Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

– Ты нашла свою правду и пошла ее защищать, – тихо сказал Петр. – Ты куда мужественней меня.

Уж не страх ли перед НКВД удержал его в строю? – подумала Катя. Ей довелось насмотреться на трупы дезертиров, которые зеленые фуражки выкладывали вдоль дорог для предостережения остальным.

– Что заставило тебя пойти в партизаны? – спросил он.

– Село заняли немцы и пытались забрать к себе на службу наших мужчин. Всех отказавшихся расстреливали. Мой муж отказался.

– Катя, Катенька.!..

– Хорошо еще, мы только-только поженились и не успели завести детей.

Я и приехала туда под новой фамилией незадолго до войны. При коммунистах стало трудновато менять имена, приходилось искать чиновников-ротозеев. Слава Богу, в таких недостатка нет. Бедный Илюшка! Так радовался, так гордился своей невестой. Мы могли бы быть счастливы вместе, пока позволит природа…

– Хорошо?! – Петр кулаком смахнул набежавшую слезу. – Я же и говорю, что ты очень мужественная.

– Я давно привыкла полагаться только на себя.

– Ноты ведь еще такая молоденькая!.. – удивился он.

– Я старше, чем выгляжу, – не удержалась она от улыбки и встала. – Пора осмотреться.

– А давай возьмем каждый по окну! – предложил он. – Тогда можно будет наблюдать непрерывно. Мне уже намного лучше. Благодаря тебе, – он одарил ее восторженным взглядом.

– Да, можно… – Она не договорила: на улице загрохотало. – Стоп! Артобстрел! Оставайся на месте!

Катя бросилась в северную комнату. Уже опускались ранние зимние сумерки, развалины стали едва различимы, но Мамаев курган пока отчетливо вырисовывался на фоне неба, озаренный огненными сполохами. По всему городу свирепели разрывы.

– Вот и кончилась наша мирная передышка, – пробормотала Катя, переходя к восточному окну. – Пушки снова взялись за дело.

Петр стоял посреди комнаты. Лица его в быстро сгущавшемся сумраке было не разглядеть, но голос звучал как-то неуверенно:

– Фрицы уже начали?

– По-моему, да, – кивнула Катя. – Взялись за свое. Надеюсь, сейчас мы отработаем свой паек.

– Это как понять?

– Если сможем разобраться, что тут затевается. Дорого бы я дала, чтобы ночь нынче была лунной! Впрочем, немцам не с руки поджидать подходящей для нас погоды. А теперь цыц!

Она принялась курсировать между окнами. Тьма сгущалась. Усыпавший улицы снежок помогал взгляду даже больше, чем ночной бинокль. Канонада усиливалась. И вдруг Катя со свистом втянула воздух и даже рискнула высунуться наружу, чтобы рассмотреть все получше. Мороз сразу охватил ее будто клещами.

– Что там? – шепнул Петр.

– Цыц, я сказала!

Она напрягала зрение. В одном квартале от них направлением на север тянулись какие-то черные пятна… Опыт охотницы помог ей разобраться, что к чему. Около сотни человек, немоторизованные, – значит, пехота; тащат на повозках штук пять поблескивающих продолговатых предметов, – должно быть, минометы…

Наконец они прошли. Катя опустила бинокль и принялась шарить по квартире, пока не наткнулась на Петра. Он сидел; должно быть, уснул от слабости, но довольно было легкого прикосновения, чтобы он сразу подскочил.

– Немцы направились в Крутой яр, не иначе, – шепнула она ему на ухо. – Этой дорогой только туда и попадешь. Если бы они хотели завязать бой у кургана, то повернули бы на восток, и я бы их прозевала.

– Что же они затевают?

– Не знаю, могу лишь догадываться. Это наверняка какая-то часть общего наступления. Обстрел, а может, даже танковая атака с фланга должны отвлечь внимание на себя. Тем временем это подразделение закрепляется в овраге, на выгодной огневой позиции. Наш штаб раньше был дальше к югу, возле устья Царицы, пока немцы ценой больших потерь не захватили его. Если теперь они сумеют взять и удержать Крутой яр, – что ж, тогда им открыта дорога дальше, а то еще их саперы наведут новый мост.

– То есть ты хочешь сказать, что нас выбьют из города?

