355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пол Уильям Андерсон » Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет » Текст книги (страница 16)
Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 15:34

Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"


Автор книги: Пол Уильям Андерсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

Все кончилось. Люди отбормотали что положено и вернулись к своим делам. Знахарь остался – он еще должен засыпать могилу. Сквозь его неумолчные бормочущие причитания Ли слышала, как комья земли колотят по крышке гроба.

Послушники на время вернулись к своим родителям. Ли и Ду Шань ступили в опустевший дом. Уходя, он оставил дверь открытой нараспашку, чтобы впустить в комнату свет. Тлеющие в очаге угли немного согревали воздух. Ду Шань отряхнул куртку и с громким вздохом швырнул ее на кровать.

– Ну, с этим покончено. – Не дождавшись ответа, он снова подал голос: – Бедная малютка. Ничего, бывает.

Может, в следующий раз больше повезет, а? Глядишь, и сын родится.

– Здесь следующего раза не будет, – напряженно отозвалась Ли.

– Что?!

Волоча ноги, он подошел к ней. Руки его безвольно болтались. Она смело встретила его взгляд.

– Я ухожу. Ты должен идти со мной.

– Ты что, рехнулась? – Его обычно невозмутимые черты исказил страх. – Какой демон в тебя вселился?

– Не демон, а решимость, копившаяся месяцами. Я окончательно поняла, что такая жизнь нам просто не подходит.

– Но она мирная, счастливая!..

– Ты считаешь ее такой, потому что увяз в ней. Я же вижу в ней лишь застой и убогость. – Она произнесла суровые слова спокойно, с едва уловимой печалью. – Поначалу мне казалось, что странствиям пришел конец, что я нашла священный приют. Ду Шань, – она не назовет его ласковым прозвищем, пока не склонит на свою сторону, если такое возможно, – я постигла то, что тебе следовало заметить столетия назад. На земле нет священного приюта ни для кого и нигде.

От изумления он забыл о гневе.

– Ты хочешь вернуться к своим дворцам и обезьяньим ужимкам при дворе, да?

– Нет. Это тоже западня. Я жажду свободы… я хочу быть, хочу достичь того, на что я способна! На что способны мы.

– Но я нужен здесь!..

Прежде всего подавить в себе презрение. Выказав презрение к этим людям, ведущим полуживотное существование, она лишится Ду Шаня. По правде говоря, любовь Ду Шаня к этим людям, его сочувствие им, забота о них поднимают его над ней. Далее, надо собрать в кулак всю свою волю: если она сдастся, если подчинится, то мало-помалу тоже станет одной из горянок. Возможно, это приблизит ее к самоотвержению, к освобождению от Колеса бытия; но при этом она лишится возможности достичь высот, какие сулит жизнь. Что она до сих пор видела в жизни, кроме жестокости?

– Почти так же они жили и до тебя, – произнесла она. – Так же будут жить и после тебя. Но, с тобой или без тебя, такая жизнь не вечна. Народ хань продвигается на запад. Я своими глазами видела, как они вырубают леса и распахивают землю. Рано или поздно они покорят и этот край.

Ду Шань пришел в замешательство.

– Куда же нам податься? Ты что, пойдешь попрошайничать?

– Если понадобится, пойду, но не надолго. Ду Шань, пойми: за этим горизонтом раскинулся целый мир!

– Мы же ничего не знаем о нем.

– Я знаю кое-что. – Сквозь лед ее решимости сверкнуло пламя. – К берегам Китая пристают иноземные корабли. Варвары наступают. До меня доходили слухи о серьезных беспорядках на юге, по ту сторону гор.

– Но ты говорила, что империю запрещено покидать…

– А нам-то что за дело? Разве поставишь стража на каждую тропу, какую мы отыщем в горах? Говорю тебе, если мы не сумеем ухватить ни одну из возможностей, манящих отовсюду, то не заслуживаем нашей долгой жизни.

