Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"
Автор книги: Пол Уильям Андерсон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)
– Что? – удивленно заморгал он.
– В сегодняшней почте письмо из Дании. А больше ничего особенного… Эй, оно что, важное?
– Сейчас гляну. Извини, я на минуточку.
Сердце его грохотало; о почте-то он и не подумал. Она лежала на угловом столике. Беря в руки конверт со штампом Копенгагена, Ханно заметил напечатанные на нем название отеля и обратный адрес, а поверх – приписку от руки: «Гельмут Беккер».
Письмо от франкфуртского агента, который принимал ответы на рекламные объявления, публикуемые в Северной Европе. Беккер должен был проверить все письма от людей, соответствующих требованиям Ханно. Разумеется, агент и понятия не имел, о чем речь, – ему сказали всего-навсего, что Институт Руфуса хочет завязать отношения с членами семей долгожителей; а если последние окажутся молодыми, но интеллигентными, да к тому же продемонстрируют интерес к истории, – это будет просто идеально…
Усилием воли Ханно прекратил бешеную пляску мыслей и дрожь в руках, потом распечатал конверт. Письмо было написано по-английски, довольно невнятно, но в нем не содержалось ничего такого, чтобы Наталии нельзя было его прочесть; она знала о проекте, считала подход вопиюще антинаучным, но относилась к нему с терпимостью, как и к прочим эксцентричным выходкам сожителя. Надо поддержать иллюзию, что ему нечего скрывать, – именно для того, чтобы скрыть безмерное волнение.
– Похоже, мне предстоит небольшая поездка…
4
В краю Потерянной реки жил дружелюбный народ; китайские крестьяне всегда преуспевали в Айдахо – так что когда мистер и миссис Ду стали арендаторами земли, принадлежащей «Томек энтерпрайзиз», соседи устроили им пышную встречу. Историю этой пары стоило послушать: он-де был мелким землевладельцем на Тайване, она – дочерью японского торгпреда в тех же местах. Подобные браки в Азии всегда сталкивались с невероятным сопротивлением, даже после войны. Кроме того, у них были нелады с гоминдановским режимом – ничего серьезного, но вполне достаточно, чтобы молодая пара ощутила себя в тисках и начала испытывать тревогу за свою судьбу. Через посредство ее отца они смогли встретиться с мистером Томском, и тот уладил вопрос с их переездом в Америку. Первое время они изъяснялись на ломаном английском, но очень скоро усовершенствовались в языке и стали говорить довольно чисто.
И все-таки оба были какими-то не от мира сего. Они чудесно управлялись со своими посевами и скотом, в доме все блестело и сверкало – но чего еще и ждать: если совесть неспокойна, всегда поддерживают внешний порядок и уют. Вели себя скромно, вежливо, готовы были прийти на помощь каждому – но держались вдали от общественной жизни, не посещали ни церковь, ни клуб; в компании веселились со всеми наравне, но до конца не раскрывались; за гостеприимство платили щедрым столом и приятной беседой, но ни к кому не навязывались в друзья и чужую дружбу принимали как-то не очень охотно. Впрочем, люди восточные всегда с большим пиететом относились к детям, и если взглянуть на дело с этой стороны, замкнутость бездетных супругов становилась понятной.
А шесть лет спустя они стали настоящим предметом пересудов и пробудили в людях тревогу. Время от времени чета Ду, как и остальные, уезжала отдыхать – вот только они ни разу и словом не обмолвились, куда ездили и чем занимались. А в этот раз они вернулись из Чикаго с парой юных оборвышей, явно бедствующих, а мальчик к тому же был черным. «Мы их вовсе не усыновляли, – пояснили супруги Ду. – Просто решили посмотреть, что может сделать с человеком семейная жизнь в здоровом окружении». И показали бумаги, подтверждающие, что все сделано по закону.
Соседи начали побаиваться, что приезжие начнут хулиганить, сбивая с пути истинного их собственных детей, а то еще приучат к наркотикам. Эдит Хармони, дама весьма решительная и уверенная в собственных силах, воспользовалась отлучкой Шана, чтобы переговорить с Асагао с глазу на глаз.
