Текст книги "Изнанка модной жизни (СИ)"

Автор книги: Полина Ром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

27

Четырехлетие моего нахождения здесь я решила отметить. Все же, я явно заслужила это. Если не считать первых пару месяцев, когда я отходила от травмы, ремонтировала дом и, иногда, плакала по ночам от растерянности, я могла смело сказать себе:

– Мадлен, ты – молодец!

Вспоминая историю с Козеттой, которая стоила мне пары бессонных месяцев и кучи нервов, я тоже могла сказать себе – молодец! И вообще, кто не падал – тот не поднимался! Эта история с воровкой многому научила меня, так что, как говорится – «Спасибо господи, что деньгами взял.» Ну, в моем случае – бессонными ночами и нервами, но это и не важно.

Пять месяцев назад я выплатила Розе Бертен последние деньги. И хотя в финансовых вопросах мадам Бертен была значительно практичнее и прижимистее меня, но дела она всегда вела честно. На данном этапе я являлась владелицей уникальной мастерской по производству всего на свете. Ну, разумеется, не совсем всего, а того, что могло потребоваться красивой женщине.

Владела я ей на паях с Розой, но моя часть – больше её. Надо сказать, мадам Бертен никогда и не лезла в управление мастерскими, довольствуясь, в данном случае, просто удачной инвестицией. Хотя финансовые отчеты всегда проверяла лично.

У меня работали лучшие обувщики и мастера-гобеленщики, вышивальщицы и кожаных дел умельцы. У меня производили сумки любых фасонов и из любых материалов, тонкие и широкие дамские ремни с вышивками, стразами, аппликацией, обувь, лучшие перчатки и искусственные цветы. Я давным-давно выкупила и землю, где стоят мастерские и соседние здания, где и разместился цех цветочниц.

По договоренности с Розой, цветочные мастерские – только мои. Букеты по моим эскизам украшали зимой гостиные всего Парижа. Лучшие гостиные, разумеется. Даже в покоях королевы, прекрасной Марии-Антуанетты, каминные полки и напольные вазы были украшены изделиями из моей мастерской.

Пока еще я не могу позволить себе, например, золотой унитаз, но… Я рассмеялась, глядя в большое зеркало примерочной.

Я стояла в той самой примерочной, которую Роза сделала отдельно, для самых высокопоставленных клиентов. В той самой, которую, иногда, из какого-то странного каприза, продолжала посещать королева. Чаще, конечно, мадам Бертен ездила с кучей образцов во дворец. Но иногда королева приезжала сама и о чем-то беседовала с мадам. Никто не знал, что именно их связывает. Пожалуй, только я да еще одна из фрейлин королевы, Мария де Ламбаль, догадывались, что дело в том самом «пророчестве».

Отношения короля к жене, подарившей ему детей, ставшей нежной и заботливой матерью, было просто изумительным. Конечно, я не могу сказать, что это все моих рук дело. Но думаю, что припугнув вовремя Марию-Антуанетту, я бросила на весы истории песчинку, которая повлекла лавину изменений. Одно то, что первый ребенок королевской четы родился на много лет раньше, чем в моем времени, говорит о том, что возможно, ужасы Французской революции все же минуют страну. Тем более, что юного дофина парижане обожали.

Впрочем, обожание толпы – это такая забавная вещь! Достаточно вспомнить хотя бы модный в том сезоне цвет, который назвали «Сюрприз дофина». Да-да, именно от испачканной дофином пеленки и произошла мода на светлый, рыжевато-коричневый оттенок. Сперва она охватила придворных модников, чем доставила мадам Бертен некоторые неприятности. Этот цвет был к лицу далеко не всем. Тогда мы додумались спасти положение большими цветными воротниками. Находясь у самого лица, воротник нужного цвета подчеркивал достоинства, а уж какого оттенка платье в данном случае было не так важно.

Но даже сейчас, по прошествии трех лет от рождения маленького принца, этот цвет все еще с восторгом носился простонародьем. Да и так разобрать – практичный, не слишком марки оттено! Но почти каждый раз, когда я видела на людях одежду такого цвета, она, невольно, вызывала у меня улыбку. Королева, кстати, снова ждала ребенка, и парижане с удовольствием говорили о том, что она прекрасная мать.

