, погруженной в туман узкой полоски земли.

Мы не остались долго в одиночестве, потому что Дэвид Мейсон прилетел к нам на пару дней на «Геркулесе», любезно предоставленном Северозападной территориальной авиакомпанией. Мы разгрузили свыше 200 бочек с горючим, четверо мотонарт, с которыми распрощались еще в Ривингене, и множество нашего бывшего антарктического снаряжения. Этим снаряжением Дэвид Мейсон занимался многие месяцы и часто не спал по ночам – ведь ему пришлось поставлять все это в Лондон из Антарктиды, осмотреть и отремонтировать, а затем уж привезти в Алерт через Туле, Резольют или Монреаль – и все бесплатно.

По прибытии в Алерт он возмущался по поводу слишком вольного обращения с алкоголем на отдаленных базах ВВС. ВВС согласились доставить кое-что из наших грузов с базы Бриз-Нортон в Туле через базу Гуз-Бей. В последнюю минуту летчики в Бее значительно увеличили свой рождественский заказ на пиво и сигареты. Этот дополнительный груз вытеснил из самолета нарты Дэвида и рационы, которые пришлось оставить.

Покинув нас, Дэвид полетел обратно в Туле с очередным грузом, предназначавшимся для самой отдаленной радиоточки Джинни – Стейшн-Нор в восточной Гренландии. Туда она должна будет перебраться на «Оттере», когда мы достигнем Северного полюса. Завершив наконец всю эту операцию, Дэвид вернулся в Лондон.

Начальник базы в Алерте майор Pe г Варкентин прислал два гусеничных бульдозера, чтобы помочь мне убрать 200 бочек с полосы, и в придачу – десяток солдат-добровольцев. Они были одеты в подбитые мехом парки, и мы работали в темноте три часа. У одного из солдат, эмигранта-шотландца, обнаружились признаки обморожения, и он был отправлен в лазарет. Я и сам чуть было не загнулся там, но не из-за мороза. Для нас троих все дело заключалось в том, чтобы закатить три бочки в опущенный ковш бульдозера и дать сигнал «готово» водителю, сидящему в кабине. Тот включал гидравлику, чтобы приподнять ковш так, чтобы бочки оказались на отвале. В критический момент, когда я совершенно не подозревал об этом, одна из моих ног, одетых в бахилы, угодила в ось вращения ковша, когда я просигналил водителю «готово».

Я слишком поздно догадался, что ковш опускается на мою ногу и вдавливает ее в лед. До меня тут же дошло, что пальцы ноги и голень вот-вот будут расплющены. Я заорал, но водитель смотрел куда-то в сторону, а дверца его кабины была плотно закрыта из-за сильного мороза. Однако по какой-то ниспосланной Богом причине он снял руку с рычага управления – и ковш завис в пяти сантиметрах от поверхности льда. Мне оставалось лишь воздавать хвалу небу за такую небрежность водителя. Нет никакого сомнения, что в тот миг я был благодарен судьбе как никогда. По-видимому, мне едва ли удалось бы завершить путешествие на костылях.

Однажды ночью я неожиданно проснулся. Джинни стонала, мучаясь от болей в желудке, которые последнее время участились, однако меня испугало нечто иное. Я огляделся по сторонам и заметил горизонтальную щель, которая проходила там, где стена смыкалась с потолком, – там сияла луна и мерцали звезды. Стена и потолок разошлись на добрых десять сантиметров. В тот же миг хижина содрогнулась – могучий порыв ветра тряхнул весь лагерь. Пару минут слышались свист ветра в проводах антенны и металлический скрежет из хижины, где хранилось снаряжение. Затем, так же внезапно, воцарилась тишина. И всю ночь мощные порывы штормового ветра один за другим сотрясали лагерь, наметая снег толстым ковром в нашу комнату. На следующий день я закрепил крышу веревками и проволокой и мельком заметил огромные черные трещины в паковом льду. Я снял показания с наших термометров – было —4 °C. Такое потепление в самом конце года не сулило ничего хорошего. Нам была нужна холодная, суровая зима, чтобы лед стал толще и прочнее, чтобы он лучше противостоял разрушительной силе зимних штормов.