– Если мы прославимся… Заметят, что мы не стареем…

– С этим мы как-нибудь справимся. Ветер перемен гуляет, не зная границ. Империя больше не может отгораживаться от мира, как и эта деревня. Мы найдем возможности добиться своего. Например, просто вложим деньги на длительный срок. Посмотрим. Мне пришлось тяжелей, чем тебе. Однако я усвоила, как много в хаосе укромных местечек. Да, мы можем не выдержать испытаний, можем бесследно исчезнуть, зато до того будем жить полной жизнью!

Ду Шань оцепенел. Ли понимала, что ей понадобится не один месяц, прежде чем удастся убедить его – если вообще удастся. Ничего, она может положиться на выработанное веками терпение, было бы ради чего терпеть и трудиться.

Тучи разошлись, в просвет выглянуло солнце, и струи дождя в дверном проеме засверкали, как летящие стрелы.

5

И опять пришла весна, только на этот раз ласковая, ошеломляюще-яркая, полная пахучей зелени и пения вернувшихся птиц. Щедро напитанная таянием снегов речушка вздулась, забурлила белой пеной на склонах, зажурчала в долине, прорезая себе путь сквозь бамбуковые рощи, чтобы в конце концов слиться с большой рекой и окончить свой путь в море.

Вдоль речки по дороге шагали мужчина и женщина в одеждах путников, с посохами в руках. У мужчины за плечами висела котомка с необходимым скарбом, а у женщины – запеленутый мальчонка, который весело лопотал, озираясь по сторонам на окружающие, его чудеса.

А позади, у околицы, утирали слезы вышедшие проводить их люди.

Глава 11
КОТЕНОК И КАРДИНАЛ

Арман Жан дю Плесси де Ришелье, кардинал Церкви, первый министр его христианнейшего величества Людовика XIII – король даровал первому министру еще и герцогский титул, – удостоил посетителя долгим внимательным взглядом. В элегантных, голубых с золотом покоях этот человек выглядел совершенно неуместно. Для простолюдина он был одет неплохо и все-таки оставался именно тем, кем представился, – морским бродягой. Среднего роста, по-юношески гибкий, задубелое ястребиное лицо без морщин; но что-то в нем – быть может, внимательный, но твердый ответный взгляд, – выдавало опытность, какую можно приобрести лишь в многолетних странствиях по свету, по самым дальним его уголкам.

Окна были широко распахнуты навстречу летним ароматам полей и лесов графства Пуату. Под стенами родового замка, недавно перестроенного в современный дворец, бормотала речка Мабль. Солнечные блики, отразившись от воды, плясали среди украшающих потолок херувимов и героев древности. На паркете, неподалеку от похожего на трон кресла кардинала, резвился котенок, играя с собственной тенью.

Тонкие пальцы Ришелье поглаживали пергамент, расстеленный на коленях. По сравнению с серо-коричневым от древности документом кардинальская мантия казалась кроваво-красной. Для этой встречи он надел полное церковное облачение, будто защищаясь от злого духа. Но когда он заговорил, голос его сохранял неизменное ледяное спокойствие.

– Если это не подделка, сегодня мне предстоит самая необычная аудиенция из всех, на какие я когда-либо давал согласие…

Жак Лейси поклонился сноровистее, чем можно было ожидать.

– Благодарю ваше высокопреосвященство за согласие и заверяю, что документ подлинный.

Речь посетителя отличалась от говора этих мест, да и от любого наречия Франции. Возможно ли, что в ней до сих пор сказывается отзвук Ирландии, а то и каких-то еще более дальних стран? Видно, что он, если и не получил формального образования, то изрядно начитан. Спрашивается: где мореход, скитающийся между Старым и Новым Светом, взял время на чтение?

– Поблагодарите епископа, который сумел убедить меня, – сухо произнес Ришелье.

– А еще раньше, ваше высокопреосвященство, священник из прихода святого Феликса сумел убедить епископа.

– Вы воистину смелый человек, капитан Лейси. Поберегитесь. Это дело представляется достаточно опасным.

– Нижайше прошу ваше высокопреосвященство простить меня.

Тон ответа не был ни дерзким, ни вызывающим – но и не покаянным.

