Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"
Автор книги: Пол Уильям Андерсон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)
Глава 19
ТУЛЕ
1
Второе, машинное «я» Ханно вырвалось из темных бездн и вернулось к нему. И вместе с ним внезапно вернулось человеческое зрение, он вновь увидел мир – но какой!
Тучи громоздились горами, пещеры их подножий были полны ночной мглы и молний. Склоны, сотрясаемые ветрами крепче тысячи ураганов, бурлили и клубились, переливаясь диковинными кирпичными и охряными оттенками. Их ослепительно белые грозовые пики сияли в свете солнца на фоне величественной синевы.
Робот с каждой секундой поднимался выше и выше, атмосфера разрежалась, а связь с человеком крепла, пока не достигла полной устойчивости. Ханно ощущал ускорение собственным хребтом, ракетный двигатель уподобился его крови и мышцам. Это он, лично он, полыхал огнем, ревел и выкрикивал проклятья швырявшему его шторму, одолевая чудовищную гравитацию планеты. Цвет неба становился все насыщеннее – через пурпурный к черному, появились звезды. Сейчас он видел их взором, открытым для всех цветовых оттенков, от радиоволн до гамма-частот; радиация усиливалась. Он, лично он, на запах и на вкус исследовал изменяющийся химсостав атмосферы, постепенно угасающий до абсолютно пресного вакуума. Звуки тоже угасали; когда включился ионный двигатель, рокот показался негромким мурлыканьем, занимавшим в сознании куда меньше места, чем поток математических формул, при помощи которых робот прокладывал обратный путь к исторгнувшему его кораблю.
Но в то же самое время Ханно оставался и парящим в безмолвии человеком, наделенным собственным зрением. Со стационарной орбиты невозможно оглядеть Юпитер от горизонта до горизонта, не повернув головы хотя бы малость. Сейчас король планет наполовину таился в ночи. По границам поясов и зон вились замысловатые узоры, создавая обманчивое впечатление мертвенного покоя. Очень обманчивое. Ханно знал это по опыту – он же побывал там.
Побывал – в определенном смысле. Из нижних слоев атмосферы наладить пристойную связь просто невозможно, так что напрямую познакомиться с планетой-океаном ему не удастся, и придется удовольствоваться реконструкцией и воспроизведением того, что робот испытал своими электронными чувствами – или приказать перекачать данные прямо в мозг; но это будет уже не исследование, а всего-навсего позаимствованная у машины память.
На Земле удивлялись, с какой стати он пускается во все тяжкие, подвергает свою жизнь опасности ради столь малозначительных научных результатов. Ханно уклонился от спора, просто сказав, что так уж ему захотелось. Приняв соответствующие предосторожности – ибо неправильное обращение с факельным двигателем может натворить больше бед, чем древние войны, – власти отпустили его. В конце концов, он самый старый человек на свете; вполне понятно, что его обуревают первобытные инстинкты.
Он ни разу не слышал слов «пробный полет».
Робот приближался. Ханно разорвал связь и отключился от нейроиндуктивного блока. Маневр захода на посадку для человеческого интеллекта скучен, утомителен и запутан. Расчет движущихся масс дается легко, но необходимо еще согласование фаз, чтобы не потревожить пляску электромагнитных полей вокруг корабля. А стоит им отказать лишь на секунду, и окружающая радиация прикончит жизнь, рожденную еще на заре железного века.
Как всегда, на мгновение он ощутил себя ослепшим и оглохшим; восприятие робота куда шире, чем дано любому существу из плоти и крови. А взаимодействие с компьютером, пусть и весьма мимолетное, только усиливает эффект. Лишившись связи с компьютером, Ханно чувствовал себя поглупевшим.
Но чувство потери померкло; он снова был человеком по имени Ханно, а значит, играл отведенную человеку уникальную роль. Теперь на Земле это дано понять очень немногим. Они думают, что понимают, и по-своему они правы, но они не умеют мыслить, как Ханно.
