Текст книги "Изнанка модной жизни (СИ)"

Автор книги: Полина Ром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

75

То, чего я ждала больше всего в своей прошлой жизни, и вынашивала много недель вместе со своими мечтами, готово было осуществиться. Жизнь – странная штука, странная и в то же время удивительная. Бог каким-то совершенно непонятным образом сделал мне подарок – еще один шанс, и я с бешенным ажиотажем бросилась взять от этого шанса все.

– Мадлен… Мари, прошу, дыши, спокойно и глубоко, – шептала Софи, взявшаяся словно из-под земли, когда меня с перерывами поднимали по лестнице. Меня сейчас беспокоило совсем другое – перед глазами стояло лицо Миши и тот факт, что он даже не сел в телеге, он не мог даже встать.

– Что с Мишей? Что с мом мужем? Софи, скажите мне, что с ним? Он ведь не здоров! – выкрикивала я в те моменты, когда следовало дышать и шагать в спальню. Анна, благодаря своему этому стержню, который позволял ей руководить всем в доме, но в то же время, умело угождать хозяевам, просто уверенно шептала мне:

– Графиня, сейчас вы должны думать о ребенке, ваш муж не совсем здоров, но он жив, и он поправится, а вот то, что вы можете натворить с собой… Он вам не простит.

Я на секунду остановилась и поняла, что она говорит чистую правду – я ждала этого две жизни, и я не глупая девчонка, чтобы впадать в истерику.

– Анна, отправьте кого-то к её Величеству, скажите, что Михаил не поехал в лазарет, что он дома, что ему нужен врач! – твердо ответила я, и Анна улыбнулась – она поняла, что мыслю я, наконец, здраво.

– Уже отправили, Мария Андреевна, и должны приехать сам Роджерсон именно для вас, а к Михаилу лучше звать Кельхина, – ответила Анна. – Он отличный хирург, а Михаилу он сейчас надобнее, нежели обычный лекарь.

– Как вы скоро, – ответила я. Мы дошли до кровати, и Маша умело уложила меня успев расстегнуть пуговицы на платье.

– Подорожская на днях велела передать, что государыня следит за Марией Андреевной, и, если что, сразу слать человека прямо к ней, говорить, мол, доктор нужен для графини Апраксиной.

– Смотрите, я уже в постели, схватки не частые, я дышу… Прошу, Анна, посмотрите, что с Мишей, пусть его внизу в кабинете разместят, протопят хорошенько, и я вас молю – прокипятите простыни, штук пять, чтобы и мне и ему. Доктор потом не пустит к нему, но вы можете настоять, чтобы они использовали только прокипяченное, или спиртом протертое? – тараторила я, боясь, что вот-вот снова скрутит, и тогда я уже ни слова не смогу сказать.

– Не пустят меня туда, графиня, – разочарованно ответила Анна – она не хотела меня обижать, да и, скорее всего, не видела нужды в том, чтобы давать советы докторам, что лечат саму Императрицу.

– Степан его уже с мужиками занесли, кабинет протопили, и кровать в кабинете установили, матушка, – вставила Маша. – Стол-т прямо у стены теперь, места навалом, граф велел чтоб стол тоже был, мол, у его руку надо глядеть, а на столе дохтуру сподручней будет, а то рука-т и вовсе может обездвиженной оста́тьси, а как стрелять –тот? –успевала молотить языком Маша, пока её не одернула Анна:

– Чего ты мелешь, темная ты баба! – открыто шикнула на нее и подвинула к двери.

– Нет, не выгоняйте её, прошу вас, Маша, расскажи, что с ним? – громко приказала я, и обе женщины обернулись и замолчали. Софи была напугана, но продолжала меня укладывать, поменяла сорочку, отправила девушку с кухни кипятить воду и несколько полотенец и простыней.