– Хорошо, не будем отклоняться от обсуждения по существу. – Даже здесь, вдали от Парижа, следовало беречь каждый час, тем более что, вполне возможно, таких часов осталось не слишком много. И все же кардинал раздумывал добрую минуту, теребя бородку, заостряющую его худощавое лицо до клинообразности, прежде чем приказать: – Опишите детально, что именно вы рассказали священнику и какие действия он затем предпринял.

Лейси хорошо владел собой, однако не сдержал удивления:

– Вашему высокопреосвященству все известно и без меня.

– Я хочу сравнить ваше изложение с тем, что слышал ранее, – сказал Ришелье со вздохом. – И можете не прибегать к титулованию. Мы здесь наедине.

– Благодарю вас, ваше… Хорошо, как вам угодно. – Моряк перевел дух. – Я встретился с ним в его церкви в Сен-Назере немедленно после того, как узнал, что… что монсеньор намерен почтить своим присутствием эти места, не столь далекие от Сен-Назера. Я рассказал ему о шкатулке. Или, вернее, напомнил, поскольку он знал о ней и без меня, только подзабыл. Естественно, мой рассказ заинтересовал его – ведь никто другой ни о какой шкатулке и не слышал. Она попросту пылилась в тайнике на протяжении последних четырех веков…

Котенок решил наброситься на ногу Лейси, как на мышь. На губах кардинала мелькнула улыбка. Потом его глаза, большие, лихорадочно блестящие, вернулись от котенка к человеку.

– Вы сообщили священнику, каким образом шкатулка попала в тайник?

– Разумеется, монсеньор. Сообщил в доказательство истинности своих притязаний – ведь я не мог почерпнуть этих сведений из народных поверий…

– Повторите все снова.

– Ах да… В те-дни в Сен-Назере поселился бретонский торговец по имени Пьер Плуманаш. Это была тогда просто-напросто деревушка – сегодня это тоже не ахти какой большой порт, как монсеньеру, вне сомнения, известно, – но главное, там можно было недорого купить дом, и расположен Сен-Назер был удобно для малого каботажного плавания, а Пьер был владельцем небольшого суденышка. В те времена люди легче меняли место жительства, да и занятие, чем сегодня. Пьер добился умеренного успеха, женился, завел детей. Спустя годы, овдовев, он отправился добровольцем в крестовый поход, который объявил Людовик Святой и который стал последним из всех походов. К тому времени Пьер состарился, правда, очень хорошо сохранился. Многие полагали, что внешне он просто юноша. Больше его не видели, и люди решили, что он умер.

Прежде чем уехать, он сделал щедрое пожертвование приходской церкви. Это было в порядке вещей, если кто-то отправлялся в долгое путешествие и тем более на войну. Однако данное пожертвование было дано с условием: церковь должна была принять на хранение шкатулку. Он показал священнику содержимое, и тот убедился, что в шкатулке нет ничего, кроме скатанного пергамента. Документ, как объяснил Пьер, важный и конфиденциальный, а потому он опечатал шкатулку и объявил, что в один прекрасный день за ней вернется либо он сам, либо его наследник, и содержание пергамента само по себе послужит подтверждением права на наследство. Что ж, просьбы такого рода не представляли собой ничего исключительного, и священник счел своим долгом сделать соответствующую запись в церковных книгах. Минули поколения. Когда я объявился, то полагал, что буду вынужден сам искать эту запись для нынешнего священника, но тот оказался любителем древностей и обнаружил ее без меня, просматривая книги для собственного удовольствия.

Ришелье поднял пергамент с колен и перечитал его в седьмой раз, время от времени поднимая глаза на Лейси.

– Вот именно, – пробормотал он, – пергамент провозглашает, что законный наследник, какое бы имя он ни носил, будет выглядеть в точности как Пьер де Плуманаш, и описывает Пьера в подробностях. Описание составлено превосходно. – Кардинал воображал себя литератором и лично сочинил несколько драм. – Более того, здесь приведено стихотворение, вроде бы бессмысленное, которое наследник должен знать на память, не заглядывая в текст.

– Прикажете, монсеньор, так и поступить?