– Ну нет, одного Крутого яра для этого мало. – Есть же прямой приказ Сталина. Здесь, в городе, который он переименовал в свою честь, мы должны выстоять. Если надо будет, то умереть, но не отступить ни на пядь. Так она подумала, а вслух произнесла: – Но мелочей на войне нет. Если пропустим их в Крутой яр, то заплатим потом сотнями жизней. Ради этого меня сюда и послали. Надо вернуться и доложить.

Она почувствовала, как он вздрогнул. Но ответил бодро:

– Что ж, идем!

Кате померещилось, что ей на горло легла ледяная рука покойника. Пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось выговорить:

– Вместе нельзя. Сведения чересчур важны. Тут скоро фрицы будут кишмя кишеть. Я-то одна проберусь незаметно, опыта мне не занимать. А ты уж сам как-нибудь. Выжди здесь до… скажем, до завтрашнего вечера, пока не станет чуточку поспокойнее.

– Нет! – напряженно выпрямившись, отозвался он. – Мои товарищи бьют врага, а я буду прятаться за их спины? Однажды я удрал с поля боя. Больше ни за что.

– Да какой от тебя прок с такой раной?

– Могу подносить патроны. Или… Катюша, а вдруг ты не дойдешь? А мне, к примеру, невероятно повезет, я дойду и сообщу куда надо. – Он то ли рассмеялся, то ли всхлипнул. – Пусть у меня лишь самый крошечный шансик, но мало ли что, никто ведь наверняка не знает…

– Боже! Что за ерунду ты несешь!

– Ты же сама сказала, что на войне мелочей нет. Воистину – брось в печь самую никчемную железку, и она сплавится с другими в несокрушимую сталь.

– Петенька, я ни минуты медлить не могу. Дай мне, скажем, полчаса, чтоб я успела уйти подальше, а уж потом ступай сам. Сосчитай, например, до…

– Я знаю старинные песни, и сколько они длятся. Буду мысленно их распевать. И думать о тебе, Катенька.

– Теперь вот что, – она швырнула на диван что-то неразличимое во тьме. – Тут еда и вода. Тебе нужны силы. Не спорь, и слушать не стану – я-то не ранена! Храни тебя Господь, паренек.

– Мы еще встретимся. Ведь встретимся? Ну скажи, что встретимся!

Вместо ответа она охватила руками его шею и прижалась ртом к его горячечным губам – на короткое мгновение, на долгую память. Потом отступила назад, а он продолжал стоять остолбенев. Его дыхание во тьме овевало ее порывами теплого ветерка – дуновение весны среди грохота орудий.

– Береги себя, – сказала она, подхватила винтовку и ощупью двинулась к выходу.

Вниз по лестнице.

На улицу.

Где-то слева ревели танки. Решатся ли немцы на ночную атаку? Нет, скорее притворятся, что атакуют, – но судить трудно: она же не тактик, а простой снайпер. Красные всполохи прорисовывали скелеты зданий, сотрясающая землю дрожь ощущалась даже сквозь подошвы сапог. Ее задача ясна – доставить сведения, и все.

Или выжить? С какой стати она впутывается в жестокие бессмысленные игры смертных? Зачем она здесь?!

Скверик впереди, кусочек открытого пространства среди иззубренных стен, тускло светился белизной нетронутого снега. По левую руку высилось одинокое дерево, а от остальных сохранились лишь пни да щепки вокруг большой воронки. Катя обогнула сквер по периметру, стараясь держаться в тени. Точно так же придется огибать овраг, затем с предельной осторожностью перебраться через железную дорогу на пути к химкомбинату. Весть непременно должна дойти до командования.

Петр вряд ли доберется до своих. Что ж, если ему не суждено дойти, то он хоть остановит собой одну-две пули, которые иначе могли бы достаться боеспособному воину. Но если он каким-то чудом и уцелеет – Богородица милосердная, спаси его и сохрани! – все равно встретиться им больше не суждено. Как две снежинки во время вьюги, мятущейся по степи, они столкнулись на миг – но сведет ли их вьюга снова?

По ее инициативе – нет, никогда. Скоро ей опять менять имя и документы. Когда по миру гуляют Четыре Всадника Апокалипсиса [43]43
  Чума, война, голод и смерть.


[Закрыть], поменять биографию не составит большого труда. Все равно с казаками Кате больше не по пути.

Но сперва…

Орудия грохотали все громче. Когда Катя доставит сведения, фронтовая артиллерия поведет огонь по Крутому яру и выбьет оттуда немцев, не дав им окопаться. Как же иначе, пока идет война?

