Текст книги "Изнанка модной жизни (СИ)"

Автор книги: Полина Ром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

66

При подъезде к Петербургу у меня заколотилось сердце, я не находила себе места, и в какой-то момент появилось странное ощущение, что Питер окажется тем самым, когда-то привычным мне: с гуляющими у Храма-На-Крови иностранцами, кутающимися в пуховики и огромные шапки, со стайками молодежи, выпархивающими из кафе, громко смеясь и отбирая друг у друга наушники. Мне и хотелось взглянуть на мой город, и был страх остаться в нем навсегда. Просто потому, что в этом Санкт-Петербурге у меня есть Миша, любимое дело, грядущая встреча с Екатериной Великой, а там, в том Питере, не осталось ничего.

– Графиня, не изволите ли выйти на минуту, и обозреть вид города сейчас, – в дормез заглянул Миша, что последние два часа ехал верхом – решил размяться.

Меня несколько удивило его обращение – графиня. Был в нем оттенок нереальности. Даже подумалось, что там, в моем прошлом времени, возможно, кто-то уже читает о моих достижениях, или даже снимают фильм о некой Мадлен, что смогла взлететь так высоко.

– Да, любимый, я очень хочу, – ответила я, смеясь своим мыслям.

– Почему ты так смеешься? – удивленно спросил муж.

– Потому что подумалось… Подумалось о наших потомках.

– Уже? Так быстро? Душа моя, как это… – он был растерян, и смотрел на меня с таким удивлением, что, когда до меня дошло – что он имеет в виду, я засмеялась еще громче. Софи, с трудом разбирая дебри нашего языка, похоже, тоже поняла меня слишком уж утрированно.

– Нет, что вы, я о наших внуках, правнуках, и вообще, людях, что будут жить через триста, четыреста лет после нас. Я думала о том, что приятно знать, ну, что они будут читать о нас, ценить те вещи, что мы создаем, – ответила я уже с глазами полными слез от смеха.

– Что же мы должны такое создать, чтобы через триста лет, или даже четыреста, об этом помнили? – уже серьезно, но с явным облегчением переспросил Михаил.

– Я пока не знаю, но очень хочется придумать нечто такое, что останется потомкам, – ответила я, и с любовью посмотрела на самых близких мне людей – мужчину, любовь которого стоила того, чтобы пройти этот путь, и женщину, чья искренняя забота и дружба доказали мне, что женская дружба – не пустой звук.

Мы вышли из дормеза, и я замерла – город освещало встающее на востоке солнце. Купола церквей и храмов горели золотом. Утренний морозец делал воздух прозрачным, звенящим. На глаза снова накатились слезы – теперь уже от эмоций, что захлестнули в считанные секунды.

– Боже, как это красиво, – прошептала я, скорее, сама себе.

– Боже? Ты уже свыклась? – ответил Михаил и приобнял меня за плечи.

– Бог в сердце, и не важно, как его называть. Бог в любви, вот в этой красоте по утрам, в тишине перед рассветом, в детских кроватках, он во всем, даже вот в этих березах, – болтала я, и не могла остановиться. Березы – вот теперь я понимаю тоску поэтов по березам.

Просека, в которой мы остановились, была на возвышенности, и сейчас эта картина перед нами казалась чем-то волшебным – дорога, обрамленная белыми березками, а вдали – город, в котором я жила много лет спустя.

– Ты говоришь так, будто всегда была русской, – от чего-то очень грустно прошептал мне на ухо муж.

– Может так оно и было. Ты веришь в прошлые жизни?

– Это еще что? Ты обязательно должна мне рассказать обо всей этой ереси, – теперь засмеялся уже Михаил.

Он окрикнул всадников, что сопровождали наш обоз верхом, и те двинулись вперед. Мы вернулись в дормез, и Софи нехотя перешла в соседний – небольшой, где они ехали с Марией – я не смогла оставить свою первую крепостную. Слишком много в её глазах было преданности и мольбы. Они со Степаном ехали с нами. Миша долго сводил брови по этому поводу – не понимал, что они станут делать в городском доме, но я настояла, уверив его, что работу им я найду лично.

