Текст книги "Варфоломеевская ночь"

Автор книги: Проспер Мериме

Соавторы: Стэнли Уаймэн,Тюрпен де Сансэ,Джордж Генти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

По временам нам попадалась масляная лампа, качающаяся посреди узкой улицы, благодаря чему мы могли обойти какую-нибудь падаль или перешагнуть через вонючую лужу. В тех местах, где попадались коптящие лампы, мрак и тишина царила в городе. Но у меня являлось сомнение, чтобы здесь люди спали когда-нибудь, потому что неоднократно нам приходилось уступать дорогу вооруженным группам с факелами. Раз я заметил красный отблеск факелов, отражавшийся в окнах высокого, барского дома, отступавшего в глубь улицы. Свет этот исходил со двора, бывшего перед домом и отгороженного от нас низкой стеною, но до меня доносился оттуда шум голосов и людской топот. В другой раз я видел украдкой приоткрывшиеся ворота, из которых выглянули два вооруженных человека, что напомнило мне обстановку нашего первого появления в доме Безера, два часа тому назад. Неоднократно, при повороте в какой-нибудь тайный узкий переулок, я замечал неподвижно стоявшие группы людей. Надо всем носилась какая-то тайна в этом мраке, чувствовалось приготовление к чему-то ужасному, наводившее на меня трепет.

Но я ничего не говорил, и мадам д’О также хранила молчание. Как провинциал, я старался объяснить себе это движение в неурочные ночные часы моим незнанием городской жизни; тем более, что все это не вызывало никаких замечаний с ее стороны. Я старался уверить себя, подавляя впечатление момента, что все это нормально и не предвещает ничего дурного. Кроме того, я был занят мыслью, как мне держать себя с Паваном, в каких выражениях я предупрежу его о грозившей ему опасности, бросив в то же время ему в лицо обвинение в предательстве.

Мы быстро прошли таким образом, в полном молчании, кроме неизбежных восклицаний при встретившемся каком-нибудь препятствии, – с четверть мили, когда моя спутница свернула в узенькую улицу и замедлив свои шаги, показала движением руки, что мы дошли. Она указала дверь, над которою висела лампа, освещавшая также полуоткрытую калитку рядом с ней. Мы теперь были совсем близко к другим, шедшим впереди нас. Я видел, как Круазет нагнулся, чтобы войти в калитку, и моментально отпрянул назад. Что это означало?

Первою моей мыслью было, что мы опоздали, что Видам опередил нас.

Между тем все было тихо. Через момент я вздохнул свободнее. Я увидел, что Круазет отступил назад только, чтобы пропустить кого-то, идущего ему навстречу, – это был монах. Вслед за его выходом, он проскользнул в калитку и за ним последовали другие; при чем монах не обратил на них никакого внимания.

Я только что хотел войти за ними, когда почувствовал, что мадам д’О сжала мою руку и потом отошла от меня. Поняв это так, чтобы я подождал ее, я посмотрел на монаха, уловив его взгляд в то время, как глаза их встретились. Его лицо было бледно и на нем было почти нечеловеческое выражение ярости и бессильной злобы. Он схватил ее за руку и грубо оттащил на несколько шагов в сторону; но до меня долетали слова их разговора.

– Его нет здесь! – прошипел он. – Понимаете? Вечером он переехал на другую сторону реки, в Сент-Жермен, в поисках ее. И он не вернулся! Он на той стороне, и полночь пробило уже более часа тому назад!

Она оставалась несколько моментов безмолвная, без движения, – как будто ее поразил удар. Случилось что-то важное. Я видел это.

– Он не может переехать теперь? – сказала она немного погодя. – Ворота…

– Закрыты! – отвечал он. – Ключи от них в Лувре.

– А лодки на этой стороне?

– Все до последней! – отвечал он, ударив в ярости кулаком одной руки по ладони другой. – Никто не может переехать сюда, пока все не кончено.

– А в Сент-Жерменском предместья? – спросила она вполголоса.

– Там ничего не будет. Ничего!