– Пока что не вижу нужды. Вы привели текст священнику, а затем и епископу. И доказательство оказалось достаточно веским, чтобы епископ отписал главе епархии, убеждая того уговорить меня принять вас. Ибо документ завершается утверждением, что этот… наследник имеет сообщить сведения чрезвычайной важности. Почему вы отказались раскрыть суть этих сведений хотя бы намеком обоим прелатам, с которыми общались?

– Потому что они предназначены исключительно для величайшего человека этой страны.

– Значит, для его величества. Посетитель пожал плечами:

– Каковы шансы, что меня допустили бы пред светлые очи монарха? Куда вероятнее, что меня арестовали бы по подозрению – да почти в чем угодно – и вырвали бы у меня все, что я знаю, под пыткой. Вы, ваше высокопреосвященство, это общеизвестно, отличаетесь большей… м-м… гибкостью. Пытливым умом. Вы опекаете ученых и литераторов, вы учредили национальную академию, перестроили Сорбонну и щедро обеспечиваете ее, а уж что касается ваших политических успехов…

Не найдя подобающих выражений, Лейси лишь развел руками. Но было очевидно, о чем он думает: гугеноты сначала укрощены, а затем умиротворены; могущество знати терпеливо и последовательно сведено на нет, а феодальные замки в большинстве своем разрушены; соперники кардинала при дворе побеждены хитростью или силой, отправлены в ссылку, а то и на плаху; и в долгой войне с империей Габсбургов Франция в союзе с протестантской Швецией наконец-то начала одерживать верх. Кто правил и правит этой страной, как не кардинал?

– Для скромного капитана вы очень хорошо осведомлены, – заметил Ришелье, приподняв брови.

– Я обязан был подготовиться, – спокойно ответил Лейси.

Ришелье кивнул и предложил:

– Можете сесть.

Лейси вновь поклонился, взял кресло поскромнее, поставил его на почтительном расстоянии от кардинальского и сел, откинувшись на спинку. Внешне он был совершенно спокоен, хотя наметанный глаз различил бы за этим спокойствием готовность к мгновенному действию. Не то чтоб он предвидел прямую опасность: стража осталась по другую сторону дверей.

– Что за сведения вы имеете сообщить? – спросил Ришелье.

Лейси нахмурился:

– Я не ожидаю, что ваше высокопреосвященство поверит мне сразу же, по первому слову. Рискую своей жизнью в надежде, что вы терпеливо выслушаете меня и направите доверенных людей привезти вам дополнительные доказательства, на которые я укажу.

Котенок резвился у ног капитана.

– Вы понравились Шарло, – отметил кардинал с теплой ноткой в голосе. Лейси улыбнулся:

– Рассказывают, что монсеньор любит кошек.

– Только молодых. Продолжайте. Впрочем, скажите, что вы знаете о кошках. Это скажет мне кое-что о вас.

Наклонившись, Лейси пощекотал котенка за ушами. Тот выпустил коготки и вскарабкался наверх по чулкам. Лейси помог котенку устроиться у себя на колене, почесал под подбородком, погладил мягкую шерстку и сказал:

– Я и сам держал кошек. И в плавании, и на берегу. В Древнем Египте их почитали священными. Кошек запрягали в колесницу древней скандинавской богини любви. Их часто называют пособницами ведьм, но это чепуха. Кошки – это кошки, и они никогда не пытаются, как собаки, подделываться под других. Наверное, именно поэтому они представляются людям таинственными, и некоторые боятся их, а то и ненавидят.

– А некоторые жалуют их больше, чем братьев и сестер, да простит им Бог. – Кардинал небрежно перекрестился. – Вы незаурядный человек, капитан Лейси.

– На свой манер, монсеньор. На свой манер, совершенно отличный от вашего.

Ришелье посмотрел на посетителя еще пристальнее, чем прежде.

– Разумеется, я запросил сведения о вас, как только мне стало известно о вашей просьбе, – медленно произнес он. – Но перескажите мне свою жизнь собственными словами.