– Если мне придется отбыть на некоторое время, ты не будешь зла на меня? – мы лежали рядом, и он ласкал губами мою ладонь, я, в свою очередь, ловила его пальцы и гладила их. Но тут я резко привстала на локтях и посмотрела прямо ему в глаза:

– Когда?

– Не бойся, душа моя, не раньше, чем через пару недель.

– А как же наш «медовый месяц»?

– Что это? – он так же привстал и посмотрел на меня вопросительно.

– Ну… Это месяц, когда муж и жена вместе проводят все время, – воистину, язык мой – враг мой. Наверное, это еще не вошло в обиход.

– У нас вся жизнь будет медом, голубка моя, – обнял он меня и засмеялся.

Дормез встал, на улице зазвучали голоса.

– Нужно перейти в карету, так мы быстрее доберемся. Дома нас ждет теплая вода, сытный завтрак и мягкая кровать, – озвучил происходящее Михаил и подал мне шубу.

Утро было слишком насыщенным, и к десяти утра, когда мы прибыли к дому моего мужа, а теперь и моему дому, глаза начали слипаться. Нас встретила экономка и дворецкий. Михаил представил нас, но я хотела только одного – ополоснуться, выпить горячего чая и лечь в постель, которая не подпрыгивает на ухабах, не качается и не застревает в сугробах. Неделя в дороге – это мало по здешним меркам, но сколько у меня позади этих недель? Я решила, что спать буду столько, сколько влезет, и ступила в свой новый дом.

Как говорится, если хочешь рассмешить Бога – поведай ему о своих планах. Так и получилось, но в отличие от той, старой моей жизни, где телефон можно отключить, двери не открывать, взять больничный, или вовсе – пару дней за свой счет, здесь таких радостей не было.

– Хозяйка, душенька, подыма́йтеся, та́ма человек стоит. Стоит и не уходит, говорит, мол, пока с мадам Мадленой не поговорю, шагу не сделаю на выход. Я ужо хотела его кочергой отходи́ть, но эта тощая-то, видели, что всем тут управляет, будто генерал…. Анна. Она меня велела гнать от стыда, – над моим ухом разливался напевно голос Марии, которую уже, судя по всему, по достоинству «оценила» экономка Михаила.

– Никого не надо кочергой, Мария. Который час? – я не хотела открывать глаза, но, судя по тому, что и как говорила Мария, Миши в ней уже не было. Я даже не слышала, когда он ушел.

– Говорят обед уж, а у самих ни каши не спроворено, ни хлебу. Столовую говорят имеют в другом крыле. Не пойму я в каком-таком крыле, барыня, но вы меня не ругайте. Я только с виду такая непутеха, а на самом-то деле у меня в руках знаешь, как все горит и спорится? – продолжала она.

Я не хотела её прерывать – уж больно «вкусно» и искренне она рассказывала то, что для нее в диковинку. Лежала, нежась и потягиваясь, слушая воркотню Маши и была совершенно счастлива от того, что не нужно вскакивать, куда-то спешить, ехать, торопится.

– Ладно, Мария, а пристроили-то вас со Степаном куда?

– Барин Степку то маво́ увел, говорит, раз, коню́шить умеешь, то и работа сразу есть – он к лошадям своим пошел, вот и велел мне к тебе никого не пускать, так и молвил: – чтоб ни брякнул никто ничем, и не стукнул. Вот я и сижу у двери, гоняю всех, как мух. А эта тощая, как её.. Анна, говорит, мол, этого человека надо самой хозяйке выслушать, и пакет от него принять.

– Что за человек-то Мань, – я открыла глаза и подняла голову.

Она тут же замолчала и выражение лица сделала очень серьезное. Я засмеялась.

– Дык, говорит, от матушки самой, от Царицы нашей. Чего мелет, чего мелет? Ну́жли Царице дело до нас есть? её сам Бог выбрал, а мы...