А я собиралась сшить себе в мастерской мадам Бертен платье. Настоящее бальное платье. Мне уже двадцать один год, пора понять, что кроме работы существуют и другие вещи. Например – выходные. Те самые выходные, которые молодая девушка вполне может посвятить визитам в дома знакомых, приемом некоторого количества гостей и прочим приятным вещам.

За четыре года работы с мадам я обзавелась некоторым количеством вполне пристойных знакомств. Безусловно, практически все – женщины. Но это и не важно. Важно то, что я могу позволить себе отдых, новые платья и новые встречи, новый дом, в который я въехала всего шесть дней назад – до той поры у меня шел ремонт.

Дом – самая окраина Парижа, он невелик, зато есть своя конюшня и небольшой сад. Буквально вчера я отправила записку Бернардет, что я освободила от своего присутствия её собственность. Пусть радуется. Если честно, переехать мне нужно было уже давно – я основательно захламила свою сторожку рисунками, эскизами, картинами. Да-да, последнее время я так расслабилась, что могла позволить себе даже писать картины. Пока – только натюрморты. Но даже они чем-то напоминали мне мои старые работы, сделанные еще в том мире. Сочными оттенками, солнцем, любовью к жизни…

Я прекрасно знакома с сословным снобизмом. Далеко не каждая дама готова принимать у себя девушку, которая сама зарабатывает себе на жизнь. Но теперь, когда все долги розданы, когда у меня на полном ходу работает еще и цветочная мастерская, я могу позволить себе не только работу, но и развлечения. А те из женщин, что не сочтут возможным принимать меня у себя, рискуют остаться без модных тряпок. В отличии от меня, для которой титул баронессы мало что значит, мадам Бертен весьма трепетно отнеслась к моему урожденному дворянству. И когда жена баронета, мадам де Моро позволила себе оборвать меня и назвать «милочкой», как простую швею, Роза только нахмурила бровь. Заказ мадам был выполнен как всегда отлично и в срок, но больше мадам не смогла разместить у нас ни одного заказа, не взирая на изрядное богатство своего мужа. Для нее у нас всегда была готова дежурная фраза:

– Приношу извинения, мадам де Моро, но у нас срочный заказ от герцогини… графини… принцессы… И так далее…

Более того, мадам Бертен лично наябедничала графине де Розен, о которой было известно, что она состоит в дальних родственных отношениях с семьей баронета де Моро.

– И вы представляете, ваше сиятельство, она так и обратилась к ней – «милочка»! К урожденной баронессе! Куда катится мир!

Так что и поступок мадам де Моро и его последствия несколько дней обсуждался в салонах средней руки. И многие сделали правильные выводы.

За все это я так же была бесконечно благодарна мадам Бертен. Мало кто смог бы так изящно провернуть маленькую воспитательную интригу. Кроме того, какие бы дружеские отношения не связывали меня с рабочими моих мастерских и цехов, все они были люди славные, но увы, не слишком образованные. А мне, иногда, все же хотелось и приятной беседы и просто – почувствовать себя девушкой, а не рабочей лошадью.

Так что я стояла в примерочной для привилегированных клиентов, а лучшая портниха мадам Бертен, мадам Пуль, выговаривала мне:

– Надо больше кушать, мадмуазель Мадлен! Конечно, талия у вас такая, что можно и корсет не носить, но вот здесь – она с негодованием потыкала на мои бедра – у девушки должно быть немного больше… изящества, мадмуазель! Плавных линий и крутых изгибов! А у вас здесь… – она расстроено покачала головой.

Меня не сердила столь строгая отповедь от мадам Пуль. Мы давно и много работали вместе и обе с большим уважением относились к мастерству друг друга. Я понимала, что такое ворчание для нее – это как знак – я тебя уважаю, ценю и волнуюсь за тебя, девочка!

28

Дом покойной мадам Марион Николя де Готье

– А вот то модное платье с удивительной вышивкой, я всё-таки куплю. И пускай дорого. Скандал ни за что (подумаешь, новый корсетик) от мужа я уже получила, значит, назло любезному... супругу имею полное право его оправдать. И пусть эта его... – Бернардет подыскала слово пообиднее, – пассия послезавтра на приёме лопнет от зависти!