Глава VII
Молодой рыцарь

Я охотнее оставил бы их вдвоем и вошел прямо в дом; я сгорал от нетерпения скорее достигнуть цели нашей дальней поездки; кроме того, мне совсем не нравился монах и у меня не было никакого желания подслушивать их разговор. Но до того был поражен его гневом и грубым обращением с мадам д’О, что не решался оставить ее, пока она сама меня не отпустит. Поэтому я ждал терпеливо у двери, чувствуя себя крайне неловко, пока они продолжали вполголоса разговор; я был чрезвычайно рад, когда он, наконец, кончился и она вернулась ко мне. Я предложил ей свою руку, чтобы пособить переступить через порог калитки. Она оперлась, но продолжала стоять на месте.

– Месье де Кайлю, – начала она и остановилась. Естественно, при этом я взглянул на нее и глаза наши встретились.

Ее чудные карие глаза, блестевшие при свете лампы, которая висела над нами, пристально смотрели на меня. Уста ее были полуоткрыты и золотистый локон выбился из-под капюшона.

– Месье де Кайлю, согласны вы оказать мне одну услугу, – продолжала она, – которой я никогда не позабуду?

– Клянусь, – произнес я с горячностью, сознавая всю торжественность случая. – Клянусь вам, что через десять минут, как только я исполню некоторое начатое дело, я посвящу вам всю мою жизнь. Но сейчас…

– Но сейчас? Мне именно нужно сейчас, рассудительный юноша.

– Я должен увидеть месье де Павана. Я дал слово, – воскликнул я.

Я чувствовал, что она смотрела на меня с сомнением, даже с подозрительностью.

– Как так? – спросила она с видимым изумлением. – Вы только что доставили домой его жену, перепугав меня при этом чуть не до смерти; чего же вам еще нужно, храбрый странствующий рыцарь?

– Я должен видеть его, – отвечал я с твердостью. Я готов был рассказать ей все, но близко стоявший к нам монах мог расслышать мои слова; а я составил себе слишком неблагоприятное понятие о нем, чтобы решиться на это.

– Вам нужно видеть месье де Павана? – повторила она, пристально вглядываясь в меня.

– Это необходимо, – отвечал я решительно.

– В таком случае вы его увидите. Я именно хочу пособить вам в этом! – воскликнула она. – Его нет здесь теперь, вот в чем дело. Он оставил свой дом вечером в поисках за женой и, по словам монаха, переправился на другую сторону реки, в Сент-Жерменское предместье. Между тем необходимо, чтобы к рассвету он был здесь, понимаете ли… к рассвету.

– Но разве его нет здесь? – сказал я, сознавая, что все мои ожидания разлетелись прахом. – Уверены ли вы в этом?

– Вполне уверена, – быстро отвечала она. – Ваши братья теперь уже убедились в этом. Слушайте, месье де Кайлю, Паван должен быть здесь к рассвету, не только ради его жены… она умрет от беспокойства… но также…

– Я знаю, – воскликнул я, прерывая ее, – также и ради себя. Жизни его грозит опасность.

Она быстро обернулась, как будто пораженная этим, а также, и мы оба взглянули на монаха. Мне показалось, что мы поняли друг друга.

– Это верно, – продолжала она вполголоса, – я также хочу спасти его; но мне известно, что он будет в безопасности только здесь. Только здесь, вы понимаете меня! Он должен быть доставлен сюда до рассвета, месье де Кайлю. Это необходимо! – воскликнула она, и какое-то выражение суровой решимости пробежало по ее чудному лицу. – Господин монах не может ехать за ним. Я также не могу. Единственный человек, который может спасти его – это вы. Но прежде всего, не следует терять ни одной минуты.

Мои мысли совершенно спутались. Уже при последних словах она повернулась назад, продолжая опираться на мою руку, и я, полный сомнения и нерешительности, был увлечен ею. Я не сознавал ясно своего положения, мне хотелось прежде войти в дом и посоветоваться с Мари и Круазетом; но все это так быстро случилось… время, по ее словам, было так дорого… и мне было так трудно отказать ей в чем-нибудь, когда она смотрела на меня с умоляющим выражением прекрасных глаз. Я только мог проговорить, запинаясь:

– Но я совсем не знаю Парижа. Я, пожалуй, не найду дороги, теперь ведь ночь.

