Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 43 страниц)

Глава 2
ПЕРСИКИ ВЕЧНОСТИ

Янь Тинко, субпрефект области Журчащий Ручей, готовился к встрече инспектора из Чананя. [6]6
  Древняя столица Китая, расположенная вблизи современного Сианя.


[Закрыть]Хорошо еще, что инспектору предшествовал скороход с предупреждением, что тот прибывает по поручению самого императора, и дворня успела подготовить достойный прием. И на следующий день, когда солнце поднялось в зенит, на восточном тракте показалось облако пыли. Как только облако подкатилось ближе, в нем обозначился отряд всадников – воинов и слуг, а следом за ними четыре белых коня катили повозку государственного сановника.

Вымпелы трепетали на ветру, булат блистал на солнце – прекрасное зрелище, особенно по контрасту с невозмутимостью природы. Янь Тинко наслаждался им с высоты расположенного на холме подворья, стоя у ворот и озирая землебитные стены, черепичные и соломенные крыши поселка Мельничный Жернов. Дома теснились вдоль узких улочек, отданных крестьянам и свиньям; но и эти изгои не оскорбляли взор – они были неотъемлемы от щедрой желтовато-коричневой лёссовой почвы, кормившей народ. Вокруг поселка раскинулись поля. Лето только-только началось, и на фоне ярко-зеленого ковра всходов ячменя и проса виднелись одетые в синее люди, гнущие спины ради будущего урожая. Уменьшенные расстоянием, вдалеке пестрели хутора. Разбросанные там и тут сады уже отцвели, но на ветках уже набухала завязь, а листва играла солнечными зайчиками. Ивы вдоль оросительных каналов тихонько лепетали на пропахшем зеленью ветру. Темные сосны и кипарисы на дальней гряде были полны горделивого достоинства. Из тени рельефно выступали склоны, отданные под пастбища.

К западу от деревни крутизна склонов быстро нарастала, лес густел. Путь до границ Поднебесной еще далек, долог и труден; где-то там вдали раскинулись царства тибетцев, монголов и прочих варваров, но уже и здесь очаги цивилизации разделены изрядными расстояниями, и прибытие в любой из них доставляет путнику удовольствие, какого он наверняка не испытывает в сердце страны.

Янь Тинко тихо произнес:

 
Радостно нам наблюдать
Череду неизменных сезонов —
Тех, что от века богами дарованы нам;
Радостно нам соблюдать
Череду ритуалов священных —
Тех, что от века завещаны предками нам…
 

Не дочитав старинные стихи, он умолк и вернулся во двор. Обычно он дожидался гостей в доме; однако ради императорского посланца Янь Тинко поместился с сыновьями на террасе, облачившись в лучшие одеяния. Слуги выстроились живым коридором от крыльца до внешних ворот; лабиринт кустов закрывал от высокого гостя все, кроме пруда с золотыми рыбками. Женщины, дети и чернорабочие спрятались от глаз подальше в строениях подворья.

Прибытию процессии предшествовали разнообразные звуки – топот, дребезжание и лязг металла. Затем о том же, но более официально, возвестил конюший, спешившись и войдя в подворье. На полпути его встретил управитель; они обменялись поклонами и приличествующими случаю словами. Затем появился и сам инспектор. Слуги простерлись ниц, а Янь Тинко отдал посланцу императора почести, как вельможе более высокого ранга.

Цай Ли учтиво отвечал на приветствия. Внешность его не очень впечатляла – ростом он был невысок и довольно молод для человека, достигшего такого поста. Субпрефект же был высок и седовлас. С первого взгляда было ясно, что инспектор проделал долгий и трудный путь, – даже символы, надетые им перед выходом из экипажа, помялись в дороге. Однако бежавшая по его жилам кровь многих поколений приближенных к трону позволяла ему хранить спокойную, величавую осанку. Хозяин и гость сразу понравились друг другу.

Цай Ли сопроводили в его комнаты, где уже ждали омовение и свежие одежды. Позаботились и о свите: помощников и чиновников расселили согласно их рангам, стражников определили на постой в крестьянские дома. Воздух наполнило благоухание готовящегося пира – ароматы специй, трав, жареной птицы, молочных поросят, щенков и черепах. Тонко пахли слегка подогретые напитки. Из дома, где репетировали певцы и танцовщицы, порой доносился звон цитры или певучий удар гонга.