– Что позволит вам оценить их, а заодно и меня, не так ли, монсеньор? – Взгляд моряка устремился куда-то вдаль, в то время как правая рука продолжала играть с котенком. – Ну хорошо, однако начну я своеобразно. Вы вскоре поймете почему. Причина, в сущности, проста – я не хочу лгать вам…

Сеймас Лейси, – продолжал капитан, – считается выходцем из Северной Ирландии. Он не может назвать точную дату своего рождения, ибо запись о крещении так и осталась там, где была сделана, если ее с тех пор не уничтожили. Судя по всему, ему сейчас около пятидесяти. В 1611 году английский король отобрал у ирландцев большую часть Ольстера и заселил эти земли шотландскими протестантами. Лейси был среди тех, кто покинул страну. У него было немного денег, поскольку он происходил из умеренно зажиточной семьи моряка. В Нанте он нашел убежище у давно осевших там ирландских торговцев, и они помогли ему упорядочить свою жизнь. Он взял французское имя, принял французское подданство, женился на француженке. Сохранив профессию моряка, он ходил в долгие плавания к берегам Африки, в Вест-Индию, Новую Францию. Постепенно продвинулся до капитана. У него четверо детей в возрасте от тринадцати до пяти лет, однако два года назад он овдовел и больше не женился…

– И вот, когда он услышал, что я проведу несколько недель в Пуату, – произнес Ришелье почти шепотом, – он отправился в Сен-Назер и открыл шкатулку, которую его… его предок оставил на попечение церкви.

Лейси взглянул кардиналу прямо в лицо.

– Точно так, ваше высокопреосвященство.

– Очевидно, вы знали об этой шкатулке всю жизнь.

– Не спорю, знал.

– Знали, хотя вы ирландец? И никто из вашей семьи не предъявлял своих прав на шкатулку в течение четырех столетий. Вы сами прожили близ Нанта почти тридцать лет, прежде чем забрать ее. Почему такая отсрочка?

– Я должен был удостовериться в ситуации. Прямо скажу, решение далось мне нелегко.

– В полученных мною сведениях говорится, что у вас был компаньон, рыжеволосый мужчина без одной руки по имени Макмагон. Не так давно он бесследно исчез. Как это объяснить?

– Не примите за неуважение, ваше высокопреосвященство, но я отослал его, потому что не мог предугадать, чем закончится эта аудиенция, и не считал себя вправе рисковать еще и его жизнью. – Лейси скупо улыбнулся. Котенок знай себе кувыркался вокруг ласкающей его руки. – Кроме того, Макмагон по натуре грубоват. Что, если бы он выкинул что-либо неподобающее? – Помолчав, капитан добавил: – Я позаботился о том, чтобы не ведать, где он сейчас находится. Однако он будет знать, вернулся ли я домой в целости и сохранности.

– Вы проявляете недоверчивость, мало похожую на проявление доброй воли.

– Напротив, монсеньор, я оказываю вам доверие, какого давным-давно не оказывал никому, кроме моего собрата. Я поставил на карту все, что имел, уповая, что вы не посчитаете меня с места в карьер ни сумасшедшим, ни вражеским агентом, ни колдуном.

Ришелье сжал подлокотники кресла что было сил. Даже мантия не могла скрыть, как напряглось его изможденное тело. Но глаза не дрогнули.

– Тогда кто же вы? – осведомился он без всяких эмоций.

– Я Жак Лейси из Ирландии, ваше высокопреосвященство, – ответил посетитель таким же ровным тоном. – Единственная допущенная мной неточность – я не родился там, хоть и прожил в этой стране более ста лет. За пределами земель, захваченных Англией, ирландцы пользуются такой свободой, что там можно довольно легко менять свое имя и личность. Однако боюсь, что ныне они обречены на порабощение. Колонизация Ольстера явилась для меня неоспоримым сигналом, что пора уезжать. Вот я и вернулся туда, где меня некогда знали под именем Пьер де Плуманаш, который также не был бретонцем. До и после него я носил иные имена, жил в иных странах, занимался иными ремеслами. Таков уж был единственный доступный мне способ выжить в течение тысячелетий.

Кардинал выдохнул сквозь зубы, со свистом.

– Не могу сказать, что это для меня полная неожиданность. С той минуты, как я выслушал епископа, я не перестаю размышлять… Вы Вечный жид?

Моряк отрицательно покачал головой. Котенок почуял его напряженное состояние, распластался и замер.