– Дык рука у него, ранение, и жилы, вроде как порезаны, так мужики, что несли-т его, молвят, что больше после этого ни на какую войну наш граф не годен, а то, что слаб да худ, это наживное. Дорога-т долгая была, холода такие, он и сам сказал, мол, если бы сразу хорошего дохтура, то все бы как раньше осталось, а чича́с ужо поздно, гла́вно, чтоб рука работала, – протараторила Маша и испуганно уставилась на Анну –она просто не понимала, отчего жене про родного мужа правду не знать, а то, что рожает, так это дело бабское, и не такое важное, как здоровье мужика.

Я даже улыбнулась этой сцене, где Анна, выполняющая роль амбразуры, но в то же время деликатная и тонкая, терпит нахрапистую и прямую, как пулемет, Машу.

– Значит, здоровью его ничего не угрожает? Жизни его ничего не угрожает?

– Да, матушка, ходить будет, пальцами маленько шевелит, значит и ребеночка сможет носить на руках, а ты его, матушка, теперь роди давай, да не думай плохого, а то рябой выродится, – продолжала сыпать перлы Маша, а я почувствовала, как с очередной схваткой ослабла та струна страха за Мишу, что стягивала горло.

Схватки никак не учащались – я уже сама считала секунды, правильно размеряя каждую, не веря стрелке часов, но даже Анна уже поняла – время между ними не становится меньше. За каждым стуком внизу я ждала прибытия доктора, но потом вспоминала, что сделать мне могут максимум – кровопускание, я молила Бога о том, чтобы я смогла все сделать сама. Я так много читала об этом раньше, я смотрела столько роликов с родами, столько рассказов подруг с завистью пережила. Да и бабы рожали сами, а тело Мадлен молодое и сильное. Я не ела вредной пищи, двигалась, все должно быть хорошо!

Машу отправила узнать как там Михаил, и она вернулась минут через десять, мне же показалось, что прошла вечность.

– Дохтур тама, грит, вон пшла, а я так и сказала, мол мне барыня не велела уходить пока не узнаю, как здоровье её мужа – барина нашего – графа Апраксина Михаила, мол, мы все молимси за его здравие, а графиня ему наследника нонеча рожает. Тогда он отмяк, вроде, да сказал, что спит граф, руку он ему подправил, но теперь он стаским сделается, и никакой больше кавказы, и никакой больше войны, мол. – разом выдохнула Маша, чем снова рассмешила меня.

Как я поняла, сухожилия вязать они не умеют, а значит, если оно порвано полностью, рука будет сохнуть, её надо беречь. Без сухожилия мышца начнет атрофироваться, и никак это не остановить. Пальцы двигаются, и то хорошо, но боялась я вот чего – Миша до мозга костей вояка, и кроме прочего, не сильно жаловал тех, кто «пасется» при дворе, а теперь и ему придется. Да еще и вмиг стать не доблестным Апраксиным, а мужем модистки.

Мысли мои прервал мужчина, что без стука вошел в дверь. Девки занесли его два чемоданчика и тут же выбежали, шепнув Анне, что вода кипит, простыни и полотенца пропарили, как велено было.

Мужчина был высоким, чуть полноватым, с залысиной выше лба, смешной седоватой косичкой, что росла, казалось, на островке, поскольку волосы на его голове имелись виде шапочки – на затылке. Нос картошкой, полные губы, внимательные карие глаза. Этот персонаж меньше всего был похож на доктора, а особенно трудно было представить его рядом с Екатериной.

– Мадам Мари, я лейб-медик её Величества, и нужен вас смотреть, – путался в словах он, но голос располагал.

– Смотрите, доктор… – я забыла его имя, и он моментально понял почему я замолчала.

– Роджерсон, мадам Мари, и как часто у вас схватки, и когда начались?

– Схватки каждые десять минут, но так продолжается уже три часа…

– Простите, был за городом, меня с трудом нашли, – поклонился он, но я поняла, что чувства вины по этому поводу он не испытывает.