Инспектор дал понять, что перед встречей с местными чиновниками хотел бы побеседовать с субпрефектом наедине. Разговор состоялся в покоях, обставленных весьма скудно – всего две ширмы, свежие соломенные циновки и низенький столик с рисовым вином и пирожными с юга. Зато здесь было светло и просторно, пропорции помещения радовали глаз. Рисунки на ширмах – бамбуковая роща и горный пейзаж – были изящными, каллиграфия изысканной. Цай Ли выразил восхищение – достаточно явственное, чтобы подчеркнуть собственный вкус, но не преувеличенное, дабы не напроситься на дар.

– Нижайший раб благодарит за доброе слово, – склонился Янь Тинко. – Боюсь, государь сочтет нас, обитателей здешних краев, бедными и полуграмотными.

– Вовсе нет, – отвечал Цай Ли, поднося к губам чашечку. Его длинные полированные ногти ярко блеснули. – Правду сказать, у вас тут прямо гавань покоя и порядка. Увы, даже в окрестностях столицы изобилуют разбойники и смутьяны, а подальше скрываются настоящие бунтари; и кочевники, несомненно, вновь поглядывают алчно на нашу сторону Великой Стены. Так что волей-неволей пришлось отправиться в путь в сопровождении воинов. – В голосе инспектора отчетливо прозвучала нотка презрения к низшему из свободных сословий. – Хвала небесам, надобности в них не возникало. Воистину астрологи выбрали для моего отбытия благоприятный день.

– Быть может, помогло как раз присутствие воинов, – сухо заметил Янь Тинко.

– Слышу речи старого доброго владетеля, – улыбнулся Цай Ли. – Насколько я понимаю, ваше семейство уже давненько главенствует в этих краях?

– С той самой поры, когда император Уди удостоил этой чести моего благородного предка Янь Чи за доблесть в боях с северными варварами. Ах, то были славные дни! – Цай Ли тихо-тихо вздохнул. – Нам, их недостойным наследникам, остается лишь сдерживать лавину бед живой плотиной.

Янь Тинко немного поерзал, прокашлялся, взглянул прямо на собеседника и сказал:

– Мой государь, несомненно, стоит на самом гребне плотины, и столь долгое изнурительное странствие тому подтверждением. Будет ли нам дозволено поддержать его праведные стремления и каким образом?

– В основном мне требуются сведения. И проводник, пожалуй. До столицы докатилась весть о мудром, а то и святом человеке из ваших мест.

– Что?! – не поверил своим ушам Янь Тинко.

– Басням странников верить нельзя, но мы опросили несколько человек, и рассказы их сходятся. Он проповедует учение Дао, и добродетель принесла ему редкое долголетие. – Цай Ли поколебался, но добавил: – Или даже бессмертие… Что вам известно об этом, господин субпрефект?

– А-а, – Янь Тинко насупился. – Теперь я понял. Некто, именующий себя Ду Шанем.

– Значит, вы настроены по отношению к нему скептически?

– Он не соответствует моим представлениям о святом человеке, господин инспектор, – проворчал Янь Тинко. – В желающих выдать себя за святого недостатка нет. Простые крестьяне склонны верить всякому вруну, особенно в столь беспокойные времена, как нынче. Находятся неприкаянные бродяги, которые не делают ничего полезного, а лишь побираются да произносят обольстительные речи. Заявляют, будто обладают волшебной силой. Крестьяне клянутся, что видели, как они исцеляли недуги, изгоняли демонов, воскрешали мертвых, – словом, все, что в голову взбредет. Я разобрал несколько подобных случаев и не нашел реальных подтверждений ни единому слову. Подтвердилось лишь, что, прежде чем податься дальше, эти подзаборники успевают попользоваться кошельками мужчин и благосклонностью женщин, утверждая, что таков Путь. Цай Ли взглянул на него с прищуром.

– О шарлатанах нам ведомо. Ведомо и о простых ворожеях, народных колдунах – по-своему честных, но темных и суеверных. Увы, их верования и обряды действительно начали просачиваться в чистое некогда учение Лаоцзы. Сие прискорбно.