В Алерте не было штатного представителя Конной полиции, поэтому местный унтер-офицер автоматически назначался шерифом, облеченным полнотой власти – правом арестовывать и надевать наручники. Начальник станции и шериф пригласили нас на лагерный праздник – нечто вроде церемонии прощания с солнцем. Позднее мы сами пригласили четырнадцать канадцев на чай в нашей хижине-кухне. Чарли испек семьдесят пшеничных лепешек, которые он переименовал в «камни» в знак уважения к их твердости. Джинни попыталась отмыть пол, но прежде чем она успела удалить грязную воду с его поверхности, та замерзла и превратилась в нечто напоминающее линолеум, поэтому Джинни пришлось соскрести все это и начать снова. Так же бессмысленно было вытирать стол перед началом пиршества, потому что тут же образовывалась ледяная корка и на столе не удерживалась никакая посуда.

Из-за постоянной угрозы обморожения, переохлаждения или возможности запросто заблудиться в ненастье солдатам не рекомендовалось выходить без определенной цели за пределы лагеря с наступлением полярной ночи. Поэтому многие вообще предпочитали вести конурный образ жизни. У них был гимнастический зал для поддержания спортивной формы, и, если не считать постоянных переходов между хижинами, снабженными центральным отоплением, большинство обитаталей лагеря проводили 183 дня в году почти так же, как это делается на любой материковой базе. Тем не менее время от времени все умудрялись испытать на себе нежное прикосновение здешней атмосферы. Примерно дюжина песцов поселилась под лагерными хижинами, и одному из солдат, вопреки заведенному распорядку, было приказано кормить их. Один из зверьков в знак благодарности тяпнул его за палец, и целых две недели бедняге пришлось подвергаться инъекциям от бешенства: по четыре глубоких и болезненных укола в сутки. Несчастный песец был изловлен, а его голова отослана в Оттаву на анализ. Джинни очень боялась, как бы Бози или Тугалук, которые свободно бродили по лагерю, не были покусаны песцами, потому что среди местных животных есть разносчики вируса бешенства.

Обычно в воскресный день Поминовения я встречаюсь с матерью у Вестминстерского аббатства, чтобы вместе с ней провести в молчании пару минут. 11 ноября в Алерте мы пошли в спортивный зал, где был исполнен национальный гимн «О, Канада», половина по-французски, половина по-английски, а затем – «Боже, храни королеву» на искаженный мотив. Потом в компании сорока канадцев на шести мотонартах мы отправились в полуденном мраке мимо взлетно-посадочной полосы к мысу, где лежали девять канадских летчиков. Включенные фары высвечивали силуэты надгробий, пока начальник базы возлагал венки, а падре пел вечные слова: «На закате дня… вспомним о них». Изо рта у него валил пар, а мы не проронили ни звука под студеной Полярной звездой.

Вскоре Джинни предстояло возобновить те же свои эксперименты, которые она проделывала и в Антарктике. Мы соорудили мачту на морском льду рядом с небольшой сборной хижиной, в которой должно было разместиться оборудование. Однако, когда все было готово и подключено питание, в наушниках раздался только громкий пронзительный свист. Мы попросили Чарли установить в гараже маленький генератор. Это не помогло. Ради науки начальник лагеря согласился отключить огни вдоль взлетно-посадочной полосы, но и это не принесло результата.

Будучи убежденной, что источник помехи находится где-то за пределами радиохижины, до которой можно было добраться днем на «скиду», Джинни выдвинула мини-идею о неполадках в приемной антенне, и мы отправились к ней на взятых напрокат мотонартах. Мотаясь по кочкам заснеженной тундры подобно оперативной телевизионной съемочной группе, мы так и не нашли причину помех в эфире, и даже в шести километрах от лагеря свист продолжал преследовать нас. В сопровождении канадского офицера-оператора мы двинулись длинной извилистой тропой вверх по склону холма, где находилась площадка передающей антенны. На полдороге между лагерем и площадкой мы остановились.

«Здесь должно быть о'кей, – сказал водитель, – так тихо, что можно услышать даже муху».

Однако электронные помехи были сильны, как и прежде, поэтому Джинни решила отказаться от выполнения программы на время пребывания в Алерте.