– Так вот, воды отошли в обед, а сейчас уже почти семь вечера, доктор. Мне кажется, они должны уже быть чаще, – наблюдая за его реакцией, продолжила я.

– Нет, это не страшно, у каждый малыш свой желание родиться быстро или не очень, – засмеялся он, закатывая рукава рубашки. Девушки принесли тазы с водой, два чайника с кипятком, мыло, прямо как чувствовали, что именно сейчас и нужно. Анна знала свое дело!

– Хорошо, давайте вы посмотрите меня и скажете что делать, – успокаивала сама себя я, вспоминая, что нужно ходить – давление плода может ускорить схватки.

– Некоторый дети рождаются несколько дней, – продолжил доктор, тщательно вытирая руки. Потом он так же медленно повязал фартук, и, наконец, похоже, сам испытывая некое неудобство, присел возле моих ног, и начал ощупывать живот.

– Моя бабушка говорила, что солнце над головой роженицы не должно вставать больше одного раза! – смело заявила я.

– Ваш бабушка не совсем так, голубушка, – снова, комкая слова, засмеялся доктор, теперь уже так жестко проминая живот, что я забыла о боли от схваток. – Ножки где надо, голова тоже, так как надо, и значит, скоро вы родите ваш сын.

– От чего же вы уверены, что сын?

– От того, что нельзя с дочка быть такой ровный черты лица, мадам, только с сын! – уверенно заявил врач, помыл руки, и, судя по тому, что он начал снимать фартук, работу он свою закончил.

– Доктор, а вы куда? – не обращая внимания на очередную схватку, спросила я.

– У вас внизу лейб-хирург Кельхин, значит, я должен с ним видеться, – удивленно ответил смешной человек – доктор, что должен был сейчас осмотреть меня более внимательно.

– Значит, вы не посмотрите на сколько раскрылась шейка, и скоро ли я рожу? – уже серьезно и достаточно грубо спросила я

– Ам-м… Что вы сказали? – Роджерсон присел на табурет и бросил развязывать передник. Анна и Маша смотрели на меня как на сумасшедшую

– Ну, вы же знаете, что у матки есть шейка? И, что её открытие на какое-то там количество пальцев говорит о том, что можно тужиться, правильно? – аккуратно, словно рассказывая физикам о том, что у воды только одно состояние, пробормотала я.

– Вы меня пугать, – прошептал он и вышел, забыв свои чемоданы.

– Вот тебе и Айболит. Приходи к нему лечиться и корова, и волчица, – я засмеялась так, что Маша начала креститься, а Анна прижалась спиной к двери. Софи присела рядом, дала мне в руки кружку с водой. Я выпила несколько глотков, глубоко вздохнула, и прошептала Софи:

– Нам все придется делать самим, Софи. Я хочу рассказать тебе кое-что… Анна, Маша, выйдите на минуту, – быстро махнув на дверь, я продолжила в сторону женщин, что пока были мне чужими. Они не стали задавать вопросов и вышли.

– Софи, это будет звучать очень странно, но я… – схватка скрутила меня так сильно, что я сложилась пополам. – Софи, я должна встать. Я рада, что схватки стали сильнее, этот доктор сделал только одно хорошее дело – он продавил мне живот так, что ребенок больше не хочет там оставаться.

– Что ты хотела сказать мне, Мадлен…Мари, – быстро исправилась Софи, и не став спорить, помогла мне встать. Я оперлась руками о край кровати, но так и вправду было легче – поясница меньше болела.

– Знаешь, иногда бывает такое… Люди помнят свою прошлую жизнь. Я помню её часть, вернее, то, что я была несчастна из-за того, что не могла иметь ребенка, понимаешь? – я уже жалела, что начала этот разговор, но мне нужно было выговориться именно сейчас. – Так вот, этот ребенок должен выжить в любом случае, я очень прошу тебя, если вдруг…

– Так, я, конечно, добрее всех отношусь к вам, мадам, но такое слушать не стану, – поняв, что у меня появились дурные мысли, перебила меня Софи, изменила тон и продолжила: – Этого разговора не будет, – за секунду она оказалась у двери и открыв её, пригласила обратно Анну и Машу.