Она оставила мою руку и остановилась.

– Ночь! – воскликнула она. – Я считала вас не мальчиком, а мужчиной! Вы боитесь!

– Боюсь? – отвечал я оскорбленным тоном. – Кайлю никогда не боятся!

– В таком случае я могу показать вам дорогу, если только в этом все ваше затруднение. Здесь поворот. Войдите на минуту со мною сюда, – продолжала она, – я передам, что вам понадобиться, а также расскажу дорогу.

Она остановилась у дверей высокого большого дома, стоявшего в ряду других, на улице, которая показалась мне чище и внушительнее виденных мною до сих пор. При последних словах, она три раза дернула за колокольчик. Едва замер серебристый звук звонка, как дверь тихо отворилась; никто не встретил нас и она ввела меня в узкую прихожую, или коридор. На большом ящике горела свеча в разукрашенном шандале. Она взяла его и, велев следовать за нею, стала подниматься по лестнице; мы вошли в комнату, гостиную и спальню в то же время, – такой мне никогда еще не приходилось видеть.

Стены ее были обиты богатым синим шелком и освещались лампами с цветными шарами из венецианского стекла, разливавшими нежный полусвет. В воздухе стоял запах кедрового дерева; в изящной корзиночке у камина лежали маленькие щенки. Повсюду царил какой-то изящный беспорядок. На одном из столиков стояла накрытая шкатулка с драгоценностями, на другом была брошена кружевная накидка, несколько масок и веер. На стене висел разукрашенный драгоценными камнями хлыстик и кинжал с серебряной ручкой. Но что меня особенно поразило, – я заметил за дверьми шпагу в черных ножнах и мужскую перчатку.

Не останавливаясь ни на один момент, она прямо подошла к шкатулке с драгоценностями и, вынув из нее массивный золотой перстень с печатью, протянула его мне.

– Наденьте это, – проговорила она. – Если вас остановят солдаты или не будут давать лодку, чтобы переехать на ту сторону, смело говорите, что вы едете по службе короля. Вызовите их начальника и покажите ему это кольцо. Будьте смелы. Пусть он только осмелится задержать вас!

Я бормотал благодарность в то время, как она, вынув из ящика обрывок белой материи, разрывала его на полоски. Я не успел еще догадаться о ее намерении, как она уже стояла на коленях возле меня и делала перевязь на моем левом рукаве. Потом взяла мою шляпу и с такою же поспешностью прикрепила к ней две полоски той же материи, – в виде грубого подобия креста.

– Вот, – сказала она после этого. – Теперь слушайте, месье де Кайлю. Сегодня ночью должно случиться нечто такое, о чем вы и не подозреваете. Эти знаки пособят вам перебраться в Сент-Жермен, но как только выйдете на берег, сейчас же уничтожьте их. Сорвите их, помните. Они уже не пособят вам после того. Вы вернетесь в той же лодке и они вам не понадобятся. Если вас увидят с ними потом, они введут вас только в беду, да и меня также.

– Я понимаю, – сказал я, – но…

– Вы не должны задавать вопросов, – возразила она, погрозив мне нежным пальчиком. – Мой рыцарь должен верить в меня, как и я в него. Но помните: когда вы встретитесь с Паваном, ни слова не говорите ему, что вы посланы мною. Не забудьте этого, причину я вам объясню потом. Скажите только, что жена его найдена и страшно беспокоится о нем. Если вы упомянете о грозящей ему опасности, он еще, пожалуй, не пойдет с вами. Мужчины бывают упрямы.

Я кивнул с улыбкою, как будто понимая намек. Но в то же время у меня в голове пробежала другая мысль. Паван не дурак, и имени Видама достаточно… Впрочем, дело покажет. У меня было еще нечто другое сообщить ему, о чем она не знала. Между тем, она обстоятельно рассказала мне о трех поворотах, которые я должен был сделать, чтобы выйти к реке; также где находилась лодочная пристань и в каком доме найти Павана.