Когда мы вернулись в лагерь, Джинни обнаружила, что толстые кабели, которые она с таким трудом проложила для своей высокочастотной аппаратуры, оказались искусанными, а куски оплетки валялись за дверью. Тугалук стояла рядом в снегу, помахивая длинным черным хвостом.

В последнюю неделю ноября на метеостанции Алерта было зарегистрировано – 9 °C – на целых восемь градусов выше средней температуры для конца года. Для нас это было очень плохой новостью. Во всем был виноват ветер, который не приносит добра никому. А собаки обожали прогулки, они гуляли под звездами в тщетных поисках песцов и зайцев. Бози следовал за Тугалук по пятам.

К середине декабря, когда над южным побережьем Британии царила суровейшая зима с самой низкой из когда-либо зарегистрированных температур (до – 33 °C), мы в Алерте разве что не загорали при банальных – 28 °C.

В ту зиму мы все трое – Джинни, Чарли и я – жили в полном согласии. Почти не было споров и долгих неловких молчаний. О чем же мы говорили тогда? Обо всем, что происходило в главном лагере, о новостях из Англии, особенно с нашего судна, стоявшего тогда в Саутгемптоне на ремонте. Примерно в это время мы узнали, что Уолт Педерсен – американец, который надеялся опередить нас и дойти до второго полюса раньше, – получил отказ от американских властей и не смог воспользоваться их морским транспортом в Мак-Мердо, что ранее было ему обещано.

Однажды в декабре мы отправились на двух мотонартах в лагерь на вечеринку, которую давали канадцы из группы, называвшейся вопреки хотя бы приблизительным правилам орфографии «Фоурсин клаб». Там, когда мы с Джинни поняли, что уже полночь, а на дворе – 32°, Чарли заявил, что вернется позже.

На следующее утро, когда я крикнул в сторону его хижины, что завтрак готов, я не услышал ответа. Я зашел к нему и застал приятеля в постели.

«В чем дело, Чарли? Сел голос?»

«Болит горло, – ответил он. – Я отрубился прошлой ночью по дороге назад».

Он притормозил при крутом повороте на льду и оказался в канаве. У Чарли сильно болела спина, но он мог еще двигаться. Проведи он в этой канаве несколько часов, то замерз бы до смерти, потому что ночью никто по этой дороге не ездил. Я потянул его за ногу – это было уже его пятое эффектное падение со «скиду» – дважды в Арктике и трижды в Антарктике. Но на этот раз все могло обернуться не столь забавно, потому что через семь недель нам следовало быть в хорошей форме и выступить. Совсем не обязательно, чтобы поездки по неровному льду приводили к травмам спины. Несколько дней Чарли ковылял, как старик, испытывая мучительные боли. Я дал ему сильно действующее растирание, но это почти не помогало. Чарли считал, что ушиб копчик.

Вечерами после ужина мы играли в карты или домино, однако в хижине-кухне было слишком холодно, и мы не выдерживали там долго. Иногда радио Алерта выдавало в эфир записанные на пленку новости со всего мира, и мы слушали их по приемнику Джинни: снежные штормы над Европой; спасательное судно пропало без вести у побережья Корнуэлла со всем экипажем; репрессии в Польше; безработица повсеместно. Это наводило на мысль, что в конце концов в Арктике не так уж плохо.

Ежедневно я проводил долгие часы в гараже, готовя каждый предмет снаряжения к предстоящему путешествию, взвешивая на весах, смазывая, переделывая и упаковывая. Я проверил пистолеты и винтовку, оставив перед стрельбой их заряженными пару дней на открытом воздухе. Ради тренировки я загружал стальные нарты и фибергласовые ручные санки. Так как малые стальные нарты зарекомендовали себя в 1977 году отлично, я не переделывал их, несмотря на проблемы с их более крупным вариантом в Антарктиде. Я укоротил и несколько переделал алюминиевые мостки для преодоления разводий, составил таблицы девиации ручного компаса при использовании на «скиду» с запущенным и выключенным мотором, а также для ходьбы пешком – для левой руки с надетыми ручными часами и для правой руки над снегоступами с железными шипами. Расчистка снега и работа с топливными бочками тоже отнимала время, но все это помогало держаться в хорошей форме. Чарли пытался отдыхать больше, чтобы помочь своей спине поправиться, когда сам не был занят еженедельным обслуживанием генераторов.