– А разве двор не следует неукоснительно наставлениям великого Кунцзы [7]7
  В Европе этот древнекитайский философ известен под именем Конфуция. (Примеч. пер.).


[Закрыть]?

– Разумеется. И все же, господин субпрефект, мудрость в сочетании с силой встречается все реже. Услышанное навело самого Единого на мысль, что голос Ду Шаня был бы желателен в хоре имперских советников.

Янь Тинко устремил взор в чашку, будто искал там утешительного совета.

– Не мне ставить под вопрос волю сына небес, – наконец заговорил он. – Осмелюсь сказать, этот молодец серьезного вреда не наделает. – Он рассмеялся. – Пожалуй, он даже не уступит иным советникам.

Цай Ли некоторое время молча всматривался в собеседника, прежде чем вымолвить:

– Уж не намекаете ли вы, господин субпрефект, что советники императора в прошлом вводили его в заблуждение?

Янь Тинко слегка побледнел, потом вспыхнул и чуть ли не огрызнулся:

– Я не проронил ни слова хулы, господин мандарин.

– Разумеется, нет! – с готовностью отозвался Цай Ли. – Хотя, между нами, подобный намек был бы вполне справедлив. – Теперь Янь Тинко поглядел на него испуганно. А Цай Ли продолжал без обиняков: – Посудите сами. Прошло десять лет с тех пор, как Ван Ман стал наместником небес. Он провел много реформ, изо всех сил стремился творить добро своему народу. И все-таки смута не утихает. Ее питают, да будет сказано, бедность в Поднебесной и варварское невежество за ее рубежами. – Инспектор оставил недосказанным, что есть и такие, их даже больше, кто считает династию Цинь просто узурпаторами, захватившими трон в результате дворцовых интриг, и заявляет, что давно пора вернуть династии Хань власть, принадлежащую ей по праву. – Ясное дело, нам весьма нужен добрый совет. Мудрость и добродетель нередко обитают под кровлей простолюдина.

– Должно быть, ситуация действительно отчаянная, если вас послали в такую даль лишь за тем, чтобы расследовать пустые слухи, – выпалил Янь Тинко и торопливо добавил: – Конечно, ваш приезд, государь, для нас большая честь и счастье.

– Вы весьма любезны, господин субпрефект. – Тон Цай Ли стал более резким. – Так что же вы можете поведать о Ду Шане?

Янь Тинко устремил взгляд прочь, нахмурился, подергал себя за бороду и медленно заговорил:

– Если честно, назвать его жуликом я не могу. Я расследовал все слухи, какие мог, и не нашел в его поступках ничего предосудительного – ни мошенничества, ни иных неправых деяний. Вот только… по моим понятиям, он ни в чем не похож на святого.

– Ищущие истин Дао частенько бывают, ну скажем, несколько чудаковаты.

– Знаю. И все же… Но позвольте по порядку. Он появился у нас лет пять назад, а до того прошел через северо-восточные уезды, на время задерживаясь в каждом из них. С ним странствовал один-единственный ученик, юноша из крестьянского сословия. С той поры он принял еще двух учеников и отверг всех других претендентов. Поселился он в пещере, что находится в горном лесу у водопада, в трех-четырех часах ходьбы отсюда. Там он предается созерцательному размышлению, то есть так он утверждает. Я бывал там; пещера обращена в довольно уютное обиталище. Никакой роскоши, но и никаких лишений. Ученики выстроили себе хижину по соседству с пещерой. Возделывают небольшое поле, ловят рыбу, собирают орехи, ягоды и корни. Остальное, вплоть до денег, ему приносят в дар окрестные жители. Они приходят туда, чтобы выслушать слова, которые он потрудится им сказать, исповедуются в своих горестях – он доброжелательно склоняет к ним слух, – и получают его благословение, а то и просто проводят час-другой в его обществе. Время от времени он на день-два спускается к нам. Далее все происходит одинаково – он на славу ест и пьет в одной местной харчевне, после чего резвится в нашем единственном веселом доме. Я слышал, он могучий любовник. Впрочем, мне не ведомо, чтобы он соблазнил чью-либо дочь или жену. Тем не менее его поведение не кажется мне благочестивым, а те его нравоучения, что мне доводилось слышать, кажутся полной бессмыслицей.

– Дао невозможно выразить в словах.

