Текст книги "Варфоломеевская ночь"

Автор книги: Проспер Мериме

Соавторы: Стэнли Уаймэн,Тюрпен де Сансэ,Джордж Генти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Глава XIV
Штурм замка

Едва взошло солнце, как послышались звуки труб, и перед воротами замка появились два рыцаря в сопровождении оруженосца, на копье которого развевался белый флаг. К ним на стену вышла сама графиня.

– Именем его величества, – закричал один из рыцарей, – приглашаю вас, графиня Амелия де Лаваль, сдаться. В своем милосердии его величество дает жизнь и свободу всем, находящимся в замке, за исключением вас и сына вашего: вас отвезут в Париж и будут судить за выступление против короля.

– В таком случае, – ответила графиня громко, – вам не следовало бы пытаться овладеть замком в полночь, подобно шайке разбойников, и, я думаю, мы не много услышали бы о милосердии короля, если бы вам удалось напасть на нас врасплох.

Рыцари уехали. Они были убеждены, что графиня решилась защищать замок, и предложили ей сдаться только для формы.

– Едва ли нам следовало предпринимать этот поход, де Бриссак, – говорил один из них другому в пути. – Нас уверили, что замок слабо укреплен и плохо охраняем, и что нам нетрудно будет дать хороший урок гугенотам всей этой местности, а между тем мы уже потерпели неудачу.

– Пустяки, – ответил другой. – Гарнизон, как нам известно, состоит всего из пятидесяти человек солдат да десятков двух слуг и конюхов положим, даже вдвое больше, так ведь с нашими силами мы в полчаса возьмем замок, пусть только сделают лестницы да нанесут досок с ферм.

Когда они вернулись в лагерь, к ним подъехал один дворянин.

– Ну, что хорошего, де Вильетт?

– Плохие вести, – ответил де Вильетт. – Де Бовуар просил меня передать вам, что фермы пусты, а скот и лошади куда-то исчезли вместе с жителями.

– Черт возьми. Собаки гугеноты, должно быть, спали с открытыми глазами и заранее приняли меры. Впрочем, – прибавил он хвастливо, – раз они все в замке, значит, избавили нас от труда загонять их туда.

Тем временем осажденные с раннего утра усиливали средства защиты.

Нижние окна замка, укрепленные железными решетками, представляли довольно основательную твердыню и при них поставили только несколько солдат; потайная же дверь была завалена камнями и тяжелой мебелью, а в окнах следующего и верхних этажей поставили множество солдат.

Филипп занял место на первом этаже, на который должен был прежде всего устремиться неприятель, В комнатах везде кипятили воду и всюду стояли наготове мальчики с ведрами, чтобы подавать кипяток. Такие же котлы кипели и на дворе для защиты стен.

Если бы у осаждающих были пушки, защита не могла бы длиться долго – стены не устояли бы против ядер; но пушки в те времена были редки и слишком неудобны для перевозки, чтобы сопровождать легкие отряды, и потому защитники спокойно ждали нападения.

Атака началась часов в десять. Несколько отрядов одновременно с разных сторон устремились на замок. Перед каждой колонной несли лестницы и длинные доски.

Подпустив их на близкое расстояние, осажденные осыпали солдат стрелами и пулями. Подстегиваемые офицерами, осаждающие тщетно старались перебросить доски через рвы и подняться по лестницам на стены или в замок. Их всюду сталкивали, поражали, обливали кипятком. Фермеры, видя вдали свои пылающие жилища, с ожесточением помогали солдатам.

Два часа продолжался жестокий штурм. Наконец де Бриссак, видя безуспешность усилий, несмотря на страшные потери, приказал дать сигнал к отступлению.

Вожди осаждающих собрались тотчас на совет.

– Нам невозможно вернуться в Пуатье, после того как мы потеряли двести человек, – говорил де Бриссак. – Мы взялись перебить здесь всех гугенотов и пригнать в лагерь массу скота для армии, а вместо этого сожгли только несколько деревушек. С другой стороны, у нас нет времени строить стенобитные машины; осажденные, оказавшие нам такую неожиданную встречу, наверное успели послать за помощью в Ла-Рошель, и завтра, самое позднее к полудню, перед нами появится адмирал. Атаки на стены не удаются. Поэтому нам следует попробовать сжечь большие ворота и потайные двери. Нужно послать людей набрать побольше дров и хвороста и затем тотчас начать атаку. Мы должны к ночи покончить с осадой замка, иначе будет поздно.

