Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

Корабль и высланные им роботы приступили к выполнению этой задачи. Поначалу люди были лишь заинтересованными наблюдателями, а инструменты проводили поиск, брали образцы, анализировали, компьютеры оценивали и сопоставляли. Шлюпки вошли в атмосферу. После нескольких разведывательных полетов, обеспечивших сведения об атмосфере, они приземлились. Высадившиеся разумные машины передавали о своих находках кораблю. Затем, по мере знакомства с ситуацией, люди мало-помалу стали членами исследовательской команды; сначала они лишь высказывали предложения, но постепенно стали принимать решения и отдавать указания. Они не были учеными специалистами, да этого и не требовалось. Корабль располагал обширной информацией и мощью логики, роботы владели разнообразнейшим инструментальным мастерством. А люди воплощали в себе любознательность, стремление вперед и общую волю.

Ханно почти не принимал в этом участия – мысли его были заняты аллоийцами. Юкико тоже присоединилась к нему. Ханно больше всего интересовало, что они могут рассказать о себе и своих межзвездных странствиях; Юкико же думала об искусстве, философии, трансцендентных материях. Оба обладали даром общения с-чужаками, интуицией, позволявшей из спутанных фрагментарных данных выудить те, которые обретали смысл и значение. Точно так же Ньютон, Планк и Эйнштейн в одно ослепительное мгновение приходили к откровениям, непостижимым образом оказавшимся после того объяснимыми и предсказуемыми. Или Дарвин, де Ври, Опарин. И, наверно, Гаутама Будда.

Когда землепроходцы встречали совершенно незнакомый народ – скажем, европейцы в Америке, – два человеческих племени быстро нащупывали способ взаимопонимания. На Тритосе подобное было просто невозможно. Различия здесь пролегли не только в культуре и истории, и даже не только в биологических особенностях. Встретились две совершенно несхожие эволюции. Существа не только думали по-разному, – они были не способны мыслить одинаково.

Взять хотя бы человеческую руку и ее аллоийский эквивалент. Последний куда слабее, хотя когда все конечности охватывают предмет, назвать их пожатие слабым никак нельзя. Зато он куда более чувствителен, особенно в тончайших крайних ответвлениях – более низкий порог восприятия и значительно более тонкая координация движений. Тонкие, как паутинки, кончики щупалец держатся за счет молекулярного сцепления, и организм ощущает их малейшие движения. Так что мир их тактильного восприятия был несравненно, на много порядков богаче нашего.

Был ли он беднее зрительно? Сказать невозможно, и скорее всего ответ просто лишен смысла. Аллоийские «крылья» частично исполняли роль регуляторов температуры тела, частью служили испарителями избытка воды, но в основном были пронизаны сетью датчиков, в число которых входили и светочувствительные – более примитивные, чем глаза, но если учесть их количество и разнообразие, то, видимо, не уступающие человеческим глазам. Так ли это, зависит лишь от того, как мозг обрабатывает поступающие данные; но у этих существ вроде бы не было никакого органа, соответствующего мозгу.

Впрочем, достаточно. Наверно, у Ханно и Юкико на изучение анатомии ушли бы многие годы, а уж чтобы разобраться в ней – и того больше. Но в данный момент они понимали – пользуясь совершенно неподходящими земными выражениями, – что имеют дело не только с иным программным обеспечением, но и с иным типом живого компьютера. Так что не следует ожидать, что будет легко найти нечто вроде общего языка. Наверно, продвинуться дальше каких-то элементарных основ не удастся вообще никогда.

Однако у аллоийцев, видимо, имелся предыдущий опыт общения с чужаками, и они выработали ряд подходов. Двое землян вскоре познакомились с методикой инопланетян в работе, и не просто старались ее постигнуть, но и вносили свой вклад в общие усилия. Взаимные намерения прояснялись все более и более. Вот уж сложилась некая примитивная система общения. Начались прямые контакты во плоти – поначалу осторожные, но по мере знакомства все более решительные.