– Знаю. И тем не менее… Тем не менее…

– Что до увеселений… Я слышал от сведущих даосов, что любовные утехи, особенно продолжительные, позволяют прийти к равновесию сил «янь» и «инь». [8]8
  Фундаментальные понятия древнекитайской философии, воплощающие в себе противоречивые начала природы: мужское и женское, твердое и мягкое, рост и увядание и т. п.


[Закрыть]По крайней мере, так проповедует одна из школ. Другие с ней не соглашаются, как мне сказывали. Но вряд ли можно ожидать соблюдения общепринятых приличий от человека, стоящего на пути просветления.

– Похоже, государь мой куда терпимее меня, – выдавил кислую улыбку Янь Тинко.

– Я лишь считаю необходимым подготовиться к тому, с чем встречусь, настроиться на постижение непостижимого. – Цай Ли помолчал. – Что известно о прежней жизни Ду Шаня? Насколько справедливы его притязания на преклонный век? Я слышал, обликом он молод.

– Это так, и бодрости ему не занимать. А мудрецу, по-моему, пристало выглядеть почтенным. – Янь Тинко перевел дух. – Впрочем, я сделал запросы на предмет проверки упомянутых его притязаний. Нельзя сказать, что он трубит о своем возрасте на всех перекрестках. Пожалуй, он даже избегает упоминать об этом, доколе не вынужден бывает пояснить, каким образом давно покойный Чоу Пэнь мог стать его учителем. В то же время он и не пытается замести следы. Мне удалось опросить ряд лиц и навестить ряд уездов, имевших к нему отношение, когда дела мои вели в те края.

– Будьте добры поведать мне о том, что вам удалось установить, дабы я мог сопоставить это со сведениями, имеющимися в моем распоряжении.

– В общем, не подлежит сомнению, что он рожден более сотни лет назад. Это случилось в области Трех Великих Камней, и принадлежал он всего-навсего к сословию мастеровых. Он пошел по стопам отца, стал кузнецом, женился, завел детей, – словом, ничего необычного, кроме того, что не старел телом. Соседи дивились, но он вроде бы не пытался извлечь из своего положения никаких выгод. Вместо того, когда дети его переженились, а жена скончалась, он провозгласил, что идет искать мудрости, хотя бы для того, чтобы выяснить причины своей исключительности. Он снялся с места, и о нем долго не слыхали, пока он не стал учеником Чоу Пэня. Когда же сей мудрый муж тоже скончался, Ду Шань двинулся дальше, неся людям учение Дао и постигая его на свой лад. Не знаю, насколько его речения и жизнь соответствуют заветам Чоу Пэня. Не знаю также, надолго ли Ду Шань задержится здесь. Наверное, и сам он этого не знает. Я спрашивал его, но такие люди на редкость умело уклоняются от вопросов, на которые не желают отвечать.

– Благодарю вас. Все сходится с тем, что мне докладывали. Но человеку вашей проницательности, господин субпрефект, должно быть очевидно, что подобная жизнь указует на некие сверхъестественные силы, и…

Но тут в дверях выросла почтительно изогнувшаяся фигура.

– Войди и говори, – предложил Янь Тинко. Секретарь Цай Ли шагнул в комнату, низко поклонился и объявил:

– Нижайший просит у высоких сановников прощения за причиняемое беспокойство. Однако до него долетела весть, которая может оказаться для них интересной и даже спешной. Мудрец Ду Шань показался на западной дороге. Он направляется в селение. Не соизволит ли государь отдать какие-либо приказания на сей счет?

– Ну и ну, – пробормотал субпрефект. – Любопытное совпадение.

– Если только совпадение, – отозвался Цай Ли. Янь Тинко приподнял свои густые брови.

– Он что же, предвидел прибытие высокого гостя и его намерения?

– Для этого вовсе не требуется обладать таинственными способностями. Цель Дао – привести все сущее в гармоническое соответствие.

– Призвать ли мне его сюда или попросить обождать, пока государю не будет угодно встретиться с ним?

– Ни то ни другое. Я сам сойду к нему, хоть мне и горько прерывать столь занимательную беседу. – Заметив удивленный взгляд хозяина, Цай Ли добавил: – В противном случае мне пришлось бы искать встречи с ним в его обиталище. Выкажем ему уважение, раз он достоин того.