Он занялся приготовлениями к новой фазе полета, и когда корабль доложил, что все в порядке, был уже готов. Послушный его приказам, корабль рассчитал векторы оптимального курса к следующей цели. В далеких кормовых дюзах материя встретилась с антиматерией, породив энергию. Вес вернулся. Юпитер медленно выплыл из поля зрения, и вот на экране остались одни лишь звезды.
При ускорении в одно g путь от планеты к планете занимает всего несколько дней. Полной свободы передвижения у него не было; определенные области смертельно опасны даже для корабля с подобной защитой, – скажем, окрестности Солнца. Некоторые области запретны, и справедливо. Можно бы пройти достаточно близко от Паутины, чтобы сквозь оптические приборы полюбоваться ее изящными тенетами, но приближение может помешать ее работе, исказив информацию, впиваемую из Вселенной. Паутину будто окружал едва уловимый загадочный аромат иных существ из глубин Галактики.
Ничего страшного. Ханно не пассивный пассажир; корабль выполнит все, что он пожелает – в широких пределах общих правил и собственных возможностей. Сплетая молекулы в проверенные и испытанные комбинации или выстраивая их в совершенно новые узоры, корабль обеспечит все нужды, большинство удобств и многое из того, что относится к роскоши. Достижения почти всей человеческой культуры хранятся в его базе данных и в любой момент могут быть вызваны для дела или для удовольствия; на борту были даже разумы, которые можно призвать для беседы.
А вот живые тела, не считая его собственного, остались за кормой. Полет-то ведь пробный, и все на корабле сведено к самому минимуму. Ханно предполагал, что путешествие по Солнечной системе займет год-два, а то и три, если окажется настолько уж интересным, – но для него это лишь ничтожный миг жизни.
И все-таки беспокойство гнало и гнало его вперед.
2
С высоты склона, где стояла мастерская, взгляду открывалась вся Великая долина Аппалачей. Землю покрывали переливающиеся тысячами оттенков зелени леса; ветер заставлял их волноваться, будто море. Среди деревьев высились сотни стройных шпилей, каждый высотой в сотни метров, а вершины их венчали своеобразные короны. Глубоко внизу, теряясь в дальней туманной голубизне, на смену лесам приходили луга. Там стояли разделенные огромными пространствами здания – и башни небоскребов, и другие, поменьше; их причудливые фантастические силуэты радужно переливались.
Ду Шань знал, что страна эльфов – всего-навсего иллюзия. Ему довелось видеть разнообразные, но всегда очень точные формы этих деревьев вблизи. Они росли, не давая ни листьев, ни цветов, ни плодов; их предназначением было выращивать такие материалы, какие не может породить ни одно нормальное растение. Парк был заводом, но не инженерным сооружением, а биокомплексом, в котором под управлением гигантских молекул атом за атомом росла необычная поросль, возделанная компьютером и взлелеянная машинами. В их чреве вызревали моторы, корпуса и прочие вещи, которые раньше делали вручную. Шпили служили приемными антеннами, поглощающими энергию солнца, в виде микроволновых пучков посылаемую с лунных накопительных станций. Бледный полумесяц Луны, почти затерявшийся среди голубизны, находился как раз над головой; и тут Шань сообразил, что «над головой» – тоже иллюзия.
Некогда люди искали просветления, бегства от миража бытия. Сегодня же они не признавали ничего, кроме иллюзий.
Ду Шань спустился со скалистого холмика, где аэротакси нашло место для приземления. Мастерская радовала взор – дом в старинном стиле с деревянными стенами и волнистой кровлей. Позади дома росло несколько сосен, и ветерок доносил свежий аромат растопившейся на солнце смолы.
На самом-то деле этот дом можно было назвать мастерской лишь условно – Бардон подготавливал здесь свои электронные интерьеры, потому что жил в этом доме чаще, чем в прочих местах. А Экспресс-сервис доставлял их разбросанным по всему миру заказчикам.
Бардон видел садящееся такси и поджидал гостя на крыльце.
– Ну, здравствуй! Давненько не слыхал о тебе, – издали окликнул он Ду Шаня. Помолчал, подсчитывая. – Батюшки, лет пять, а то и поболее, клянусь! Время-то как летит, а?