Мадам де Мюлан даже вздёрнула вверх нос и топнула ножкой, выплёскивая раздражение. И, как всякая женщина, тут же прыгнула мыслью обратно к письму сестры.

– И куда, всё-таки, она съехала? Хоть бы кто заметил. Надо расспросить садовника – может он чего видел или знает? Пока не разузнаю хоть что-нибудь – не усну ведь.

С этой мыслью она помахала кистями рук себе на глаза, подвернув нижнюю губу дунула в том же направлении, осушая последние намёки на слёзы и решительно посеменила вниз по лестнице. Отправила экономку в салон за роскошным платьем, которое не решилась купить вчера днём и приказала позвать садовника.

Пожилой дядька явился довольно скоро, на ходу отирая руки – все обитатели дома знали, что хозяйка никогда терпением не отличалась и за любые заминки была скора на расправу. А с этим "счастливым" замужеством и вовсе, как с цепи сорвалась, по любому поводу вымещая раздражение на прислуге.

– Чего изволите, госпожа? – напряжённо спросил старик, обеспокоенный внезапным вызовом мадам.

– Марсель, скажи-ка мне, а не видал ли ты, как сестрица моя из флигеля съезжала?

– Как же не видать – видал. Как раз дорожки в саду чистил – они и вывозились.

– И что ж, может и слышал чего?

– Э-э-э... Ну болтали там мужики, пока имущество в повозку перетаскивали, да грузили.

– Так что же болтали? Говори уже, не тяни!

– Ну всякое там... Мол, госпожа в новый дом и мебель не перевозит – только все бумаги одни – осторожно поведал дворник.

На этом месте с таким трудом налаженное было настроение Бернардет опять обвально рухнуло вниз.

– Какой такой новый дом у этой нищенки?– повернувшись уже спиной к слуге и медленно поднимаясь по лестнице, сама себе бормотала она.

– Не знаю, госпожа, но так именно и сказывали. – вытянув шею, на всякий случай вдогонку ей добавил дворник и, немного ещё помявшись на пороге, пошёл доделывать прерванные дела.

Через день, на приёме в собственном доме Бернардет вышла встречать гостей в новом дорогущем платье, которое, вопреки бдительному надзору, удалось утаить от мужа. В этот раз традиционную недовольную гримасу на её лице даже сменила приветливая и почти обаятельная улыбка.

Хозяйка дома впервые в жизни с удовольствием ожидала, и прямо-таки предвкушала появление маркизы Шатион. И оно того, поверьте, стоило.

Кокетливая дамочка, лучезарно улыбаясь шуткам подъехавшего вместе с ней барона Жана-Люка Лекура и эмоционально жестикулируя изящными ручками в перчатках, замерла в неудачной позе прямо на пороге, споткнувшись взглядом о хозяйку приёма. С лица маркизы, унося с собой красоту и свежесть, медленно сползала игривая улыбка. Вышеозначенный барон, пропускавший даму в двери вперёд, не успев остановиться, буквально ткнулся в неё носом.

Маркиза выпрямилась, сверху вниз и обратно смерив взглядом соперницу, один за другим стягивая с пальцев узкие дорогие перчатки. По нервно поджатым губам было понятно, что сегодня маркиза в проигрыше. Снятая верхняя одежда это подтвердила.

Хоть и дорогое, но монотонное платье, модного нынче цвета блё-д-амур, на фоне красочного элегантного наряда Бернардет смотрелось уныло.

Мадам Бернардет де Мюлан торжествовала.

Соперница была категорически "умыта", подлец Оноре, насупив брови, переводил взгляд с одной на другую. Остальные гости восхищались неподражаемой красотой прекрасной хозяйки.

Это был миг расплаты! Жаль, что только миг. Через час традиционных развлечений и светских бесед, пунцовый от ярости супруг, сдерживая бешенство ровно до дверей своего кабинета, под руку дотащил Бернардет "на ковёр".

– Это как же вас понимать, "дорогая" супруга?! На каком основании вы позволяете себе этакие траты на... – окончательно остервенев и оставив последние намёки на учтивость, Оноре бросил подбирать слова, – тр-р-япки?! ..

Никогда ещё мадам де Мюлан не видела месье де Мюлана в таком бешенстве.

