Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)

Хотя паломники больше не приходят к святыне на поклон, нечто вроде благочестия нынешних людей бережет ее, и воспоминаниям нет числа. У самой двери крепко держится за гребень древний кипарис, скрюченные сучья которого воплощают некую аскетическую строгость. Дальше взор устремляется вниз по склону горы, от источенной водопадом скалы, мимо рощиц, террас, изогнутых кровель – к полной рассветного тумана долине и голубым высотам над ней. Воздух холодит ноздри. И вдруг заводит свою песнь кукушка.

Ливень отшумел. Березняк искрится каплями, блестящими шариками повисшими на листве деревьев, на перистых ветках папоротников и на мягком ковре мха. Стройные стволы – будто девушки в расписанных солнечными узорами сорочках. А чуть дальше, впереди, березняк сменяется окруженным камышами озерком; вспугнутый олень грациозно несется прочь. Даже ветер пахнет травами и листвой.

Ко всему этому – и к вещам, и к знакомым местам в будущем можно вернуться; но то будет лишь иллюзия, призрачная пляска электронов, фотонов и нейтронов. Здесь же все это ощутимо-реально. Эта фотография на стене была давным-давно приобретена в ларьке у реки, в те времена, когда люди еще пользовались фотоаппаратами. Стол не уступит ей возрастом – время оставило на его деревянной поверхности свой след в виде царапин и выщербин; в двух местах обугленные пятна, оставленные зажженными сигарами. Вся мебель уютна, словно старая изношенная одежда. Книга радует руки своей тяжестью; пожелтевшие страницы похрустывают под пальцами; на титульном листе надпись, чернила поблекли, но имя не стерлось из памяти.

Кладбищ больше нет. Смерть стала слишком редкой, земля – чересчур ценной. Правда, списки изредка случающихся несчастий ведутся все равно. Остается лишь догадываться, где искать могилы – в городе ли, ставшем совсем чужим, в остатках ли сельской местности, где травы и полевые цветы отвоевали бывшие пашни – постоять немного, чувствуя себя не совсем одинокой, а потом тихо-тихо проронить: «До свиданья, и спасибо за все».

12

Ветер, подгонявший «Пифеос» вперед, был рожден огнем. За кормой убывало Солнце, сперва мало-помалу, из-за низкого ускорения, но теперь, когда корабль добрался до Юпитера, оно успело стать всего лишь ярчайшей из бесчисленных звезд.

Звезды наполняли всеохватную ночь ярким, ровным сиянием – белые, серебристо-голубоватые, янтарно-желтые, рубиново-красные. Млечный Путь пересекал небосвод, будто осыпанная светящимся инеем река. Туманности полыхали; где-то в их недрах рождались и умирали светила. На юге сияли Магеллановы Облака. Изящная спираль далекой галактики, сестра Млечного Пути, так и манила к себе.

Ханно и Свобода стояли на капитанском мостике, глядя в это необычайное ясное небо, какого на Земле даже не может быть.

Они часто здесь бывали.

– О чем ты думаешь? – наконец спросил он.

– О неизбежном, – негромко ответила она.

– О чем?!

– О предстоящем нам маневре. Ну да, он не является абсолютно необратимым. Мы по-прежнему можем повернуть, у нас изрядный запас времени для этого, разве нет? Но то, что должно скоро произойти, это вроде… Ну, не знаю. Не рождение, не женитьба и не смерть, но нечто не менее странное.

– По-моему, я понимаю, о чем ты, – кивнул Ханно. – А ведь я неисправимый прагматик. Странник наверняка тебя поймет. Он мне говорил, что они с Коринной запланировали церемонию. Наверно, нам всем следует присутствовать на ней.

– Ритуал перехода, – с улыбкой пробормотала она. – Я должна была понять, что Странник понял бы мои чувства. Надеюсь, он может отвести мне в церемонии какую-нибудь роль.