– Я знаю – есть мошенники, выдающие себя за него. Нет, монсеньор, я уже жил, когда на землю являлся Спаситель, хотя мне не выпало счастья видеть его, да и услышал я про него много позднее. Время от времени я выдавал себя за еврея, когда так было безопаснее или проще всего, но я лишь притворялся евреем, не больше, как подчас притворялся и мусульманином. – Рот скривился мрачной усмешкой. – Чтоб успешно играть эти роли, приходилось проходить обрезание. Постепенно кожа Восстанавливалась, нарастала обратно. У таких, как я, если рана не очень значительна, например, если рука не оторвана целиком, все заживает, не оставляя шрамов.

– Мне надо обдумать ваш рассказ заново. – Ришелье закрыл глаза, а спустя минуту принялся шевелить губами. Прочел «Отче наш» и «Богородицу», беспрерывно осеняя себя крестом. Но, покончив с молитвами, вновь взглянул на мир, на лежащий на коленях пергамент и продолжил почти буднично: – Я сразу понял, что приведенные здесь стихи – отнюдь не бессмыслица. Похоже на древнееврейские слова, записанные латинскими буквами, но нет, это не древнееврейский язык. А какой?

– Древний финикийский, ваше высокопреосвященство. Я родился в Тире, когда тамошним царем был Хирам. Не уверен, кто тогда правил в Иерусалиме – Давид или Соломон…

Ришелье опять прикрыл глаза.

– Две с половиной тысячи лет назад, – прошептал он. Потом широко распахнул глаза и потребовал: – Прочтите стихи. Хочу услышать, как звучал ваш язык.

Лейси подчинился. Быстрые гортанные слова побежали, перекрывая шум воды и ветра, расщепляя тишину кардинальских покоев. Котенок спрыгнул с колен и убежал в угол. Полминуты в воздухе висело молчание, прежде чем кардинал спросил:

– И что это значит?

– Отрывок из песни. Простонародной, какие поют пьяницы в тавернах или моряки, после долгого плавания разбившие лагерь на берегу. «У моей милой волосы черны как ночь, глаза горят как звезды, груди белы и круглы, как луна, а походка легка, как море Астарты. Чтобы мой взгляд, и руки мои, и весь я возлегли на ее прелести!..» Простите, монсеньор, столь нечестивые выражения. Я записал, что смог припомнить, и мне требовалась уверенность, что я сумею воспроизвести записанное.

Ришелье насмешливо улыбнулся.

– Могу себе представить, что за тысячи лет забывается многое. И надо признать, что во времена Пьера служители церкви… были, скажем, не столь образованны, как теперь. – Резко: – Стало быть, вам казалось, что подобная штучка поможет вам каким-то образом утвердиться в своих правах, поскольку именно такие словечки застревают в памяти, как заноза?

– Я не лгу вашему высокопреосвященству. Ни в одной частности.

– В таком случае вы выступали лжецом в течение многих веков.

Лейси развел руками:

– А что, по мнению монсеньера, мне оставалось делать? Вообразите себе, умоляю вас, что вышло бы, если бы я открылся людям даже в самые просвещенные времена, в самой просвещенной стране! В лучшем случае меня посчитали бы мошенником, и не избежать бы мне плетей, а то могли бы сослать на галеры или повесить. Или того хуже, признали бы колдуном, вступившим в сделку с сатаной, и сожгли бы на костре. Горестно для меня закончилась бы и попытка всего-навсего оставаться на одном месте, даже не признаваясь ни в чем, – похоронили бы моих детей, моих внуков, а я продолжал бы жить и жить, не старея. О, я встречал и людей – многие из таких сегодня перебрались в Новый Свет, – которые с готовностью объявили бы меня святым или даже богом. Но они дикари, а я предпочитаю цивилизацию. Кроме того, цивилизация рано или поздно одолеет всех дикарей. Нет, я выбрал иное решение – объявляться в новых местах как благонравный иноземец, оседать лет на тридцать – сорок и в конце концов пускаться в дальнейший путь, но обставлять дело так, чтобы никому не пришло в голову усомниться, что я умер.

– Что же навлекло на вас такую судьбу? – задал вопрос Ришелье и снова перекрестился.