– Он в отеле Байльи, – сказала она. – Ну, теперь, кажется, все.

– Не совсем, – сказал я с некоторою смелостью. – У меня еще одного не хватает. Это – шпаги!

Она взглянула в том направлении, куда смотрели мои глаза, вздрогнула и засмеялась каким-то странным смехом; но все-таки принесли оружие.

– Берите ее, – сказала она, – и не теряйте ни одной минуты. Не говорите обо мне Павану. Смотрите, чтобы по возвращении на вас не увидели белых знаков. Кажется, все. А теперь всякой вам удачи! – Она протянула руку, которую я поцеловал. – Всякой удачи, мой рыцарь, всякой удачи… И возвращайтесь ко мне скорее!

Божественная улыбка осветила при этом ее лицо, так мне по крайней мере показалось, и та же улыбка сопровождала меня до конца лестницы: она склонилась с лампой в руках над перилами и указывала мне, как открыть тяжелые запоры. Я бросил последний взгляд на это прелестное лицо с живыми глазами, на эту склонившуюся над перилами чудную фигуру с протянутой маленькой ручкой и быстро вышел на темную улицу.

Никогда еще мое сердце не билось с таким воодушевлением! Сколько я могу припомнить, никогда впоследствии, – в минуты высшего торжества и успехов, на войне или в любви, мне не приходилось испытывать такого подъема духа, такой энергии, как в этот момент! На шляпе у меня красовался в первый раз знак моей дамы. На пальце был надет волшебный перстень; на рукаве – талисман. Шпага опять была со мною. Вокруг меня лежал в тумане таинственный город, полный романтических приключений и опасностей, полный всяких чудес и удивительных столкновений, о которых я только читал в рыцарских романах. Я даже не сожалел о моей разлуке с братьями. Я был старший. Естественно, что мне – Ану де Кайлю, выпала на долю самая опасная часть предприятия.

Я зорко следил за всем происходившим вокруг меня и заметил, что за последние полчаса число людей, встречавшихся мне на улицах, сильно увеличилось. Меня поражало молчание, с которым прокрадывались мимо меня небольшие группы в два и три человека, а то и в одиночку. До меня не долетало шума разгула, песен или драки; но почему же в такой поздний час я видел столько народа на улицах? Я стал считать их и скоро заметил, что большинство встречавшихся мне носило те же самые знаки на шляпе и на рукаве, как и у меня, и что все они спешили с каким-то сосредоточенным видом, точно к месту назначенного свидания.

При всей своей молодости, я далеко не был глуп, хотя в некоторых случаях и не отличался сообразительностью Круазета. Слышанные мною раньше намеки не пропали для меня даром.

«В эту ночь произойдет нечто такое, о чем вы и не подозреваете», – сказала мадам д’О. Действительно затевалось что-то особенное. Под утро в Париже должно было разыграться какое-то событие. Но что такое? Не предполагалось ли восстание? В таком случае, так как я был на службе короля, мне ничего не угрожало. Может быть, мне предстояло участвовать в каком-нибудь историческом перевороте? Или это просто затевалась стычка между двумя дворянскими партиями? Как я слышал, такие вещи не раз случались в Париже.

Я не мог представить себе ничего иного. Это истинная правда, хотя требующая некоторых объяснений. Я не привык к сильному проявлению религиозной вражды между более уравновешенными партиями в Керси, где, за немногими исключениями, все приветствовали вновь заключенный мир между католиками и гугенотами. Поэтому я не мог себе представить, до чего мог дойти фанатизм парижского населения, и упустил из виду главную причину тех ужасов, которые неизбежно, как восход солнца, должны были разыграться в Париже под утро этого дня. Я знал, что множество представителей гугенотских семейств собрались в город; но мне не пришло в голову, что им угрожает какая-нибудь опасность. Их было много, они были сильны и к тому же пользовались расположением короля. Они были также под покровительством Наваррского короля, только что женившегося на сестре короля Франции, и принца Конде; и хотя эти два принца были молоды, но старый адмирал Колиньи отличался мудростью и, как я слышал, рана его не была опасна. Он, без сомнения, пользовался королевским расположением и был даже доверенным его советником; еще недавно король посетил его на дому и целый час просидел около его кровати.