Пока мы неторопливо работали над приготовлениями к путешествию, четыре иностранные группы заявили о своем намерении достичь Северного полюса этой весной. Команда французов собиралась путешествовать на мотонартах от восточного побережья Гренландии до полюса, а оттуда до Свальбарда (Шпицбергена). Группа испанцев ставила целью пройти на нартах от Свальбарда к полюсу, а трое русских провели пресс-конференцию в Монреале, объявив о своем намерении пройти от побережья Сибири через полюс в Канаду. Все эти проекты должны были осуществляться через каких-нибудь девять недель, потому что 1 марта – оптимальная дата старта. Год назад четыре канадца под руководством некоего Ларри Декстера пустились в путь с мыса Колумбия, однако, удалившись на шесть километров от берега, решили отказаться от своей попытки и были эвакуированы с большим трудом. И только под Рождество мы узнали еще об одной команде: канадском эскимосе и трех норвежцах под руководством известного норвежского исследователя Рагнара Торсета.

Рождественским рейсом канадский «Геркулес» доставил почту в Алерт, и там оказались кое-какие вырезки из газет примерно месячной давности; они были присланы Антом Престоном. Норвежская газета «Афтенпостен», первые числа ноября:

ГОНКА К СЕВЕРНОМУ ПОЛЮСУ

Рагнар Торсет, целью которого является возглавить норвежскую экспедицию по льду к Северному полюсу, будет соревноваться с другими иностранными экспедициями.

Одновременно с Торсетом британцы, французы и русские тоже отправляются к полюсу. «Мы намерены выиграть гонку и быть первыми, – заявил Торсет, – небольшое соревнование не повредит делу. Мы будем идти почти параллельными курсами с англичанами и французами, и окажемся на встречном курсе с русскими, и тем не менее намерены прибыть на полюс первыми. Существует единственно приемлемое время старта – это начало марта. Раньше – слишком темно, позднее – начнется таяние льдов».

Другая вырезка из «Свалбардпостен» последних чисел ноября добавляет кое-что поинтересней:

Дуэль Скотт – Амундсен, по-видимому, повторится в новом году. Разумеется, это произойдет на другом краю света, однако, как и тогда, соревнование на пути к Северному полюсу будет англо-норвежским. Как нам известно, английская экспедиция намерена стартовать с той же точки, что и Торсет. Начальник английской экспедиции – лорд, отлично снарядивший свое предприятие. Ходят слухи, что во время недавней попытки достичь полюса он брал с собой проституток для того, чтобы не слишком страдать от тягот путешествия. Во время своей трагической экспедиции к Южному полюсу Скотт брал с собой лошадей. Вопрос в том – смогут ли проститутки принести удачу и сделать экспедицию более успешной, чем лошади?

В середине декабря в «Ньюс оф зэ уорлд» навострили ушки и разразились следующим:

АРКТИЧЕСКАЯ КОМАНДА ПОГРЯЗЛА В СЕКСЕ

Члены арктической экспедиции, спонсором которой является принц Чарльз, пришли в ярость, услышав намеки о том, что они намереваются прихватить с собой девочек. Такое заявление появилось в норвежской газете под кричащим заголовком «Лорд отправляется к полюсу в компании проституток». Лорд – это сэр Ранулъф Файнес, возглавляющий экспедицию. Норвежская экспедиция, преследующая те же цели, стартует в то же самое время, и подобные грязные заявления являются частью трюков, придуманных для того, чтобы посеять вражду между двумя экспедициями.

Робин Бузза, представитель британской команды на Шпицбергене, заявил, что эти голословные утверждения – «куча дерьма». После таких слов мистера Буззы редактор соответствующей газеты опубликовал извинения, заявив, что получил ранее неверную информацию. Однако он добавил: «Все же соревнование существует, и гонка началась задолго до того, как обе команды ступят на лед».

«Добрый старина Бузза!» – сказал я.

«Кто этот Бузза?» – спросил Чарли.

«Это наш представитель на Шпицбергене».

«Откуда ты знаешь?»

«Так говорится здесь», – сказал я, постукивая рукой по газетной вырезке.