Опасались не насилия, или, раз уж на то пошло: «При сложившихся обстоятельствах, – сказал, ухмыляясь, Ханно, – крючкотворства». Обе стороны боялись сюрпризов, заготовленных Вселенной, для которой жизнь была исключением из правил, а разум – исключением из исключений. Быть может, условия, кажущиеся одной расе естественными, могут повредить другой? Может статься, невинный или даже полезный для одних микроб принесет другим смерть.

Роботы встретились в космосе и обменялись образцами, унесенными для изучения в изолированные лаборатории. (Во всяком случае, так сделали на борту «Пифеоса».) Нанотех и биотех быстро вынесли свои заключения. Несмотря на схожий химизм, вплоть до большинства аминокислот, различия оказались таковы, что полностью исключали возможность взаимной инфекции. Да, в присланном аллоийцами образчике содержалось нечто вроде вирусов; но основа жизни напоминала ДНК ничуть не более, чем напильник похож на ножовку.

После повторных экспериментов в этом же роде роботы обменялись визитами на корабли. Аллоийские машины оказались изящными конструкциями, наделенными множеством щупалец; наблюдать за их манипуляциями было одно удовольствие. В корабле аллоийцев воздух оказался сухим и разреженным, но вполне пригодным для человеческого дыхания. Температура там циклически изменялась, как и на «Пифеосе», но только от прохлады до холода. Свет на борту имел тот же оттенок, что и у Тритоса, – не столь яркий, но близкий к наружному. Центробежное ускорение оказалось, как и было предсказано, равно двум третям g, что тоже вполне подходило для землян.

Что же до остального содержимого этого гигантского корабля…

Работы на Ксеногее шли куда более ровной поступью. Планетология, как ни крути, оставалась куда более зрелой наукой и сводилась к ряду методик, формул и математических моделей. Судя по всему, эта планета вполне соответствовала требованиям людей. Метеорология и климатология оставались науками менее точными; кое в каких прогнозах всегда оставалась изрядная доля неопределенности, ибо в уравнения законным их участником вторгался хаос. Однако общая картина вскоре стала вполне ясна.

Сильный парниковый эффект с избытком компенсировал высокое альбедо; при прочих равных в каждой климатической зоне было жарче, чем на той же земной широте. Конечно, строгие совпадения случаются редко. Скажем, в тропиках имелись и райские острова, и зловонные континентальные болота, и выжженные пустыни. Наклон оси и время обращения – чуть более двадцати одного часа – порождали могучие циклоны, но плотная атмосфера и теплые полярные районы выравнивают погоду почти повсеместно. Хотя по сравнению с земными условия складывались менее стабильные и подвергались частым, непредсказуемым изменениям, опасные штормы случались здесь не чаще, чем на Земле до введения климатического контроля. И состав атмосферы оказался вполне знакомым: высокая влажность, чуточку многовато двуокиси углерода, процентов на пять поменьше кислорода. Но для людей последнего было больше чем достаточно – ведь давление на уровне моря здесь вдвое превышало земное. Этим совершенно не загрязненным воздухом можно было спокойно дышать.

Планета дышала, полнилась, бурлила жизнью. Химизм ее был схож с земным и аллоийским, но имел и свои уникальные отличия. Учитывая, сколько десятков раз роботы сообщали о чем-то подобном на Землю, в этом не было ничего удивительного. Как всегда, поразительными оказались мелочи – бесконечная изменчивость протеинов и изобретательность природы.

Что касается прозаических материй, то люди могли безбоязненно есть большинство местных продуктов, хотя приятными на вкус окажутся очень немногие, некоторые просто ядовитыми, и ни один не обеспечит полноценного питания. Вероятно, хищных микробов и вирусов можно не опасаться; со временем мутации могут изменить положение, но современная биомедицина легко с ними управится. А для Реликтов с их безупречными иммунной и регенеративной системами опасности практически не существует. При желании они могут выращивать земные растения, а затем выкармливать животных травой и зерном.

Да, это не девственная Земля, и не Финиция их снов – но поселиться здесь можно.