С этим все согласились.

Между тем с башни в замке зорко наблюдали за действиями неприятеля и тотчас угадали его намерения.

– Что нам делать? – говорил Франсуа Филиппу. – Положим, мы их перестреляем множество, но все равно они ворвутся в замок, как только сгорят ворота, а нам, кроме ворот нужно защищать и стены.

– Да, это наше больное место, – заметил Филипп. – В узких потайных дверях сорок человек удержат целую армию, даже большие ворота защитить можно, но одновременно защищать стены и ворота будет нелегко. – Он остановился и задумался. – Стой, Франсуа, я нашел средство, – сказал он с живостью. – Надо убить несколько быков и коров и туши их нагромоздить в дверях и в воротах. Пусть они сожгут двери и ворота, но с тяжелыми тушами они ничего не поделают. Тогда ста человек будет вполне достаточно для охраны ворот и потайных дверей, а сто останется для защиты стен и дома.

– Великолепная мысль, Филипп. За дело! Не будем терять времени.

Позвали людей, и работа закипела. Филипп приказал сиять с животных шкуры и прикрыть ими каждый ряд мясных туш внутренней стороной наружу, а к верхнему ряду прибить шкуры гвоздями, чтобы их не стащили.

– По этой скользкой поверхности никто не сможет взобраться к нам, – сказал он Франсуа, – в особенности, если мы еще польем ее кровью.

– Превосходно! – восхищался Франсуа, когда мясные баррикады были устроены. – Теперь тут двадцать человек могут удержать целое войско.

Едва осажденные окончили работу, как три неприятельские колонны приблизились к замку с фашинами и множеством мешков.

– Что это у них в мешках? – спросил Филипп у одного из дворян.

– Я думаю, земля, – ответил тот.

– Земля! – повторил Филипп с беспокойством. – Для чего им она?

– Вероятно, чтобы покрыть ею доски, которые иначе могут сгореть и упасть в воду раньше, чем огонь сделает свое дело в воротах.

– Да, это так, – согласился Филипп, – я не подумал об этом.

Подпустив неприятеля шагов на сто, осажденные начали стрелять из ружей и луков. Но от рядов католиков беглым шагом отделились четыре сотни, быстро подбежали ко рву и открыли такой сильный огонь по защитникам, что те должны были искать спасения за прикрытиями.

Филипп поднялся на небольшую башенку и стал оттуда следить за нападающими, которые перекинули смоченные доски через ров, положили на них толстый слой земли и полили ее водой. Несмотря на выстрелы осажденных, они нагромоздили фашины у дверей и ворот, бросили в них пылающие факелы и поспешно отступили, потеряв все же много людей.

Защитники пытались было потушить фашины, но носить воду со двора было неудобно и огонь успел разгореться.

Филипп и Франсуа решили остаться при главных воротах со своим отрядом, более других привычным к рукопашной схватке, а стены и дом предоставили защищать фермерам и слугам под командованием Монпеса и одного дворянина, Обойдя затем все укрепления, они убедились, к своему удовольствию, что все в порядке, и что люди уверены в успехе защиты.

Но вот большие ворота сгорели и рухнули с шумом, и в рядах католиков раздался крик торжества, на который гугеноты ответили вызывающим криком.

Осаждающие построились и бросились тремя колоннами к воротам и дверям, а четыре отдельных отряда устремились на стены, несмотря на осыпавшие их выстрелы.

Католики шли на приступ с громкими криками, считая замок уже взятым.

Самый сильный отряд направился к глазным, еще дымящимся воротам. Ворвавшись в них, он наткнулся на баррикаду. Она показалась им неопасной и они бросились вперед. Добежав до нее, передние ряды остановились, но, теснимые задними, стали делать тщетные попытки взобраться наверх. Тем временем защитники сверху с ожесточением стреляли, кололи их копьями и рубили мечами.