– Понимаю твои чувства, дорогуша, ты очень добра к ним – но слишком уж много в наши дни развелось доброхотов.
– А что, злохоты лучше? – с улыбкой спросила Асагао и тут же сменила тон. – Клянусь, все будет в порядке. Нам с мужем уже не впервой наставлять заблудших.
– В самом деле?
– Это не дает нам самим сбиться с пути, наполняет нашу жизнь смыслом. Может, тебе доводилось слышать буддистскую концепцию развития добродетелей. Погоди-ка, я согрею тебе кофе.
И действительно, они добились успеха. Поначалу возникли небольшие трения, особенно в школе. Мальчишка пару раз подрался, девочку поймали, когда она пыталась стащить из магазина какую-то мелочь. Но наставники быстро и весьма основательно изменили их нравы. Пусть. Шана нельзя было назвать умнейшим из людей, но и болваном его тоже не назовешь; а еще он умел добиваться от людей желаемого, не прибегая к своей недюжинной физической силе. Асагао – тихая, вежливая женщина – на поверку оказалась обладательницей ума острого, как бритва. Детишки старательно трудились на ранчо, а вскоре начали проявлять прилежание и в школе, постепенно став всеобщими любимцами. Спустя четыре года, когда возраст и полученная квалификация уже позволяли им найти работу, они уехали искать счастья. Окрестные жители скучали по ним, и когда приехали новые сироты, никто не стал возражать – более того, община даже ощутила гордость.
Супруги Ду сами детей не разыскивали. В свое время, рассказывали они соседям, они были просто потрясены судьбами детей, о которых узнавали из газет и телепередач, а со временем кое с кем познакомились и лично. Порасспросив знающих людей, они нашли благотворительную организацию, пытающуюся пристроить детей-сирот в семьи, – небольшую, но имеющую филиалы в ряде больших городов. Со временем обоюдное доверие возрастало; первый опыт показал, в чем супруги сильны и каким детям будет больше пользы от знакомства с ними – и с того момента организации оставалось лишь подбирать детей и отправлять их по месту назначения.
Шан и Асагао постановили, что могут обеспечить должной заботой лишь троих за раз, да и то, если их будут присылать по очереди. Так что третий член второй группы появился два года спустя – это была четырнадцатилетняя девочка-подросток из Нью-Йорка. Воспитатели встретили ее в аэропорту Покателло и отвезли к себе.
Поначалу Хуанита являла собой сущее наказание Божье – взвинченная, как угодившая в ловушку рысь, вечно угрюмая, но порой впадающая в шумные истерики и разражающаяся такими проклятьями, что даже мужчинам становилось не по себе. Но они уже научились твердости и терпению. Двое приехавших раньше подростков успели перерасти бунтарство и оказались серьезным подспорьем, поддерживая и успокаивая ее. А первостепенную роль играли дружные супруги, да еще красота природы, свежий воздух, честный труд и хорошее питание. Помогло и то, что стояло лето, и Хуаните не приходилось терзаться из-за школы. Скоро она стала настоящей маленькой леди.
Однажды Асагао пригласила ее вдвоем съездить по ягоды в укромное местечко среди холмов, в часе с небольшим верховой езды от ранчо. Прихватив с собой корзинку со снедью, они не торопясь двинулись в путь. На обратной дороге девочка застенчиво начала изливать душу, поведав Асагао свои мечты, а та ненавязчиво поддерживала беседу, давая Хуаните выговориться.
Вчерашняя гроза приглушила летний зной, воздух был напоен ароматами, ветерок легонько заигрывал с волосами собеседниц. С запада уже наползали тени, хотя высота была еще полна того непередаваемого сияния, от которого кажется, что до гор рукой подать, но не пропадает ощущение воли и простора. Белоснежные тучи пышными клубами дыбились в пронзительной синеве небес. Долина пестрела всеми оттенками зелени, перемежавшимися с проблесками каналов. Сады и дома были где-то далеко, у самого горизонта. Над пастбищами с криками носились краснокрылые дрозды, а пасшийся у изгородей скот поднимал головы и провожал шагающих лошадей взглядами больших, влажно поблескивающих глаз. Поскрипывала кожа седел, копыта мягко шлепали по влажной земле, всадницы и лошади будто слились воедино в ленивом, баюкающем ритме неторопливого аллюра.