С соседями под боком.

– …и ему было так одиноко, – говорила Макендел Патульсию. – Она и Ханно – нет-нет, между ними ничего нет. Может, лучше, если б было. Просто они оба так поглощены своими исследованиями, что для них не существует больше никого и ничего. Алият мне уже жаловалась. Я не могу ей почти ничем помочь, зато у меня возникла мысль насчет Ду Шаня.

Она по одному отзывала в сторонку остальных, наедине внушая им ту же мысль, облекая ее в слова, специально подобранные для каждого. Никто не возражал. И вот в один прекрасный вечер, после того как Макендел весь день почти безрезультатно из кожи вон лезла, чтобы приготовить в невесомости пиршество, она устроила голосование, и Ду Шаню поднесли сюрприз.

Космическая шлюпка села. Поддерживаемый двумя роботами, потому что после столь длительного пребывания на орбите проблемы с тяготением неизбежны, он ступил через порог шлюпки – первый человек на Ксеногее. Туфли его остались на шлюпке. Почва под ногами оказалась теплой и влажной, ее аромат ласкал ноздри, и Ду Шань не мог удержать слез.

Вскоре после того Ханно и Юкико вернулись с самого первого визита на корабль аллоийцев. Шестеро остававшихся на «Пифеосе» сгрудились вокруг них в кают-компании, осторожно проплывая друг мимо друга, будто щуки в озере. Пейзаж на стене – увеличенная копия картины Клода Моне: море, небо, скала, ее тень на воде, золотые от солнца кусты – казался более отдаленным во времени и пространстве, чем сам Моне.

– Нет, я не в состоянии рассказать, что мы видели, – будто во сне, промолвила Юкико. – У нас нет слов, даже для тех изображений, что они пересылали сюда. Но… каким-то образом внутренность корабля живет.

– Это не просто мертвые железки и хитроумная электронная начинка, – подхватил Ханно. Он, напротив, был полон энергии, так и светясь от восторга. – О, они многому могут научить нас! А еще я верю, что у нас тоже найдутся новости для них, как только мы найдём способ ими поделиться. Но похоже, лично они сюда прибыть не смогут. Мы не знаем, почему, чем наша среда обитания им не подходит, но полагаю, они непременно прибыли бы, если б только смогли.

– Несомненно, с планетой у них те же проблемы, – медленно проговорил Странник. – Мы способны сделать то, чего их машины никогда не сумеют. Должно быть, они рады, что мы прибыли.

– Они рады, рады! – взволнованно отозвалась Юкико. – Они пропели нам…

– Они хотят, чтобы мы перебрались жить к ним! – воскликнул Ханно.

По комнате пронесся единодушный вздох.

– Ты уверен? – в вопросе Свободы прозвучало настоятельное требование ответа.

– Да, уверен! Мы добились кое-какого взаимопонимания, а это, в конце концов, не такое уж сложное сообщение, – запинаясь, ответил Ханно. – Разве есть лучший способ узнать друг друга по-настоящему и научиться работать вместе? Они показали нам отсек, где мы могли бы расположиться. Он весьма велик, мы можем привезти с собой, что пожелаем. Вес там вполне достаточный, чтобы мы не теряли формы. Воздух и прочие условия жизни ничуть не хуже, чем у нас в горах. Мы непременно к ним привыкнем и сможем уютно устроиться. Кроме того, мы будем проводить массу времени в космосе – исследуя, делая открытия, быть может, будем строить…

– Нет, – отрезал Странник.

Это единственное слово упало в тишине, как удар молота, и эхом ему зазвенело наступившее вослед молчание. Взгляды скрестились; лица каменели одно за другим.

– Мне очень жаль, – продолжал Странник. – Все это просто чудесно. Я испытываю сильнейшее искушение. Но мы слишком много лет плыли под парусами «Летучего голландца». И вот перед нами открылся мир, и мы намерены принять его.