Ханно пристально взглянул на нее. Они все разбились на пары, неформально, по более-менее молчаливому взаимному согласию – он со Свободой, Странник с Макендел, Патульсий с Алият, Ду Шань и Юкико возобновили свой союз. Не то чтобы им не приходилось никогда меняться партнерами. Такая смена спутника от случая к случаю во время их долгого маскарада была просто неизбежна. Но с той поры они чаще бывали порознь, чем вместе. Насколько они осмелятся пускаться в путешествии на эмоциональный риск? Пятнадцать лет в пути, и Бог ведает, что ждет в конце…

Порознь, вместе ли, но совместные столетия выработали у этой пары изрядное взаимопонимание. Свобода ухватила Ханно за руку.

– Не волнуйся, – сказала она на американском английском, ставшем для них самым любимым из мертвых языков. – У меня на уме только… только торжественность события. Нам нужно что-то такое, чтобы подняться над собой. Нельзя нести свое ничтожество к звездам.

– И все-таки понесем, – отозвался он. – Тут уж ничего не поделаешь. Как можно ухитриться не быть самими собой?

13

Когда «Пифеос» огибал Юпитер, силовые поля ограждали его от корпускулярного излучения. Планета наложила на корабль свою могучую гравитационную длань и вышвырнула его из плоскости эклиптики к северу, в направлении Пегаса. А на борту рокотал барабан, топали ноги, песнопение призывало духов.

Когда Юпитер остался на безопасном удалении за кормой, роботы вышли наружу. Летая вокруг корпуса, они развернули тонкие проволочные тенета звездного ковша и камеры сгорания. К тому моменту тихоходный ускоритель под факельным двигателем успел придать кораблю значительную скорость, и взаимодействие с межзвездным веществом стало ощутимо. По земным стандартам, здесь царил глубокий вакуум – в среднем один атом на кубический сантиметр; практически только водород. И все-таки направленный по ходу движения широкий раструб сумеет собрать немало вещества. Когда роботы вернулись внутрь, «Пифеос» напоминал тупую торпеду, запутавшуюся в сетях рыболова-великана.

Члены экипажа направили на Землю последний лазерный луч, произнесли свои маленькие речи, приняли традиционные добрые пожелания. Окружающие их ионы и энергетические поля сделают электромагнитную связь невозможной. Модулированный поток нейтрино легко прошьет их, на «Пифеосе» имеется аппаратура для их приема, но пучок, который он в состоянии послать, рассеется чересчур быстро. Огромное оборудование, необходимое для пересылки разборчивых сообщений на сотни и тысячи световых лет, закреплено на месте и сфокусировано на дальних целях, которые могут вдруг отозваться.

И теперь, в сети и на тысячи километров за ее пределами, проснулись силовые поля, и пространство обратилось в плодородную ниву. Их силы сплетались в сложнейшие, филигранно-точные, непрерывно меняющиеся могучие формы, управляемые компьютерами на основе получаемой датчиками информации. Корабль зажег новые лазерные лучи, и те, как клинки, отсекли электроны от ядер. Поля захватили плазму и швырнули ее далеко назад, подальше от корпуса; ее столкновение с металлом породило бы убийственное рентгеновское излучение. Газ устремился в камеру сгорания, являвшую собой магнитогидродинамическую воронку, где он закружился вихрем.

Еще один нематериальный двигатель освободил немного антивещества, удерживая его в подвешенном состоянии, ионизировал его и погнал его в водоворот, навстречу межзвездному газу. Частицы встретились, аннигилировали, обратившись в чистую энергию – Предельное преобразование, порождающее девять на десять в двадцатой эрг на грамм. Ее ярость разожгла реакцию слияния среди уцелевших протонов, поддерживая ее и не давая затухнуть. Позади огражденной мощной защитой кормы «Пифеоса» вспыхнуло крохотное солнце.

Питаемые им поля швырнули плазму назад, и сила реакции помчала корабль вперед. Ускорение сравнялось с ускорением свободного падения на Земле – девятьсот восемьдесят сантиметров в секунду за секунду; находившиеся на борту снова ощутили нормальный вес.

При таком темпе прироста скорости путешественники менее чем за год одолеют расстояние в половину светового года, а их скорость приблизится к скорости света.