– Я в самом деле хотела бы познакомиться с вашей религией поближе, миссис Ду, – говорила Хуанита, темноволосая худенькая девчушка, прихрамывающая при ходьбе. Отец часто бил ее, да и мать не отставала – пока Хуанита не воткнула отцу кухонный нож в плечо и не удрала. В седле она уже держалась уверенно, будто родилась наездницей, и супруги Ду запланировали ближе к концу года отправить ее на корректирующую хирургическую операцию. А пока что она выполняла свою долю работ с поправкой на увечье.
– Должно быть, ваша вера просто чудесна, раз… – Хуанита зарделась, отвела взгляд и закончила чуть ли не шепотом, – раз к ней принадлежат такие люди, как вы с мистером Ду.
– Спасибо, милая, – улыбнулась Асагао, – но, знаешь ли, мы самые обыкновенные люди. По-моему, тебе лучше вернуться в лоно твоей собственной церкви. Конечно, мы с радостью объясним, что сумеем, все наши дети этим интересуются. Но то, чем мы живем, на самом деле в словах не выразишь. Наши принципы в этой стране кажутся слишком чуждыми. По вашим понятиям это даже не религия, это скорее стиль жизни, попытка пребывать в гармонии с Вселенной.
Хуанита быстро вскинула на нее полный любопытства взгляд:
– Как в «Единстве»?
– Где?
– В «Единстве». Это в моих местах. Вот только… Они не могли меня принять. Я спрашивала у одного их парня, но тот сказал, что… спасательная шлюпка полна под завязку, едва не тонет. – Девочка вздохнула. – А потом мне повезло, и меня подобрали в… для вас. Пожалуй, оно и лучше. С вашей выучкой я где угодно пристроюсь. А если ты попал в «Единство», так и оставайся в нем… По-моему. Только я толком-то не знаю. Они не болтают языком, члены-то.
– Раз ты слыхала, то твой друг все-таки болтал.
– А-а, слухи-то ходят. А наркодельцы, эти вот его ненавидят будь здоров! Но мне кажется, оно только в Нью-Йорке. А как я уже сказала, там чем выше поднимешься, тем меньше болтаешь. Мануэль, он-то еще маленький. Он вырос в «Единстве», как и его родители, но они говорят, что он еще не готов. Он почти ничего и не знает, кроме работы по дому, и учебы, и… В общем, члены «Единства» помогают друг другу.
– Это хорошо. Мне доводилось слышать о подобных организациях.
– Ну, это не совсем взаимопомощь, как, скажем, у этих… у ангелов-хранителей, если не считать, как они говорят, звания стража и… Это вроде как церковь, только по-другому. Члены могут верить, кому во что заблагорассудится, но у них проводятся эти… службы, или молельные собрания, что ли… Потому-то я подумала, что у вас что-то вроде «Единства».
– Нет-нет, никоим образом. Мы просто семья, и даже не представляем, как справиться с большим количеством народа.
– Пожалуй, потому-то «Единство» и перестало расти, – задумчиво произнесла Хуанита. – Мама-ло просто не сможет уследить за остальными.
– Какая мама-ло?
– Так ее называют. Она вроде как… высшая жрица, что ли. Только это не храм. Говорят, она обладает настоящим могуществом. Они, которые в «Единстве», делают, что она скажет.
– Хм! И давно это пошло?
– Не знаю. Давно. Я слыхала, первая мама-ло была то ли матерью нынешней, то ли бабкой. Она черная, хотя я слыхала, что с ней бок о бок работает белая женщина, и всегда так было.
– Любопытно, – вставила Асагао. – Ты рассказывай, рассказывай!
…По вечерам, после обеда, воспитатели и приемные дети обычно собирались вместе – беседовали, играли, читали книги. Порой вместе сидели у единственного в доме телевизора, но только по взаимному согласию, и последнее слово всегда оставалось за взрослыми. Желающие побыть наедине с собой могли уйти с книжкой в свою комнату или заняться любимым делом в небольшой мастерской. Поэтому когда Асагао с Ду Шанем вышли прогуляться, час был уже поздним. Они ушли далеко в поле и долго не возвращались, но все равно говорили лишь по-китайски, – для полной уверенности, потому что по-прежнему лучше всего понимали друг друга на этом языке, хоть за века совместной жизни усвоили множество языков и наречий.