– Одному Богу известно, ваше высокопреосвященство. Я не святой, но, по-моему, и не особенно ужасный грешник. И, кстати, говоря, я крещеный.

– Когда это произошло?

– Примерно тысячу двести лет назад.

– Кто обратил вас в истинную веру?

– Я был христианином и прежде, но обстоятельства изменились, и… Нижайше прошу разрешить мне временно уклониться от описания того, что случилось потом.

– Это еще почему? – требовательно спросил Ришелье.

– Потому что я должен убедить ваше высокопреосвященство в том, что говорю правду и только правду, а в данном случае правда выглядит как сущая выдумка… – Под испытующим взглядом кардинала Лейси запнулся, вскинул руки, рассмеялся и сказал: – Ладно, раз вы настаиваете… Это было в Британии уже после того, как римляне покинули остров, при дворе великого полководца. Его именовали Риотамусом, верховным королем, но его армию составляли главным образом наемные воины. С их помощью ему удавалось сдерживать захватчиков. В народе его звали король Артур.

Ришелье сидел неподвижно.

– Нет-нет, я не входил в круг рыцарей Круглого Стола, – объявил Лейси. – Не встречал ни Ланселота, ни Гавейна, ни Галахада, не видел блистательного замка Камелот. Зато были еще заметны следы римского владычества. Лично я считаю, что именно римляне заронили основу легенды об Артуре. Однако монсеньор должен понять, отчего я не хотел вообще упоминать об этом. Было искушение изобрести какую-нибудь прозаичную ложь.

– Понимаю, – ответил Ришелье, слегка кивнув. – Если вы продолжаете лгать, то вы самый умелый лжец, какого мне доводилось выслушивать за долгие годы.

Он воздержался от вопроса, не принял ли финикиец Христа точно так же, как принимал бесчисленных других богов, – из практических соображений. В тоне Лейси проскользнула досада.

– Не стану отрицать, монсеньор, что затратил много времени, пытаясь продумать заранее все повороты данной беседы.

Кардинал сбросил пергамент с колен на пол, и тот упал с легким треском, привлекшим внимание котенка. Иных нарочитых жестов Ришелье себе не позволил. Чуть наклонился вперед, свел вместе кончики пальцев – солнце полыхнуло на массивном золотом кольце с изумрудом – и осведомился:

– Ну и чего вы от меня хотите?

– Вашей защиты, монсеньор. Для меня лично и других таких же, как я.

На худых щеках капитана то вспыхивал, то гас румянец. В коротко остриженной бороде не было ни одного седого волоса.

– Кто эти другие?

– Один из них – Макмагон, как ваше высокопреосвященство, вероятно, уже догадались без меня. Мы встретились с ним во Франции в пору, когда она еще была Галлией. Также я кратко встречался с тремя другими, кого мог бы заподозрить в сходстве судеб, – или слышал о них, – но смерть от несчастного случая уносила их прежде, чем я сумел удостовериться. И был… была еще одна особа, которая по всем признакам принадлежала к тому же роду, но она исчезла бесследно. По-видимому, такие люди крайне редки и неохотно выдают себя.

– Исчезающе редки, как выразился бы ученый доктор Декарт, – произнес кардинал с оттенком мрачного юмора.

– Кто-то из них на протяжении веков мог попробовать что-нибудь вроде того, что я делаю сейчас, и навлек на себя беду. И, видимо, о том не осталось никаких записей, да скорее всего их и не вели.

Котенок мелкими шажками подобрался к пергаменту поближе. Ришелье откинулся назад, в то время как Лейси хранил почти полную неподвижность, скрестив руки на скромных штанах до колен, подобающих его званию. Следующий вопрос кардинала прозвучал требовательно:

– Какие еще доказательства вы можете предложить?