Так не умолкайте же, пушки! Обрушьте на голову врага гнев Дажбога и Перуна, святого Георгия-победоносца и святого Александра Невского. Мы выстоим. Злу, прошагавшему через всю Европу, дальше не пройти. Пусть нас ведет в бой имя чудовищного тирана – сейчас это неважно. Тем более что на самом деле мы защищаем вовсе не его. Некогда Сталинград был Царицыном. В будущем он получит еще какое-нибудь новое имя. Но сейчас лучше всего думать, что мы стоим стеной в Городе Стали.

Стоим – и выстоим, и победим, и дождемся дня подлинного освобождения!

Глава 18
СУДНЫЙ ДЕНЬ

1

На первый взгляд здесь все осталось по-прежнему, будто полстолетия пролетели как один день. Вечный лед вершин сверкал белизной на фоне бездонного голубого неба; воздух был настолько прозрачен, что казалось – можно прикоснуться к белоснежным пикам рукой, хотя до гор было никак не менее пятидесяти миль. Проселочная дорога, по сути тропа, шла то в гору, то под гору, причудливо петляя в сумраке леса среди могучих кедров и растопыривших узловатые сучья диких фруктовых деревьев, в ветвях которых беспечно резвились макаки. И вдруг тропа вынырнула на простор долины, ярко зеленеющей после недавних дождей. Там и тут в беспорядке были разбросаны валуны и даже целые каменные площадки; среди них мирно паслись овцы и прочий скот. На крохотных террасных полях росли кукуруза, щирица, гречиха, ячмень, картофель. Солнце, склоняющееся к закату, набросило на окрестные горы пурпурный флер; от вершин потянулись тени, четко прорисовывая каждую складку почвы. Воздух был терпким, ароматы зелени смешались со свежестью близких снегов.

Мул неторопливо трусил по дороге, и чем ближе подъезжал Странник к деревне, тем явственнее бросались в глаза перемены, не миновавшие и этот мирный край. Деревня заметно разрослась; дома теперь строили по-новому – раньше стены из дикого камня венчали дерновой кровлей. Нынешние деревянные дома возносились на два-три этажа, опоясанные резными раскрашенными галереями; странно было видеть в преддверии Гималаев некое подобие швейцарских шале. От одной из старых построек расходились провода – должно быть, теперь там стоял генератор; рядом разместились цистерны с топливом и потрепанный грузовичок. Над крышами поднялась тарелка спутниковой антенны, обслуживающая общинный телевизор, – и этот телеприемник был наверняка не единственным. Населяли край все те же бхотия, народ тибетского происхождения; мужчины по-прежнему ходили в традиционных длинных шерстяных халатах, а женщины – в накидках с широкими рукавами, но время от времени взгляд натыкался на синие джинсы и кроссовки. Странник даже мысленно задался вопросом: многие ли сегодня хранят веру предков – своеобразный сплав буддизма, индуизма и анимизма?

Собралась толпа: пастухи и те, кто работали в поле, поспешили навстречу приезжему, а вскоре к ним присоединились и сидевшие по домам. Все гомонили, возбужденно размахивали руками: всякий гость в этих краях был редкостью, а уж такой – тем более. Оба его спутника были простыми гуркхами, что в этих краях не диво – просто проводники и слуги; а вот он не мог не вызвать любопытства – одет, как белый, но широколиц, бронзовокож, с орлиным носом; однако и чернотой волос, и разрезом глаз, и широкими скулами схож с коренными обитателями здешних мест.

Стоявшая среди односельчан сморщенная, беззубая старуха вдруг сделала знак, ограждающий от злых сил, и заковыляла к дому. Зато старец, явно не уступавший ей возрастом, удивленно охнул и склонился в глубоком поклоне. Странник понял, что обоим еще памятен его предыдущий визит сюда – только тогда они были малыми детьми, а он с той поры ничуть не переменился.

Старший из его проводников заговорил с рослой крепкой женщиной, наверное, старостой, а уж она обратилась к остальным. Толпа более или менее угомонилась и вместе с приезжими чуть суматошно двинулась проулками к дому на северной околице.

Дом остался почти неизменным: по-прежнему самый большой из всех, выстроенный из камня и дерева, он поражал чужеземным изяществом линий. В окнах блестели стекла, гравийные дорожки вились среди кустов, карликовых деревьев, бамбуковых рощиц и камней изысканного садика в заднем дворе. Снующие по двору слуги принадлежали к новому поколению, а вот вышедшие на веранду встретить гостя мужчина и женщина нисколько не изменились.