Тихая ночь овевала уснувшие поля прохладой. Земля тонула в тени, и кроны деревьев вырисовывались темными контурами на фоне обильных звездных россыпей высокогорий Запада. Где-то невдалеке раскатисто заухала сова, а потом сорвалась в воздух и бесшумным призраком скрылась в ночи.
– Быть может, они тоже подобны нам, – дрожащим голосом говорила Асагао. – Их организация росла мало-помалу, на протяжении нескольких поколений, но при том строилась вокруг одной-двух личностей. Якобы мать и дочь, они, однако, держатся в тени и работают в одном и том же стиле. Мы и сами с тобой были главами разных деревень то под одним прозванием, то под другим, а наше знакомство с городами оказывалось лишь мимолетным. Ханно обратил свои деловые качества в свою мощь, защиту и прикрытие. А тут открывается возможность третьего пути – к бедным, несчастным и обездоленным. Протяни им руку помощи, помоги наставлением, дай руководство, цель в жизни и надежду – и они водворят тебя на твой крохотный престол, где ты в тиши и тайне переживешь не одно поколение смертных.
– Быть может, – врастяжку отвечал Ду Шань, что было признаком напряженных раздумий. – А может, и нет. Напишем Ханно – он разберется.
– А надо ли?
– Что?! – он вздрогнул и остановился на полушаге. – Он знает в этом толк. А мы с тобой из деревни и носу не кажем.
– Он ведь тут же упрячет этих бессмертных подальше от глаз людских, как упрятал Странника, тебя, меня, как упрятал бы этого турка, если б тот сам от нас не отмежевался?
– Ну, он ведь объяснил причину…
– А откуда нам знать, что он не заблуждается? – настойчиво спросила Асагао. – Ты знаешь, что навело меня на этот вопрос. Я потолковала с тем ученым мужем по имени Джианотти, когда он повторно обследовал нас. Так ли уж надо нам прятаться под этими личинами? В Азии нам не всегда приходилось прибегать к ним, а Страннику среди своих диких индейцев вообще не требовалось таить свою сущность. Быть может, и в сегодняшней Америке это уж не нужно? Времена меняются. Если мы откроемся миру, уже через несколько лет бессмертие смогут получить все.
– А может, и нет. И что тогда сделают с нами?
– Знаю я, знаю! И все-таки… Почему мы ни на миг не усомнились в правоте Ханно? Надо разобраться, является ли он, как старейший, и мудрейшим из нас, или закоснел в своих привычках и теперь совершает ужасную ошибку – из-за излишней трусости и… крайнего эгоизма!
– М-м-м…
– В худшем случае нам придется умереть, – Асагао подняла лицо к звездам. – Умереть, как все – с одним лишь отличием: мы прожили много-много, очень много лет. Я вовсе не боюсь. А ты?
Ду Шань издал короткий смешок:
– Нет. Но признаюсь, мне эта мысль не по нраву, – и тут же снова набрался серьезности. – Надо сообщить ему про это самое «Единство». У него есть и средства и познания, чтобы разобраться, а у нас нет.
– Верно, – кивнула Асагао, но чуть помолчав, добавила: – Но когда мы узнаем, похожи ли они на нас…
– Мы многим обязаны Ханно.
Переезд в эту страну благодаря влиянию Томека на какого-то конгрессмена. Помощь в знакомстве с новыми условиями жизни. Устройство с поселением в этих краях, когда стало окончательно ясно, что американские города – не по ним.
– Согласна. Но и человечеству, думаю, мы задолжали немало. И себе самим. И свободы выбора у нас никто не отнимал.
Некоторое время они шагали молча. На западе взошла яркая быстрая звезда и начала свой стремительный путь по низкому небу.
– Погляди-ка, – оживился Ду Шань, – спутник! Настал век настоящих чудес.
– Я полагаю, это «Мир», – медленно проговорила она.