– Погодите, погодите! – запротестовала Юкико. – Конечно, мы собираемся изучать Ксеногею. Фактически говоря, это наша главная цель. Это, то есть разумные существа, и является причиной задержки здесь аллоийцев. Мы оснуем базы, будем работать с них…

– Мы построим дома, – тяжело покачав головой, возразил Ду Шань.

– Это решено, – подхватил Патульсий. – Мы будем сотрудничать с аллоийцами, когда у нас возникнет в том нужда. Осмелюсь сказать, живя на планете, Мы исследуем ее лучше, чем во время… выездов на природу. Быть может, сегодня как раз тот самый случай, – он холодно улыбнулся, – je suis, je reste. [57]57
  Я есть и останусь (фр.).


[Закрыть]

– Постойте, – не унимался Ханно. – Вы говорите так, будто собрались остаться тут навсегда. Вы же знаете, что об этом и речи быть не может. Пусть Ксеногея пригодна для обитания, но она далека от того, на что мы настроились. Со временем мы наберем свежий запас антивещества. Мне кажется, у аллоийцев имеются производственные мощности возле светила, но они помогут нам в любом случае. Мы отправимся на Финицию, как и намеревались.

– Когда? – с вызовом в голосе поинтересовалась Макендел.

– Когда покончим с делами тут.

– И сколько же времени на это уйдет? По крайней мере, десятилетия. Быть может, столетия. Вам двоим это доставит наслаждение. А вот нам, остальным… Да, несомненно, мы будем зачарованы этим, поможем вам, когда это будет нам по силам. Но кроме и прежде того мы имеем право распоряжаться собственной жизнью. И жизнью наших детей.

– И если в конце концов мы улетим, – негромко сказала Свобода. – Нам не впервой бросать обжитой дом – но прежде надо этим домом обзавестись.

Ханно встретился с ней глазами и, не позволяя ей опустить глаз, напомнил:

– Ты же сама хотела заняться исследованиями.

– И займусь, но на живой земле. Кроме того… нам потребуется каждая свободная пара рук. Я не смогу бросить товарищей.

– Вы в меньшинстве, – заявила Алият, – и на этот раз тебе ничего не поделать. – Протянув руку, она ласково коснулась щеки Ханно. Ее улыбающиеся губы дрожали. – Там есть моря, по которым ты мог бы плавать.

– Давно ли ты записалась в число несгибаемых первопроходцев? – поддел он ее. Она вспыхнула.

– Да, я дитя города, но я способна учиться. Или ты думаешь, что я предпочитаю бить баклуши? Я была о тебе более высокого мнения. Ничего, в прошлом мне довелось одолевать пустыни, горы, океаны, я сумела пережить не один брак, войну, чуму и голод. Так что ступай ко всем чертям!

– Нет, пожалуйста, – взмолилась Юкико, – нам не следует ссориться!

– Правильно, – согласился Странник. – Не будем торопиться, подумаем, по-дружески обсудим это со всех сторон.

Ханно выпрямился так, что воспарил над скалой на фоне неба.

– Обсуждайте, если хотите, – бесцветным голосом сказал он. – Но могу сказать тебе прямо сейчас, в пику твоей древней тяге к племенному согласию, мы ни к чему не придем. Вы решительно намерены пустить корни на планете. А я… Я ни за что не отрекусь от возможности, предоставленной нам аллоийцами. Просто не могу! Чем ссориться, давайте лучше решим, как лучше всего распорядиться в сложившейся ситуации.

Лицо Ду Шаня скривилось.

– Юкико, а ты? – выдавил он из себя. Юкико бросилась к нему в объятия, и он прижал ее к себе. Она смогла проронить лишь:

– Прости…

30

– По-моему, к ним должна отправиться ты, – сказала Макендел. – Похоже, ты разберешься в этом лучше нас.

– Нет, в самом деле, – начала Алият, – ты всегда…

– Ты стала слишком робкой, золотко, – улыбнулась Макендел, – Подумай хорошенько. С самого начала, как в Нью-Йорке.