Сановник встал с подушек, шелестя шелком и парчой, и вышел. Янь Тинко последовал за ним. Конюший поспешил созвать подобающую свиту, отправив ее вослед начальникам. Выйдя из ворот, процессия начала спускаться по склону достойной поступью.

Занимался ветер. Он с гулом летел с севера, остужая воздух и погоняя перед собой стада туч, – их тени бежали по полям, будто серпы в проворных руках. Пронеслась стая ворон, перекрывшая своим карканьем людские голоса.

Вокруг колодца толпился народ. Здесь собрались все, кто не был занят на пашнях: торговцы, ремесленники, их жены и дети, престарелые и недужные. Тут же толклись прибывшие с инспектором воины, снедаемые любопытством. В центре внимания был мужчина с крупной, мощной фигурой в простой синей одежде – такой же стеганой куртке и штанах, как у любого окрестного земледельца. Ноги были босы, на них бугрились мозоли. Голова его также была не покрыта; черные пряди, выбившиеся из затылочного узла, трепетали на ветру. Широкое лицо с приплюснутым носом обветрилось до черноты. Рядом с ним стоял молодой человек, одетый столь же скромно. А мужчина, прислонив свой посох к кладке колодца, посадил на плечо крохотную девчушку.

– Ну что, малышка? – смеялся он, щекоча дитя под подбородком. – Хочешь покататься на своей старой лошадке? Ах ты, бесстыдная попрошайка!

Девочка жмурилась и хихикала.

– Благословите ее, учитель, – попросила мать девочки.

– Да она сама – благословение! – отвечал тот. – Она еще не покидала Врат Покоя, к которым мудрые люди надеются когда-нибудь вернуться. Что не мешает тебе мечтать о леденцах, а, сестренка?

– По-твоему, детство лучше старости? – продребезжал старик с жидкой седой бороденкой, согбенные плечи которого уже не могли распрямиться от груза лет.

– Ты просишь от меня поучений, когда мое бедное горло пересохло от дорожной пыли? – добродушно ответствовал новоприбывший. – Нет, уж будьте добры, сперва одну-две-три чашечки винца. Никаких излишеств, даже в самоограничении.

– Дорогу! – провозгласил конюший. – Дорогу государю Цай Ли, посланцу императора из Чананя, и начальнику области Янь Тинко!

Голоса умолкли, люди расступились. Девочка, испугавшись, захныкала и потянулась к матери. Мужчина вернул баловницу и поклонился двум облаченным в парчовые халаты мужам – с уважением, но нисколько не униженно.

– Это и есть наш мудрец Ду Шань, господин инспектор, – сказал субпрефект.

– Расходитесь! – объявил конюший простолюдинам. – Дело государственной важности!

– Они могут слушать, если пожелают, – мягко прервал его Цай Ли.

– Их смрад не должен оскорблять ноздри государя, – провозгласил конюший; толпа с шарканьем отодвинулась, разбилась на группки и с любопытством глазела, что же будет дальше.

– Не вернуться ли нам в дом? – предложил Янь Тинко. – Сегодня тебе оказана великая честь, Ду Шань.

– Нижайше благодарю, – отвечал тот, – но мы убоги, неумыты и вообще недостойны посетить благородный дом. – Голос его был низок, в нем не хватало столичного лоска, но его речь никак нельзя было назвать бескультурной. И в голосе, и в глубине глаз будто таился смешок. – Могу я позволить себе вольность представить своих учеников Чи, Вэя и Ма?

Трое юношей простерлись перед сановниками ниц и лежали, пока учитель не подал им недвусмысленный знак встать.

– Они могут присоединиться к нам, – предложил Янь Тинко.

Субпрефекту не удалось до конца скрыть свою брезгливость. Заметил ли это Ду Шань? Он обратился к Цай Ли:

– Быть может, господин не погнушается изложить свое дело немедля? Тогда можно будет судить, не станет ли наша беседа пустой тратой его времени.

– Надеюсь, нет, господин мудрец, ибо я растратил оного уже немало, – улыбнулся инспектор. Он обернулся к местному владетелю, своему секретарю и остальным, слышавшим разговор и немало изумленным его оборотом. – Ду Шань прав. Он же уберег меня от несомненно трудного пути к его отшельнической келье.