Целых полчаса продолжалась борьба, и скоро перед грудами бычьих туш громоздились груды тел нападающих.

Потерпев полное поражение, католики наконец отступили.

Не больше успеха имели они и у потайных дверей.

Что касается атаки на стены и окна, то она была предпринята, главным образом, для отвлечения защитников от ворот и не отличалась настойчивостью, почему и не имела серьезных результатов. При этом втором приступе нападающие потеряли до четырехсот человек, из которых более полутораста легло у главных ворот.

Как только неприятель отступил, Франсуа и Филипп распорядились сбросить доски с землей в ров, наполовину наполненный водой; и это было кстати, потому что ко рву уже неслась вражеская конница, которая своими длинными копьями могла бы оттеснить защитников от баррикады и перескочить через нее. Но видя, что мосты через ров уничтожены, всадники ускакали обратно.

– Я думаю, что после того, как мы отбили два таких штурма, католики уже не предпримут нового нападения, – сказал Франсуа Филиппу.

Действительно, часом позже все католическое войско двинулось обратно по тому же пути, по которому пришло.

В замке тотчас был отслужен молебен, после чего многие из фермеров хотели вернуться на свои фермы; но Франсуа оставил их до утра в замке.

– Пожар на ваших фермах уже показал вам, что вас там ожидает, – сказал он. – Днем вы лучше осмотритесь, и если найдете сараи или какие-либо помещения для ваших семей, то придете за ними, а пока оставьте их в замке. Здесь тоже многое надо сделать.

– Прежде всего надо выловить доски из рва и сделать новый подъемный мост, – заметил Филипп. – Да нужно еще послать Евстафия и Жака вслед за католиками, чтобы посмотреть, куда они пойдут; ведь они могут вернуться и напасть на нас врасплох, если мы не будем настороже.

Раненных пулями и стрелами, обваренных кипятком и искалеченных оказалось сто тридцать человек. Раненых дворян внесли в замок, а солдат – в лазарет, устроенный в сарае. При свете факелов графиня с хирургом и служанками ухаживала за ними, перевязывала им раны и ободряла их.

Было уже около полуночи, когда вдали послышался топот большого числа всадников приближавшихся к замку. Все хватились за оружие. Франсуа взбежал на стену.

– Кто едет? – закричал он. – Отвечайте или мы будем стрелять.

Всадники остановились и один из них крикнул:

– Это ты, Франсуа?

– Да, де ла Ну, – ответил с радостью Франсуа.

– Где же неприятель? – спросил хорошо знакомый голос адмирала.

– Он отступил вечером, оставив около семисот человек ранеными и убитыми.

Из отряда послышались восклицания одобрения.

– Факелы к мосту! – приказал Франсуа. – Адмирал приехал к нам на помощь.

Минуту спустя голова колонны переправилась через временный мост. Франсуа сбежал вниз и встретил гостей у ворот.

– Как, – сказал адмирал, – они сожгли ваш подъемный мост и ворота? Как же им не удалось взять замок? А, вижу – вы устроили баррикаду… Что это – свежие бычьи туши?

Франсуа объяснил, из чего устроена была баррикада.

– Отличная мысль, – воскликнул адмирал. – Ваши кузены, де ла Ну, молодцы. Самые опытные воины не придумали бы ничего лучшего! И вы говорите, Лаваль, что неприятель потерял семьсот человек?

– Да.

– Сколько же было сил у вас?

Филипп объяснил. В это время графиня показалась на крыльце, чтобы встретить гостей.

– Примите мою горячую благодарность за скорую помощь, – сказала она. – Мы не ожидали вас раньше утра.

– Да, мы очень спешили, – ответил адмирал. – Ваш гонец прибыл к нам с рассветом; лошадь его пала в пути и последние пять миль он шел пешком. Я, не медля ни минуты, выехал с четырьмястами всадников и помчался сюда. Мы сделали остановку только на три часа днем, чтобы дать вздохнуть нашим коням, да всего один час вечером. Мы боялись, что застанем замок в огне.