– Что? Чего же ты мне раньше-то не сказала, – сон сняло как рукой.

Я подскочила и как заведенная закружила по комнате.

– Зови Софи, срочно, мне надо одеться, давай, Мария, поторопи её.

Вот тебе и выспалась, вот тебе и графиня. Ну, раз хотела имя свое оставить в учебнике моды, значит и спать – роскошь. Как говорила моя бабуля: «Не от того обеднели, что много ели, а от того, что много спали». А они там лучше знали, всяко лучше.

67

Как я ни торопилась, а одеваться пришлось со всей тщательностью. Меня же пригласили обшивать саму императрицу, тут мудрость “сапожник без сапог” не имела права на существование. Я должна была выглядеть блестяще.

Попросив Машу пригласить ко мне Анну и Софи, я задумалась. Надеть что-то шикарное, но строгое? А если придётся сразу ехать во дворец? Вероятность, конечно, была мала, но всё же существовала.

– Слушаю вас, мадам, – чопорная Анна появилась в наших с Михаилом покоях.

– Анна, я очень вас попрошу оказать посланнику от Её императорского величества самый радушнейший приём, да чтобы не скучал. Мне очень нужно немного времени, чтобы выйти к такому гостю в достойном виде…– Анна не успела ответить, как в покои влетела Софи.

– Мадемуазель Мадлен...Ой, простите, всё привыкаю и привыкаю, Ваше сиятельство! Сейчас мы всё сделаем, я уже слышала, кто явился, – торопливо заговорила она с порога путая русские и французские слова.

– Да, Софи, сейчас, – и продолжила, обращаясь к Анне, – может полчаса, может минут сорок и я спущусь.

Анна слегка склонила голову.

– Будет исполнено, Ваше сиятельство.

Я повернулась к Софи, которая уже разворачивала арсенал при помощи которого собиралась делать мне прическу.

– Софи, голубое или изумрудное? – она оставила щетки и щипцы для волос и мы одновременно кинулись к гардеробной, специально отведённой комнате, где уже висели мои наряды, а также отдельно за ширмой наряды, предназначенные для императрицы.

– Ваше сиятельство, может быть вот это бежевое с черными кружевами?

Я подумала немного.

– Да, ты права. Голубое и изумрудное слишком бальные, это я так растерялась, что готова была надеть всё лучшее сразу, так и пошла бы в двух. Бежевое – идеально. Шикарное и в то же время немного деловое. И не совсем открытое, кстати.

– Давайте, Мадлен, давайте, – заторопила меня Софи, подталкивая к туалетному столику.

Вскоре на моей голове возникла прическа, украшенная гребнем, усыпанным жемчугом. Софи взялась за пуховку, чтобы припудрить моё лицо.

– А это обязательно? – поморщилась я, ненавидя пудру от всей души.

– Обязательно! – строго ответила Софи и я вздохнула, закрыв глаза.

Что ж, не могла не признать, что выглядела я отлично, роскошно и в тоже время не вычурно. Наклонившись к зеркалу, я поближе разглядела своё лицо. Софи даже мушку не забыла мне прилепить. Что ж, раз так надо…

– Ну, с Богом, – перекрестилась я. Анна, которая как раз пришла за мной, одобрительно приподняла брови. Наверное, такого быстрого перевоплощения от католички никто не ожидал.

Камердинер распахнул передо мной двери гостиной. Там меня ждал моложавый человек в белом парике. Он церемонно поклонился мне.

– Ваше сиятельство графиня Апраксина, примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении. Позвольте представиться – Зорич Семен Гаврилович, адъютант и корнета Кавалергардского корпуса Её императорского величества. – он говорил с лёгким акцентом, венгерским что ли, или сербским.

– Прошу вас, корнет, присаживайтесь, – я понятия не имела, как к нему обращаться, если это и было неправильно, поправлять он меня не стал.

– У меня депеша к вам от Её императорского величества, – он протянул мне конверт, надписанный, как я поняла самой Екатериной. Руки у меня чуть дрожали, когда я принимала его.