– Что?.. Ах да! Русский.
– Это космическая станция, единственная на планете. Соединенные Штаты со времен «Челленджера»… [46]46
Если начало XVIII главы, по хронологии, приведенной в конце книги, относится к 1975 г., то этот диалог не мог состояться ранее чем через одиннадцать лет: как запуск станции «Мир», так и несчастье с «Челленджером» случились в 1986-м.
[Закрыть]
Асагао могла не договаривать; они столько веков прожили вместе, что частенько проникали в мысли друг друга. Династии расцветают и увядают, и низвергаются в бездну – равно как империи, нации, народы и судьбы.
5
– Да пребудут ваши добрые ангелы во благости. Да зажжет Огонь силу, да принесет Радуга покой. А ныне ступайте к Богу. Доброго пути.
Роза Донау воздела руки в благословении, поднесла их к груди и склонилась перед крестом на алтаре, в обрамлении алой и черной свечей в подсвечниках-лилиях. Стоявшие перед Розой коллеги-священнослужители тоже склонились пред алтарем. Их было ровно два десятка – мужчины и женщины, большей частью темнокожие и седовласые – старейшины семей, которые поселятся здесь. Служба шла около часу и состояла из простых слов, речитативных распевов под барабанный бой, священных танцев, гипнотизирующих уже самой своей сдержанностью и мягкостью. Расходились без единого слова, хотя некоторые дарили Розу широкими улыбками, а многие осеняли себя священным знамением.
Роза задержалась – сейчас ей не помешало бы посидеть и успокоиться. Пока молитвенный покой был обставлен скудно. За алтарем висела икона Христа, более изможденного и сурового, нежели принято, хотя десница его была поднята в благословении. Написанная прямо по штукатурке, его окружала Змея Жизни, а к ней примыкали символы, которые обозначали то ли, ло, то ли святых – как кому видится. Символы слева и справа призывали удачу, волшебные чары, святость… Или просто служили для ободрения, как понимала Роза; укрепитесь сердцем, смятенные, с отвагой чествуйте жизнь, наполняющую вас.
Это не догма, но святое почитание творений, ибо и сам Творец воплощен в них; не заповедь, но святая преданность братьям по духу. Лишь анимистическое, пантеистическое воображение могло постигнуть смысл и суть учения, а ритуалы только поддерживали его и скрепляли братство. Каждый мог верить, во что хотел, что считал более истинным… И все-таки Алият со времен юности, отдалившейся в прошлое на целых четырнадцать веков, не ощущала такой концентрированной духовной мощи, какая скопилась здесь.
По крайней мере, внутри нее самой, если не в алтаре или воздухе. Надежда, очищение, смысл существования, возможность давать, а не брать или расточать, как раньше. Не потому ли Коринна просила ее возглавить освящение здания?
Или Коринна просто чересчур углубилась в выяснение, кто притаился за невинным с виду воззванием к долгожителям? В последнее время она явно набрала в рот воды и рассказала Алият очень немногое. Коринна быстро выяснила, что некий Уиллок – всего-навсего агент, якобы работающий на научную организацию. (Может, и это сплошная липа?) Наверное, для выяснения дела Коринна задействовала свои связи в правительстве, полиции, ФБР – или где там еще. Хотя нет, пожалуй, нет – слишком опасно; это может заставить их заподозрить, что мама-ло Макендел – не та, за кого себя выдает…
Обойдется, повторяла Коринна, не волнуйся, тяжелая жизнь учит сосредоточиваться лишь на том, что под носом… Алият со вздохом встала, задула свечи, выключила свет и вышла. Молельня находилась на третьем этаже. Строители не только починили разваливающуюся лестницу, но и перестроили лестничную клетку в небольшую прихожую; больше пока ничего сделано не было. Болтающаяся на проводах голая лампочка резко высвечивала поблекшую, отслаивающуюся целыми пластами штукатурку. Дом стоял в скверном районе – чуть ли не на самой западной окраине. Зато здесь «Единство» смогло задешево приобрести брошенный жилой дом, где члены общества заживут приличной жизнью. Алият не могла удержаться от раздумий, будут ли открываться еще такие же филиалы – если «Единство» разрастется, то будет чересчур бросаться в глаза, да вдобавок выйдет из-под контроля двоицы, которой оно служило защитой и покровительством. Но, как ни крути, входящие в «Единство» люди будут взрослеть, жениться и рожать детей.