Оскорблённая в "лучших чувствах" любовница, как говорят в простонародье, "накрутила хвоста" изменнику, заподозрив его в потеплении чувств к законной супруге, и теперь он изливал на неё (супругу) потоки желчи, упрёков и обвинений.

И тут Бернардет, наконец, вспомнила о наличии у себя характера.

– Надеюсь, маркизе серёжки не жмут? – дождавшись паузы, когда пыл "благоверного" маленько иссяк и он на время прекратил орошать пространство ядовитой слюной, задрав голову невозмутимо заявила наша мадам и, буквально чеканя шаг, вышла из кабинета, оставив мужа подбирать отвисшую челюсть.

Все же Бернардет была девушка с характером, хоть и с поганым. И позволять мужу ограничивать себя не собиралась. Всегда найдется, как"укусить" этого "отвратительного мерзавца"! И уж поверьте, кусаться мадам де Мюль собиралась на совесть!

По лицу её разливался жаркий румянец, который, кстати, это лицо неожиданно красил.

По крайней мере, баронет Сегюр не преминул отметить особый азартный победоносный блеск и живость глаз Бернардет.

Перед самым отъездом, баронет, окончательно пав перед свежестью чар Бернардет, во время прощания насмелился сунуть ей записочку с выражением самых светлых и страстных чувств.

– Ах, это не то... это не распутство! Это – просто месть! – решительно подумала она, прочитав строчки пылкого признания.

К тому же, Бернардет и в самом деле катастрофически не хватало этих сладких эмоций, искреннего восхищения и проявлений внимания. В общем, в горячке ссоры с мужем, она осмелела настолько, что решилась ответить взаимностью на ухаживания симпатичного баронета.

Хорошенько поразмыслив над вопросами конспирации и безопасности, Бернардет решила, что это очень даже вовремя и удачно сестрица съехала из своего флигеля. Именно там она и решила назначить свидание ухажёру.

А что – покидать пределы имения – не надо, в случае чего есть кого позвать на помощь, и совершенно исключается возможность "засветиться" перед любопытствующими досужими знакомыми.

Элен, любимая горничная и наперсница госпожи де Мюлан, была отправлена наводить порядок в "любовном гнездышке".

Оставалось только занять чем-то вездесущего и глазастого садовника – так это вообще не проблема. Ей не составило ни малейшего труда придумать, как озадачить старика так, чтобы он часа три, как минимум, не имел шанса появиться в саду.

И вот сей час настал. Супруг изволил отбыть под надуманным предлогом в неизвестном направлении (хотя, куда уж там неизвестном – вполне себе известном), к назначенному времени под покровом сумерек пылкий поклонник прибыл к воротам имения.

Бернардет всё продумала до мелочей: прогрели флигель, зажгла свечи, притащили корзинку с упакованным ужином. Однако, полностью соблюсти романтичность ситуации всё же не удалось.

Открывать калитку баронету пришлось, естественно, самой. Так что две пригнувшиеся фигуры,как заправские воры, крадущиеся по саду к крошечному домику, смотрелись не очень-то возвышенно. Наконец, неумелые любовники оказались под защитой стен флигеля.

– Дорогая Бернардет! – пытаясь восстановить дыхание после напряжённого марш-броска по пересечённой местности с элементами маскировки, пафосно провозгласил баронет, – Я счастлив, что вы... что ваше сердце... что ваши чувства ... нет, сердце ответило мне взаимностью...

В общем, фокус, как говорится, удался, и мой бывший флигель стал пристанищем... кто-то скажет – измены и порока, кто-то – местом встреч несчастных влюблённых.

Их счастье было в том, что новоиспечённый рогоносец до сих пор даже не подозревал, что эта хибарка в самом дальнем углу сада уже пустует. А поскольку такие подробности жизни в собственном доме господина де Мюлана, увлечённого кокетливой пассией, просто перестали интересовать, то и проведал он об этом совсем не скоро.

А было это так...

29

Весть о позоре четы де Мюлан вмиг разнеслась по салонам Парижа.

– Вы не поверите, дорогая, представляете? Он застал её с баронетом в псарне!

– Да нет, вы путаете, в какой-то лачуге! Кажется, это была сторожка.

Дамы шушукались и на ходу придумывали какие-то подробности и скабрезности. Всем хотелось хоть как-то отплатить Бернардет де Мюлан.