– Мне сейчас его прочитать, Семён Гаврилович? – неловко спросила я.

Он улыбнулся мне одними глазами, они стали вдруг искрящимися и тёплыми. Однако лицо его оставалось серьёзным, официальным. Словно он не имел права на какую-либо вольность.

– Как вам будет угодно, – учтиво ответил он. – Однако императрица дала понять, что ничего не имела бы против ответа сразу.

Я кивнула.

– Тогда дайте мне несколько минут, я сейчас. – уже совсем по-простому сказала я, открывая письмо. Оно слегка прыгало в моих руках.

“Я получила вчера, ваше письмо от 3-го “–”, полное самых лестных для меня выражений. Я отнюдь не сомневаюсь в вашем усердии ко мне, так как я имею уже тому весьма веские доказательства; ваша репутация в модных и светских кругах не позволяет мне сомневаться, что задержка ваша в пути – святое и благое дело. Вы верно сделали, что приняли христианство, ступив на землю Российскую, так же, как сделала это я. Поздравляю вас и супруга вашего, графа Апраксина с законным браком.

Ваш отчет о проделанной работе во Франции мною так же получен и досконально проверен. Я имею полное основание благодарить вас за бесконечные труды ваши по этому поводу.

Я узнала своевременно о появлении вашем в Петербурге. Вы можете сегодня же располагать моим неофициальным приглашением, тогда можете прибыть сразу же с моим поручителем – Зоричем Семеном Гавриловичем. Если же ваши планы иные на сегодняшний день, то об ином дне вас известят отдельным поручением. И будьте уверены в моем к вам расположении”

Я усмехнулась про себя – вот ведь кокетка – если мои планы иные на сегодняшний день. Да даже если бы у меня было в планах сегодня срочным образом рожать, то пришлось бы это отложить до завтра.

– Семён Гаврилович, я готова ехать тотчас же, – повернулась я к корнету. Тот, ничуть не удивленный, кивнул.

– Как вам будет угодно, ваше сиятельство – карета ждёт.

Кто бы сомневался. Однако, внутренне я затрепетала. Меня ждёт на приём сама императрица! Просто в гости!

Не подав виду, что внутри я всё та же крошка-Мадлен, гордой поступью графини я последовала за корнетом.

Мы ехали по Петербургу. Я старалась отвлечься на такие знакомые и незнакомые виды, чтобы унять волнение. Однако, ничего не получалось. Судя по тому, что уже выехали за пределы города, направлялись мы в Екатерининский дворец.

И, хотя я бывала здесь два раза в прошлом (в будущем!), не могла вновь не восхититься этим прекрасным местом.

Возведенный в стиле барокко, дворец восхищал размерами, каким-то открытым и свободным пространством и живописностью.

Здание было небесной-голубым с золотой отделкой деталей. Фасад, как и прежде, украшали белые колонны с позолотой.

Меня провели через анфиладу второго этажа. Я немного помнила, что эта часть была предназначена для торжественных приёмов, что не могло не наполнить меня какой-то особой гордостью, может быть немного детской.

Наконец, я и мой сопровождающий достигли картинного зала. Стены создавали впечатление мозаики, потому что картины были отделены друг от друга тонкими золочеными рамками.

Мой сопровождающий, Зорич, откланялся и оставил меня одну. Я ходила по залу и любовалась шедеврами живописи. Мне было это так близко.

А вообще от реальности и одновременно нереальности происходящего у меня немного кружилась голова.

Ко мне вернулся Зорич.

– Осталось совсем недолго ждать, графиня, – вежливо сказал он и подвел меня к одной из дверей.

– Что вы, для меня это честь, – смущенно ответила я, понимая, что ни черта не смыслю в дворцовом этикете. Что будет, если я сейчас опозорюсь? Я запаниковала. Зорич посмотрел на меня внимательно и сказал негромко:

– Прежде всего склонитесь в поклоне, затем поцелуйте руку императрице. А дальше Её величество сама заговорит с вами.

Я благодарно глянула на него и прошептала:

– Спасибо...