– Простое стечение обстоятельств, – отозвался Ду Шань. – И не требуется быть провидцем, чтобы догадаться о цели вашей поездки.

– Возрадуйся, – продолжал Цай Ли, – молва о тебе достигла августейших ушей самого императора. Он повелел мне отыскать тебя и доставить в Чанань, дабы вся Поднебесная могла пожать плоды твоей мудрости.

Ученики испуганно охнули, но сумели кое-как удержаться, чтобы не пасть ниц снова. Ду Шань сохранил внешнюю невозмутимость.

– У Сына Небес наверняка советников без счета.

– Это так, но он не удовлетворен ими. Как сказано, тысяча мышей не заменит одного тигра.

– Вероятно, господин не совсем справедлив к советникам и министрам. Их задачи безмерны, и не моему ничтожному разуму их постигнуть.

– Твоя скромность похвальна и говорит о силе твоего духа.

– Нет, – покачал головой Ду Шань, – я глупец и невежда. Разве осмелюсь я хоть одним глазком взглянуть на императорский трон?

– Не клевещи на себя, – сказал Цай Ли с легкой ноткой нетерпения. – Нельзя прожить столь долгий век, не достигнув высот мудрости и не набравшись опыта. Более того, ты раздумывал над тем, что видел, и извлек из этого ценные уроки. Ду Шань позволил себе усмехнуться, будто в разговоре равного с равным.

– Если я чему и научился, то лишь тому, что разум и познания сами по себе стоят немногого. Вне прозрений, не укладывающихся в слова и образы обычного мира, разум служит главным образом как поставщик самых убедительных доводов в пользу того, что мы намерены сделать так или иначе.

Янь Тинко не смог сдержаться и вклинился в беседу:

– Давай не кобенься! Ты не аскет, а император вознаграждает за добрую службу с императорской щедростью.

Манеры Ду Шаня быстро изменились, словно он стал учителем, чей ученик соображает туговато.

– Во время своих странствий я навестил и Чанань. Прийти ко двору я, разумеется, не мог, но бывал во дворцах вельмож. Государи мои, там слишком много стен. Один покой отгорожен от другого, а когда в сумерках на башнях проговорят барабаны, ворота закрываются для всех, кроме самых высоких особ. В горах же можно беспрепятственно бродить под усыпанным звездами небом.

– Для ступившего на Путь не должно быть разницы между одним местом и другим, – заметил Цай Ли.

– Государю хорошо ведома «Книга Пути и Добродетели» [9]9
  Каноническое сочинение даоизма.


[Закрыть], – склонил голову Ду Шань. – Однако я – бредущий ощупью слепец, который вечно будет натыкаться на стены.

Цай Ли напряженно выпрямился.

– Сдается мне, ты ищешь доводы, дабы уклониться от долга, который кажется тебе обременительным. Зачем же ты берешься проповедовать, если печешься о людях столь мало, что не хочешь поделиться своими мыслями с целью помочь им?

– Людям не поможешь, – негромкие слова Ду Шаня перекрыли посвист ветра. – Только они сами могут одолеть свои беды, и отыскать Путь каждый может лишь самостоятельно.

Голос Цай Ли обрел жесткость и остроту, как неторопливо извлеченный из ножен клинок:

– Значит, ты отвергаешь милость императора?

– Многие императоры пришли и ушли. Многим еще предстоит. – Ду Шань указал в пространство. – Взгляните на летящую по ветру пыль. Некогда и она была живым телом. Лишь Дао пребудет вовеки.

– Ты рискуешь… рискуешь быть наказанным, господин мудрец.

Ду Шань вдруг расхохотался, по-крестьянски хлопая себя руками по ляжкам.

– И голова, снятая с плеч, согласится на роль советника? – Он столь же стремительно успокоился. – Государь, я вовсе не желал проявлять непочтения. Я лишь сказал, что не гожусь для трудов, которые вы мне уготовили, я недостоин их. Возьмите меня с собой – вскоре убедитесь в этом сами. Не стоит тратить на меня драгоценное время Единственного.

Цай Ли вздохнул. Янь Тинко, пристально следивший за инспектором, чуточку расслабился.