Конечно, думал я, если бы предстояла какая опасность, эти люди, наверное, предвидели бы ее. К тому же главный враг гугенотов великолепный герцог Гиз, – наш «большой человек» и «Лорен», как называл его народ – разве он не был в немилости у короля? Всего этого, не говоря уже о радостном событии, собравшем столько гугенотов в Париже и устранившем возможность всякого предательства, – было вполне достаточно, чтобы успокоить меня.

Если, в то время как я спешил к реке, у меня мелькало предчувствие истины, я старался подавить его. Я повторяю с гордостью, что не мог допустить подобной мысли. Не дай Боже! – можно ведь сказать правду сорок лет спустя, – чтобы все французы несли ответ за пролитую кровь во время заговора не ими задуманного, хотя они и были его исполнителями.

Поэтому меня не очень волновали злые предчувствия; и то возбужденное настроение, которое пробудило во мне свидание с мадам д’О, не покидало меня все время, пока в конце одной узенькой улицы около Лувра, предо мною не открылась река. Слабый свет луны, пробившийся на мгновение сквозь густые облака, озарял спокойную поверхность воды. Пахнувший на меня сырой воздух освежил мою голову. Все это, вместе со спокойным открывшимся предо мною ландшафтом, как будто пробудило меня и мысли мои приняли другое направление.

На некотором расстоянии влево от меня я различал остров с массою скученных строений и мог проследить течение ближайшего рукава реки, застроенного по обоим берегам, но еще без перекинутого через него нового моста, который мне привелось видеть впоследствии. Неподалеку, направо от меня, выделялась на небе темная, бесформенная масса строений Лувра. Только небольшое пространство набережной отделяло меня от реки, по другую сторону которой виднелась неправильная линия строений, без сомнения, представлявшая предместье Сент-Жермен.

Она сказала, что в этом месте будет спуск к реке, и что внизу я найду лодки. Я пошел быстрыми шагами к открытой площадке, на краю которой заметил два столба, вероятно, указывавшие пристань. Едва я сделал несколько шагов, как, случайно обернувшись, увидел с крайне неприятным ощущением, что из мрака выступили три фигуры и двигались за мной, видимо, чтобы отрезать мне отступление. Мое предприятие не было так легко, – это не подлежало сомнению. Но я все-таки решился сделать вид, как будто не замечаю моих преследователей и, призвав на помощь всю свою храбрость, стал быстро спускаться по лестнице. Они были теперь уже совсем близко. Я быстро повернулся к ним.

– Что вы за люди и чего вам от меня нужно? – сказал я, положив руку на эфес шпаги.

Ответа не было. Но они раздвинулись, так что стали полукругом, и один из них засвистел. В тот же момент от темной линии домов отделилось несколько человек, которые стали быстро приближаться к нам.

Положение было серьезное. Бежать… но, взглянув вокруг себя, я убедился, что это невозможно. Позади меня на ступеньках лестницы к реке, я увидел в темноте также несколько человек. Я попался в ловушку. Более ничего не оставалось, как последовать совету мадам и взять одной смелостью. Слова ее еще звучали в моих ушах. Во мне еще достаточно оставалось прежнего возбуждения, чтобы придать мне твердости в эту минуту.

Я сложил руки на груди и гордо вытянулся во весь свой рост.

– Негодяи! – сказал я презрительным тоном, – вы ошиблись. Вы не догадываетесь, с кем имеете дело. Давайте скорее лодку и пусть двое из вас перевезут меня на другую сторону. Вы ответите своей головой или спинами, если только задержите меня!

В ответ на это послышались смех и ругательства, и, прежде чем я успел добавить что-нибудь, к нам приблизилась другая, более значительная группа.