14

Ни одно существо из плоти и крови не могло бы управлять кораблем. Он справлялся с этим сам, являясь комплексом систем, не уступающим сложностью живому организму, поддерживающему движение и существование вовне и условия для жизни – внутри. Люди превратились в пассажиров, старательно занимавших свое время кто как умел.

Жилые отсеки были строго функциональны – восемь отдельных кают, гимнастический зал, мастерская, камбуз, трапезная, кают-компания и еще кое-какие помещения, вроде ванных и палаты сновидений. Те, кто обладал хоть какими-то дарованиями по части художественных ремесел, нашли себе и занятие, и развлечение сразу – в том, чтобы сделать помещения более уютными. Юкико предложила начать с кают-компании.

– Ведь там мы чаще всего будем бывать вместе, и не только ради отдыха или компании, но и в час беды, решения или благоговения.

– Это наша рыночная площадь, – кивнул Ханно. – А площади начинались с храмов.

– Что ж, – предупредил Ду Шань, – надо все хорошенько продумать и устроить так, чтобы украшения не мешали.

Однажды вечером все трое остались в кают-компании одни. Корабль поддерживал извечный земной цикл смены дня и ночи – часов, под мерный такт которых возникала и развивалась жизнь. Прибыв на планету назначения, люди постепенно подстроятся под новый ритм. Обед уже прошел, и остальные разошлись – кто отдыхать, кто развлекаться; и так уж получилось, что больше никого здесь не осталось. В коридоре полусвет постепенно сгущался до сумрака. Скоро его будут освещать лишь разделенные большими расстояниями дежурные светильники.

Ду Шань прикрепил ящичек к собственноручно выкованным стенным консолям в виде виноградных лоз.

– А я думал, ты сперва украсишь его резьбой, – заметил Ханно.

– Я хочу побыстрее заполнить его землей и начать выращивать цветы, – пояснил Ду Шань. – А уж после сделаю декоративные накладки и прикреплю к нему.

Юкико одарила его улыбкой.

– Конечно, тебе без цветов не обойтись, – согласилась она. – Ведь это живые творения.

Под ее руками на стене появлялась роспись – холмы, деревенька, бамбуковая рощица, а на переднем плане цветущая вишневая ветвь.

– Я вырежу накладки в виде звериных фигурок. – Ду Шань вздохнул. – Ах, если бы нам можно было держать на борту животных!

Коды их ДНК хранились в базе данных. Когда-нибудь, если все пойдет хорошо, последует синтез, выращивание в специальных резервуарах – и животные выйдут на свободу.

– Да, мне не хватает моих корабельных котов, – признался Ханно. – Но моряк привыкает обходиться без многого. Зато когда сходишь на берег, это только усиливает радость возвращения. – Его пальцы проворно и ловко вязали веревочные кружева; их можно кое-где развесить по стенам. Финикийский узор не будет противоречить азиатским мотивам. – А получается очень мило.

Юкико поклонилась в его сторону:

– Благодарю. Боюсь, это лишь бледная копия картины, виденной мной в здании, разрушенном много веков назад. – Прежде чем начали записывать все подряд; нынешние изображения можно воспринимать всеми органами чувств сразу.

– Тебе следовало сделать это на Земле.

– Никто не проявлял к этому интереса.

– А может, ты просто упала духом? Ничего страшного. Я передам ее с нашей планеты по лучу. Она ничуть не уступает значением любой нашей тамошней находке.

К тому моменту картина давно прекратит свое физическое существование, уйдя в банк данных; материалы пойдут в нанотехнические процессоры и будут преобразованы в нечто иное, чтобы обеспечить очередную задумку.

Алият настаивала, что вся эта идея глупа с самого начала. Да кто же захочет пятнадцать лет пялиться на неизменную картину? Какой смысл создавать ее, чтобы потом уничтожать и заменять новой, когда проекционные панели могут в мгновение ока воссоздать любое из тысяч электронных подобий?

– Теперь, я думаю, наши друзья согласятся, что этим стоило заняться, – добавил Ханно.