Приближающийся Ду Шань хранил молчание – ему хотелось получше рассмотреть Бардона. Тот переменился. Остался все таким же долговязым и стройным, но отказался от брюк и рубашки в пользу модной искрящейся сорочки; волосы уложены в витиеватые бараньи рога; при улыбке рот сверкает. Значит, и он решил, что неэстетично выращивать новые зубы каждые лет сто, и модифицировал клетки челюстей таким образом, что они начали производить алмазы.
Рукопожатие Бардона осталось прежним.
– Что поделывал, друг? – тягучий акцент горца все еще сохранялся в его выговоре. Должно быть, Бардон специально его культивировал. Прошлое еще хранило некоторое очарование.
Но почтения не вызывало. Да и с какой стати уважать стариков, если все до единого вечно молоды?
– Пытался крестьянствовать, – сказал Ду Шань.
– Что?.. Эй, да входи же, входи, сейчас чего-нибудь выпьем. Боже, как приятно опять с тобой свидеться!
Ду Шань заметил, что Бардон старательно избегает взглядом принесенного гостем ящичка.
Обстановка дома мало в чем переменилась, только стала более суровой – ни одной безделушки, словно в доме нет женщины. Сколько Ду Шань знал Анса и Джун Бардон, они всегда были вместе, но расспрашивать он постеснялся. Сев на стул, он посмотрел на хозяина. Тот плеснул виски в бокалы – хорошо, хоть это не меняется, – и сел напротив.
– Так говоришь, крестьянствовал? И в каком же это смысле?
– Я искал… независимости. – Ду Шань мучительно нащупывал слова. Еще не хватало начать себя жалеть! – Я как-то не на месте в этом современном мире. Так что я взял свою основную долю плюс кое-какие накопления плюс часть пришлось взять под залог – словом, купил землю в Юньнани, которая больше никому вроде бы не требовалась. Да, еще скотину и…
– Ты что, полностью перешел на натуральное хозяйство? – с недоверием уставился на него Бардон.
– Не совсем, – косо усмехнулся Ду Шань. – Я знал, что это невозможно. Собирался продавать излишки, чтобы взамен получать все необходимое, чего сам не могу сделать. Думал, доморощенные продукты покажутся любопытной новинкой. Так нет. Мне пришлось вести тяжелую, мучительную борьбу за существование. А мир все равно ко мне вторгался. В конце концов им потребовалась моя земля для санатория. Я не стал спрашивать, какого именно, и с радостью продал ее почти без прибыли.
– Тебе еще повезло, – покачал головой Бардон. – Надо было сперва потолковать со мной. Я бы тебя предупредил. Если бы твоя затея насчет продуктов удалась, нанотех в точности бы их воспроизвел и отбил бы всех покупателей. Но штука-то в том, что ты и не мог преуспеть. Компьютеры изобретают новинки всяческого рода куда быстрее, чем люди успевают потреблять, или даже услыхать о них.
– Что ж, я провел большую часть жизни в куда более простом мире, чем ваш, – вздохнул Ду Шань. – Я сделал ошибку, и теперь научен горьким опытом. Теперь я сделал для тебя еще кое-что, – он похлопал по стоящему на коленях ящичку. – Слон, лотосовый узор и Восемь Бессмертных, вырезанные из слоновой кости.
Слоновая кость была выращена в резервуаре, но обработка делалась вручную, традиционными инструментами.
Бардон поморщился, залпом проглотил полбокала виски и обнял себя за плечи.
– Извини. Не надо было пропадать из виду. Я закрыл это дело три года назад.
Ду Шань не проронил ни слова.
– И вообще, не думаю, чтобы кто-нибудь еще торговал чем-то вроде этого, – резал напрямую Бардон. – Нет ни смысла, ни ценности. Хм, это не из-за того, что можно вырастить идеальные копии. Конечно же, можно. А вот документальное подтверждение, что это оригинал в историческом стиле, составляло разницу. Пока людям не стало все равно. – Не в силах вынести молчания, он торопливо продолжал: – Они не придурки. Мы вовсе не обратились в племя вертопрахов, что б ты там ни думал. Просто, ну, когда ты купил несколько таких штучек, что делать дальше? До скончания вечности покупать новые? Особенно теперь, когда компьютеры генерируют совершенно новые концепции искусства.