– Кто это, Пьер? – спросил один из них спокойным тоном, из чего я заключил, что наткнулся не на шайку обыкновенных воров.

Говоривший, видимо, был начальником отряда. В берете его торчало перо, и я заметил стальную кирасу, блестевшую под его плащом, в то время, как один из людей поднял фонарь, чтобы лучше разглядеть меня. Его платье было полосатое, черного, белого и зеленого цветов, – ливрея герцога Анжу, брата короля, как я узнал потом, и впоследствии Генрих III; в это время он был близким другом герцога Гиза, а потом его убийцею. Начальник отряда говорил с иностранным акцентом и у него было чрезвычайно смуглое лицо. Черные глаза его сверкали, как два уголька. Я сразу догадался, что он итальянец.

– Задорный петушок, – отвечал солдат, подавший свисток, – только не совсем той породы, что мы думали.

Он приблизил ко мне фонарь, и при этом указал на белую перевязь на моем рукаве.

– Мне думается, что мы захватили вороненка вместо голубя.

– Как это вышло? – спросил итальянец, обращаясь ко мне. – Кто вы такой? И зачем вам понадобилось в такую пору переезжать на ту сторону реки, молодой сеньор?

Я бросился вперед и, схватив начальника стражи за застежку плаща, тряхнул его и отбросил с такою силою, что он чуть не свалился с ног.

– Собака, – воскликнул я, наступая как будто с намерением опять схватить его. – Учись, как говорить с благородными людьми! Неужто меня может остановить такая сволочь? Я послан по службе короля, слышите!

Он был в страшной ярости.

– По службе самого дьявола, скорее, я думаю! – воскликнул он своим ломаным языком и хватаясь за оружие. – Какая бы ни была служба – никто не посмеет безнаказанно оскорбить Андреа Паллавичини!

В этот момент, когда смерть смотрела мне прямо □ лицо, я видел, что только одна отчаянная смелость может спасти меня. Он уже открыл рот и поднял руку, чтобы дать сигнал, когда я закричал отчаянным голосом, показывая ему свою руку с перстнем:

– Взгляни на это, Андреа Паллавичини, если так тебя звать! Взгляни на это! Завтра, если ты благородной крови, я готов дать тебе удовлетворение за обиду! Теперь же немедленно давай мне лодку, чтобы перебраться на тот берег или ты будешь отвечать за это головою! Повинуйся, сейчас же, или я прикажу этим самым людям покончить с тобою!

Выражение далеко не привлекательного лица Андреа Паллавичини изменилось моментально. Он схватил мою руку и пристально взглянул на перстень. После этого он подозрительно посмотрел на своих людей и с ненавистью на меня.

– Если бы вы показали мне это раньше, молодой сеньор, то было бы лучше для нас обоих, – сказал он суровым, угрожающим тоном.

После этого, обругав своих людей за их глупость, он приказал им отвязать одну из лодок.

По-видимому, она была крепко, хотя и неискусно привязана, потому что они долго возились с нею. Между тем я стоял в ожидании посреди группы этих людей, представляя для них предмет большого любопытства. Они шептались между собою, и до меня долетали такие фразы:

– Это герцог д’Омал.

– Нет, это не д’Омал. Ничего подобного.

Дурак, да у него на руке перстень.

– Герцога!

Герцога?

– Да.

– Ну, так все ладно, Бог с ним! – Последние слова были произнесены с выражением большого сочувствия.

Вдруг я увидел трех человек, быстро приближающихся к нам через открытую площадку и вышедших, по-видимому, из того же дома, откуда появился и Паллавичини с своими людьми.

Я сразу почуял опасность.

– Ну, поворачивайтесь скорее! – закричал я в отчаянии. Но было уже поздно; мы не успели бы отчалить до их приближения, и я решился твердо встретить новую опасность.

Но первые слова, которыми встретил Паллавичини вновь подошедших, сразу рассеяли мои опасения.