– Они милостиво позволили мне занять свой досуг, – отозвалась Юкико.

– Нет, я имел в виду, что они не останутся равнодушны.

Это не просто заполнение досуга. Мы могли бы изобрести массу развлечений, и, несомненно, так и поступим. Если потребуется, можем просто ждать. Годы летят быстро, когда за плечами уже века и тысячелетия.

– Если нет ярких событий, – подсказал Ду Шань.

– Верно, – кивнул Ханно. – Я не претендую на понимание того, что физики подразумевают под временем, но для человека это отнюдь не столько-то мерных единиц; время – это события, это опыт. Человек, умерший молодым, но успевший до предела заполнить жизнь событиями, жил дольше, чем старик, до седин просидевший в унылой пассивности.

– Наверно, старик искал свой путь к мудрости, – вклинилась Юкико и опустила кисть. В голосе ее зазвучало огорчение. – Лично я никогда не могла этого добиться. Годы покоя рано или поздно неизбежно становились мне в тягость. Это расплата за вечную молодость. Тело не ослабляет хватки, с которой вцепилось в душу.

– Умирать нам предназначено самой природой, чтобы очистить дорогу будущим поколениям, оставляя им то, чего мы достигли, – тяжеловесно проронил Ду Шань. – И та же природа породила наше бессмертное племя. Может, мы чудовища, уроды? Сегодня нас любят все. Но должно ли так быть? Не заплатит ли человечество, в конце концов, своей душой?

– Не знаю, – не оставляя плетения, отозвался Ханно. – Не знаю даже, не лишен ли смысла твой вопрос. Мы уникальны, мы Реликты. Мы рождены для старости и смерти. Мы росли, ожидая их для себя. Затем переживали их снова и снова, без конца, с каждым из любимых нами – пока не встретили друг друга. Но и на этом список утрат не завершился. Мы сформированы примитивным миром. Поглядите-ка, чем мы тут заняты. Быть может, потому-то мы и отправились к звездам. Старейшие из живущих – мы, быть может, еще и последние из детей.

15

В каюте места хватало только-только на гардероб, преобразующийся в письменный стол с терминалом, одно сиденье и койку. Патульсий развесил по стенам репродукции с картин, изображавших городские сценки, каких в действительности уже не увидишь. Из динамика приглушенно звучал джаз начала двадцатого столетия – это был единственный род музыки, на котором они с Алият сошлись. Более поздние стили казались ей чересчур абстрактными, а старинные мотивы Ближнего Востока будили дурные воспоминания.

Они лежали бок о бок, ощущая взаимное тепло и легкий аромат пота. Но его страсть всегда угасала довольно быстро. После того он любил понежиться, предаваясь грезам или болтая, после чего погружался в сон или отправлялся освежиться.

Но вот Алият зашевелилась, лягнула воздух, села, обняв колени, и зевнула.

– Интересно, что нынче творится дома?

– Насколько я понимаю, слово «нынче» почти ничего не значит для нас… нынче, – лениво ворочая языком, ответил он. – И чем быстрей и дальше мы улетаем, тем меньше и меньше оно значит.

– Ах, оставь! Почему они не поддерживают с нами связь?

– Сама знаешь. Наш двигатель экранирует их передачи. Она посмотрела на Патульсия – он лежал, закинув руки за голову и устремив взгляд в потолок.

– Ну да, но есть еще эти… как их… нейтрино!

– Эта аппаратура занята.

– Да, – с горечью отозвалась она. – Мы не стоим того, чтобы строить новую. А вот направить на какую-нибудь звезду в миллионе световых лет…

– Ну, не настолько далеко, – улыбнулся он. – Хотя действительно, расстояние довольно устрашающее.

– Плевать! Я в том смысле, что в результате они получат какую-нибудь чушь, которую ввек не разберут. У них ведь и мысли не было, что она предназначена для нас, так ведь?