Странник спешился, толпа окончательно умолкла. Сопровождаемый благоговейными взорами, он неторопливо поднялся по ступенькам и низко склонился перед хозяевами. Те со степенной торжественностью тоже ответили ему поклоном.

– Милости просим! – произнес мужчина на непали, а женщина подхватила:

– О, нижайше милости просим!

Мужчина, китаец с мощным торсом и невыразительными чертами лица, выглядел несколько простодушным, зато женщина – миниатюрная, изящно сложенная японочка – за маской невозмутимости таила готовность по-кошачьи быстро отреагировать на любую неожиданность. Оба были в халатах, просто скроенных, хоть и сшитых из дорогого материала.

Странник едва мог связать по-непальски несколько слов и потому ответил на китайском наречии минь:

– Благодарю вас. Я вернулся, как обещал. – Он улыбнулся. – На сей раз я потрудился освоить понятный вам язык.

– Пятьдесят лет! – выдохнула женщина на том же наречии. – Мы же ни в чем толком не были уверены, нам оставалось лишь ждать и гадать…

– Наконец-то, наконец! – в тон ей воскликнул мужчина, потом что-то крикнул на местном диалекте и пояснил: – Я сказал им, что завтра будет пир в честь вашего прибытия. Слуги позаботятся о ваших людях. Прошу вас зайти в дом – там мы будем одни и сможем воздать вам соответствующие почести, сэр… м-м…

– Джон Странник, – подсказал американец.

– Как?! Ведь вы и в прошлый раз приезжали под этим именем! – удивилась женщина.

– Какая разница, – пожал плечами Странник. – Я ведь давным-давно не был в этой стране. А это имя мне нравится, я принимаю его снова и снова, или какую-нибудь вариацию на ту же тему. А кем сегодня числитесь вы?

– Какая теперь разница?! – басовито воскликнул мужчина. – Мы те, кто мы есть, неразлучные навеки.

К тому времени беседа уже переместилась в уставленную китайской мебелью элегантную комнату, где на полках стояло множество самых разнообразных безделушек. Хозяева немало поскитались по свету, прежде чем осели здесь. Судя по сохранившемуся у них календарю, Странник заключил, что это произошло примерно в 1810 году. Впоследствии они время от времени уезжали, чтобы присмотреть за делами, позволяющими им жить в достатке, и всякий раз привозили с собой сувениры, в том числе книги; Ду Шань привык отводить душу в ремесленных поделках, а Асагао читала запоем.

В присутствии такого же бессмертного, как они сами, супруги предпочли вернуться к своим древним именам – будто отчаянно искали, за что бы уцепиться, когда их уютный мирок опять начал рушиться на глазах. И все же радость одолевала затлевший в душах огонек беспокойства.

– Мы так надеялись, так надеялись, что вы действительно тот, за кого себя выдаете, – призналась Асагао. – Как же горячо мы надеялись! Это не просто конец одиночеству. Существование других таких же, как мы, придает новый смысл и нашим собственным жизням. Разве не так?

– Вот уж не знаю, – отвечал Странник. – Кроме вас, меня и моего друга, наверняка жив еще один такой, но он наотрез отказывается иметь с нами что-либо общее. Может, мы просто-напросто уроды.

Взяв с приставленного к креслу столика чашку, он отхлебнул глоток местного пикантного пива чанг, тут же запив его изрядной порцией чая. Вместе напитки сочетались довольно-таки недурно.

– Но ведь мы наверняка пришли на землю с какой-то целью, – стояла на своем Асагао. – По крайней мере, мы с Ду Шанем старались не только выжить, но и сделать что-нибудь полезное.

– Как вам удалось найти нас пятьдесят лет назад? – вставил свой вопрос более практичный мужчина.

Тогда настоящий разговор был невозможен, поскольку приходилось беседовать через переводчика, которому не следовало знать, что стоит за пересказываемыми словами. Странник тогда мог изъясняться лишь обиняками. Только теперь он убедился, что они все-таки поняли друг друга. Тогда хозяева ясно заявили, что уезжать не желают, равно как не желают, чтобы он задерживался здесь; при этом они были подчеркнуто любезны, а когда Странник, к величайшему изумлению переводчика, рискнул заявить, что вернется через полвека, хозяева вроде бы преисполнились энтузиазма. Однако сегодня сомнениям не осталось места: все трое не просто догадывались, а знали наверняка, с кем имеют дело.