Роза спустилась к груде беспорядочно сваленных в вестибюле строительных материалов и инструментов. Ночной сторож встал поприветствовать ее. Вслед за ним поднялся еще один человек – молодой, рослый, с кожей цвета эбенового дерева. Алият с первого взгляда узнала Рэндолфа Касла.
– Вечер добрый, миссус-ло Роза, – пророкотал он. – Покой и сила.
– А, привет, – удивленно отозвалась она. – Покой и сила. Ты чего здесь так поздно?
– Думал, дай-ка вас провожу. Решил, вы задержитесь, когда остальные ушли.
– Ты очень добр.
– Просто осторожный, – мрачно уточнил он. – Нам не хотелось вас терять.
Они пожелали сторожу спокойной ночи и вышли. Уличного освещения в этом районе почти не было, и погруженные во мрак улицы казались совершенно безлюдными – но разве угадаешь, что или кто таится в тени, а таксисты в этот район заезжать не рискуют. До дома Розы, небольшой меблированной комнаты в Гринвич-виллидж, отсюда было недалеко, но все равно она обрадовалась столь внушительному провожатому.
– Все одно хотел с вами говорить, – сказал он по пути. – Если вы не против.
– Нет, конечно нет! Ведь я главным образом здесь именно для этого, не правда ли?
– Нет, на этот раз не личные проблемы, – слова давались ему не без усилия. – Это за всех. Только не знаю, как сможем сказать маме-ло.
Алият потерла пальцами правой руки стиснутую в кулак левую и мягко подбодрила спутника:
– Продолжай. Что бы ты ни сказал, я и словом не обмолвлюсь.
– Знаю, ох, как знаю! – в свое время она выслушала его исповедь в проступках и помогла ему вернуться на путь истинный. Рэндолф молчал, топот его шагов гулко отдавался от близких стен. Наконец он заговорил: – Слушайте, мама-ло не понимает, какой тут плохой район. Никто из наших не знал, а то б мы, наверно, не стали ничего тут покупать. А я вот выяснил.
– Что ж – преступность, наркобизнес? Нам уже приходилось с ними справляться. Что еще?
– Ничего. Но эти деляги, они подлые и коварные. Они про нас знают и не хотят, чтоб мы тут закрепились, то есть вообще.
Сердце Розы стиснуло холодом – она столетие за столетием встречала абсолютное зло в самых разных проявлениях и знала его мощь.
…Некогда она со смехом отмахнулась от тревог по поводу такого соседства.
– Да что ж такого, были бы наши люди чисты! Пусть другие губят себя, если хотят. Ты тоже жила за счет контрабанды спиртного и забегаловок во время «сухого закона»! Да и я занималась примерно тем же. Какая разница?
– Меня удивляет, что ты настолько недальновидна и спрашиваешь о подобных вещах, – ответила тогда Коринна и немного помолчала. – Итак, ты старалась держаться подальше от всего пагубного. Послушай же, дорогая, – зелье в наши дни изменилось. Мы в «Единстве» не чураемся крепких напитков и даже используем вино в некоторых церемониях – но учим своих членов не напиваться пьяными. От зелья вроде крэка нельзя не утратить разум. А еще… Гангстеры прежних дней порой проливали немало крови, и я вовсе не собираюсь отпускать им грехи, но по сравнению с нынешними дельцами наркобизнеса они – сущие агнцы Божий. – Она крепко сцепила пальцы. – Словно времена работорговли вернулись.
Этот разговор случился много лет назад, когда зло только-только проклевывалось, и с той поры Алият переменила мнение на сей счет. А «Единство» перешло к действиям во всех своих общинах. Когда крепкие гражданские дружины «Единства» добывали достоверную информацию, то вызывали полицию, подавали местным жителям добрый пример, помогали заблудшим вернуть человеческий облик и неукоснительно хранили полувоенный порядок; «Единство» было в состоянии лишить нарковоротил доходов и даже сделать округу опасной для них.