– И да и нет. Довольно разумно допустить, что сообщения направлены «всем, кого заинтересуют». Всем, кто слушает. Но с какой стати мы решили, что авторы посланий должны мыслить похоже на нас, чтобы мы легко могли расшифровать их коды? Кроме того, они почти наверняка роботы. Весьма возможно, что обнаруженные нами сигналы – маяки, которые призваны лишь приманить туда новых роботов вроде тех, что выслали мы.

– Неужто там никого-никого живого? – поежилась она.

– Сомнительно. Ты разве забыла? Это ведь странные точки Галактики. Черные дыры, сгущающиеся туманности, свободные матрицы – так это называется, что ли? Признаться, современная космология меня тоже ставит в тупик. Словом, условия в тех местах опасные, где-то даже смертельные. В то же время каждый из объектов уникален. Нет никаких сомнений, что все звездоплавающие цивилизации вышлют роботов для их исследования. Вероятно, там-то посланцы всех цивилизаций и встретятся. Следовательно, будет разумно, если оказавшиеся там начнут передавать сообщения, в надежде, что на них откликнется кто-то новенький. Так что в тех местах вероятность встретить следы разума наиболее высока, и лучше всего сфокусировать аппаратуру именно на них.

– Да знаю я, знаю! – вспылила Алият.

– Что же до того, почему мы не принимаем ничего внятного от выславших роботов цивилизаций…

– Да оставь ты! Я хотела получить глоток свежего воздуха, а не лекцию!

Патульсий обернулся к ней. Его одутловатое лицо даже осунулось.

– Прости, моя дорогая. Просто предмет увлек меня.

– И меня бы увлек, не слышь я это в сотый раз. Ты раз за разом твердишь одно и то же. Хоть бы словцо свеженькое услышать!

– И от кого-нибудь свеженького. Правильно? – печально спросил он. – Я тебе наскучил, не так ли? Алият прикусила губу.

– Я просто немного не в себе.

Он не стал напоминать, что она уклонилась от ответа, но голос его зазвучал более резко:

– Ты же знала, что покидаешь круговорот светской жизни.

Она резко кивнула и отрывисто бросила:

– Разумеется. Неужто ты вообразил, будто я не научилась ожиданию еще в Пальмире? Но я вовсе не обязана им наслаждаться. – Спустив ноги с кровати, она встала и взяла висевшую на крючке сорочку. – Что-то не хочется спать. Схожу в камеру снов, расслаблюсь.

Подразумевалось, что он не доставил ей удовлетворения, хоть она и притворялась.

– Ты ходишь туда слишком часто, – садясь, бессильно запротестовал Патульсий.

– Это мое личное дело. – Она натянула сорочку, встретилась с ним глазами и тут же отвела взгляд. – Извини, Гней. Я вела себя как последняя сука. Пожелай мне более доброго настроения завтра, а?

Она наклонилась, потрепав его по заросшей густыми волосами груди и вышла – босиком, как и пришла. Палуба была покрыта мягким, упругим ковром, чем-то напоминавшим траву.

Тускло освещенный в этот час коридор зиял пустотой. Из вентиляционных отверстий доносились ласковые дуновения и шелест. Завернув за угол, она застыла. Странник тоже.

– А, привет! – на американском английском сказала Алият. – Давненько я тебя не видала. – Она улыбнулась. – И куда же ты направляешься?

16

Чем ближе подбирался «Пифеос» к скорости света, тем более чуждой становилась для него окружающая Вселенная. Больше никто и никогда не разглядывал экраны внешнего обзора. Внутренность корабля будто обратилась в пещерный город – ряд ярко освещенных теплых убежищ. Спастись от ощущения скученности можно было лишь в деле, какое каждый себе находил: в спорте, играх, ремеслах, чтении, музыке, зрелищах, традиционных развлечениях; в псевдожизнях всякого рода, которыми компьютер снабжал каждого, кто к нему подключался.

Назвать условия жизни плохими нельзя было даже с большой натяжкой. Большинство людей на протяжении всей истории человечества сочли бы их просто райскими. И все же, как Ханно однажды заметил, бессмертному год может показаться не дольше месяца. Но это верно – или почти верно – лишь для Реликтов. В самом деле, разве кто-нибудь из современных людей жил достаточно долго? Разве они познали, как выстоять в несладкие времена, особенно во времена, несладкие для души? Не это ли подсознательное сомнение и было сокровенной причиной того, что никто не решился на подобное странствие?