– Какого дьявола вам нужно? – грубо закричал он и прибавил с полдюжины ругательств, прежде, чем те успели ответить ему. – Зачем привели вы его сюда, когда я велел оставить его в караульне? Идиоты!

– Капитан Паллавичини, – начал средний из них; это был человек лет тридцати, богато одетый, но одежду его была в беспорядке, как будто во время борьбы, – и уговорил этих добрых людей провести меня вниз…

– Совершенно напрасно, месье, – грубо перервал его начальник стражи.

– Вы не знаете меня, – отвечал строгим голосом пленник. – Понимаете ли вы, что я друг принца Конде и что…

Но итальянец опять перервал его.

– Много для меня значит ваш принц Конде! – воскликнул он. – Я знаю свой долг! Вам лучше будет покориться. Вам нельзя переправиться на ту сторону, и вас не пустят домой, и вы не получите никаких объяснений, кроме одного, что это делается по повелению короля! Объяснение? – и он проворчал вполголоса. – Ты получишь это объяснение скорее, чем ожидаешь.

– Ноя вижу отчаливающую лодку, – сказал пленник с достоинством, сдерживая свои гнев. – Вы только что сказали, что по повелению короля никто не должен переезжать реку, и арестовали меня, потому что, имея крайнюю надобность в Сент-Жермен, я не хотел этому подчиниться. Но что же это значит, капитан Паллавичини? Другие переезжают. Я спрашиваю, что это значит?

– Что вам угодно, месье де Паван, – отвечал нахальным тоном итальянец. – Объясняйте это себе, как хотите.

Я вздрогнул при звуке этого имени и воскликнул с изумлением:

– Месье де Паван!.. Неужто я не ослышался?

Пленник обратился ко мне с поклоном.

– Да, месье, – сказал он с вежливым достоинством, – я месье де Паван. Я не имею чести знать вас, но вы мне кажетесь дворянином. Может быть, вы объясните мне причину насилия, которому я подвергся. Если можете, я сочту это за одолжение; если нет, извините меня.

Я не сразу ответил, потому что, кажется, застыл, рассматривая этого человека. Он был белокур, румян. Борода его была обстрижена клином по тогдашней придворной моде и в нем замечалось некоторое сходство с нашим Луи. Ко ом был ниже его ростом и полнее, у него не было такого воинственного вида; и он более походил на ученого, чем на воина.

– Вы не родственник месье Луи де Павана? – сказал я, и мое сердце, как-то странно забилось в ожидании разъяснения, которое я уже почти предвидел.

– Я сам Луи де Паван, – отвечал он с нетерпением.

Я безмолвно продолжал смотреть на него и все думал.

Потом я произнес медленно.

– У вас нет кузена с таким же именем?

– Есть.

– Он был взят в плен виконтом де Кайлю, под Минконтуром?

– Это верно, – отвечал он отрывисто. – Но к чему все это, месье?

Я опять не мог сразу ответить ему. Теперь все объяснилось. Я смутно припомнил теперь, как часто бывает в таких случаях, что Луи де Паван, после того, как мы познакомились с ним, упоминал о своем кузене, представителе младшей линии. Но так как наш Луи жил в Провансе, а тот в Нормандии, то родственные связи, вследствие дальности расстояния и благодаря смутному времени, между ними ослабли, несмотря даже на то, что они держались одной религии. Они почти не виделись.

И вот этот человек стоял теперь передо мною.

Это доказывало, что наш Луи не был негодяем, а всегда оставался таким же благородным человеком, каким мы его считали! Он был верный жених нашей Кит! Но, значит, он еще находился в опасности и не подозревал, что этот воплощенный демон Безер дал клятву убить его. Разыскивая его однофамильца, мы только сбились с пути и потеряли столько драгоценного времени.

– Ваша жена, – начал я торопливо, сознавая всю необходимость скорого объяснения. – Ваша жена…

– А, моя жена! – подхватил он, прерывая меня в волнении. – Что вы знаете о ней? Видели вы ее?

– Да, видел. Она в безопасности в вашем доме.

– Благодарение Богу! – сказал он с горячностью.