«Я знаю, но кто назначал его нашим представителем?»

«Хороший вопрос. Но это не имеет значения, он и так проделал отличную работу. Наверное, он сам назначил себя».

Чарли сделался необычно молчаливым.

«Я знаю, о чем ты думаешь, Чарли, – сказал я, – убери это тоскливое выражение со своего лица. У нас с тобой и так будет достаточное количество багажа. Так или иначе, существуют вещи, которые совершенно несообразны при температуре -40°».

В Лондоне наш комитет уже прослышал о норвежской попытке. Выписка из их протокола: «Члены Комитета пришли к единому мнению, что попытки обратить экспедицию в соревнование заслуживают сожаления… Предлагается отправить сэру Ранульфу телеграмму с рекомендацией не поддаваться на приманку норвежцев».

Покуда мы сами смаковали собственные опасения по поводу фатально теплой зимы и заранее переживали кошмары ледовой обстановки в будущем, холодный фронт в Северной Америке убил пятьдесят восемь человек за одну неделю. В Чикаго была рекордно низкая температура, – 32 °C, в Атланте -21 °C, самая низкая температура с 1899 года. Автотуристы из-за необычных холодов застряли на дорогах в Огайо, Пенсильвании и Индиане. Шла волна холода – самые низкие температуры за столетие. В Польше нагромождения битого льда заставили выйти из берегов реку Вислу, обильные снегопады парализовали жизнь в Австрии, Бельгии, Британии и Западной Германии.

Я зашел на крошечную метеостанцию, стоявшую на краю лагеря. Метеоролог обрисовал наши перспективы в не слишком радужных красках:

«Теплая погода означает уменьшение толщины льда. Если принимать во внимание измерения на прошлой неделе, то можно сказать, что сейчас лед тоньше обычного даже в закрытом заливе, там, где стоят хижины. Лед тоньше по сравнению со всеми годами начиная с 1978-го, а если вы помните, тогда в течение всего лета море было свободно ото льда».

Мне оставалось лишь хлопать глазами, и я поблагодарил его, не желая выслушивать подробности.

В день Рождества мы отправились в лагерь. Peг, начальник, остановил Джинни на «главной улице» и сделал ей предупреждение за превышение скорости. Он был одет в традиционный костюм Деда Мороза. Его собственная седая борода отлично соответствовала этой роли. Правда, у него не было северного оленя, зато он находился ближе к Северному полюсу, чем все его соотечественники.

Он показал нам радиограмму, полученную из Оттавы от Билла Берри, который был начальником лагеря в Алерте, когда мы зимовали здесь в прошлый раз:

Насколько мне известно, у вас по соседству находится группа восхитительно сумасшедших англичан, слоняющихся по вашему лагерю и дожидающихся восхода солнца, чтобы отправиться к полюсу. Пожалуйста, передай им от меня: «Я был совершенно уверен тогда, в 1977-м, что вы люди, без всякого сомнения, сошедшие с ума. Наблюдая за вашими свершениями с той поры, я остаюсь более чем уверенным по-прежнему… но вы не дураки. Если кто-то и в состоянии завершить это путешествие, так это только вы. Если я могу быть хоть в чем-нибудь полезен вам, вам стоит лишь дернуть за веревочку.»

Уходил старый год. Я, утопая в снегу, пошел на самую оконечность полуострова. Ветер дул с юга порывами до сорока миль в час, однако температура воздуха держалась в пределах —16°. Я прислушивался. Из-за прибрежных угловатых глыб льда, зловещие силуэты которых вырисовывались в полумраке залитого лунным светом полудня, доносились шуршащие звуки– словно кто-то сыпал гравий на бетон с большой высоты. Вскоре мои глаза привыкли к темноте, и я разглядел широкие разводья с черной водой совсем недалеко от береговых валунов. Затем послышались звуки, характерные для безмолвной возни людей, приглушенные удары и грохот разбивающихся на куски ледяных полей – это ветер противостоял приливу. Я подумал было о том, чтобы перелезть через ближайшие ледяные глыбы и получше рассмотреть эту картину, однако мне тут же пришла в голову древняя поговорка: «Sufficient unto the day is the evil thereof…» [40]40
  Можно перевести: «Достаточно дня для прихода несчастья…». – Прим. ред.