Наконец, одновременно отворились две распашные двери одновременно, какой-то невидимый моему взгляду распорядитель произнес моё имя и титул и я сделала шаг вперёд.

Екатерина стояла вполоборота ко мне, затем повернулась и с почти непроницаемым лицом смотрела, как я подхожу к ней. Когда я поклонилась, она протянула мне руку для поцелуя. Не особенно приятная процедура, но я знала, что в этом нет ничего унизительного – таковы были правила.

Когда я выпрямилась, её лицо заметно изменилось – лёгкая улыбка, глаза лучились небольшими морщинками.

– Bienvenue en Russie, comtesse, – произнесла она по-французски. “Добро пожаловать в Россию, графиня” – автоматически про себя перевела я.

– Счастлива встрече с вами, Ваше величество, – ответила я на чистейшем русском языке.

Лицо императрицы выразило глубочайшее изумление.

– Вы так хорошо говорите по-русски??? – спросила она с лёгким немецким акцентом, справившись с удивлением.

– Ну ведь я уже и есть почти русская, – ответила я.

– Давайте вернёмся в картинный зал, я покажу вам свои любимые полотна, а вы расскажете мне всё о себе, – любезно проговорила императрица.

68

– Эти полотна, написали современники Петра первого и императрицы Елизаветы Петровны, – с вполне обоснованной гордостью сказала Екатерина, когда мы вернулись в картинный зал. – Вам нравится живопись, графиня?

Императрица внимательно посмотрела на меня своим живым и проницательным взглядом, будто проводила некий экзамен, понятный ей одной. Я отметила в её речи некую, впрочем, вполне приятную слуху неправильность. Вспомнила, что когда-то давно читала о том, что хотя царица хорошо говорила на русском, немецкий акцент остался у нее до конца жизни.

– О да, – я, конечно же, была знакома с живописью и вполне могла говорить на эту тему, не боясь прослыть невеждой. – Я всегда восхищалась талантом людей с невероятным мастерством передающих игру света и тени на своих полотнах… Душа художника никогда не успокаивается и не бывает удовлетворенной, они всегда желают написать ту самую, гениальную картину…

– И чьи полотна вам больше всего по душе? – поинтересовалась она, продолжая свое «собеседование».

–Манера живописи Рембрандта близка мне. Он был настоящим мастером светотени. Все образы на его картинах, будто выступают из темноты, и от этого внутренний мир полотен приобретает некую драматичность, – я вспомнила его «Данаю» в Эрмитаже – пройдет совсем немного времени и императрица купит её для картинного зала.

– Я так и думала, – взгляд Екатерины стал теплее и приветливее. – Человек, создающий такие прекрасные наряды, не может быть слеп к прекрасному и не чувствовать все его тонкости. Искусство учит нас понимать себя, помогает заглянуть внутрь души, а порой и успокаивает, отвлекает от насущных проблем.

Мы медленно шли по начищенному паркету, который сам по себе был произведением искусства, и некоторое время лишь шорох наших платьев разбавлял тишину, царившую здесь.

Было так удивительно и волнующе идти рядом с великой женщиной, вошедшей в историю, как реформатор и просветительница. И снова меня посетило чувство нереальности происходящего.

Императрица была среднего роста, но при этом имела величественный вид и царскую осанку, что вызывало некий трепет – возможно в этом была повинна и её сильная энергетика.

Одета она была в платье светло серого цвета с изображением цветущей яблони по всей ширине юбки, которое перемежалось полосами тончайших кружев. Туго затянутый корсет очерчивал плавные линии талии, а воздушные рукава придавали силуэту легкости.

Императрица не была красавицей, но прекрасный цвет лица, живые и умные глаза, приятно очерченный рот и роскошные, блестящие каштановые волосы, делали Екатерину очень привлекательной.

– Вы разглядываете меня? – её голос прозвучал несколько неожиданно, даже резко и я немного растерялась, но тут же нашлась, что ответить.

– Прошу прощения, ваше величество, но мне бы хотелось понять, какие ткани подойдут вам, какие расцветки подчеркнут ваши достоинства.