Неудивительно, что любое разнообразие лишь приветствовалось.

Финиция – название предложил Ханно – отнюдь не была точной копией Земли. Роботы-исследователи докладывали об огромном числе схожих черт: почти одинаковые светила, орбиты, массы, химический состав, скорость вращения, спутники – бесчисленное множество факторов, без которых не могла бы зародиться жизнь, подобная земной. Такие планеты действительно можно перечесть по пальцам (правда, в масштабах Галактики для этого потребовались бы сотни рук). И все-таки полного сходства не было ни в чем, а многие черты – пожалуй, даже большинство – были крайне далеки. Отсутствие разумной жизни – лишь наиболее очевидная разница и, пожалуй, наименее важная.

Далее, Финиция была куда менее изучена, чем планета, первоначально намеченная Ханно. Она находилась в ста пятидесяти пяти световых годах от Земли, у края сферы связи. До сих пор туда добрался лишь один посланец, и когда «Пифеос» отправлялся, были приняты данные, собранные за добрую дюжину лет. Финиция была целым миром, не менее разнообразным и загадочным, чем Земля в доисторические времена.

Роботы продолжали исследования. В пути «Пифеос» был не в состоянии принять их сообщения, но, прибыв на место, примет все накопленные сведения. Несомненно, там ждут потрясающие открытия. Наверное, путешественникам придется не меньше года кружиться по орбите, усваивая сведения о планете, прежде чем они впервые спустятся на шлюпке на ее поверхность.

Но почему бы пока не попрактиковаться? Элементарная осмотрительность требует предварительного ознакомления с материалом, пусть и фрагментарным, и зачастую ошибочным. Лучше заранее обрести опыт, хотя бы иллюзорный.

Органы чувств больше не воспринимали гимнастического зала. Над головой раскинулось девственно-голубое небо, и лишь несколько облачков плыли в вышине, как посланцы от проступающих на горизонте заснеженных вершин. Под ногами зеленели стебли, смутно напоминающие траву; ветер качал деревья, донося запахи их смолы и солнца; в воздухе хлопали крылья, а вдали быстро и грациозно скакало стадо каких-то зверей. Страннику вспомнился былой Джексон Хоул; сердце его болезненно сжалось.

Совладав с собой, он наклонился поднять камень из лепетавшего у ног ручья. Камень поблескивал, как кварц, приятно оттягивая и холодя руку. Мелькнула мысль, что надо бы подновить свои познания в геологии.

– Нарубите леса, – приказал роботам Ду Шань, указывая в сторону деревьев. – Вон там. Поглядим, сумеете ли вы сделать доски.

– Есть, – отозвался бригадир и повел свою команду, вооруженную проекторами энергии, жидкими реагентами и нормальными металлическими инструментами.

Странник резко обернулся к спутнику. Вес индукционного шлема напомнил ему, что дело происходит не в камере снов. Здесь он тренировал весь организм, хотя места, где он стоит, никогда не существовало. Ничего, он верил, что подобное местечко непременно отыщется в новом мире.

– Что ты затеял? – настоятельно спросил он.

– Как только мы решим осесть на месте, нам понадобится строительный лес, – пояснил Ду Шань. – Не хочешь же ты зависеть от несчастных синтезаторов? Разве не для этого мы покинули Землю? – Он улыбнулся, прищурившись от ослепительного света, раздул ноздри и глубоко вздохнул. – Да, мне здесь нравится!

– Но нельзя же возделывать подобный край! – выкрикнул Странник.

– Почему это? – воззрился на него Ду Шань.

– Будет масса других. А тут это было бы… неправильно.

– И какую же часть планеты ты хочешь на веки вечные удержать для своих личных охотничьих угодий? – нахмурился Ду Шань.