– Понимаю. – Голос Ду Шаня звучал как-то приглушенно. – Мы, Реликты, сказали и сделали все, на что были способны… Ладно, ты-то чем сейчас занят, Ане?
– Разным, – с видимым облегчением ответил Бардон. – Тебе с друзьями стоило бы последовать моему примеру.
– А именно?
– М-м, ну, приглядываюсь да присматриваюсь. Пока не нашел ничего многообещающего, но… надо же нам развиваться, не так ли? Лично я подумываю, не податься ли на время в Край Пионеров? – Лицо его просветлело. – Ты тоже должен попробовать что-нибудь вроде того, скажем, Азиатскую сеть. С твоей-то биографией ты привнесешь много нового.
– Спасибо, нет, – покачал головой Ду Шань.
– Нет, в самом деле, это не просто электронный сон. Ты даешь информацию сети, а через нее – всем остальным, соединенным с тобой. Пробуждаешься с такими яркими воспоминаниями, будто пережил все во плоти.
«Иллюзия в иллюзии», – подумал Ду Шань.
– Или ты боишься, что тем временем не будешь ничего зарабатывать? – не унимался Бардон. – Не волнуйся. Ты же сам говорил, что при продаже участка покрыл убытки. Пока ты будешь не у дел, основной доли хватит за глаза. Зато ты вернешься освеженным, полным идей по поводу новых развлечений.
– Ты – может быть, – пробормотал Ду Шань, – а я – нет.
Взгляд его был устремлен на лежащие поверх ящичка собственные руки – большие, бесполезные руки.
3
Фира, прежде бывшая Рафаэлем, вкрадчиво улыбнулась и промурлыкала:
– О да, мне нравится быть женщиной!
– Надолго ли? – спросила Алият, мысленно продолжив: он что, всегда этого хотел в глубине души? Даже когда мы занимались любовью? Ты был таким чудесным любовником, Рей! – безмолвно выкрикнула она в душе. Сильным, ласковым, знающим. Ты даже не представляешь, какую боль мне причинил, когда сказал, что собираешься перестроиться!
Собеседница тряхнула красивой головой, и волнистые волосы, фиолетовые от природы, рассыпались по плечам.
– Вряд ли. Сперва надо получше изучить новое тело, сколько бы времени на это ни ушло. А дальше… Там посмотрим. Наверно, к тому времени отработают нечеловеческие модификации. – Фира провела ладонями вдоль бедер. – Полувыдра, дельфин или змея… Но это позже, много позже. Сперва я, пожалуй, опять стану каким-нибудь мужчиной.
– Каким-нибудь! – не сдержалась Алият.
– Ты огорчена, не так ли? – приподняла брови Фира. – Бедняжечка, потому-то от тебя за все это время не было ни слуху ни духу?
– Нет, я, в общем… – Алият отвела взгляд от изображения, казавшегося вполне реальным и ощутимым. – Я была… – Она заставила себя встретиться со взглядом золотистых глаз. – Я думала, тебе до меня больше нет дела.
– Но я же тебе говорил… говорила, что это не так. Поверь, я была совершенно искренней. Я до сих пор не могу тебя забыть. Потому-то и взяла в конце концов инициативу в свои руки, – она раскрыла объятия. – Алият, дорогая, приди ко мне. Или позволь мне прийти к тебе.
– Ради чего… Теперь?
Фира на мгновение опешила. Тон ее стал чуть менее сердечным.
– Мы найдем, ради чего, разве нет? Только не говори мне, что ты шокирована. Или я заблуждалась? Я-то думала, что у тебя самое широкое мышление из всех Реликтов.
– Не в том дело, – Алият сглотнула. – Я не испытываю предубеждения. Просто… Нет, не «просто». Ты все изменила. Между нами уже никогда и ничего не пойдет по-прежнему.