– Я никогда не мог усидеть на месте и был легок на подъем. Городов не люблю, потому что начал жизнь вольным кочевником, – повел рассказ Странник. – После первой мировой войны отправился повидать мир. Мой друг Ханно – он живет под множеством имен, но для меня он Ханно – в Америке порядком нажился и не ограничивал меня в расходах, в надежде, что я выслежу кого-нибудь подобного нам. В те дни добраться до Непала было нелегко, не говоря уж о том, чтобы въехать в страну, но я решил, что именно по этой самой причине Непал привлекателен для нужных нам людей. В Катманду мне удалось подхватить слух о некой супружеской паре, живущей этакими горными князьками – учителями и благодетелями целого народца. Пара ни в чем себе не отказывала, но окружающие считали их святыми. Кроме того, мне рассказали, что в старости они пустились в паломничество, а чуть позже на том же месте объявился их сын с женой. Только представьте, как меня заинтересовал подобный рассказ.

– Конечно, не всегда и не все шло так просто, – рассмеялась Асагао. – Наш народ вовсе не глуп. Они поддерживают эту байку о нас, потому что знают, что мы так хотим, – но при том не хуже нашего понимают, что из странствий вернулись в точности те же люди, что и ушли. Они не испытывают к нам ни страха, ни зависти, ибо по натуре своей принимают жизнь во всех ее проявлениях, как она есть. Да, для них мы действительно священны и могущественны – но мы же их друзья! Этот дом нам удалось отыскать лишь после долгих и дальних странствий.

– Никто не жаждет, – хмыкнул Ду Шань, – чтобы сюда понаехали паломники, любопытные, всякие чиновники и налоговые инспектора. Пока что у нас бывало по нескольку посетителей в год, но в последнее время они что-то зачастили. Слухи мало-помалу расползаются. Если бы не удаленность, началось бы нашествие посторонних, да и удаленность – защита призрачная.

– Я бы пропустил эти слухи мимо ушей, – кивнул Странник, – если бы не знал, что именно ищу. Но все равно, как погляжу, современность пустила корни и здесь.

– Не можем же мы запретить доброе и полезное, – проговорила Асагао. – Грамота, медицина, самосознание облегчают людям их тяжелую жизнь, но не слишком портят их нравы и души.

Лицо Странника внезапно омрачилось.

– Рано или поздно случится и это. Вы теряете контроль над ситуацией, разве не так?

– Я же сказал, тут все больше и больше чужаков, – резко бросил Ду Шань. – Да еще эти королевские инспектора! Уж эти-то раньше никогда не забирались в такую глушь. И не задавали столько вопросов.

– Мы знаем, что обновляется не только наша страна, весь мир переменился до неузнаваемости, – вздохнула Асагао. – Как ни дорог нам этот край, мы сознаем, что скоро придется расстаться с ним навсегда.

– Или объявить людям открыто, кто вы на самом деле, – негромко подсказал Странник. – Хотите вы этого? Если да – только молвите, и я завтра же уеду, а в Америке немедленно сменю имя.

Осталось за скобками, что он так и не назвал ни одного современного имени Ханно.

– Мы раздумывали на эту тему. Ведь в прошлом бывали времена, когда мы признавали свой возраст открыто. – Ду Шань помолчал. – Но тогда мы имели дело с простыми крестьянами, а в час опасности всегда могли покинуть их и на время скрыться. По-моему, теперь нам такое не удастся.

– Не удастся никакой ценой. Стоит лишь раз дать о себе знать – и от преследователей вам уже не избавиться. Все равно выследят, сейчас появилось множество способов охоты на людей. И вы попадете в рабство. Без сомнения, жить вы будете в роскоши и сытости, но уже никогда не вырветесь на свободу – станете просто объектами изучения, лабораторными крысами.

– Неужели все настолько скверно?

– Боюсь, он прав, – сказала Асагао и вновь обернулась к Страннику. – Мы с Ду Шанем много рассуждали об этом. Король Непала может обласкать нас, сделать кем-то вроде домашних любимцев – ну а если вмешается Красный Китай или русским взбредет в голову заявить свои права на наши персоны?