– Мне и самому грозили, – сказал Касл. – Другим вот парням тоже. Думаю, мы вправду думаем, что если не смотаемся, то они ордой попытаются ворваться и вышибить нас отсюда.
– Мы не можем бросить это место, – возразила она. – Мы слишком поиздержались при покупке и не можем позволить себе такой расточительности. «Единство» не так уж богато, знаешь ли.
– Ага, знаю. И что ж нам делать? – Он вскинул голову. – Драться, вот оно как, только и остается.
– Людям в Нью-Йорке не позволяют защищать себя, – отрубила Роза.
– Угу… Только… Ну, верное дело, говорить маме-ло никак нельзя. Нельзя, чтоб она узнала. Она не сможет не запретить, хоть бы какие потери, так ведь оно? Но если кое-кто из наших смогут дать отпор и весть об этом разнесется между них – глядишь, оно и не придется уходить. Как насчет этого? Вы ведь знаете толк. Что вы думаете?
– Мне надо узнать об этом побольше. И подумать, да-да, крепко подумать. – Но Алият уже догадывалась, какое примет решение.
– Непременно. Поговорим, когда у вас найдется время, миссус-ло Роза. Надеемся на вас.
На меня! – мысленно воскликнула она, ощутив трепет гордости. Остаток пути они прошагали молча. У входа в дом Роза протянула руку.
– Спасибо за честность, Рэнди.
– Вам спасибо, миссус-ло. – В ярком свете здешних фонарей его зубы в улыбке слепили белизной. – Когда мы снова сможем встретиться?
Роза ощутила искушение: почему бы не сейчас, сразу? Он силен и красив на свой грубоватый манер, а она уже давным-давно не… Интересно, а сможет ли она отдаться мужчине чистосердечно, не испытывая ни ненависти, ни презрения, ни даже малейшей тени подозрения?
Нет, нельзя. Он, наверное, будет ошарашен, а уж большинство членов «Единства» – наверняка, если только узнают. Лучше не испытывать судьбу.
– Скоро, – пообещала она. – А сейчас мне надо покончить с кой-какой бумажной работой. Правду сказать, придется урвать пару часов у сна. Но все равно скоро увидимся.
6
Со своего места в углу фойе, небрежно перелистывая английский журнал, в котором ни одна строчка не привлекала его внимания, Ханно исподволь следил за входом. Дважды с улицы входили женщины, и сердце его подскакивало, но те направлялись прямо к лифту. А вот третья оправдала его ожидания: поговорив с дежурным клерком, она неуверенно двинулась в сторону Ханно. Он тотчас же покинул свое кожаное кресло, мимоходом подумав, что даже долгая жизнь в этой стране не приучила эту русскую женщину к принятой в Европе пунктуальности; ведь ей наверняка исполнилась не одна сотня лет…
Подойдя к Ханно, она резко остановилась. Он окинул ее взглядом. Описание, данное Беккером, было довольно схематичным; но немцу было отдано указание не просить фотографий, чтобы не всполошить собеседницу. Ростом она была примерно с Ханно, то есть коротышкой среди жителей севера Европы, хотя среди соплеменников ростом не выделялась. Чуточку полноватая, гибкая и стройная, она казалась даже выше своего роста. Широкое лицо с мягкими чертами делало ее довольно симпатичной. Светло-русые волосы собраны в узел на немецкий манер, обрамляя розовое лицо. Неброская одежда, туфли на низком каблуке, переброшенная через плечо сумка на длинном ремне.
Приподняв брови, она провела кончиком языка по губам. Со вполне естественным волнением она справлялась шутя.
– Мистер… Колдуэлл?
Отчего ее хрипловатый голос кажется давно знакомым? Конечно же, это всего-навсего deja vu. [47]47
Ложное воспоминание (фр.).
[Закрыть]
– К вашим услугам, э-э, доктор Расмуссен, – поклонился Ханно. – Спасибо, что пришли.
– Мисс Расмуссен, если вам угодно, – поправила она, выдавив улыбку. – Не забывайте, я ветеринар, а не врач. – Английским она владела свободно, хоть и с явным славянским акцентом. – Извините, что опоздала. Экстренный вызов.