Графиня пригласила гостей в дом и предложила им ужин. Часть быков, оказавших столь важную услугу осажденным, разрезали и зажарили над большими кострами, пылавшими во дворе.

– Не знаете ли вы, где теперь католики? – спросил адмирал.

– Они остановились в деревне, в семи милях отсюда, – ответил Франсуа. – Мы послали двух верховых за ними, чтобы убедиться, что они не вернутся.

– А что, де ла Ну, – воскликнул адмирал, – не ударить ли нам по ним ночью? Вероятно, после сегодняшней схватки они спят крепко и не ожидают нас.

– Превосходно, адмирал. Только вынесут ли новый переход наши измученные кони?

– У нас есть двести коней, адмирал, – вмешался Франсуа, – пятьдесят моего отряда и полтораста пригнанных фермерами. Можно оседлать их для вас. Хотя мы и сильно побили католиков, наши фермеры все-таки не забыли, что их фермы сожжены, а потому с радостью последуют за вами вместе с моими солдатами.

– Хорошо, – сказал адмирал. – Пусть сто пятьдесят дворян, прибывших со мной, поедут с вашим отрядом, а остальные пойдут с фермерами. В силах ли вы сделать это, господа, после нашей утомительной скачки?

Все изъявили согласие.

В три часа все было готово к выступлению. Де ла Ну взял на себя командование двумя сотнями всадников, а адмирал стал во главе трехсот человек пехоты; для защиты замка остался небольшой отряд.

Католиков застали врасплох. Триста из них поплатились жизнью; двести вместе с начальником своим, де Бриссаком, были взяты в плен, а остальные шестьсот человек спаслись бегством, оставив в руках победителей все свое оружие и лошадей.

– Ну, де Бриссак, – говорил граф де ла Ну на обратном пути в Лаваль, – времена очень переменились с тех пор, как мы с вами сражались под начальством вашего отца в Италии. Думали ли вы тогда, что нам придется биться друг против друга.

– Нет, я и представить себе этого тогда не мог, – грустно ответил де Бриссак. – Нас встретили жестоко в замке, а мы-то думали застать его врасплох и воротиться в Пуатье по крайней мере с тысячью голов скота. Теперь мы пленники, лошадей наших отобрали, и из отряда в тысячу восемьсот человек спаслись едва шестьсот. Герцог Анжуйский будет в отчаянии, когда узнает обо всем этом.

Глава XV
Сражение при Жарнаке

Расположив войска на зимние квартиры, католики и гугеноты стали прилагать много усилий, чтобы привлечь на свою сторону иностранных государей.

Папа и Филипп Испанский обещали помочь Гизам, а герцог Цвейбрюкенский готовился вести войско из протестантских государств Германии на помощь гугенотам.

Кардинал Шатильон, находившийся в то время в Англии, красноречиво поддерживал письма королевы Наваррской к Елизавете, прося военных припасов и войска, а главное, денег для расплаты с немецкими наемниками. Елизавета вела себя, по обыкновению, двулично: просьбы гугенотов она принимала благосклонно, а французскому двору давала торжественные заверения, что далека от мысли помогать гугенотам, на которых смотрит как на бунтовщиков. Королю Наваррскому она дала в долг семь тысяч фунтов стерлингов, но взяла у него в залог драгоценностей на эту сумму. Адмиралу Винтеру она приказала отвезти в Ла-Рошель шесть пушек и триста бочек с порохом, а когда французский двор запротестовал против ее помощи врагам короля, она объяснила, что адмиралу Винтеру приказано только конвоировать несколько судов с товарами. Французский двор, занятый борьбой с гугенотами, конечно, не желал открытого раздора с Елизаветой и потому делал вид, что верит объяснению.

Раннею весной обе армии стали готовиться к военным действиям.

План принца Конде и адмирала заключался в том, чтобы соединиться сначала с южными вождями гугенотов, виконтами, оставшимися в Гиенне для защиты гугенотских областей, и затем идти навстречу герцогу Цвейбрюкенскому. Поэтому они направились сначала к Коньяку, куда шел и герцог Анжуйский.