Надо сказать, что мадам де Мюлан всегда щедро раздавала колкости и обидные комментарии, которые хоть и были прикрыты мнимой вежливостью и любезностью, но жалили весьма болезненно. Каждой из дам приходилось хоть раз испытать мучительную неловкость.

Теперь прелестницы Парижа могли вдосталь поваляться на костях Бернардет – в этом обществе лежачих били с особенным удовольствием.

Все это время Бернардет лежала поперёк моей бывшей кровати и рыдала, вспоминая мучительно ту самую позорную сцену, когда её отвратительный муж-осёл застал их с баронетом Сегюром.

Тогда Бернардет особенно тщательно готовилась к свиданию – раз за разом она всё больше входила во вкус этих тайных встреч. Подбирала красивое бельё, соблазнительные наряды. Жизнь обрела восхитительный пикантный вкус.

Баронет не разочаровал её, он был пылок и сыпал комплиментами.

Лачужка Мадлен ей и тогда, при первом осмотре, внезапно понравилась, хотя она никогда бы никогда не призналась бы в этом. А сейчас, притащив сюда пару кружевных салфеток и хрустальный графин с бокалами, она воображала, что этот необычный уют и комфорт её рук дело. Как же вовремя всё сложилось! Даже собаки в псарне служили для влюблённых надёжным прикрытием – в самые жаркие и страстные минуты, они принимались жалобно завывать, да так громко, что заглушали все посторонние звуки.

В общем, мадам де Мюлан веселилась от души. Они с мужем жили каждый своей жизнью, практически не замечая друг друга, и были вполне этим довольны.

У них даже наладились отношения – за теми редкими ужинами, и во время светских выходов, они были вполне милы, и походили на добрых супругов.

Бернардет внимательно осмотрела себя в зеркало и осталась довольна сделанной прической и аккуратно приклеенными мушками – она была очаровательна. Осталось выбрать наряд для сегодняшнего свидания. Баронет пообещал в этот раз сделать ей какой-то сюрприз, и она находилась в предвкушении.

Вообще, по сравнению с её мужем, баронет был просто душка! Бернардет даже пришлось завести еще одну шкатулку, куда она, аккуратно и тщательно, прятала милые пустячки и подарки от любовника. Сегюр был богат и щедр, но увы, пока муж жив – носить его подарки публично мадам де Мюле не сможет. Ах, никогда в жизни ничто не складывается идеально!

Не торопясь она примеряла то одно платье, то другое. Цвета нарядов подчеркивали её яркую красоту каждый по-своему. Сегодня ей хотелось быть особенно неотразимой.

В итоге она выбрала бирюзовое с белой накидкой. Эта белизна подчеркивала её хрупкость и невинность, намекала на скромность и, в тоже время, пикантно приоткрывала плечи.

Они с Оноре давно уже занимали разные спальни, что значительно облегчало ей задачу. Поглощенная своими мыслями, которые притупляли бдительность, она не заметила, что супруг её вернулся домой раньше обычного, и продолжала свои сборы. Наконец, настал назначенный час, и Бернардет выпорхнула из дома через черный вход, захватив маленькую корзинку с фруктами.

Оноре находился в прескверном настроении – маркиза Шатион внезапно отменила их свидание, поэтому он поехал в мужской клуб, где изрядно выпил и плотно поел, после чего ему стало плохо – заболел живот.

Мучимый коликами и икотой, он доехал до дома и сразу прошел к себе, чтобы освободиться от плотного костюма, который, как ему казалось, усугублял его состояние.

После того, как он облачился в домашний костюм – фланелевые мягкие брюки и свободную рубашку, накинув сверху уютный халат, он решил пройтись по дому, дабы отметить присутствие хозяина – чтобы не расслаблялись слуги.

Прислушавшись к тому, что происходит в спальне его супруги, он отметил, что в коридоре стоит аромат её духов – терпких и мускусных. Он удивился этому обстоятельству, однако пока не придал значения.

Важно откашлявшись, Оноре постучал в двери. В ответом была тишина. Это было странно, так как в доме стояла тишина и свет был приглушен. Где же она еще может быть, как не у себя? Отворив дверь, злосчастный муж вошел и обозрел спальню жены. Царил лёгкий беспорядок, видимо, всё-таки Бернардет уехала на какой-нибудь приём.