– Ничего страшного. Нельзя же позволить животному страдать, – Ханно сообразил, что они так и не пожали друг другу рук, и протянул открытую ладонь. – Я рад, что вы вообще смогли и захотели прийти.
Пожатие ее оказалось крепким, а взгляд голубых глаз был уже не застенчивым, а пристальным – но читался в нем не вызов, а бдительность, сразу же наведшая Ханно на мысль об охотнице. Да, вот именно – охотница; и притом озадаченная куда более, нежели обстоятельства знакомства диктовали сами по себе.
– Судя по словам вашего посредника, встреча обещает быть… интересной. Но пока я не услышу подробностей, ничего не могу вам гарантировать.
– Конечно. Нам надо не спеша потолковать. А потом, надеюсь (позвольте уж мне забежать вперед), вы доставите мне удовольствие отобедать со мной. – Или пан, или пропал. Но почему она так его тревожит?! – Разговор сугубо конфиденциальный. Бара в этом отеле нет, но мы можем найти подходящий где-нибудь поблизости. А если хотите – кафе или что вам по вкусу, только бы нам никто не мешал и не подслушивал.
Ее подход к делу оказался куда прямолинейнее, чем он смел надеяться.
– Я уверена, мистер Колдуэлл, что вы джентльмен. Давайте воспользуемся вашим номером.
– Блестяще!
На старомодный манер он предложил ей руку, и женщина приняла ее с природной грацией, хоть делать это ей, очевидно, приходилось нечасто. В лифте они молчали и почти не глядели друг на друга. Черт возьми, думал он, отчего она меня так растревожила? Может, мы уже виделись? Вряд ли. Ну да, я время от времени посещал Данию, а она и видна собой, и все-таки среди здешних женщин не выделяется ничем особенным…
Номер он снял на верхнем этаже. Отель был довольно старый и не самый высокий среди зданий Копенгагена, но из окон номера открывался прекрасный вид на городскую суету и сутолоку, на радующие глаз шпили. Удобная, чуточку вылинявшая мебель напоминала об элегантности, ныне почти утраченной. Здесь русская улыбнулась немного спокойнее и тихо проговорила:
– У вас хороший вкус в выборе мест для постоя.
– Это мой любимый отель с давних-предавних времен.
– Вы много путешествуете?
– Мотаюсь по земле туда-сюда, то поднимаюсь вверх, то падаю вниз. Садитесь, пожалуйста! Что предпочтете выпить? У меня тут небольшой холодильничек. Есть пиво, водка, шотландское виски, содовая… А если хотите, закажу что-нибудь другое.
– Спасибо, только кофе.
Осторожный выбор. Ханно позвонил коридорному и, обернувшись, мысленно отметил, что она не вынула из сумочки сигарет – вероятно, не курит, в отличие от большинства датчан. Ему хотелось закурить трубку, чтобы утихомирить разыгравшиеся нервы, но вместо этого он просто уселся напротив гостьи.
– Не знаю толком, много ли вам дал понять Беккер, – начал он.
– Очень мало. Буду откровенна: он говорил об… институте Руфуса, что ли?.. в Америке. Якобы им нужны люди… намеренные прожить очень долго. Предполагается интерес к истории и множество иных требований к интеллекту. Я ушла от него в большом замешательстве. А когда вы позвонили из-за океана, я даже сомневалась, стоит ли соглашаться на эту встречу. Но я все-таки готова выслушать вас, мистер Колдуэлл.
– Основатель этого института – я.
– Должно быть, вы богаты, – она пристально посмотрела на собеседника.
– Да, – кивнул он и продолжал, следя за ней не менее пристально, чтобы не пропустить нужный намек с ее стороны: – Я куда старше, чем выгляжу.
Она напряженно втянула воздух сквозь зубы – или это только показалось?
– С виду вы довольно молоды.
– Как и вы. Можно ли поинтересоваться вашим возрастом?
– Я говорила мистеру Беккеру. Я не сомневаюсь, что он, или вы, или ваши агенты проверили регистрационные записи. В голосе прозвучал неприкрытый вызов.