Потуги начались только под утро. У меня уже не было сил, и между схватками я просто засыпала. Анна «успокоила» меня тем, что доктор не ушел, и сейчас они проводят для Михаила операцию. Это меня сколько-то успокаивало, но страх за ребенка и уходящие силы брали верх.

Когда я поняла, что очень хочу в туалет, и уже было, сквозь сон, хотела просить Анну отвести меня, стесняясь попросить горшок, я вспомнила что это такое.

Доктор влетел в комнату как ошпаренный, и чуть на забыл помыть руки. Анна следила за всеми его движениями, и сегодня я просто возблагодарила эту строгую женщину.

Крик моего сына – последнее, что услышала за эти тяжелые сутки. Сквозь пелену, опускающуюся на глаза, успела рассмотреть синеватый комок, что поднял надо мной доктор. Его слова: «Графиня, у вас родился просто прекрасный сын», и полное отсутствие каких-либо болей были больше, чем счастьем!

Я сидела в больнице на кровати, белые стены, пикающая аппаратура, радио в коридоре, снующие врачи, а на руках у меня был этот долгожданный конверт. Со мной рядом сидела мама. Я говорила ей, что мне приснилось, будто я одеваю саму Екатерину Великую, а мой муж – граф Апраксин. Я смеялась, прижимая теплый и тяжелый сверток к груди.

Мама смотрела на меня внимательно, смеялась и гладила по голове, нашептывая что такое тоже может быть. Мне вдруг стало очень грустно от того, что Миша мне очень дорог, что он нужен мне, и я не согласна терять тот самый сон, вернее, ту его составляющую, где у меня была семья, где у меня есть сын. Меня гладили по голове и целовали в лоб.

Мама шептала мне: – Милая, теперь мы будем вместе всегда, я больше ничего не пропущу в твоей жизни.

76

Мама шептала мне:

– Милая, теперь мы будем вместе всегда, я больше ничего не пропущу в твоей жизни.

Пробуждение было каким-то мгновенным. Я резко открыла глаза – передо мной сидел Миша. Было темно. Только сейчас я поняла отличие сна от реальности – запахи. Пусть там, во сне, все и казалось мне настоящим, но в больничной палате, любой, всегда есть специфический запах.

Здесь и сейчас пахло лекарствами, моим ребенком, теплом дома. Тонкая нотка полыни – ей перекладывали белье в шкафах. Запах выпечки – на кухне пекут булки.

Это наша с Мишей комната, это то самое время, и у меня есть ребенок – мысли мелькали, как искры над огнем, возвращая к действительности. Роды, операция на руке, ночь, где я засыпала, как только отпускали схватки, момент, когда ребенок заплакал, и все…

– Миша, где..

– Машенька, милая не беспокойся, наш сын сладко спит рядом с тобой, – он говорил и морщился.

Выглядел он просто ужасно, измотанный, тощий, но все это было уже не важно – главное, что живой.

– А ты? Ты? Ты же не должен быть здесь, ты же… тебе же сделали операцию, у тебя, – я не могла собрать всю картинку сейчас воедино, и от этого становилось страшно.

Посмотрела на другую сторону кровати, а там, обложенный подушками, спал туго спелёнатый кокон. Розовый круг лица, сложенные бантиком крошечные губки будто что-то посасывают во сне, кнопка носа. Даже сейчас, в этих детских чертах можно было различить копию Михаила.

Я посмотрела с улыбкой на них по очереди, потом сравнила еще раз. Вот теперь я представляла каким будет мой сын, когда вырастет! Я не верила в это чудо, но этот сон, именно он сбил все в моей голове. Так отчетливо видела маму, больницу, слышала песни по радио, звонок телефона в соседней палате, чувствовала, как она рада за меня. Часть меня скучала по прошлой жизни, бесспорно, но я помню и тот момент, когда испугалась, что больше не увижу Мишу.