Обе армии одновременно пришли к противоположным берегам Шаранты. Католики захватили город Шато-Неф, на полпути между Жарнаком и Коньяком, и начали исправлять мост, разрушенный гугенотами. Главная армия католиков пошла на Коньяк и готовилась атаковать город.

Силы гугенотов были еще разделены, и потому адмирал, не желая подвергать армию опасности, просил Конде отступить. Но принц, командовавший авангардом, стоявшим возле Шато-Нефа, отказался последовать этому совету и с своею обычною отвагой гордо заявил, что Бурбоны никогда не бегут от врагов. В этой армии в числе большого конного отряда, предводимого графом де ла Ну, находился и Франсуа де Лаваль с своими людьми.

В ночь на 12 марта герцог Анжуйский неожиданно перешел реку, и передовые отряды гугенотов ничего не заметили.

Узнав о переходе, адмирал разослал приказ разбросанным отрядам сосредоточиться. Но дисциплина не была сильна в армии гугенотов, и многие начальники заняли не указанные в приказе позиции, а более, по их мнению, удобные.

К полудню 12-го числа ближайшие к реке отряды успели, однако, сойтись и адмирал решил отступить к позиции, занимаемой принцем Конде; но не успели гугеноты начать отступления, как вся армия католиков обрушилась на них.

Адмирал вынужден был принять сражение и остановился в Бассаке, небольшой деревне с аббатством, располагая только отрядом конницы под начальством де ла Ну и небольшим отрядом пехоты.

Коннице де ла Ну пришлось вынести первый натиск врагов. Тесной массой напал де ла Ну на наступавшую кавалерию католиков, значительно превосходившую его в числе, и глубоко врезался в ее ряды; этим воспользовались католики и отрезали ему путь к отступлению. Однако коннице де ла Ну удалось пробиться сквозь плотные вражеские ряды и ускакать. Деревня Бассак и аббатство были потеряны.

В это время явился на выручку д’Андело. Он выгнал католиков из деревни и укрепился там. Но на него наступала целая армия, и успех его мог быть только временным. После отчаянной борьбы деревня снова перешла в руки католиков. Отступавшим по шоссе гугенотам грозило полное поражение фланговыми атаками католиков, когда на поле битвы появился с тремястами всадников принц Конде, извещенный генералом об опасности.

С рукой, раздробленной пушечным ядром, и ногой, искалеченной копытами коня, Конде тем не менее сам повел свой отряд на врага. Закипела отчаянная битва. Гугеноты совершали чудеса храбрости. Но католики получали все новые подкрепления, и отряд Конде таял.

Многие гугеноты попали в плен, лошадь Конде была убита под ним и упала, придавив его собою. Конде поднял забрало и сдался двум рыцарям, узнавшим его. Они почтительно подняли его, но подъехавший капитан королевской гвардии Монтескье убил его наповал из пистолета выстрелом в спину. Несколько других гугенотов, сдавшихся в плен, были также коварно убиты.

Блестящая атака Конде не осталась, однако, без результата – только благодаря ей адмирал мог удалиться с поля битвы без особенных потерь. Пехота гугенотов совсем не участвовала в сражении, за исключением небольшого отряда; но конница потеряла около четырехсот человек убитыми и пленными; в числе последних находились лучшие представители дворян-гугенотов – де ла Ну, Субиз, ла Лу и множество других.

Среди католиков не только Франции, но и всей Европы смерть Конде и победа герцога Анжуйского, сильно им преувеличенная, вызвали великую радость, и дело гугенотов считалось проигрышным.

Армия гугенотов отступила в Коньяк, где в то время находилась мужественная королева Наваррская. Сын ее, молодой принц Генрих, был объявлен после смерти Конде главнокомандующим армией. Молодой Конде, ровесник принца, состоял при новом главнокомандующем.

Опьяненный своей победой, герцог Анжуйский опозорил себя гнусным поступком: он приказал отвезти обнаженное тело Конде на осле в Жарнак и выставил труп на четыре дня перед своим домом. Затем он разослал тщеславные депеши ко всем католическим государям Европы о победе над гугенотами и двинулся на Коньяк.