Но в это время капитан Андреа прервал нас. Я мог заметить, что у него явились новые подозрения. Он грубо встал между нами и сказал:

– Ваша лодка готова, молодой сеньор.

– Моя лодка? – отвечал я, быстро соображая, как вести себя в изменившихся обстоятельствах. Конечно, теперь мне не была надобности переезжать на другую сторону. Без сомнения, Паван – этот Паван, – может указать мне дом нашего Луи.

– Моя лодка?

– Да, она вас ждет, – отвечал итальянец, переводя с одного из нас на другого свои черные глаза.

– Так пусть себе ждет! – отвечал я высокомерным тоном и с напускным гневом. – Как вы смеете прерывать нас? Я не поеду теперь на ту сторону. Этот сеньор может сообщить мне все, что нужно. Он пойдет со мной.

– Куда?

– Куда?.. К тому, кто послал меня, бездельник! – крикнул я громовым голосом. – По-видимому, вы не пользуетесь особым доверием герцога, капитан, – продолжал я, – советую вам послушаться меня! Нет ничего легче, как разделаться с чересчур услужливым слугой! Он забежит слишком вперед, и с ним поступают, как со старой перчаткой! Да, как со старой перчаткой, – повторил я с жесткой насмешкой. – Ею пользуются, чтобы не запачкать руку, а потом бросают. Смотрите, чтобы не перезолить вашу преданность, капитан Паллавичини! Это опасное дело!

Он побледнел от гнева от такой дерзости с моей стороны, но в то же время колебался. Я заметил, какое впечатление произвели мои слова и тотчас же обратился к окружающим нас солдатам.

– Принесите, друзья мои, шпагу месье де Павану, – сказал я.

Один из них тотчас же побежал к караульному и немедленно принес ее. Эта была стража, видимо, набранная из числа горожан, и они почему-то относились с таким ко мне почтением, что мне думалось, – были готовы, по моему приказанию, обратить оружие и на своего временного предводителя. Паван взял свою шпагу. Мы сделали по церемонному поклону Паллавичини, который отвечал нам самым яростным взглядом, и медленно пошли (я боялся обнаружить признаки торопливости) сначала по освещенной площадке, а потом повернулся на ту улицу, откуда я вышел. Тут мы скоро были поглощены мраком. Паван тронул меня за рукав и остановился.

– Позвольте мне благодарить вас за вашу помощь, – сказал он растроганным голосом, – обращаясь ко мне. С кем я имею честь говорить?

– Месье Ан де Кайлю, друг вашего родственника, – отвечал я.

– В самом деле, – сказал он, – я благодарю вас от глубины сердца.

И мы крепко обнялись.

– Но я не мог бы многого сделать в вашу пользу, без этого кольца, – отвечал я со скромностью.

– И значение этого кольца заключается…

– Я… я право и сам не знаю!.. – должен был я сознаться, совершенно забыв одно из предостережений моей дамы. – Я знаю только, что мне дала его мадам д’О и что действие его превзошло все, что она мне о нем говорила.

– Кто дал его вам? – спросил он и при этом так крепко схватил меня за руку, что я даже почувствовал боль.

– Мадам д’О, – повторил я. Теперь уже было поздно запираться.

– Эта женщина! – сказал он полным ужаса шепотом. – Да возможно ли это? Она дала вам его?

Для меня было совершенно непонятно то удивление и негодование, которое слышалось в его голосе. Мне показалось даже, что он как будто отшатнулся от меня.

– Да, месье де Паван, – отвечал я несколько обескураженно. – Это возможно, потому что это правда, и кроме того, я не думаю, что вы стали бы выражаться так об этой даме, если бы знали все; чрез нее только ваша бедная жена была освобождена из того места, где ее задерживали, и была доставлена благополучно домой!

– А! – воскликнул он в волнении. – Где же была моя жена?

– В доме Мирпуа, перчаточника, на улице Платриер. Знаете ли вы его? Знаете. Ну так ее держали там пленницей, пока мы не содействовали ее освобождению, с час тому назад.