Зато сейчас я понимала, что именно там был сон. Пусть и дал он мне свидание с мамой, но именно здесь – моя жизнь.

– Миша, как доктор отпустил тебя? – я не могла сообразить что сказать ему, и как заставить уйти, лечь и нормально лечится.

– Доктор заснул, а я проснулся вот в таком виде, прямо на столе. Не бойся, все со мной хорошо, они дали мне настойку, и боли нет пока, – он мотнул головой в левую сторону – рука была притянута к голому торсу, а поверх накинут халат. – Степан помог мне. Ходить я могу, не думай дурного. А то, что так исхудал, это не от болезни, это от тоски по тебе – кусок в горло не лез. Завтра велим напечь пирогов и заварить крепкий чай.

– И ты поднимался по лестнице? – я подтянулась выше на подушку и присела. Посмотрела на него внимательно – на его лице не было ни кровинки

– Голубушка моя, я прилягу здесь, уж больно там одиноко и тошно, пожалуйста, разреши мне остаться с вами, – он аккуратно привстал и обошел кровать.

Присел с другой стороны и кряхтя от боли, неловко улегся на правый бок.

– Как узнал, что ты начала рожать – забыл думать о своей руке, да и чего она, рука, ерунда только. Голова на месте, ты рядом, сын у меня есть, больше и не нужно ничего, – глаза его слипались, видимо, дал ему доктор опия, вот под ним и пришел, а утром боли начнутся снова.

Муж уже спал, а я с какой-то бабьей жалостью смотрела на заострившиеся черты лица, на тени под глазами, на новые морщинки. Даже горло сжалось – все бы отдала, только бы поправился быстрее.

– Степан, – шепнула я в сторону двери. – Степан, ты здесь?

– Да, графиня, я тута, увести хозяина? – дверь приоткрылась, и мужик заглянул в проем. В доме было очень тихо.

– Нет, пусть здесь спит. Скажи, который час?

– Дак уж седьмой, наверно, коли народ ужо по делам бежит на улицах.

– Доктор здесь?

– Коий барина лечил? Тута, там прямо в кресле и спит, а ваш отъехал недавно, проверил, чтоб вы ребеночка накормили, и значит это, уехал.

Я обернулась и посмотрела на Михаила – он уже сладко спал. Я выдохнула.

– Иди, доктору, как встанет, скажи, чтобы сюда пришел и проверил Михаила.

– Как скажешь, барыня, Машку чичас отправлю к вам.

– Не надо. Пусть все поспят.

Дверь закрылась. В комнате, в полной тишине ровно дышали два человека, с которыми я собиралась прожить всю свою жизнь.

Не ту, никчемную и ошибочную, а вот эту – настоящую. Здесь меня любят. Здесь я нужна. Здесь я состоялась, как профессионал. Так ли важно, в каком мире это произошло? Главное, что все это есть.

Повернулась к своим мужчинам и почти моментально заснула с мыслями о том, что доктор оказался не совсем уж и дураком – заставил приложить ребенка к груди. Я это чувствовала сейчас – молоко прибывало.

77

В себя мы с Мишей приходили медленно. Особенно он. Конечно, роды – это вам тоже не простуда какая. Но женский организм для этого приспособлен, оборудован, так сказать природой. Я пережила колоссальную встряску, сам процесс был нелёгким, однако, обошлось без серьёзных осложнений. Поэтому, через неделю уже чувствовала себя сносно. Можно даже сказать нормально, учитывая обстоятельства.