Однако стоявшие там семь тысяч рекрутов Колиньи встретили королевскую армию с такой решимостью, что не только все атаки на стены были отбиты с тяжелыми для католиков потерями, далеко превышавшими понесенные ими в битве при Жарнаке, но этот урон еще сильно увеличился удачными вылазками гарнизона.

Простояв с месяц перед городом, герцог отступил.

Так же безуспешны были его осады Сен-Жан д’Анжели, но Мюсидан был взят. Штурм его стоил жизни одному из лучших католических офицеров, де Бриссаку, за что герцог отомстил гнусным истреблением всего гарнизона, сдавшего на условии пощады жизни и имущества сражавшихся.

Радость гугенотов по поводу успехов была омрачена смертью доблестного д’Андело, брата адмирала; смерть его приписывали яду, который будто бы дан был ему человеком, подосланным Екатериною Медичи.

Франсуа де Лаваль и Филипп Флетчер были оба серьезно ранены в битве при Жарнаке, где потеряли двадцать человек из своего отряда. Они были, однако, в состоянии добраться верхом до Коньяка. Адмирал посетил их. Он видел их небольшой отряд, прикрывавший общее отступление во время атаки Конде, и, как только они оправились немного, посвятил их в рыцари, а затем отослал в Ла-Рошель для отдыха и излечения.

Молодой принц Наваррский, находившийся в Коньяке, сильно привязался к Филиппу и часто навещал его. Он снова просил Колиньи назначить Филиппа в число приближенных к нему рыцарей, но адмирал отказал, повторив ему те же доводы.

– Есть много молодых французов, принц, – сказал он в заключение. – Почему вы не приблизите к себе графа де Лаваля? Вы еще вчера говорили, что любите его.

– Да, он похож на своего кузена, и если нельзя назначить Филиппа, то я хотел бы иметь при себе его.

Франсуа с радостью согласился на это назначение и тотчас сообщил Филиппу, какой великой чести он удостоился, в то же время очень сожалея, что им придется расстаться.

– Не думай об этом, Франсуа, – сказал Филипп, – Генрих Наваррский, вероятно, будет королем Франции, и каждый французский дворянин должен считать своим долгом служить ему.

Поэтому друзья отправились в Ла-Рошель только на самое короткое время, чтобы отдохнуть и подышать морским воздухом; затем Франсуа хотел передать начальство над своими людьми Филиппу, а сам должен был сопровождать принца Наваррского.

В Ла-Рошели молодые рыцари поселились у Бертрама и были сердечно приняты им и его дочерью. Там они часто совершали прогулки за город и посетили все живописные места в окрестностях.

Филипп аккуратно писал своим родным в Англию и получал от отца и матери, а также от дяди и тетки письма. Отец был чрезвычайно доволен успехами сына, хотя и тревожился о нем.

Вернувшись в лагерь, Филипп сильно заскучал в одиночестве и бездействии: об отряде заботился Монпес, граф де ла Ну находился в плену, а Франсуа – с принцем.

Но вот как-то к нему явился паж с приглашением от Колиньи.

– Мы завтра выступаем, сэр Флетчер, – сказал ему адмирал, – идем на соединение с виконтами, а потом направимся на соединение с герцогом Цвейбрюкенским, идущим, как слышно, к нам. Мне нужно послать к нему письмо, и я не знаю никого, на чью храбрость, такт и осмотрительность я бы мог положиться в такой же мере, как на ваши. Поручение это, как вы понимаете, очень опасное. Возьметесь ли вы за него?

Филипп поблагодарил за честь и доверие.

– Нужно спешить, – продолжал адмирал. – Возьмите, сколько хотите людей и хороших коней и поезжайте с Богом как можно скорее. Депеши будут готовы к десяти часам вечера.

Обдумав поручение и посоветовавшись с Пьером, Филипп решил взять с собою только его и двух своих ратников, Евстафия и Рожера. Маленький отряд мог проехать незаметнее и легче достать для себя все необходимое. Решено было также снарядиться как можно легче, и не обременять себя ни чемоданами, ни кольчугами, а запастись только на первое время съестными припасами.