Разозлившись, Оноре, накинул пальто на плечи, решив пройтись по саду, надеясь, что свежий воздух рассеет остатки его недомогания. Прошелся по дорожкам, освещенным лунным светом, затем, продрогнув, свернул к воротам, чтобы дойти до них и после этого закончить свой моцион.

Дойдя до домика привратника, он подивился сначала тому, что из окошек пробивался слабый свет. Заинтересовавшись, он решил подойти поближе, чтобы выяснить, что происходит у него под самым носом.

В это время трагическим хором завыли псы, повизгивая и заглушая друг друга.

Баронет стал красться на цыпочках, являя фигуру настолько комичную в своих широченных фланелевых штанах, что мог бы стать героем модных анекдотов. Однако себе Оноре казался сейчас очень похожим на бесстрашного героя.

На крылечке домика лежал какой-то белый предмет. Оноре де Мюлан поднял его и вгляделся. Какая-то тряпка. Однако, на ощупь тряпка была из кружев и пахла духами его жены. Всё еще не понимая, что происходит, он внимательно рассматривал её и думал, как эта накидка оказалась здесь.

Машинально он шагнул к двери, и дёрнул её на себя. Собаки всё еще завывали, но ему показалось, что из спальни доносится еще что-то, кроме этих завываний.

Беспрепятственно пройдя внутрь, он шел на эти звуки, постепенно озаряемый страшной догадкой.

Наконец, ему открылась картина, достойная пера какого-нибудь художника из тех, которые изображали бесстыдные сцены. Так -то баронет совсем даже не был против таких пикантных картинок, висящих на стенах некоторых мужских клубов. Однако увидеть такую сцену с участием жены – это отвратительно! Он хотел закричать “Воры!”, однако сообразил, что люди, находящиеся сейчас перед его глазами никого не грабят.

Сначала он даже подумал, что здесь происходит какое-то насилие, потому что точно знал – его жена, хоть и обладала неприятным нравом, была совершенно равнодушна к плотским утехам. Он считал это вполне нормальным для благородной дамы и благовоспитанно не докучал ей, будучи совершенно довольным, навещая маркизу Шатион.

Потом, бледный Оноре всё-таки всмотрелся в лицо Бернардет и понял, что насилием здесь и не пахнет. Она крепко держалась за мужчину, который исполнял его, Оноре, супружеский долг и её взвизгивания здесь, в домике, не заглушали даже воющие собаки.

– А-а-а-а-а!!! – присоединился Оноре к воплям. – ААААААА!!!!

Ничего другого ему на ум не пришло – таким чудовищно пораженным он был в этот момент.

Парочка, наконец, заметила, услышала его и попыталась соскочить с постели. Выпрыгнуть из неё удалось только мужчине, в котором Оноре тут же признал баронета Сегюра.

– Мерзавец! Подлец! – преданный и оскорбленный муж стал метать в баронет все предметы, которые попадались ему на глаза.

Сегюр, впрочем, несмотря на то, что ему приходилось одновременно одеваться, очень ловко увёртывался от графина, бокалов, апельсинов и стульев – очевидно сказывался опыт в таких пикантных ситуациях.

Проскакав, как заяц, по кровати и по застывшей на ней Бернардет, он выбежал прочь в открытую дверь.

Оноре уставился на супругу, дрожа от ярости. Он затряс кулаками в бессильной злобе, а затем прокричал фальцетом:

– Изгоню! На мороз! В чём есть! – и, не зная, что еще делать, он выбежал из домика.

Как это событие просочилось и стало модной сплетней – никто не знал. Впрочем, даже у стен есть уши, а крики и грохот из домика доносились на всю округу. Кроме того, бывшая любимая горничная мадам де Мюле неожиданно перешла работать к маркизе Шатион. Но, все благородные дамы и господа понимали, что это – просто случайность.

– Даже горничная не могла выносить её мерзкого характера и такого бесчестного поведения, дорогая моя. Ну, вы меня понимаете?

Бернардет, несмотря на свой твердый характер, была настолько деморализована, что не рискнула идти в дом. Она торопливо оделась и рухнула обратно на постель, навзрыд оплакивая свою счастливую до сей поры жизнь, которая рухнула так внезапно.