– Я обдумывал это многие века, прежде чем предпринять какие-то конкретные шаги. – Голос был спокойным. – Можно наработать привычку обдумывать все наперед, выжидая благоприятного случая. Вероятно, я даже перестарался. Вероятно, такие случаи проскользнули мимо, и сегодня опять слишком поздно. Но довелось усвоить, подчас дорогой ценой, что этот мир опасен и ничто в нем не вечно. Короли и народы, папы и боги – не подразумеваю ни малейшей непочтительности, ваше высокопреосвященство, – все обращаются в пыль или пламя, и гораздо скорее, чем ожидалось. Да, я откладывал кое-что на будущее – частичку за частичкой на протяжении столетий, там и тут появлялись тайные склады, где копились аксессуары для перемены личности, наборы инструментов для иных профессий, ну и… разные памятные вещи. Далеко не все тайники в храмах, и не обязательно в них укрыты шкатулки с пергаментами. Но по всей Европе, в Северной Африке и в Ближней Азии там и сям хранятся памятные знаки, которые я оставлял при малейшей возможности. Идея заключалась в том, что как только я смогу на что-то надеяться, я отправлюсь к ближайшему тайнику и извлеку на свет содержимое, что даст мне отправную точку для последующих действий.

Теперь, с разрешения вашего высокопреосвященства, – продолжал Лейси, – я мог бы указать несколько мест, до которых ваши доверенные лица доберутся без труда. В каждом случае я опишу, что содержится в тайнике и как его найти. Будет ясно, что по меньшей мере некоторые тайники никто не трогал очень долгое время. И каждый из них своим содержимым подтвердит, что капитан Жак Лейси никак не мог устроить их за те полвека, что люди знают его под этим именем.

Ришелье пригладил бородку и произнес вполголоса:

– А самого капитана тем временем можно подержать под стражей, и он станет заложником собственных слов. Ну что ж… Не сомневаюсь, что тайники существуют, поскольку вы никак не похожи на сумасшедшего. Оказаться самозванцем вы тоже не можете, да и, коль на то пошло, преступником любого известного нам рода. Разве что вы действительно колдун или демон…

Лоб Лейси покрылся потом, но ответил он твердо:

– Ни святая вода, ни изгнание дьявола не причинят мне вреда. Можете отдать меня палачу и убедиться, что я с необыкновенной быстротой залечиваю все, что угодно, кроме смерти и непоправимых увечий. Но я пришел к вам еще и потому, что собранные мною сведения убедили меня в вашей мудрости – не скажу: в вашем милосердии, но в вашей мудрости, просвещенности, интеллигентности – которая отсоветует вам при бегать к подобным проверкам.

– Другие могут вынудить меня к этому.

– Власти вашего высокопреосвященства хватит на то, чтоб одолеть их. Вот еще одна причина, почему я обратился именно к вам. Долгие века мне пришлось ждать встречи с такой личностью на крутом переломе истории…

Котенок подобрался наконец к пергаменту, потянулся к нему лапкой. Пергамент раскрутился, зашелестел, покатился. Котенок, совершенно очарованный, принялся прыгать вокруг. Глаза Ришелье потеплели.

– У вас никогда прежде не было покровителя?

– Лишь однажды, монсеньор, – признался Лейси со вздохом. – Лет через триста после моего рождения, в Египте.

– Расскажите подробнее.

– Как многие финикийцы – к тому моменту я вернулся в свое первичное отечество, – я нанялся на корабли фараона Псамметиха. Вы, возможно, читали о нем у историка под именем Псамметикус. Ему выпало быть сильным и одновременно мудрым, как и вам, и стать человеком, спасшим свою страну от несчастий и вернувшим людям чувство безопасности. Я не планировал ничего, кроме как исчезнуть обычным порядком, когда придет срок. Но случилось еще и так, что фараон жил долго и правил более пятидесяти лет. А я… что ж, я занимал хорошее положение, а когда моя первая жена-египтянка умерла, я женился во второй раз, и мы были… как сказать… необыкновенно счастливы. И я медлил с исчезновением, пока фараон не разоблачил меня в подделке признаков старения. Убедил меня открыться ему и взял под свое крыло. Для него я стал неприкосновенным избранником богов для неведомой, но, очевидно, высокой цели. Он разослал гонцов во все пределы своего государства и за границу, насколько это было возможно, пытался найти других бессмертных. Ничего не вышло. Как я уже говорил вам, люди, подобные мне, крайне редки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю