Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"
Автор книги: Пол Уильям Андерсон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)
– Ни в коем случае, – провозгласил Патульсий. – Нам ведь предстоит основать общину.
Алият ухватила Патульсия за руку и прижалась к нему, пряча глаза от Ханно. Потом прошептала:
– Создать свой очаг…
– Это трудное решение, – кивнула Макендел, – но…
Первым делом нам надо добраться до Финиции.
– А последним? – парировал Ханно. – Говорю вам, если мы упустим этот шанс, то никогда больше не получим его.
Ты не хочешь передумать, Перегрино?
Странник некоторое время сидел недвижно, храня непроницаемый вид, но в конце концов ответил:
– Все-таки принять такое решение нелегко. Величайшее, важнейшее приключение в истории, которого мы рискуем лишиться, против… Против того, что может стать Новой Землей, возрождением нашего рода-племени. Что лучше – лес или звезды? – И он снова погрузился в безмолвные раздумья. – Ладно, я уже сказал прежде. Звезды могут обождать.
– Пятеро против трех, – торжествующе подытожил Ду Шань. – Идем прежним курсом. – Голос его смягчился. – Мне очень жаль, друзья.
И голос, и лицо, и осанка Ханно как-то поблекли.
– Этого-то я и боялся. Прошу вас, поразмыслите хорошенько.
– У меня были на размышление целые века, – ответил Ду Шань.
– Чтобы возжелать возвращения Земли прежних дней, хочешь ты сказать, – обернулась к нему Юкико. – Земли, которой на самом деле никогда и не было. Нет, ты не имеешь права отказать человечеству в такой возможности познания, отказать в возможности приблизиться к единству со Вселенной. Это самый обыкновенный эгоизм. А ведь ты не эгоистичен, дорогой!
Он упрямо, как буйвол, покачал головой.
– Человечество долго дожидалось контакта, на самом деле не очень-то им и интересуясь, – подал голос Патульсий. – Может и еще подождать. Наш первый долг – перед будущими детьми, а их мы можем завести лишь на Финиции.
– Вот они-то как раз могли бы и подождать! – настаивала Свобода. – То, что мы узнаем от инопланетян, помощь, какую они нам окажут, – все это сделает наше будущее более надежным, когда мы наконец доберемся до дома.
– А предоставившаяся возможность, быть может, просто уникальна, – подхватил Ханно. – Повторяю, инопланетяне на Третьей скорей всего немногочисленны и прибыли совсем недавно. Иначе Паутина у Солнца обнаружила бы их след, или их космический корабль прибыл бы туда. Разве что… Но мы просто ничего не знаем. Так ли уж обязательно они поселятся на Третьей? Если мы не примем их приглашения – а ведь они даже не знают, получим ли мы его, – останутся ли они или двинутся в путь? И так ли уж непременно полетят к Солнцу?
– Так ли уж непременно они будут у Третьей, когда мы прибудем? – эхом отозвалась Макендел. – А если и будут, так ли уж непременно мы сумеем общаться? Нет, это далекий, опасный крюк на пути к цели ради эфемерных надежд. Быть может, результат будет великолепен, а быть может, обернется мыльным пузырем. Давайте сперва займемся настоящим делом.
– Запланированным для нас компьютерами и правителями Земли, – насмешливо бросил Ханно и повернулся к Страннику. – Неужели ты, Перегрино, не хотел бы сделать нечто, выбивающееся из схемы, сломать эти чертовы замыслы нынешнего мира?
Тот вздохнул:
– Сильный аргумент. Да, мне хочется отправиться к Третьей, так хочется, что аж муторно. И когда-нибудь я надеюсь это желание осуществить. Но раньше и прежде всего вольная жизнь среди вольной природы… Ну не могу я так поступить с Коринной и Алият! Просто не могу, – умоляющим тоном закончил он.
– Ты настоящий рыцарь, – выдохнула Алият.
– Ладно, Ханно, Свобода, – печально улыбнулась Юкико, – нам троим от этого ничуть не хуже, чем вчера, ведь правда? А фактически даже лучше. Теперь перед нами замаячила новая мечта.
– На будущее, – пробормотала Свобода и подняла голову. – Я не сержусь на вас, друзья мои. Я тоже устала от машин и мечтаю о свежем воздухе. Быть по сему.
Напряжение начало спадать. На лицах замелькали улыбки.
– Нет, – сказал вдруг Ханно.
Все оцепенело уставились на него. Ханно встал.
– Вы даже представить себе не можете, как мне жаль, – твердо заявил он. – Но, как я полагаю, наши нужды и наш долг изменились. Они велят нам идти к Третьей. До сего момента наше предприятие было жестом отчаяния. Мы делали вид, что это не так, но правды изменить не могли. Шансы, что мы бесславно погибнем, вроде древних скандинавов в Гренландии, или впадем в монотонное уныние, вроде полинезийцев в Тихом океане, были примерно равны.
– Ты сам это предложил, – неуверенно упрекнул Патульсий.
– Потому что тоже впал в отчаяние. Мы все впали в отчаяние. Но, по крайней мере, мы не сдались. Мы могли, вопреки судьбе, постепенно населить планету людьми, которые не склоняют головы и идут только вперед. Что нам было терять? И вот сегодня мы открыли, что – Вселенную. Я капитан. И я поведу корабль к Иным.
Ду Шань первым вскочил на ноги.
– Не посмеешь! – взревел он.
– Посмею. «Пифеос» подчиняется мне. Я прикажу лечь на новый курс немедленно. Чем раньше это будет сделано, тем раньше…
– Нет, вопреки нашей воле ты не можешь! – перебил его Странник.
– Ты будешь не прав, – с мольбой сказала Юкико.
Свобода взирала на Ханно чуть ли не с ужасом.
– Ты, ты сам не ведаешь, что говоришь, – запинаясь, пробормотала она.
– Значит, ты не хочешь, чтобы я так поступал? – откликнулся он.
– Так – нет! – она стиснула зубы.
– Я это предвидел. И все-таки я намерен отдать этот приказ. После вы еще благодарить меня будете.
– Боже мой, – возвысила она голос не то по-русски, не то по-польски. – «Пифеос», ведь ты не послушаешься одного человека, правда?
– Он капитан, – отвечал корабль. – Я обязан подчиниться.
– Во что бы то ни стало? – вскричал Патульсий. – Невероятно!
– Такова программа.
– Ты нам не говорил, – прошептала Макендел.
– Я не предполагал, что подобная необходимость возник нет, – не очень уверенно ответил Ханно. – Я принял эту меру на случай экстренной необходимости и счел за лучшее держать ее в секрете.
– Иисусе Христе! – завопила Алият. – И это экстренная необходимость?! Ты сам ее породил!
– Да, – сказал Странник. Кожа его блестела от пота. Мы не собираемся торговаться с диктатором и не собираемся пресмыкаться перед ним. Не получится. – Он поднял глаза, будто надеялся увидеть в воздухе еще одно лицо. – «Пифеос», теперь он один против семерых.
– Это не довод, – ответствовал корабль.
– И никогда не было доводом – ни на море, ни в любом другом путешествии; – подхватил Ханно. – И не могло быть доводом, если люди собирались вернуться живыми.
– А что, если капитан… как там? Недееспособен? – воззвал к кораблю Странник. – Безумен?
Потратил ли корабль несколько миллисекунд на просмотр своей биопсихологической базы данных, прежде чем пришел к заключению?
– Психическое расстройство невозможно ни для кого из вас без серьезной травмы, – заявил он. – Таковых не отмечено. Ду Шань зарычал и двинулся в обход стола.
– Значит, будет отмечено! Мертвые капитаны приказов не отдают!
Свобода кинулась ему наперерез.
– Теперь ты помешался! – простонала она, не давая ему оттолкнуть себя. – Да помогите же мне! Только драки нам не хватало!
Странник присоединился к ней. Они вдвоем ухватили Ду Шаня за руки, и он остановился. Тяжелое дыхание рвалось из его груди.
– Вот видишь, Ханно, что ты едва не натворил, – вкрадчиво, не обращая внимания на струящиеся по щекам слезы, проговорила Алият. – Твой приказ уничтожит нас. Ты не сможешь его отдать.
– Смогу и отдам, – финикиец пошел к двери, но на пороге обернулся к остальным и замер – неподвижно, но не теряя бдительности. Голос его смягчился. – Как только решение будет принято, вы не станете распускать нюни. Я знаю вас чересчур хорошо, чтобы предполагать подобное. И не станете пытаться применить ко мне силу. Вы понимаете, что нельзя терять одну восьмую собственной силы, одну четвертую праотцев грядущего. К тому же я один из вас умею быть командиром. Не просто лидером, а командиром – на кораблях и в битвах, в караванах и экспедициях к незнаемому. Я был им вновь и вновь на протяжении тысячелетий. Без меня ваше выживание на Финиции или где бы то ни было станет более чем сомнительным.
Его тон стал почти ласковым:
– О нет, я не сверхчеловек. Каждый из вас одарен своим особенным талантом, и нам нужны все они до единого. Мой ум и моя душа, как всегда, открыты для ваших мыслей, советов и желаний – да-да, и для желаний. Но кто-то ведь должен принять на себя ответственность за окончательное решение. Так было от века. Ответственность берет на себя капитан. У нас впереди еще дюжина лет пути, и Бог весть что ждет нас в конце. Так не делайте же эти годы более трудными для себя, чем необходимо.
С тем он и ушел.
Оставшиеся семеро стояли молча, не в силах шелохнуться. Наконец Странник, следуя примеру Свободы, отпустил Ду Шаня и монотонным голосом сказал:
– Насчет этого он прав. Выбора у нас нет.
– Процедура смены курса начнется через час, – объявил «Пифеос». – В целях экономии топлива и минимизации нежелательных радиальных ускорений она начнется с перехода на свободный полет. Пожалуйста, приготовьтесь к невесомости, которая продлится около шести часов.
– Вот… оно… и есть, – задыхаясь, выговорила Алият.
Ханно вернулся. Они понимали, что он уходил на мостик отчасти для того, чтобы взглянуть на дисплеи, будто это имело какое-то значение, но главным образом – чтобы показать, кто тут главный.
– Пора приниматься за дело, – сказал он. – У меня тут распечатки штатного расписания… Сделанного не воротишь. Мы отправляемся в путь. – Он блекло улыбнулся. – Кое-кому это даже по вкусу.
– Быть может, и так, – откликнулась Свобода. – Собака ты, вот кто! Законченный сукин сын. И взяла Странника под руку.
22
Коленопреклоненной Алият явился Христос. Окружающее Его сияние оказалось вовсе не таким, как она думала: она представляла себе нимб ослепительным, как полдень в пустыне, а он наполнил сумрачные своды пустынного храма голубоватыми отсветами и прощальным закатным золотом. Алият даже показалось, что она вот-вот расслышит колокольцы возвращающегося домой каравана. Каменный пол под ногами и окружающие стены источали ласковое тепло. И лицо Его вовсе не было изможденным и суровым. На Западе (она вроде бы так слышала) Его изображали именно таким – человеком, бродившим по дорогам, делившим с другими глоток вина и крошку меда, сажавшим детишек себе на колени. Склонившись к ней, Он улыбнулся и белым рукавом осушил сбегавшие по ее щекам слезы.
Снова выпрямившись, Он заговорил – ах, как нежен был Его голос!
– Ты несла свое бдение, хотя адский пламень бушевал вокруг тебя, и потому Я расслышал молитву, которую ты не осмелилась произнести. Да будет возвращено время, тобой утраченное, и последующий конец благословен более, чем начало. – Он вознес отмеченные шрамами руки ввысь. – Благословенны плачущие, ибо утешатся.
И Он исчез.
Юный Барикай спрыгнул с возвышения и подхватил ее на руки.
– Возлюбленная! – ликовал он, пока она не прервала его горячие речи, прильнув губами к губам.
Они вместе вышли из храма. Тадмор мирно дремал в свете полной луны, посеребрившей шпили башен звездным инеем и бросившей на камни мостовой узорное покрывало теней. На улице их ждал конь, хвост и грива которого струились потоками лунного серебра. Барикай вскочил в седло и склонился к Алият. Приняв его руку, она взмыла наверх и припала к его груди.
Цокот копыт недолго нарушал ночную тишь; вскоре конь воспарил в воздух и понесся вскачь дорогами ветра. Воздушные струи нашептывали им колыбельную, ласковое сияние звезд на фоне лилового бархата небес окутало их теплой шалью. Распущенные волосы Алият стлались по ветру, укрыв ее и Барикая, будто плащом. Она упивалась его запахом, силой его объятий, жаром его ненасытных губ.
– Куда мы? – спросила она.
– Домой! – зазвенел его смех. – Но не сразу! Они торопились вперед и вперед, огибая мир навстречу утру. Замок Барикая сиял на вершине горы. Конь остановился в украшенном мозаикой и цветами дворе, посреди которого звенел пляшущими струями фонтан, но Алият едва окинула их небрежным взором. Позже она припомнила, что не знает даже, бестелесными ли духами были встретившие господина и госпожу слуги или людьми из плоти и крови. Когда хозяева желали, они обеспечивали пиршества, музыку, зрелища; в остальное время Алият и Барикай жили друг для друга. Они не знали устали, пока не погружались, не разнимая объятий, в полусон, и пробуждение было радостным. Счастье обретало все более спокойный оттенок; любовь утомляла их все сильнее, и наконец, когда Барикай сказал:
– А теперь поехали домой! – сердце запело новым блаженством.
Конь доставил их домой на утренней заре. Домашние только-только пробудились, и прибытия их никто не заметил. Будто вовсе ничего не случилось, будто они никуда не уезжали. Ману сперва отнесся к ее пылким объятиям не без удивления, потом принял их с мальчишеским достоинством. Малыш Хайрам посчитал, что так и надо.
Алият упивалась обыденностью происходящего весь остаток дня и весь вечер – минуту за минутой, в каждой роли и в каждой комнате, за всякой работой и беседой, в вопросах и решениях, во всем, чем владела она и что владело ею. И когда наконец при свете лампы она с Барикаем добралась до постели, Алият была готова к его словам:
– Я думаю, тебе лучше уснуть, уснуть по-настоящему, нынче ночью и впредь.
– Обнимай меня, пока я не усну, – попросила она.
Он послушался, осыпав ее поцелуями.
– Не возвращайся слишком быстро, – однажды проронил он у самой ее щеки. – Это было бы неразумно.
– Я знаю… – и тут ее понесло прочь от него.
Открыв глаза после пребывания вне времени, она обнаружила, что плачет. Быть может, идея была не так уж и хороша. Быть может, не стоит возвращаться туда вообще никогда. Ну же, старушка, подбодрила она себя, положи этому конец. Ты же обещала Коринне помочь с гобеленом, который она затеяла.
Отсоединившись, она покинула кабинку, где лежала, но задержалась еще на некоторое время в камере снов, и не без повода; все-таки очень здравая привычка – носить в сумочке косметику. Иногда сеансы сильно задевают за живое. Ничего, она давным-давно выучилась скрывать следы боли.
По коридору шла Свобода.
– Салют, – сказала Алият и уж хотела было пройти мимо, но Свобода ухватила ее за рукав.
– Будь добра, погоди секундочку, – попросила она.
– Ага, разумеется, – Алият отвела взгляд, но Свобода не восприняла намек.
– Не отвергай моих слов, я должна это сказать. Тебе не следует бывать там так часто.
– Все мне это твердят, – дрожащим от ярости голосом отозвалась Алият. – Почему бы и тебе не присоединиться к общему хору? Я прекрасно знаю, что делаю.
– Ну, я не могу указывать тебе, но…
– Но ты боишься, что я свернусь в клубок и однажды не смогу развернуться. – Алият резко втянула воздух ноздрями. Внезапно ею овладело желание выговориться. – Послушай, дорогая. Тебе в прошлом наверняка случалось бывать в ситуациях, когда хотелось спрятаться от самой себя.
– Случалось.
Свобода слегка побледнела.
– A y меня на душе лежит куда более тяжкий груз, чем у тебя. Поверь мне, я очень хорошо знаю, что к чему. А укрываться от душевных мук в шкатулке снов куда лучше, чем в выпивке, наркотиках или… – Алият усмехнулась. – Или закрыть глаза и вспоминать старую добрую Англию.
– Разве это не то же самое?
– Ну, не совсем. И все-таки… Послушай. Сегодня случилось нечто такое, что я была в жутком бешенстве, и если бы не нашла убежища в личном мирке, то вопила бы, рвала бы и метала и вообще закатила бы истерику. Как это сказалось бы на моральном духе экипажа?
– А что стряслось?
– Ханно. Что ж еще? Мы с ним случайно встретились, он загнал меня в угол, и, ну, ты себе представляешь. Издавал те же невнятные звуки, что и ты минуту назад, насчет меня и шкатулки снов. Пытался сказать, весьма окольным образом… А, неважно!
Свобода выжала из себя усмешку.
– Дай-ка угадаю! Он намекал, что ты являешь собой угрозу для взаимоотношений на борту корабля.
– Ага, и еще хотел составить со мной пару. Еще бы ему не хотеть! Он не возлежал ни с кем уже с полгода, разве не так? Я ему сказала, чем он должен заняться вместо этого, и ушла. Но внутри я вся бурлила, как вулкан.
– Ты просто принимаешь все слишком близко к сердцу. Уж тебе-то пора бы знать, что стресс…
– Да уж пожалуй, – отозвалась Алият, слегка удивляясь легкости, с какой ее покидают гнев и чувство утраты. – Слушай, я вовсе не страдаю маниакальной привязанностью к снам, честное слово. Каждому время от времени приходится к ним прибегать. Почему бы тебе как-нибудь не разделить мой сон со мной? Мне бы этого хотелось. Интерактивный сон таит куда больше возможностей, чем сон, в котором компьютер накачивает тебе в мозги то, чего тебе, по его разумению, хочется.
– Верно, – кивнула Свобода, – но… Она умолкла, не договорив.
– Но ты боишься, что я могу узнать нечто такое, что ты предпочла бы утаить от меня. В этом-то и дело, верно? – Алият пожала плечами. – Я вовсе не обижаюсь. Только не надо меня поучать, ладно?
– А почему ты отвергла притязания Ханно? – торопливо спросила Свобода. – Они вполне естественны. Тебе незачем проклинать его за это.
– После того, как он с нами поступил? – Алият ринулась в контратаку. – А ты что, до сих пор питаешь к нему слабость?
– Я знаю, что не должна. – Свобода отвела взгляд. – On se veut…
– Что?
– Ничего, пустяк. Вспомнилось случайно.
– Из-за него.
Свобода открыто встретила прозвучавший в словах Алият вызов. Наверное, подумала Алият, она хочет относиться ко мне по-дружески, чувствует себя обязанной так поступать…
– Да. Хотя это не играет большой роли. Просто строки, как-то раз попавшиеся мне на глаза. Это было… дай вспомнить… в конце двадцатого века, несколько лет спустя после того, как мы всемером скрылись, а Патульсий все еще держался за свою маскировку. Мы с Ханно путешествовали инкогнито по Франции. Однажды ночью мы остановились в старой таверне, да, уже тогда старой, и в книге записи постояльцев нашли давным-давно написанные кем-то строки. Они пришли мне сейчас на ум, только и всего.
– И что же там было? – поинтересовалась Алият. И вновь Свобода посмотрела мимо нее куда-то вдаль. Насмешливые строки сорвались с ее губ как бы сами собой:
He успела Алият ответить, как Свобода кивнула на прощание и заспешила по коридору дальше.
23
И опять Юкико взялась заново украшать свою комнату. Пока она не кончит, жить в устроенном ею беспорядке просто невозможно, и потому Юкико проводила большую часть свободного времени в комнате Ду Шаня, где и спала. В свое время они вместе переберутся к ней, тогда она возьмется переоформлять его комнату. Она сама это предложила, и Ду Шань согласился, не придав этому особого значения. Живописный пейзаж и тщательно выведенные иероглифы, украшавшие стены раньше, за многие годы стали столь привычными, что глаз почти не замечал их. А впрочем, разве Ду Шань заметил бы их исчезновение, когда б оно ни случилось?
Войдя, она обнаружила, что он сидит на кровати, скрестив ноги, левой рукой придерживая экран для рисования, а в правой зажав световое перо. Нарисовав что-то, он критически вгляделся в экран, внес поправки и снова принялся разглядывать рисунок. Его могучее тело пребывало в покое, на лице не было ни тени волнения.
– Эй, ты чем занят? – спросила Юкико.
– У меня идея, – подняв голову, необычно живо сказал он. – Она еще не совсем прояснилась, но наброски помогают мне думать.
Она зашла к нему за спину и склонилась посмотреть на работу. В отличие от работ Ду Шаня в камне и дереве, его рисунки всегда были очень изящными. На этом был изображен мужчина в традиционной крестьянской одежде, с лопатой в руках. На большом валуне позади него присела на корточки обезьяна, а внизу стоял тигр. На переднем плане струился поток, в котором плавал карп.
– Так ты наконец обратился к живописи? – предположила Юкико.
– Нет-нет, – покачал головой Ду Шань. – Тебе она удается куда лучше, как бы я ни старался. Я просто размышляю о фигурах, которые хочу изваять. – Он поднял глаза на нее. – По-моему, по прибытии на Тритос рисунки нам не очень-то помогут. Вспомни, даже на Земле в разные эпохи и в разных странах люди рисовали одни и те же вещи по-разному. Для аллоийцев наш стиль изображения, заливка и цвет могут показаться совершенно бессмысленными. И фотографии тоже. А вот трехмерная фигура – это тебе не призрак в компьютере, это ощутимая вещь, которую можно повертеть в руках, непременно им что-нибудь скажет.
Названия «Тритос» и «аллоийцы» он произносил немного неуклюже; но для общения нужно что-нибудь более подходящее, чем «Третья звезда» и «Другие», так что, когда Патульсий предложил новые названия, остальные быстро подхватили их. Греческий сохранил окружавший его ореол, отождествлявшийся с наукой, познанием и культурой. А для трех членов экипажа он вообще был основным языком на протяжении многих веков. Однако «Метроастер» вместо «Материнской звезды» забаллотировали, и в обиход снова вошло название «Пегас». Тем более что не было никакой уверенности в происхождении прибывших на Тритос аллоийцев; быть может, они вообще никак не связаны с Пегасом.
Во время обсуждения Ханно сидел молча, лишь время от времени кивал в знак согласия. С того памятного дня он говорил мало, а остальные не обращались к нему без необходимости.
– Да, блестящая идея, – согласилась Юкико. – И что же ты намерен показать?
– Я лишь нащупываю путь, – отозвался Ду Шань. – Так что любые твои предложения приму с благодарностью. Тут, по-моему, может быть группа – больше существ, чем сейчас, – расположенная по степени родства с человеком. Это может побудить аллоийцев показать нам что-нибудь из своей эволюции, и тем самым мы кое-что о них узнаем.
– Великолепно! – Юкико мелодично рассмеялась. – И ты еще будешь после этого прикидываться простодушным земледельцем и кузнецом? – Она наклонилась, крепко обняв его и прижавшись щекой к щеке. – Я так счастлива! Ты был таким мрачным и молчаливым! Я уж начала искренне бояться, что ты скатываешься к тому ничтожному, животному существованию, какое вел, когда я тебя отыскала… Ах, как давно это было!
Ду Шань оцепенел. Голос его внезапно охрип.
– А почему бы и нет? Что еще нам оставалось по милости нашего разлюбезного капитана – пока эта идея не выплыла ко мне из тьмы? Теперь будет чуть легче перенести грядущую пустоту.
Отпустив его, Юкико плавным движением скользнула на кровать и села напротив Ду Шаня.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты таил злобу на Ханно, – встревоженно сказала она. – И ты, и все остальные.
– А разве у нас нет на то причины?
– Да, правда, он пошел на произвол. Но ведь он уже был достаточно наказан! Откуда нам знать, быть может, его поступок обернется нам на пользу? Может статься, именно его решение спасет нас?
– Тебе легко судить. Ты стремишься встретиться с аллоийцами. – Но я не хочу этого полного ненависти раскола между нами. Я и сама не осмеливаюсь обменяться с ним дружеским словом, потому что боюсь усугубить создавшееся положение. Я даже в глубине души начинаю жалеть, что мы вообще приняли это сообщение. Разве ты не видишь, дорогой, что он, подобно праведным императорам древности, несет на себе тяжкое бремя ответственности?
Ду Шань лишь яростно тряхнул головой:
– Чушь! Тебя просто тянет к нему – не отрицай!..
– Да, тянет, – очень спокойно отвечала она. – К его душе. Она не похожа на мою, но она тоже пребывает в исканиях. Да и к его личности, это несомненно, а вот близости у меня, честное слово, и в мыслях не было. – Юкико сомкнула ладони на колене Ду Шаня. – Ведь я с тобой, а нес ним.
Это немного смягчило Ду Шаня, но суровость не покинула его.
– Ладно, хватит воображать его святым или мудрецом. Он просто беспринципный мошенник, да к тому же старый морской волк, который жить не может без плаваний. Он эгоист, а тут получилось, что в его власти было навязать нам свою волю. – Ду Шань швырнул на экран покрывало, будто нанес невидимому противнику удар мечом. – Я лишь пытаюсь помочь нам пережить зло.
Юкико прижалась к нему с робкой улыбкой.
– Уже одного этого достаточно, чтобы я любила тебя.
24
Близилось очередное Рождество по корабельному календарю. Совершенно бессмысленно было спрашивать, наступило ли Рождество на Земле – дважды бессмысленно, если учитывать законы физики и короткую память земных жителей.
Зайдя в кают-компанию, Ханно обнаружил там развешивающую гирлянды Свободу. Вышедшие из нанопроцессора ветки остролиста источали пряный запах и были усыпаны ягодами, но казались такими же неуместными на корабле, как несущиеся из динамиков датские рождественские напевы.
Увидев Ханно, Свобода напряженно выпрямилась. Он задержался на пороге, не решаясь приблизиться к ней, и решил прощупать почву:
– Привет.
– Здравствуй, – отозвалась она. Он улыбнулся. Ее лицо хранило непроницаемое выражение. Тогда он поинтересовался:
– И что особенного планируется в этом году?
– Лейтмотива нет, – она пожала плечами.
– Не бойся, я и носа к вам не суну. – И тут же: – Но продолжаться так больше не может. Мы утрачиваем свои навыки, в том числе умение работать в команде. Надо опять начать сеансы на симуляторе, надо практиковаться.
– Как прикажет капитан. Полагаю, однако, что ты осведомлен о наших со Странником тренировках. Мы непременно привлечем к ним и всех остальных.
Ханно заставил себя встретиться с ее ясными голубыми глазами и не позволил себе опустить взгляд.
– Естественно, я в курсе. Хорошо. Прежде всего для вас обоих. Фантомные леса лучше, чем никаких, а?
– А ведь могли быть и настоящие, – прикусила губу Свобода.
– И будут, но после визита на Тритос. Ты ведь и сама хотела первым делом отправиться туда. Почему же ты не радуешься этой возможности?
– Сам знаешь. Потому что это слишком дорого стоило моим товарищам. – Помолчала и отрезала, сжав кулаки: – Но мы справимся. Я пережила множество ужасных десятилетий, скверных мужей, войн, тираний – всего, что способно сломить человека. Переживу и это. Мы вместе переживем.
– И я с вами, – бросил он и пошел своей дорогой. Определенной цели у него не было. Он часто бродил просто так, по большей части в ночное время или по отсекам, где не грозит встреча с другими. Бессмертное тело почти не нуждалось в упражнениях, чтобы сохранять форму, но Ханно регулярно работал над своими способностями и развил в себе новые. Он просматривал книги и спектакли, слушал музыку, бился на компьютерах над сложными проблемами. А зачастую, как в прошлом, когда пропадал вкус к жизни и мысли вяло болтались в опустевшем мозгу, он вообще отключал разум и позволял часам и дням пролетать почти незаметно. Однако со всяким соблазном легко переборщить, а самовнушение, по-своему, не менее соблазнительно, чем камера снов, которой Ханно чурался. Оставалось лишь надеяться, что экипаж также ограничивает себя в иллюзиях.
Сегодня импульс погнал его обратно в собственную каюту. Надежно изолировавшись, с тем чтобы никто не мог его вызвать, Ханно уселся перед терминалом.