– Хитра, хитра… – мягко рассмеялась Екатерина, и я слегка покраснела, мысленно поблагодарив Софи за пудру, так щедро нанесенную на мое лицо. – И что же вы посоветуете носить мне, графиня?

– Мы могли бы сделать нечто новое, непохожее на то, что носят в Европе, – осторожно начала я, не совсем понимая, как правильно вести с себя с ней. – Возможно, это наряды с элементами национального костюма. Ведь русские орнаменты настолько прекрасны…

– Национального костюма? – императрица резко остановилась и я даже испугалась, решив, что сказала глупость. Но ведь это общеизвестный факт, что императрица стала противиться всему иностранному и предпочитала русский стиль, который и ввела в моду. – А ведь об этом я думала не один раз. Разве плохи русские мотивы? Надоели эти вычурные немецкие да французские фасоны!

Она уже с интересом смотрела на меня, и это добавляло уверенности.

– Графиня, откуда такая тяга ко всему русскому? Вы прожили всю свою жизнь во Франции?

– Да, – ответила я, пытаясь быстро сообразить, что сказать, ведь это было действительно странно для молодой французской дворянки, знания о России которой, должны заканчиваться снегом, медведем и балалайкой. – Я никогда не покидала пределы Франции до этого момента, но мой покойный дядя был женат на русской. её звали Елизавета, и она рассказывала чудесные сказки, слушая которые, я погружалась в незнакомый, но такой притягательный мир.

Наступила небольшая пауза, императрица с улыбкой рассматривала меня.

– Значит, русский фольклор стал первым, что вы узнали об этой стране? – Екатерина разговаривала со мной все дружелюбнее – похоже, ей импонировало мое восхищение Россией.

– Да, а потом я выучила язык и мы, много разговаривали с моей тетушкой по-русски, чем ужасно злили дядюшку, потому что ему казалось, будто мы говорим о нем, – я решила, что немного правдоподобности моему рассказу не помешает и робко улыбнулась.

– Вы очень приятная особа, графиня, – неожиданно заявила императрица и, похлопав меня веером по руке, хитро сощурилась: – Как ваш молодой супруг? Не противится вашему занятию? Мужчины всегда хотят главенства над женами, чтоб они дома сидели, да детей нянчили.

– Граф абсолютно не против моего занятия, – совершенно искренне ответила я, и Екатерина кивнула, но тут же добавила: – А с детьми все же затягивать не стоит.

Я снова вспыхнула, а она снова окинула меня пристальным взглядом.

– Что еще интересного вы придумали для меня? Для этого у вас было достаточно времени, ведь так?

И тут я поняла, что пришел мой звездный час. Мундирное платье, идею которого я так бережно вынашивала все это время. Пришло время поделиться ею. И пусть этот наряд появился в прошлом и без моего участия, но думаю, ничего не изменится, если я стану его родоначальницей.

– Конечно, – я собралась с духом и произнесла: – Мундирное платье.

– Как это? – в её глазах вспыхнуло удивление. – Платье мундир?

– Да, именно так. Каждое платье будет соответствовать определенному полку, но при всем разнообразии, эти наряды объединят несколько признаков. Во-первых, цвет – такой же, как у обычного мундира соответствующего воинского подразделения. Во-вторых, крой рукавов, спинки и воротника будет напоминать мужской, хотя это распашные платья, под которые носят либо комбинацию из лифа и юбки, либо нижнее платье. Отделка будет в военном стиле – форменное шитье и пуговицы, а так же обшлаги, золотые галуны, канты и пайетки.

Сказав это, я замерла, ожидая реакции, и она не заставила себя ждать.

– Чудеса, ей Богу! – изумилась Екатерина. – Вы снова будто мысли мои прочли! Думаю об этом, представляю, а как это в жизнь воплотить, вы, графиня рассказали! Ну, кудесница! Ну, затейница! И вот что я вам скажу – немедленно приступить к делу! Все, что понадобится, получите тут же и без промедления.