– Лучше уж поберегите собственную свободу, – посоветовал Странник. – Возможность заявить о себе от вас не уйдет, стоит лишь дождаться более благоприятного момента. На мой взгляд, времена сейчас не очень подходящие, а стоит нарушить молчание, как взять свои слова обратно не удастся.

– Вы предлагаете нам уехать с вами?

– Надеюсь, что вы поступите именно так. Или хотя бы вскоре последуете за мной. Ханно обеспечит вам… все, что понадобится, если это только в его власти – а власть у него велика.

– Наверно, поедем, – медленно произнесла Асагао. – Я уже говорила: нам известно, насколько нынче быстро стали передвигаться люди, а новости в мгновение ока летят за тысячи миль. Мы уже встречали заезжих иностранцев и видели, что они строят догадки на наш счет. Да и давление со стороны правительства ощущается все сильнее и сильнее. Так что мы уже несколько десятилетий готовимся к уходу, как уже делали много-много раз в прошлом. Мы позаботились о том, чтобы за это время у нас не было ни одного ребенка. Самые юные из наших пока еще живых детей где-то поселились – мы всегда воспитывали их подальше от себя – и считают нас почившими. Ни один из них не знает правды о нас. – Она поморщилась. – Узнать правду им было бы слишком горько.

– Значит, дети бессмертных родителей все равно смертны? – шепнул Странник. Она кивнула. Он горестно покачал головой, вспомнив о своей давней боли. – Мы с Ханно часто ломали над этим голову…

– Ужасно не хочется уезжать, – сдавленным голосом заявил Ду Шань.

– Рано или поздно все равно пришлось бы уехать, – откликнулась Асагао увещевающе. – Мы ведь знали это с самого начала. Теперь наконец-то у нас есть возможность перебраться прямо на готовое место, где нас ждет кров, дружба и помощь. Чем раньше, тем лучше.

– Я еще не все закончил здесь, – заерзал Ду Шань на стуле. – Наши односельчане будут грустить о нас, мы будем грустить о них.

– Нам всегда приходилось уступать любимых смерти. Уж лучше давай запомним их живыми – такими, каковы они сегодня. А их память о нас постепенно сотрется и станет преданием, какому никто на стороне не поверит.

За окнами сгущались фиолетовые сумерки.

2

Коринна Макендел, мама-ло общества «Единство», якобы приходящаяся дочерью его основательнице Лорейс, нервно вышагивала из угла в угол, но застыла на месте, как только вошла Роза Донау. Какое-то мгновение женщины стояли неподвижно, будто мерились взглядами. Задернутые шторы почти не пропускали света, и в викторианской комнате царил сумрак. Глаза сверкали ярче серебра и хрусталя. В воздухе повисло тяжелое молчание – приглушенный шум уличного движения лишь подчеркивал его.

Наконец Роза неуверенно проронила:

– Извини, что так поздно. Меня не было несколько часов. Я что, не вовремя? Ты передала на автоответчик, что надо прийти тотчас же, без звонка.

– Нет-нет, ты все сделала правильно.

– Что стряслось? Ты вся на нервах…

– Так и есть. Пошли.

Белая женщина проследовала за черной в соседнее помещение, куда никто не решился бы зайти без приглашения. Не обращая внимания на заполнившие комнату колдовские атрибуты, негритянка прошла прямо к кофейному столику. Роза же, как обычно, обратилась к алтарю и последовательно коснулась пальцами лба, губ и груди; слишком уж много веков она молилась святым и старалась умилостивить демонов, чтобы на сей раз пренебрежительно обойтись со священными символами – не может же быть, чтобы они совсем не обладали никакой мощью.

Коринна подхватила со стола открытый журнал – какое-то солидное научно-популярное издание типа «Попьюлар микэникс» или «Нэшнл джиогрэфик» – и протянула подруге, ткнув пальцем в нужное место:

– Прочти-ка!

Здесь было ничуть не светлее, чем в соседней комнате. Палец Коринны упирался в заголовок рекламного объявления в конце журнала: «ИССЛЕДОВАНИЯ ДОЛГОЖИТЕЛЬСТВА». Далее следовал пространный текст на четыре колонки, сформулированный с большой осторожностью. Большинство читателей сочли бы этот текст нудным, сухим, представляющим интерес лишь для специалистов. Но Роза так и подскочила, пробежав глазами по строчкам: «…пребывающие в идеальном здравии долгожители… молодые, но потенциально долгоживущие индивидуумы также представляют интерес… научные исследования… воспоминания о лично пережитых исторических событиях…» Руки ее задрожали, а из груди невольно вырвалось:

– Неужели опять?!