Но Алият все еще колебалась. Она не просто сомневалась, сможет ли иметь дело с итагенянами в явно критической ситуации. Правду сказать, она действительно лучше постигла их язык и нравы – во всяком случае, в некоторых аспектах, – чем кто-либо другой. (Быть может, предыдущий опыт научил ее быстро улавливать нюансы?) Но Ду Шаню может прийтись туго без ее помощи в возделывании полей в это засушливое время года; а в свободные минуты она собирала массу данных и записывала важные сведения, присылаемые Странником и Свободой из исследовательской экспедиции по северным лесам.

– Мне в любом случае придется поддерживать связь с тобой.

– Ладно, это разумно, – согласилась Макендел, – но ты разберешься на месте, и никто, кроме тебя, не обладает достаточной квалификацией для принятия решений. Я тебя поддержу. Мы все тебя поддержим.

В Гестии она не командовала, здесь не было командиров, и все-таки само собой сложилось так, что ее голос на советах шести стал решающим. И дело было не только в том, чтобы найти разумный совет. Странник как-то раз заметил: «По-моему, мы, при всей нашей науке и высоких технологиях, в четырех с третью световых веках от Земли, заново открываем старые истины: душу, ауру – зовите это, как пожелаете. Быть может, даже Бога».

– Кроме того, – продолжала Макендел, – у меня забот полон рот.

У нее всегда хватало работы – и своей, и той, что ей приходилось делить с Патульсием, и на благо общины; а уж трехлетний Джозеф доставлял забот вагон и маленькую тележку.

– А еще и мой живот, – раскатисто хохотнула Макендел. Второй ребенок. Беременность была не так уж обременительна, тела окрепли, приспособившись к тяготению Ксеногеи, но осмотрительность была отнюдь не лишней. – Не волнуйся, мы присмотрим за твоим муженьком; а глядишь, ты уезжаешь ненадолго. – Она тут же посерьезнела. – Однако не торопись принимать скоропалительные решения. Для них это ужасно важно. А для нас от этого может зависеть абсолютно все.

Так что Алият собрала снаряжение и продукты и двинулась в путь.

Выйдя поутру из дома, она остановилась на минутку и огляделась. Пейзаж все еще оставался непривычным для глаза. Над головой нависало молочно-белое небо, местами приоткрывающее голубые прогалины. Дождевых туч не было и в помине. Недвижный, напоенный сернистыми ароматами воздух обжигал жаром. Ручей, сбегавший с восточных холмов и протекавший через поселение, усох до тоненькой струйки; его журчание при падении с расположенного неподалеку обрыва при впадении в речку доносилось едва-едва слышно. Отмели и наносы песка в дельте реки обнажились куда шире, чем раньше в час самого низкого прилива.

И все-таки Гестия держалась. Три дома и несколько служебных построек из крепкого дерева стояли четырехугольником. Красновато-коричневый местный дерн между ними увял, но благодаря поливке дающие тень деревья, розовые кусты и клумбы фиалок и штокроз вдоль стен оставались свежими. В километре к северу роботы хлопотали по ферме и на полях; пасущиеся рыжие коровы на фоне зеленого луга создавали фантастически яркую картину. А еще дальше космическая шлюпка высилась позади летного ангара, устремленная в небеса, будто смотровая вышка, царящая над всем этим крохотным человеческим царством. С высоты Алият разглядела на восточном горизонте яркий проблеск Аметистового моря.

Мы выживем, думала она. В худшем случае синтезаторам придется кормить нас и наш скот, пока засухе не придет конец, а в будущем году придется начать все заново. Ох, как я надеюсь, что не придется! Мы так тяжко трудились, а машин так мало, и так надеялись! Расширить базу, сделать запасы, обеспечить будущее, завести детей… Ну ладно, я вела себя эгоистично, не желала обременять себя детьми – но разве Гестия не рада, что сегодня у меня не связаны руки?

Материк Миноа раскинулся вольготно, как в прежние дни. К югу, за рекой, кроны лесных деревьев переливались тысячами притушенных засухой оттенков охры, коричневого и бронзовой патины. Такая же растительность обрамляла расчищенную целину к северу; с запада подступали холмы. Над их гребнями маячил размытый белый силуэт – завернувшаяся в свои туманные пелены гора Пифеос.

Так нарекли их люди. Человеческие горло и язык до какой-то степени способны передать язык обитателей планеты, вполне внятно, если те будут тщательно вслушиваться, но это упражнение скоро вызывало боль в горле и хрипоту. А вот с понятиями, выходящими за рамки такой речи, было уже труднее.

Алият обернулась, чтобы поцеловать Ду Шаня на прощание, прижавшись к его жесткому телу, отдавшись объятию крепких рук. Уже в этот ранний час от него пахло потом, землей и мужской силой.

– Будь осторожна, – с тревогой в голосе попросил он.

– Ты тоже, – эхом отозвалась Алият.

Ксеногея наверняка подкинет куда больше нераскрытых вероломных сюрпризов, чем до сих пор. Ду Шань страдает от них чаще других. Он очень мил, но чересчур надрывается в работе.

– Я боюсь за тебя, – покачал он головой. – Судя по тому, что я слыхал, дело это касается святынь. Разве дано нам угадать, как они себя поведут?

– Они отнюдь не глупы и вовсе не ждут, что я знаю все их таинства до последнего. Не забывай, они просили, чтобы кто-нибудь приехал и… – И что? Вот это-то и осталось неясно. Чего они хотят? Помощи, совета, суда? – Они не утратили благоговения перед нами.

А так ли это? Разве угадаешь, что чувствует неземное существо, не приходящееся человеку даже дальней родней? Туземцы несомненно гостеприимны. Они с готовностью уступили этот участок земли, и даже предложили другой, поближе к городу; но люди опасались потенциальных экологических проблем. Обе стороны обменялись множеством разнообразнейших предметов – не только полезных, но и интересных и просто красивых. Но это доказывает лишь, что итагеняне (еще одно греческое слово) обладают изрядной долей здравого смысла и, надо полагать, любопытства.

– Мне надо идти. Всего хорошего.

Алият зашагала прочь со всей возможной поспешностью, какую могла себе позволить с рюкзаком за плечами. Теперь ее мышцы не уступали обладателю черного пояса дзюдо, что делало ее фигуру и поступь чрезвычайно привлекательными, но кости все-таки оставались слишком хрупки. Когда-нибудь мы улетим, повторяла себе она. Финиция ждет нас, манит обещанием сходства с Землей. Не лжет ли она? Сильно ли мы будем скучать по этому миру тяжких трудов и побед?..

У начала тропы ждали четверо итагенян, одетые в сетчатые кольчуги. Их багры-алебарды ослепительно блистали. Это почетный эскорт; Алият предпочла думать о них именно так. Они почтительно расступились, чтобы пропустить ее в середину; теперь, петляя вдоль стены фиорда на пути к реке, двое будут предшествовать ей, а двое пойдут в хвосте процессии. Посланник уже ждал на суденышке, пришвартованном к дебаркадеру. Длинное, с изящно изогнутыми носом и кормой, оно мало чем напоминало два пришвартованных рядом катера работы землян. Однако на нем уже не было гребцов, и голые реи служили лишь напоминанием о парусах. Мотор, из числа тех, сырье для сборки которых промышленные роботы накопили лишь недавно, был поистине царским даром. Запасы топлива пополнялись по мере необходимости.

Люди часто ломали голову, что же они принесли этой цивилизации, а в конечном итоге всему этому миру – добро или зло.

Подойдя поближе, Алият узнала C'caa – точнее воспроизвести имя ей просто не удавалось. Она старательно выговорила фразу, означавшую, по предположению жителей Гестии, наполовину официальное приветствие, а наполовину – молитву. Ло ответило в том же ключе. («Ло, ле, ла», – как же еще их называть, когда полов целых три, и ни один в точности не соответствует мужскому, женскому или среднему?) Алият и ее охрана перебрались на борт судна, матрос отдал швартовы, другой взялся за руль, мотор заурчал, и ладья устремилась вверх по течению.