– Плут, – с сожалением сказал инспектор. – Ты используешь Книгу – как там сказано? – «Как вода, мягкая и уступчивая, точит самый твердый камень…»

Ду Шань поклонился:

– Не лучше ли сказать, что поток течет к своей цели, а глупая скала стоит, где стояла?

Теперь Цай Ли заговорил с ним как с равным:

– Если ты не пойдешь – что ж, так тому и быть. Прости, но мне придется доложить, что ты оказался… досадной ошибкой.

Ду Шань чуть не ухмыльнулся.

– Весьма проницательное замечание. – Он обернулся к субпрефекту. – Вот видите, господин, мне вовсе незачем затаптывать ваши прекрасные циновки. Лучше мы с учениками тотчас же избавим вас от своего присутствия.

– Прекрасно, – холодно отозвался Янь Тинко. Инспектор бросил на него осуждающий взгляд, вновь повернулся к Ду Шаню и спросил, слегка волнуясь:

– И все же, господин мудрец, ты можешь похвалиться едва ли не самым долгим веком из всех людей – но возраст на тебе ничуть не сказался. Хоть это ты можешь мне объяснить?

Ду Шань помрачнел. Со стороны могло показаться, что в голосе его прозвучала жалость к самому себе:

– Меня вечно об этом спрашивают.

– И?..

– И я никогда не даю внятного ответа, ибо не способен.

– Но ты наверняка знаешь его.

– Я уже сказал, что не знаю, но люди настаивают все равно… – Ду Шань вроде бы стряхнул с себя грусть. – Рассказывают, что в саду Си Ванму, Матери Царей Запада, растут волшебные персики и те, кому она позволит их отведать, становятся бессмертными.

Цай Ли долго-долго смотрел на него, прежде чем чуть слышно ответил:

– Как угодно, господин мудрец. – Зрители затаили дыхание и один за другим отступили подальше. Инспектор отвесил поклон. – Отбываю, преисполненный благоговения.

Ду Шань ответил ему столь же почтительным поклоном.

– Приветствуйте императора. Он заслуживает сочувствия. Янь Тинко прокашлялся, замялся, потом, повинуясь жесту сановника, последовал за ним на холм, к дому. Свита двинулась следом. Простолюдины почтительно склонили головы, сложив ладони перед грудью, и тихо разошлись, стремясь укрыться за стенами домов. Ду Шань с послушниками остались у колодца в одиночестве. Молчание нарушал лишь вой ветра над кровлями. Тени облаков бежали по земле. Ду Шань взял свой посох.

– Пошли.

– Куда, учитель? – отважился спросить Чи.

– В свое убежище. А после… – На мгновение лицо Ду Шаня передернулось, словно от боли. – Не знаю. Куда-нибудь. Пожалуй, в западные горы.

– Вы боитесь возмездия, учитель? – спросил Вэй.

– Нет-нет, я верю слову этого вельможи. Но лучше нам уйти. Ветер принес запах беды.

– Учитель знает, – сказал дерзкий Ма. – Должно быть, он много раз чуял этот запах за свои долгие годы. Вы действительно отведали персиков в саду Си Ванму?

Ду Шань негромко рассмеялся.

– Надо же было что-то ему сказать. Несомненно, мой рассказ пойдет вширь, возникнут байки о других, кто отведал тех же плодов. Ладно, мы будем уже далеко… – Дальше он говорил уже на ходу: – Я много раз предупреждал вас, молодцы, и предупреждаю снова. Я не одержим высоким духом, у меня нет секретов, которыми я мог бы поделиться. Я самая заурядная личность – не считая того, что неведомо почему мое тело остается юным. Я искал объяснений, но единственное, что понял: для подобных мне нет другого способа заработать на хлеб. Если вы готовы меня слушать, слушайте. Нет – ступайте прочь, благословляю вас. А пока что прибавим шагу.

– Но, учитель, вы же сказали, что бояться вам нечего, – возразил Ма.

– Я и не боюсь, – голос Ду Шаня обрел хрипловатую жесткость. – Вернее, боюсь стать свидетелем того, что, скорее всего, свершится с этими людьми, которых я люблю, но бессилен повлиять на их судьбу. Наступили жестокие времена. Остается искать уединения и истин Дао.

И они зашагали вперед, наперекор ветру.