К десяти часам Филипп был готов выступить в путь. Передавая ему депеши, адмирал познакомил его с позициями католических войск герцогов Омальского и Немурского, чтобы он не натолкнулся на них.

– Есть и другие опасности, – прибавил адмирал. – Из Парижа нам сообщают, что герцогу Альбе и Мансфельду, губернатору Люксембурга, предписано преградить путь герцогу Цвейбрюкенскому. Но у Альбы, кажется, полны руки хлопот в Нидерландах… Письмо вы зашейте в сапог. И помните, что очень многое зависит от того, передадите ли вы письмо герцогу Цвейбрюкенскому.

Путь Филиппа пролегал через Лаваль, и на другой день он уже передал от Франсуа письмо своей тетке, которая радостно встретила его.

За Лавалем он вступил во враждебную гугенотам местность, и надо было ехать с большими предосторожностями, сберегая силы лошадей на непредвиденный случай.

На ночь Филипп остановился в деревне. Все три спутника его отлично усвоили историю, которую должны были повторять в гостиницах: господина их зовут де Вибур, владения его близ того места, где они останавливались накануне, едет он в следующий город, чтобы навестить друзей. Если зайдет речь о вере и политике, они должны были говорить, что господин их держится в стороне от всего этого, хотя не одобряет насилия над гугенотами и уверен, что они могут быть хорошими гражданами, если их оставить в покое.

Так день за днем ехали наши путники, избегая больших городов.

На четвертый день, когда они, по обыкновению, сделали остановку, чтобы пообедать и дать коням отдохнуть, перед гостиницей послышался конский топот, и, подойдя к окну, Филипп увидел, что подъехали двое дворян в одежде королевских цветов в сопровождении восьми ленников. В ту же минуту Пьер вошел в комнату.

– Я сказал Евстафию и Рожеру, чтобы они скорее окончили обед и осторожно вывели оседланных коней на окраину деревни, недалеко отсюда. В случае чего, нам стоит только выпрыгнуть из окна, и мы тотчас будем на конях.

– Хорошо сделал, Пьер, – сказал Филипп, снова усаживаясь за стол, между тем как Пьер стал за его стулом, как бы прислуживая ему.

Дверь отворилась и два дворянина вошли. Не сняв, как принято, шляп, они уселись за стол и шумно заговорили. Вдруг один шепнул что-то другому, а потом повернулся на стуле и дерзко посмотрел на Филиппа, который продолжал спокойно обедать.

– Кто вы, молодой человек? – спросил он поднимаясь.

– Я не имею обыкновения отвечать на вопросы незнакомых людей, – ответил Филипп спокойно.

– Черт возьми, имеете ли вы обыкновение или нет, это мне безразлично, но вы должны отвечать. Теперь не такое время, когда можно ходить, не опасаясь расспросов. На вашем платье нет королевских цветов, и я хочу знать, кто вы?

– Так как я еду не в королевскую армию, а просто путешествую по своим делам, то не вижу основания надевать другое платье.

– Вы не отвечаете на мой вопрос. Кто вы?

– И не намерен отвечать: мое имя касается только меня.

– Ах, вы, щенок, – вскричал, вспылив, дворянин. – Я вам уши надеру.

Филипп поднялся, удивив своего противника, принявшего его за юношу, своим высоким ростом и телосложением.

– Я не хочу с вами разговаривать, – сказал он, – ешьте ваш обед и дайте мне есть свой, потому что если дело дойдет до ушей, то вам надерут их раньше.

Дворянин схватился за меч, но Филипп быстро подскочил к нему и с такой силой ударил его в лицо, что тот как сноп свалился на пол. Товарищ его вскочил и выхватил пистолет из-за пояса, но Пьер изо всей силы бросил в него тарелку так метко, что она ему разрезала губы и выбила несколько передних зубов. В ту же минуту раздался выстрел, и пуля ударилась в стену. Когда ошеломленные неожиданностью и болью дворяне пришли в себя, Филипп и Пьер, успевшие тем временем выскочить в открытое окно, были уже в конце деревни.