[Закрыть], и я отступил под защиту хижин.

В середине января, за три коротенькие недели до нашего выступления, я снова встретился с метеорологом. У него были плохие новости. Лед в заливе достигал всего восьмидесяти семи сантиметров в толщину, то есть он был тоньше, чем когда бы то ни было в январе. Средняя же толщина льда здесь составляет 105 сантиметров.

Пришел настоящий мороз, при котором трескается кожа на носу и на ушах, словно горящий пергамент, стынет кровь в пальцах на руках и ногах. Такой мороз, словно быстро схватывающий клей, сковывает море медленно, но надежно, превращая его в своеобразную платформу, тянущуюся до самого полюса. Лучше поздно, чем никогда. Теперь нам предстояло решить огромное количество задач, которые я отложил до наступления настоящих морозов. Следовало поставить палатку на морском льду и проверить обогреватель. В ночь испытания я улегся туда вместе с Джинни. Лед вокруг нас словно плевался. Он трескался и гудел, когда сталкивались ледяные поля.

В течение той недели в лагере была отмечена температура – 51 °C при десятиузловом ветре, и между хижинами протянули страховочные веревки. Во время еды на своей кухне мы сидели в теплых куртках, сапогах и шерстяных шапках, потому что хижина наша на самом деле была металлическим вагончиком, и картонные листы, которыми я обшил стены, не обеспечивали надежной теплоизоляции. Однако у нас было отличное настроение, потому что лед в море набирал толщину. И может быть, было еще не поздно.

У Джинни распух рот, потому что в десны попала инфекция. Вскоре распухла и щека, но мы дали Джинни пенициллин, и опухоль спала. Джинни получила радиограмму от Питера Дженкинса из Шеффилдского университета, которая привела ее в восторг: начальные результаты ее многочасовых трудов в Ривингене были проанализированы, и стало ясно, что качество ее записи даже выше, чем у профессиональных радистов Британской антарктической службы.

Спина Чарли постепенно пришла в норму, и мы стали ежедневно совершать совместные вылазки. Вместе со мной он занимался детальным осмотром и ремонтом мотонарт. Машины были точно такие же, если не считать карбюраторы, совсем как те, которыми мы пользовались в 1977 году. Я взял с собой Чарли на вершину холма, чтобы измерить теодолитом высоту некоторых звезд. Каждый вечер я практиковался ключом морзянки с помощью магнитной записи, приготовленной для меня Джинни.

В Лондоне наши спонсоры из газеты «Обсервер» провели прием для представителей других газет и журналов; главный редактор Дональд Тредфорд открыто заявил им, что не претендует на монополию сообщений о нашем путешествии. Принц Чарльз, который председательствовал на этом приеме, переговорил по радио с Джинни, упомянув при этом, что до него дошли слухи о предполагаемом соревновании с норвежцами.

«Никакой гонки!» – сказал он мне.

«Нет, сэр! – ответил я, – мы не станем устраивать гонки».

Однако неожиданно я вспомнил, что принц вообще обожает гонки, будь то краткие рывки на матчах в поло или полные опасности стипль-чезы, и я знал, что он не станет возражать, если мы и позволим себе небольшое, не во вред здоровью, соревнование, лишенное экстравагантности. Про себя я решил – мне наплевать на то, что собираются предпринять русские, испанцы или французы, но мы не позволим норвежцам опередить нас в пересечении Ледовитого океана, даже если они окажутся первыми на полюсе. В некотором роде нам было бы приятно отомстить за Скотта – за то широко рекламируемое поражение от норвежца Амундсена три четверти столетия назад.

Конец января оставался таким же холодным. Теперь у Джинни уходило больше времени на стряпню. Несмотря на то, что продукты хранились в центре кухни и были надежно упакованы в теплоизолирующую обертку, Джинни приходилось пользоваться молотком для того, чтобы вышибать замерзший суп из кастрюль, а тарелки с фруктами ставить в кипящую воду, чтобы те оттаяли к ленчу. Сырые яйца, очищенные от скорлупы, напоминали мячики для гольфа, хотя и не могли прыгать благодаря своей форме.