– Разумеется! Ради этого-то все и затевалось, – рассмеялась Фира. – Допустим, ты станешь мужчиной. Мы найдем в этом своеобразие. Пусть ничего необычного, но все-таки нечто специфическое, этакую пикантность.
– Нет!
Какое-то время Фира сидела молча, а когда заговорила, то решила быть откровенной до конца.
– В конце концов, ты такая же, как и все ваши, или даже хуже. Как я понимаю, большинство из них еще стараются как-то подладиться, а ты, ты… просто принимаешь. Я вдруг поняла, чем ты меня одурачила. Ты никогда не возмущалась миром, соглашалась, что он должен развиваться. Но под этой видимостью ты всегда оставалась все тем же примитивным пережитком века смертности.
Поддерживавшее Алият пренебрежение покинуло ее, и она осунулась в кресле. Услужливые механизмы тут же подогнали форму сиденья под новую позу, но все понапрасну.
– Вне всякого сомнения, ты права.
– Но ты ведь не обречена на это, знаешь ли, – ласково улыбнулась Фира. – Перестройке поддается весь организм, вплоть до мозга. Ты могла бы поменять свою психику.
– Слишком долго и дорого. На самом деле я не могу себе позволить даже простой перемены пола.
Простой! – пронеслось у Алият в мозгу. – Я-то еще помню, как перемену пола грубо имитировали при помощи хирургии и гормональных препаратов. Сегодня могут заставить органы, железы, мышцы, кости – да что угодно! – преобразиться в нечто совершенно иное. Интересно, а если я стану настоящим мужчиной, как я буду мыслить?..
– Ты что, до сих пор не понимаешь современной экономики? Все товары и большинство услуг – все машинные услуги – имеются в таком же изобилии, как воздух для дыхания. Ну, могли бы иметься, если бы в том был хоть какой-то смысл. Делить недостающее – самый легкий способ отследить и скоординировать, чем люди заняты. А еще приходится распределять ограниченные ресурсы – землю, скажем. Если ты по-настоящему хочешь избавиться от своих невзгод, это можно уладить. Я помогу тебе решить этот вопрос, – изображение снова простерло руки. – Дражайшая, позволь мне помочь!
Алият выпрямилась. Проглоченные слезы жгли ей горло.
– Ты говоришь «дражайшая». И что же ты имеешь в виду? Ошарашенная Фира не сразу нашлась с ответом, потом медленно проговорила:
– Ты мне нравишься. Я хочу иметь возможность бывать в твоем обществе, я хочу тебе блага.
– Вот и все, что считается нынче любовью, – кивнула Алият. – Привязанность ради наслаждения.
– Вот-вот, – прикусила губу Фира, – в этом ты вся. Погрязла в своем прошлом. Когда-то семья была ячейкой общества для размножения, производства и защиты, и ее членам приходилось изобретать способы, как не чувствовать себя загнанными в ловушку. Ты не в силах вообразить себе современного диапазона эмоций и отказываешься даже попытаться, – она пожала плечами. – Странно, если учесть, какую жизнь ты вела. Наверно, ты пестовала бессознательное стремление к надежности – к тому, что могло сойти за надежность в тех кошмарных обществах.
Алият тут же вспомнила, как объясняла Рафаэлю, что такое кошмар.
– Насколько эгоистичны были твои чувства по отношению ко мне? – настойчиво поинтересовалась Фира. Гнев воспламенил Алият.
– Не обольщайся, – резко бросила она. – Признаюсь, я была от тебя без ума, но знала, что этому придет конец. Я лишь надеялась, что чувство будет прочным – не каким-нибудь там исключительным, но более или менее настоящим. Ладно, впредь буду умнее!
– Я тоже надеялась! – выкрикнула Фира, осунувшись в своем кресле и снова погрузившись в молчаливое раздумье.