Эта мысль потрясла Странника. Неужели, спросил он себя, мы пронесли вражду наших праотцев сквозь все эти столетия, а теперь еще и через световые годы?

17

Нанопроцессоры берут любое вещество и преображают его атом за атомом в нечто иное, как прикажет программа. Они поставляют воздух, воду и пищу. Они могут произвести готовую, замечательную трапезу, и зачастую – по индивидуальным заказам. Однако, как правило, Макендел брала у них лишь основные ингредиенты и готовила обед на всех; кроме напитков, конечно. Она всегда была стряпухой от Бога, наслаждалась этим занятием и воспринимала его как некое служение, вносившее смысл в ее существование. И она ничуть не задавалась: машинам не хватает выдумки и индивидуальности, а этому архаичному экипажу они необходимы.

И уж тем более по праздникам. В корабельный календарь внесли множество пиршеств, святых дней и национальных торжеств, по большей части позабытых на Земле, а также личных юбилеев и особых дат путешествия. Сюда же входили и годовщины со дня старта – естественно, по бортовому времени. И чем быстрее летел «Пифеос», тем короче становился этот промежуток времени по отношению к потоку времени Вселенной.

– Это смахивает на попойку, – заметила Юкико во время третьей такой годовщины.

Отобедав, все перешли из трапезной в просторную кают-компанию. Симуляционные панели были подняты, укрыв настенную роспись, но ландшафтов родины им не показывали; очень скоро обнаружилось, что подобные сцены быстро заставляют празднующих протрезветь. В сине-фиолетовом сумраке кружили, сплетаясь, вспыхивая и рассыпаясь искрами, цветовые узоры. И все-таки Ханно и Патульсий сидели с бокалами в руках, предаваясь воспоминаниям о двадцатом веке – о двух отдельных двадцатых веках, какими их узнал каждый из мужчин. Странник и Свобода возродили вальс, кружа в обнимку по кают-компании, поглощенные волнами музыки Штрауса, звучащей в наушниках лишь для них двоих, и друг другом, будто окружающего мира и не существовало. Ду Шань и Алият, хлопая в ладоши и гикая, плясали под какую-то более оживленную мелодию.

Преклонив колени, как заведено с давних времен, Юкико отхлебнула чуточку саке, единственного алкогольного напитка, который себе позволяла.

– Приятно взирать на радость, – улыбнулась она.

– Да, я чуяла сгущающееся напряжение, – отозвалась Макендел. – Нельзя сказать, чтоб оно уже совсем рассеялось.

– …бедолага Сэм Джианотти, он так старался вдолбить в мою башку хоть чуток современной физики, – не очень внятно вещал Ханно. – Черт, я и так-то едва-едва разобрался с классической. В общем, в конце концов я сложил песню, вот оно как…

От пота туника Ду Шаня потемнела под мышками, а обнаженные плечи и спина Алият маслянисто заблестели.

– Ты бы пошла, присоединилась к веселью, – обратилась Макендел к Юкико.

 
Абсолютная черная штука,
 

не в лад запел Ханно, —

 
Непрерывно должна излучать.
Только Планк доказал по науке:
С непрерывностью надо кончать!
 

 
Верните, ах, верните
Былую непрерывность!
Для мира воскресите
Максвеллову наивность!..
 

Юкико улыбнулась:

– Я и так наслаждаюсь. А вот ты почему не идешь? Ты никогда не была пассивной, как я.

– Не води меня за нос! На свой особый лад ты не менее активна, ты человек действия, каких редко встретишь.

 
И де Бройль, помудривши изрядно,
В кавардак свою лепту вложил:
К делу лихо приплел вероятность
И по волнам, частицы пустил
Верните, ах, верните…
 

Алият и Ду Шань расхохотались в лицо друг другу. Странник и Свобода кружили, будто во сне.

Гейзенберг поспешил на подмогу,

Но, слегка заплутав по пути,

Все запутал в конечном итоге.

Ах, прощай, однозначность, прости!

Верните, ах, верните…

Алият оставила своего партнера, подошла к женщинам и поманила Юкико. Макендел отошла в сторонку. Оставшись вдвоем, сирийка и японка принялись шушукаться.