А вот Мише было труднее. Всякий раз сама болезненно морщилась, представляя, каково ему после пережитой операции обходиться без современных средств медицины. Спать возможно было только на обезболивающих. Взрыв адреналина, позволивший ему тогда прийти к нам с малышом ночью, иссяк, навалилась горячка, приковавшая его к постели. Но, как пояснял доктор, строго отчитавший Михаила за самоуправство и непослушание, всё это закономерные последствия хирургического вмешательства. В целом, прогнозы были благоприятными.

Лучше всего из нас троих себя чувствовал сынок. Не смотря на то, с каким трудом ему пришлось пробиваться к жизни, кажется, обошлось без нехороших последствий. Я всё, честно говоря, боялась, что из-за длительности родов, могло возникнуть какое-нибудь кислородное голодание или травмы, способные повлиять на его здоровье.

Сама достоверно и профессионально оценить состояние сына, конечно, не могла. Доктор после осмотра, вроде, очень одобрительно отзывался по этому поводу. Но после того, какую "помощь" мне оказали в процессе, особого доверия его мнение не очень-то вызывало.

Я запретила уносить сына из моей комнаты, повелев, чтобы колыбельку поставили рядом со мной. Просто хотела иметь возможность наблюдать за ним и контролировать самочувствие. Из женской половины обитателей дома только, пожалуй, Маша более-менее спокойно восприняла эти мои распоряжения.

Софи закатила глаза, пытаясь убедить в том, что мне самой требуется покой, а дитё в комнате не позволит полноценно отдыхать. Анна тоже округляла глаза и всплёскивала руками, не желая понимать, как такая вся из себя графиня и сама желает находиться при ребёнке, вроде как не принято сие, не по статусу.

Ну и ладно. Где им было осознать, что я просто не могу с ним расстаться. Не хочу пускать на чьё-то чужое усмотрение контроль за малышом. Вот здесь и поняла, зачем тащила за собой через полмира деревенскую знахарку Маню. Из неё, как раз, вышла неоценимая помощница. Хоть и пришлось сперва поспорить с некоторыми её крестьянскими убеждениями, относительно правильности ухода за младенцами, но огромным плюсом было то, что, в отличие от остальных, народная целительница с опытом повитухи, как бы это выразиться, не "боялась" младенца. Уверенно брала в руки, спокойно купала, пеленала, не паниковала насчёт моего, пока ещё, болезненного состояния. Подумаешь, роды. Не в чистом поле же.

И это её житейское отношение передавалось мне. Возможно, даже при всей прошлой "начитанности" по существу вопроса, без её поддержки, я бы и сама носилась с малышом, как с хрустальной вазой, не зная что с ним делать. А так всё закономерно складывалось ровно и без лишних нервов.

Очень радовало то, что, не смотря на мои опасения, сынок вёл себя тихо. Хорошо кушал, подолгу спал, вообще не подавал признаков беспокойности. Нет, мелкие нюансы, конечно, возникали... А ну ка, родись, научись дышать, а главное, принимать и переваривать пищу, когда у тебя в организме всё стерильно – одна разнесчастная полезная бактерия носится по внутренностям, не зная, за что схватиться. Но это ведь нормально. Даже неизбежно и совсем не критично.

Наблюдать за сыном, обниматься, разговаривать, кормить – как возможно отказать себе в таком счастье? И очень хотелось делиться им с нашим дорогим папочкой. Брала мелкого на руки и шла к нему в комнату, садилась в кресло и рассказывала, как наши дела.

Так потихоньку день за днём восстанавливались, набирались сил.

По мнению местного медицинского светила, я должна была минимум девять дней проваляться в постели, а из дома выйти вообще не раньше, чем через месяц. Почему-то считалось, что женщина – существо немощное и слабое. Собственно, из-за этого в дом и приглашали кормилицу, а вовсе не потому, что мать боялась испортить фигуру. Ну и, безусловно, кормилица для новорожденного считалась признаком высокого положения и достатка родителей. (Что-то вроде автомобиля премиум-класса.)