– Активировать… – Команда прозвучала в тишине столь безжизненно, что он оборвал ее на полуслове и некоторое время молча глазел в потолок. Пальцы выбивали по столешнице дробь. Наконец: – Исторические личности.
– Кого именно вы желаете? – осведомился компьютер. Рот Ханно изогнулся в невольной ухмылке.
– Ты хочешь сказать, чего именно я желаю? Что предпочесть? Которого из трехмерных, полноцветных, отзывчивых и чувствительных, свободно двигающихся и говорящих посмертных духов? Сиддхартху, Сократа, Гиллеля, Христа? Эсхила, Вергилия, Ду Фу, Фирдоуси, Шекспира, Гете, Марка Твена? Лукреция, Авиценну, Маймонида, Декарта, Паскаля, Юма? Перикла, Альфреда Великого, Джефферсона? Хетсепсута, Сафо, Мурасаки, Рабию, Маргариту I, Жанну д'Арк, Елизавету I, Сакаявейю, Джейн Остин, Флоренс Найтингейл, Марию Кюри, Исака Динезена? А если хочется, то можно вызвать величайших монстров и дьяволиц былых веков… Машина знает все, что известно истории, археологии, психологии о данной личности и ее окружении, вплоть до пустяков, с вероятностной обработкой всех неясностей и домыслов; достаточно повелеть – и она, проделав тончайшие и мощнейшие абстрактные операции, смоделирует личность, описываемую матрицей, которая будет реагировать на любую ситуацию именно так, как реагировал бы ее прототип; задайте программу, активируйте – и вы встретитесь как бы с живым существом. Конечно, телесное воплощение останется лишь трехмерной картинкой, генерируемой, как любое другое изображение; но пока работает программа – существует и воссозданный разум, чувствует, мыслит, реагирует, сознает искусственность своего бытия, но почти не тревожится по этому поводу; обычно он полон энтузиазма и заинтересованности, горит желанием пообщаться.
– Старые мифы и кошмары стали реальностью, – сказала как-то раз Свобода, – а тем временем прежняя реальность выскальзывает из рук. На Земле теперь воскрешают мертвых, но сами-то разве живут по-настоящему?
– Ты не совсем права. Ни в том, ни в другом, – отозвался тогда Ханно. – Поверь моему опыту и никогда не вызывай тех, кого знала при жизни. Они никогда не получаются достаточно точно, а подчас выходит просто карикатура.
Если только за многие столетия точный образ не стерся из памяти. Или если прошлое было неопределенным, как игра квантов, как любой процесс в физической Вселенной.
Сидящий в одиночестве Ханно поморщился – частично из-за воспоминаний о случае, когда пытался искать совета у электронной версии кардинала Ришелье, а частично – припомнив, что тогда они со Свободой были вместе.
– Мне не хочется общаться ни с отдельным собеседником, – сказал он машине, – ни с синтетической личностью. Дай мне, пожалуй, нескольких древних землепроходцев. Собрание, что ли, совет – по силам тебе это?
– Разумеется. Это нестандартная интеракция, требующая творческой подготовки. Одну минуту, пожалуйста.
Шестьдесят миллиардов наносекунд.
На первом из появившихся лиц были написаны ощущения силы и спокойствия.
– Даже не знаю толком, что сказать, – неуверенно, чуть ли не с робостью начал Ханно. – Вам… сообщали о сложившейся тут ситуации? Ну так что же мне нужно? Что я, по-вашему, должен делать?
– Вам следует больше думать о своих людях, – отвечал Фритьоф Нансен. Перевод осуществлял компьютер. – Но, как я понимаю, теперь менять курс слишком поздно. Храните спокойствие.
– Несите свой крест, – подал голос Эрнест Шеклтон. – Никогда не сдавайтесь.
– Думайте о других, – уговаривал Нансен. – Да, вы ведете их, ибо таков ваш долг; но думайте о том, что они чувствуют.
– Поделитесь с ними своей мечтой, – сказал Марк Оурел Стейн. – Я умер с радостью, потому что смерть пришла ко мне там, куда я мечтал добраться целых шестьдесят лет. Помогите спутникам проникнуться вашими желаниями.