Алият, будто в поисках убежища, отвела взгляд в сторону. Она занимала однокомнатный покой на четвертом подуровне «Фонтанов»: даже самая совершенная техника не в силах сотворить свободное пространство. Однако чувство замкнутости в четырех стенах почти не возникает, если стены по первому требованию создают любые удобства, а в остальное время демонстрируют любые заказанные картины. Сегодня с утра Алият пробудила видение средневекового Константинополя, оказав ему предпочтение перед современными пейзажами. Может, тому виной была совершенно неоправданная ностальгия, может – попытка вернуть себе чувство собственного достоинства; при разработке симулятора она была главным консультантом. Над роящейся, толкущейся людской толпой гордо высилась Святая София. Воздух был напоен запахами дыма, пота, помета вьючных животных, жареного мяса, смолы и морской свежести, доносимой ветром со стороны Золотого Рога. Когда появилось видео Фиры, Алият выключила звук, но оставила изображение, и сейчас почти осязаемо слышала скрип колес, стук копыт, топот ног, хриплые выкрики, доносящуюся временами протяжную музыку.
Эти призраки хранили в себе ничуть не меньше жизни, чем женский призрак напротив. Наконец Фира сказала:
– Кажется, я знаю, что тянуло тебя ко мне, что удержало тебя после первой мимолетной страсти. Я испытывала к тебе интерес и не считала, что ты вполне заурядная женщина. Ваша восьмерка сделала настоящую сенсацию, когда дала о себе знать миру, но большинство современных людей родились уже после того. Так что вы просто здесь, влачите свое существование как умеете, да изредка вам подворачивается какая-то специфическая работенка, которая кому-то вдруг понадобилась. Но таких работ все меньше и меньше, не так ли? А вот я… Для меня ты всегда была чуточку загадочной, даже не знаю толком почему. – Алият показалось, что она расслышала нотку подавляемой боли. – Буду откровенна, я исчерпала тебя. Я обнаружила, что больше ничего не могу в тебе открыть. Но к тому моменту я исчерпала и себя. Я должна была измениться. Таким способом я бежала от скуки и праздности. Теперь мы заново можем открыть друг друга, если ты пожелаешь. Но только на время, на короткое время, пока я не свыкнусь с восприятием тебя женским умом и чувствами. Если только ты тоже не переменишься. Как именно, я тебе сказать не могу – в лучшем случае дам один-два совета, но выбор за тобой.
Если ты откажешься, если продолжишь сидеть в жестких рамках привычного, вцепившись в свою ископаемую душу, то с течением времени окажешься во все более жесткой изоляции, не будешь находить смысла ни в чем и в конце концов изберешь смерть, только бы не чувствовать себя так одиноко.
Алият набрала полные легкие античного воздуха и сказала:
– Я прошла долгий путь и не собираюсь сдаваться теперь.
– Рада слышать. Я ждала этого от тебя. Но подумай, дорогая, хорошенько подумай. А пока я лучше уйду.
– Да, – согласилась Алият, и изображение исчезло. Просидев минут пять без движения, Алият встала и начала мерить комнату шагами. Пол мягко, ласково подавался под ногами. Вокруг жила своей суетливой жизнью Византия.
– Отключить эту сцену, – резко бросила Алият, и стены залила пастельная голубизна. – Сервис доставки.
Появилась панель, готовая по первому приказу распахнуть дверцу.
Чего я хочу? Пилюлю счастья? Совершенно безвредное средство, составленное в точности под меня? Радость придет мгновенно, голова останется абсолютно ясной, может, даже яснее, чем сейчас. В прошлом в скверные дни мы пили или курили наркотики, отягощая свои мозги и тела. Но теперь наука в тончайших деталях постигла механизм чувств, и всякий может хранить абсолютно здравый рассудок на протяжении всех двадцати четырех часов.
Всякий, кто сам избрал это для себя.
Ханно, Странник, Шань, Патульсий, где вы? Или – плевать на секс, это ведь архаичный способ утешения, не так ли? Коринна, Асагао, Свобода, как бы вы ни звали себя, – менять имена стало легче, чем одежду, – где вы? Кто из вас может прийти ко мне, или к кому из вас могу прийти я? Встретившись, мы сдружились, мы были единственными бессмертными и центром Вселенной друг для друга, пока время ветром пролетало над нашими головами, но стоило нам открыться миру, как мы разбрелись кто куда. Встречаемся редко и лишь случайно, обмениваемся приветами, пытаемся завязать непринужденную беседу и испытываем облегчение, когда она кончается. Где вы, мои братья, мои сестры, мои любимые?