– Может, теперь ты скажешь, чего желаешь? – спросила Алият.

– Дело слишком сумрачно, дабы произносить о нем где-либо, кроме Халидома, – отвечало С'саа. – Мы споем о нем.

Прозвенели ноты причитаний, задающие эмоциональный ключ, настраивающие и тело, и разум. Алият расслышала отчаяние, гнев, страх, замешательство, решимость. Многое наверняка ускользнуло от ее внимания, но в последние год-два она наконец начала постигать – да-да, воспринимать подобную музыку, хотя на Земле ее музыкальное образование остановилось чуть ли не в зачаточном состоянии. Странник и Макендел даже начали экспериментировать с обработкой местных напевов, складывая песни, полные неяркой, сверхъестественной мощи.

С виду эти существа нипочем нельзя было бы назвать артистическими натурами: бочкообразный торс на четырех толстых конечностях, при росте сантиметров сто пятьдесят, покрытый то ли крупной кожистой чешуей коричневого цвета, то ли клапанами, каждый из которых мог отдельно приподняться, обнажая розовую плоть – для впитывания жидкости, испражнения или восприятия; ничего толком напоминающего голову – так себе, бугор на макушке, где под клапаном скрывается рот, да торчат четыре глазных стебля, способные в случае чего втянуться внутрь; чуть пониже четыре щупальца, каждое заканчивается четырьмя пальцеобразными отростками, способными цепенеть за счет внутреннего давления в произвольном положении. Но насколько отвратительным должно им показаться тело, лишенное клапанов, будто освежеванный труп! Поэтому люди выходили к коренным обитателям Ксеногеи только полностью одетыми.

Быстроходная ладья обогнала несколько идущих в ту же сторону галер, потом ряд суденышек помельче, занятых «рыбной» ловлей. Вниз по реке не плыл никто; прилив уже начался, и хотя луна сегодня довольно далеко, приливное течение будет достаточно сильным. При отливе в путь устремятся купеческие суда. В здешнем краю жили мореходы, охотящиеся за огромными водными тварями, возделывающие обширные плантации водорослей, водящие торговые корабли на острова и вдоль побережья, время от времени вступая в схватки с пиратами, варварами и прочими недругами. Оказывать аборигенам военную помощь поселившаяся в Гестии шестерка со всей доступной дипломатичностью отказалась – ведь людям было неведомо, кто прав, а кто виноват; они лишь знали, что это самое высокоразвитое общество на планете, но когда-нибудь непременно предстоит познакомиться и с прочими здешними культурами. Разумеется, знаниям, полученным от землян, их местные друзья наверняка нашли не только мирное, но и военное применение.

Прошло часа два. Леса на южном берегу сменились садами и пашнями. Увядшая листва поникла. На севере все еще высились холмы, но отвесные склоны сменились пологими раскатами, мягкой волной стелившимися на горизонте. Впереди смутно замаячили городские башни, но по мере приближения их силуэты прорисовывались все четче, гордо возвышаясь над лесом мачт у причалов. И вот Алият ступила на берег Ксенокноссоса.

Огражденный водным потоком и мощным флотом город не нуждался в крепостных стенах. Выстроившиеся вдоль широких, чистых улиц колоннады и фасады домов украшали затейливые барельефы и скульптуры, зато из цветных стекол окон складывались незамысловатые узоры. Но ощущения пестроты не возникало; напротив, все сочеталось в гармоничной соразмерности, будто деревья и лианы на ветру или стелющиеся по течению длинные водоросли. Просто удивительно, что подобное изящество рождено миром, идущим столь тяжкой поступью. Здесь не увидишь суетливой толкотни человеческих толп. Горожане двигались степенно; даже сопровождавшие Алият взгляды и комментарии были весьма живописны. Дело было в голосах – это они танцевали в воздухе, то выписывая сложнейшие па и пируэты, то семеня мелкой трелью, то бросаясь вперед руладой, то сплетаясь воедино с другими, да еще с игрой музыкальных инструментов, звучавших в местах праздного отдохновения.