 
Поль Дирак, как фигляр на арене,
Колдовал в электронном нутре.
И теперь, по его озаренью,
Вся Вселенная – в черной дыре!
Верните, ах, верните…
 

Алият вернулась к Ду Шаню, и они рука об руку покинули комнату.

– Она спрашивала, не против ли ты, не так ли? – поинтересовалась Макендел.

Юкико кивнула:

– Я не против. Действительно, не против. Она наверняка помнит об этом. Но была настолько любезна, что спросила.

– Такова и его природа, не правда ли? – вздохнула Макендел. – Я вот гадала – это камешек и в мой огород – не обижайся, пожалуйста, но я ломала голову, по-настоящему ли ты его любишь?

– Что есть любовь? У моего народа, у большинства народов, в расчет шло лишь взаимное уважение. Как правило, чувство вырастает из уважения.

– Ага.

Взгляд Макендел был по-прежнему прикован к кружащейся паре.

– Тебя что-то терзает, Коринна? – поморщилась Юкико.

– Нет-нет! Между этими двумя ничего не будет. Хотя, как ты сказала, если б что-то и было – это не играет никакой роли, ведь так? – Макендел с усилием рассмеялась. – Джонни – джентльмен. Он пригласит меня на следующий танец. Я могу и подождать.

 
Верните, ах, верните
Былую непрерывность!..
 

18

Все более и более странным становился окружающий корабль космос. Аберрация света заставила звезды расползтись по сторонам; влияние эффекта Доплера заставляло те, что были впереди, все больше синеть, а те, что позади, – краснеть, и вот уж длины их волн покинули диапазон видимого света: перед носом корабля и за его кормой зияли черные провалы, окруженные цветной каймой. Масса собираемых ковшом атомов возрастала вместе со скоростью; расстояния сокращались, будто пространство сжималось от напора; время текло все быстрей, все меньше его проходило от одного биения атомного пульса до другого. «Пифеос» никогда не достигнет скорости света, но чем ближе он подбирался к этому порогу, тем более чуждо становилось ему все вокруг.

Единственная из восьмерых, Юкико пыталась причаститься к космосу. Расположившись на капитанском мостике, не имеющем иного применения почти до конца путешествия, она просила включить экраны наружного обзора. Окружающее ее звенящей тишиной пространство было полно бескрайнего, жутковатого великолепия – чернота, огненные кольца, сияющие потоки. Прежде чем дух достигнет таинств Вселенной, их еле дует постигнуть разумом. Юкико изучала тензорные уравнения, как некогда изучала сутры, медитировала над научными парадоксами и наконец, начав ощущать единство со всем сущим, нашла в том покой.

Однако уйти в него целиком она себе не позволяла. Будь она даже способна на это, такое поведение было бы равноценно решению покинуть друзей и пренебречь долгом. Она надеялась, что как только сама достигнет высот понимания, могла бы помочь Ду Шаню и другим, если они того пожелают. Не в роли бодхисатвы, нет-нет, и не в качестве гуру, а лишь как друг обладающий сокровищем, которым хочется поделиться. Это могло бы так помочь им в грядущие века!

Ведь им потребуется вся сила, какой они обладают. Трудности и опасности не в счет, а зачастую доставляют даже радость как дар от реальности, ускользнувшей от них на Земле, подобно песку меж пальцев. Но вот одиночество… Триста лет от вопроса до ответа. А насколько дальше уйдет Земля за триста лет?

Никогда доселе восемь бессмертных так долго не были изолированы от всех; и это еще далеко не конец. О, эта изоляция немногим хуже той, в которую они попали дома. (А если прибудут корабли с поселенцами, когда окажется, что Финиция пригодна для обитания – если окажется, что так, и если поселенцы прибудут, – много ли у вновь прибывших окажется общего с Реликтами?) Тем не менее эта изоляция сказалась на них сильнее, чем можно было предвидеть. Предоставленные сами себе, они открыли друг в друге гораздо меньше, чем надеялись.