4
На подлете автоматические устройства связи убедились, что Странник действительно тот, за кого себя выдает, и имеет разрешение на посещение контрольного заповедника. Его машина приземлилась, где указано, на стоянке за городком, и Странник выбрался из нее с чемоданом в руках. Многие повседневные вещи – например одежда – здесь не производились. Он добрался до особого поселения; здесь жили не совсем отшельники или эксцентричные типы, пытающиеся воссоздать прошлое, которого никогда и не было; просто эти люди пытались идти собственной дорогой и держать остальной мир на дистанции.
Стоянка располагалась у самого берега. Сервис погоды сохранял здесь настоящий климат северо-запада Тихоокеанского побережья, насколько это являлось возможным. Низко над землей висели тяжкие тучи. Над берегом клубился туман, придавая смутно вырисовывающимся среди волн скалам таинственный дух китайской гравюры. Позади селения высился могучий хвойный лес, темную массу которого едва-едва подсвечивали яркие пятна зарослей папоротника-орляка на опушке. И все-таки окрашенный в серебристо-серые, белые, черные и зеленые тона пейзаж был полон жизни и сверкал повисшими на листве и хвое дождевыми каплями. Прибой то с грохотом обрушивался на берег, то с тихим шелестом откатывался обратно. Котики хрипло взревывали, парившие над головой с пронзительными вскриками чайки то взмывали, то стрелой бросались вниз. Воздух пропитывали холод, влага и терпкий запах моря, заставляя трепетать ноздри и быстрей бежать кровь по жилам.
Его уже поджидал коренастый, бронзовокожий мужчина, одетый в простую сорочку и рабочие брюки. Среди его предков не так уж много белых, решил Странник. Кем же они были? Макао, квинольты? Впрочем, какая разница? Теперь от этих племен не осталось даже названий.
– Добрый день, мистер Странник, – анахронизм, будто специально для него. Мужчина протянул руку. Приняв ее, Странник ощутил пожатие мозолистой крепкой ладони. – Добро пожаловать. Меня зовут Чарли Дэвисон.
Перед вылетом из Джалиско Странник сознательно практиковался в староамериканском английском.
– Рад встрече. Признаться, не ожидал. Думал, придется знакомиться самому.
– В общем, мы обсудили это на совете и решили, что так оно будет лучше. Вы ведь не какой-нибудь там яко. – Должно быть, на местном жаргоне это означает тех несколько сот чужаков, которым в течение года разрешается попробовать жизни на природе. Звучит, во всяком случае, презрительно. – Вы ведь не ученый и не представляете никого официально?
– Н-нет.
– Пойдемте, я проведу вас в отель, а после познакомлю с соседями. – Они двинулись в путь и вскоре вышли на поблескивающий лужами проселок. – Вы ведь Реликт.
– Я бы не хотел афишировать этот факт, – виновато усмехнулся Странник.
– Перед тем как дать согласие на ваш приезд, мы провели обычную проверку, как для каждого. Может, ваша восьмерка и не бросается в глаза, но когда-то вы были по-настоящему знамениты. Ваша биография просто выскочила на дисплей. Весть разлетелась. Мне неприятно говорить, не примите это в свой адрес, но кое-кто настроен здесь против вас.
Вот уж действительно скверный сюрприз!
– В самом деле? Почему?!
– Вы, Реликты, можете завести детей, когда пожелаете.
– А-а… Понимаю. – Странник задумался, как на это отреагировать. Под ногами похрустывал гравий. – Все равно завидовать бессмысленно. Мы в каком-то смысле рождены калеками. Безумное сочетание генов, в том числе несколько крайне маловероятных мутаций, так что мы не можем оставить настоящего потомства. Нормальные люди, не желающие стареть, должны подвергнуться процессу… В общем, нельзя позволить им размножаться бесконтрольно. Вспомните свою историю – демографический взрыв, Великая Смерть и прочее, что было до атанатиков. [54]54
Здесь: средства, предотвращающие старение и смерть.