Но отнюдь не все складывалось так чудесно. Взобравшись на холм, Алият видела кочевую стоянку невдалеке от города – сбившиеся в неряшливую массу наспех слаженные укрытия от непогоды. Зловещей толпе их обитателей со стороны города противостояла вооруженная охрана. Алият ощутила, как мороз продирает по коже. Значит, вот почему ее позвали!

На вершине холма устремлялось ввысь здание, известное под названием Халидома. Его камни выветрились до бледно-янтарного цвета. Земля не знала ничего подобного ее изящным сплетениям ветвящихся арок и сводов, винтообразно обвивающих его окон и чашеобразных карнизов. Воображение земных архитекторов никогда не обращалось в этом направлении. Когда переданные отсюда изображения достигнут Земли, тамошняя архитектура, а заодно музыка, поэзия и многое другое могут возродиться в новом качестве – если только они еще кого-нибудь интересуют.

C'caa ввело Алият внутрь Халидома, и они оказались в просторном сумрачном зале. Могущественнейшие лица Ксенокноссоса уже собрались там, выстроившись в ожидании полукругом перед подиумом. Правителей, президентов или предводителей было трое, по одному от каждого пола. Услыхав о них, Ханно предложил наречь их Триадой, но позднее жители Гестии решили, что лучше назвать их Триединством.

Алият ступила им навстречу.

…Тем же вечером она вышла на радиосвязь из своих апартаментов. На самом деле точнее всего было бы сказать, что она разбила в них лагерь: и комната и мебель были весьма неприспособлены для человека, но на худой конец годились и они. Окно было распахнуто в теплую тьму, навстречу гулкому дыханию бриза. Крохотный серпик месяца позолотил облака и зажег реку призрачными бликами. В поле мрачно полыхали костры вторгшихся сюда туземцев.

От изнеможения голос Алият казался сонным, но разум ее был ясен, как никогда.

– Мы обсуждали этот вопрос весь день, – сказала она. – Беда не так уж велика, но замешана на верованиях, традициях, предубеждениях, и все это сплетено в такой запутанный клубок личных чувств… Представьте, как кельт-язычник и правоверный мусульманин попытались бы объяснить друг другу и обосновать положение и права женщины.

– У итагенян хватило мудрости попросить мнения сторонних непредубежденных наблюдателей, – заметил Патульсий. – Многие ли из человеческих обществ решались на такое?

– Ну, тому не было прецедентов, – отозвался находившийся позади него Странник. – На Земле никто никогда не имел дела с настоящими пришельцами. Быть может, в будущем нам было бы не вредно… Продолжай, Алият.

– Это связано со способом их размножения. – Копуляция в чистой воде, которая могла дать результат лишь при отсутствии течения; требовалась определенная концентрация определенных органических веществ. В мире, где в большинстве областей влага, как правило, в избытке, это являло не больше проблем, чем для людей утрата способности синтезировать витамин С. – Вы же помните, что горожане пользуются для этого озером среди холмов за городом. – Люди окрестили его Священным озером, поскольку для этого общества любовь вроде бы являла собой религиозный ритуал. – В общем, в низинах большинство озер пересохло и уже непригодно для этой цели. Тамошние обитатели собрались и требуют права доступа к Священному озеру, пока не кончится засуха. Его уровень тоже изрядно упал, но его хватило бы на всех, если только тройки будут строго распределять очередь на его посещение, – надтреснуто рассмеялась Алият. – Каково бы пришлось на их месте нашему роду-племени! Но, разумеется, итагеняне относятся к этому не так, как мы. Ксенокноссийцев терзает мысль, что посторонние осквернят их собственное таинство, оскорбят присутствующего духа-опекуна, или бога, или как его там. Триединство велело деревенским жителям расходиться по домам и переждать скверные времена. Тем более им не следует приносить потомство до прихода дождей. Но вы же знаете, как священны Рождения Года…