Ни одно из перечисленных положений меня не устраивало. Да и разлёживаться было совершенно некогда – ожидалось торжественное открытие модного дома.

Это мероприятие требовалось провести с максимальной помпезностью и шиком – на торжество ожидалась сама императрица. Не знаю, почему она проявляла такой неудержимый интерес, что аж сама желала почтить праздник своим присутствием – всё-таки никакой политической нагрузки моя деятельность не имела. Скорее всего, имели место быть банальное женское любопытство и потребность элементарно развеяться. Ей же вряд ли приходило в голову, что я, при своём положении, заимею блажь сама кормить сыночка.

В общем, им – императрицам – свои представления, а мне, в связи с этим фактом, следовало срочно мобилизовываться и руководить организацией праздника. Впрочем, имея в помощницах Елену Дмитриевну, это было не слишком обременительно. Хоть и всё равно волнительно.

Тем не менее, составлением списка приглашённых важных персон занималась она, организацией фейерверка – тоже. Опять же, требовалось непременно освятить наше начинание, для чего был приглашён священник со "святыней", заходить в помещение всем полагалось исключительно после этого действа. На улице, по случаю праздника, должны будут ходить лоточники со сладостями, в центральном зале для приглашённых следовало организовать фуршет.

Благополучно свалив всё это и кучу других вопросов на Подорожскую, сама занималась подбором моделей для модного показа – непременно хотела впечатлить гостей подобным фееричным зрелищем, так сказать, продемонстрировать наши наряды вживую. Очевидно ведь, что на вешалках одежда не имеет столь эффектного вида, как на манекенщице.

Для России такая задумка оказалась совершенной неожиданностью. Не существовало даже понятия "модель". Взять профессионалок было негде по определению. Обучать девушек "с улицы" искусству показа – некогда. Единственным логичным решением для меня казалось нарядить в наши платья самих мастериц, их создававших. Уж они-то знали, как наряд должен выглядеть, носиться, в чём его преимущества и красота.

Испытывая жуткие переживания на счёт того, насколько эстетично получится выстроить парад, как сумеют проявить себя на "подиуме" мои непрофессиональные "модели", всё равно не хотела упускать такую возможность. Немного успокаивал тот факт, что здесь вообще ещё никто не знает, как оно должно быть.

Отобрав для роли манекенщиц самых привлекательных девушек из моих "парижанок", дополнила состав местными и распорядилась в срочном порядке подгонять под них выбранные ансамбли, стараясь включить в будущий показ самые разные и по фасонам, и по текстурам, и по цветовой гамме вариации.

С выбором девушек, интуитивно угадала самый удачный вариант. Хоть и были они не только не родовитыми – часть вообще не была даже свободной, но все имели отношение к красоте, которую мы и производили. А это определённо накладывает отпечаток. Разрываясь между сыном, идущим на поправку мужем и работой, вырывала время на то, чтобы хоть приблизительно показать, как правильно двигаться, как выгодно остановиться, какую позу занять.

На самом деле, наши репетиции проходили весело и занимательно. Девушки воображали себя госпожами, им нравилась эта игра и, в принципе, я была довольна результатами. (Хотя любой современный кутюрье, наверняка, впал бы в культурный шок и даже, очень вероятно, грохнулся в обморок от наших потуг с претензией на высокий показ. Ну и ладно.)

В конечном итоге, весь процесс был выстроен и отрежиссирован, комментировать каждый комплект собиралась исключительно сама, поручив "закулисную" организацию самой ответственной из работниц. В зале для гостей по моей просьбе даже соорудили разборный помост для дефиле. В общем, всё по-взрослому.

О-о-о! Забегая вперёд, хочу сказать, что затея не смотря на всё своё вопиющее несовершенство, имела колоссальный успех.

Нас завалили заказами на ближайшие полгода. А я поняла, что ни за что не справлюсь со всеми задумками одна. Поразмыслив над перспективами, попросила разыскать для меня адрес никого иного, как Гейдемана.