[Закрыть]
– Знаю, – с легким раздражением отозвался Дэвисон. – Кто ж этого не знает?
– Извините, но мне попадались и такие, кто не знал. Считали, что история – слишком мрачный предмет, и потому не стали ее изучать. Но хочу указать, что у них тоже есть шанс стать родителями. Во-первых, необходимо восполнять утраты по несчастным случаям, во-вторых, еще могут быть основаны инопланетные колонии.
– Хм. В последний раз, как я справлялся, список ожидающих очереди на ребенка был в несколько столетий длиной.
– Угу. Но что касается Реликтов, вы когда-нибудь слыхали о так называемых дедовских договоренностях? Открывшись миру, мы предоставили ученым золотую жилу. Любезность за любезность. Но правду сказать, мы вряд ли когда-нибудь еще станем родителями.
Нам почти не встречались желанные партнеры, подумал Странник. А все отпрыски со временем становились чересчур чужими.
– Я все понимаю, – заметил Дэвисон. – Лично я не имею ничего против. Я только говорю, что вам лучше держаться… ну, потактичнее, что ли. Потому-то я вас и встретил.
– Спасибо за заботу, – Странник попытался вернуть разговор к сути. – Вы можете напомнить моим завистникам, что они по закону могут завести столько детей, сколько им заблагорассудится.
– Ценой увядания и смерти лет за сто, а то и менее.
– Таков уговор. Они могут отказаться от него, как только пожелают, – тогда им вернут утраченную молодость и бессмертие. Просто такова небольшая цена, которую приходится платить.
– Ну да, ну да! А то мы не слыхали! – вспылил Дэвисон, но через пять шагов поостыл. – Теперь моя очередь просить прощения. Я вовсе не хотел срывать на вас злость. Большинство наших примет вас с распростертыми объятиями. Вы, наверно, столько всего можете порассказать!
– Боюсь, ничего такого, что не содержится в базе данных. Нас выспросили, выпотрошили до самого донышка много-много лет назад.
За много поколений до твоего рождения, Чарли, добавил он про себя. Ведь ты, надо думать, смертный. Сколько тебе лет? Сорок? Пятьдесят? Твои волосы подернуты сединой, а у глаз лучатся морщинки…
– Это не одно и то же, – ответил Дэвисон. – Боже милосердный, да ведь рядом со мной человек, знавший Сидящего Быка! – На самом деле Странник его не знал, но не стал заострять на этом внимания. – Услышать это от вас лично значит для нас так много! Не забывайте, мы ведь для того и отделились, чтобы жить естественной жизнью, как повелел Господь.
– Потому-то я и приехал.
Дэвисон сбился с шага и в недоумении уставился на Странника.
– Что?! Мы думали, вы… любопытствуете, вроде остальных посетителей.
– Конечно. Так и есть. Но не только. Я думаю, сразу об этом лучше не упоминать. Однако, быть может, я здесь поселюсь, если народ меня примет.
– Вы?..
Дэвисон не скрыл изумления.
– Я возвращаюсь, знаете ли. К племенам, братствам, ритуалам, верованиям и традициям, к умению жить своим умом и своими руками, на земле и за счет земли. О нет, это вовсе не от романтизма; я слишком ясно помню недостатки такой жизни и наверняка не хотел бы возродить, скажем, времена конного варварства. Все-таки, черт возьми, мы жили в таком единении с миром, какое ныне не ведомо никому – разве что, быть может, кроме вас.
Они уже вошли в селение. У причала покачивались лодки – люди рыбачили, а потом продавали рыбу на местном рынке. Вокруг аккуратных деревянных домиков распускались яблони, зеленели огороды. Странник напомнил себе, что и это, и ремесленные поделки составляют лишь дополнение к обычным продуктам и товарам. Местные жители, как и все остальное человечество, заказывают доставку всего необходимого. За дополнительную плату одни из них заботятся о лесах и водах, другие обслуживают туристов, третьи занимаются дома интеллектуальной деятельностью через компьютерные сети. Они вовсе не отреклись от современного мира.