Коринна вышла из задумчивости и окинула Розу пристальным взглядом. Но сказала лишь:

– И что ты об этом думаешь?

– Может, тут и нет ничего особенного, – промямлила Роза. – То есть кому-то хочется… м-м… осмотреть и расспросить людей то ли очень старых, то ли собирающихся стать таковыми.

– Что значит очень старых?

Роза вскинула глаза на нее и сорвалась в крик:

– Да говорю тебе, мы тут вовсе ни при чем! Есть такие ученые, которые хотят совладать со старостью, понятно тебе?!

– Формулировки в объявлении как-то не очень соответствуют такому объяснению, – покачав головой, проговорила Коринна. – Как же еще бессмертные могли бы дать весточку себе подобным?

– Может, это мошенничество. Или ловушка, – отчаянно затараторила Роза. – Не пиши на этот номер, Лорейс, не надо! Мы рискуем слишком многим.

– Кто не рискует, тот не выигрывает. Чего ты боишься?

– Того, что может с нами произойти. И с нашей работой, с выпестованным нами детищем. – Роза судорожно ткнула рукой в сторону зашторенного окна. – Без нас «Единство» развалится. Что будет с теми, кто верит нам больше, чем себе?

Взгляд Коринны устремился в том же направлении, словно способен был пронзить стены и обозреть болото нищеты, в котором этот дом высился одиноко, как остров.

– А я вовсе не так уж уверена, что мы сегодня делаем нечто ощутимо полезное.

– Делаем, делаем. Хоть немногих, но спасаем. А если мы… скажем хоть кому-нибудь, кто мы такие… Это конец всему. Обратно ничего не вернешь.

Коринна вновь обратила взор на подругу, как-то вся подобралась и ринулась в наступление:

– Ведь ты уже видела подобное объявление, да?

– Нет! – Сирийка вскинула руки перед собой, будто защищаясь от удара. – То есть в смысле…

– Да у тебя это на лбу написано. Даже против твоей воли. Ни мне, ни тебе не удалось бы дожить до нынешнего дня, если бы мы не научились понимать язык других без слов. Признавайся, или, клянусь Господом, я… я свяжусь с этим Уиллоком немедленно.

Роза вздрогнула и, прекратив сопротивление, смахнула слезу.

– Извини. Верно, видела. Едва не запамятовала, так давно это было. Потом ничего не последовало, так что я решила, дескать, все это глупости. До нынешней минуты…

– Где видела? Когда?

– Вроде бы в газете. Год не помню, но это было незадолго до войны, до второй мировой, то есть.

– Лет пятьдесят назад. Может, ровно пятьдесят? Продолжай.

– Ну, там была объявляшка вроде нынешней. Не такая же точно, но… В общем, я призадумалась.

– И промолчала! Мне и словом не обмолвилась…

– Я испугалась! – вскрикнула Роза. – И сейчас боюсь! На ощупь найдя обитое шкурой зебры кресло, она рухнула в него и разрыдалась. Чуть позже Коринна подошла к ней и обняла за плечи. Прижавшись щекой к щеке подруги, она горячо зашептала:

– Понимаю, милая Алият! Ты и знала-то меня тогда лишь несколько лет. Ты тогда едва-едва обрела в жизни нечто хорошее, какую-то надежду на будущее. После стольких ужасных столетий… Конечно, как же иначе – ты пугалась любых перемен, тем более непредсказуемых. Мне ли тебя не простить! Может ведь статься, что твои опасения небезосновательны. – Тут она выпрямилась и продолжала негромко, очень вкрадчиво: – И все-таки… Этот пятидесятилетний перерыв – мощный аргумент в пользу существования других бессмертных, так ведь? Они, или он, или она не рискнет затевать продолжительную кампанию, а то короткоживущие, чего доброго, что-то заподозрят. Терпения нашему племени не занимать, а уж времени у нас хоть отбавляй…

– Да откуда тебе знать, что они за люди? – с мольбой твердила Роза. – Они могут оказаться мерзавцами. Я же тебе рассказывала, как повстречала двоих, а они… В общем, мы не поладили. Если они еще живы, а затея эта – их рук дело, то надо сидеть тише воды, ниже травы.

– Из чего я заключаю, что ты сделала их своими врагами. – Голос Коринны заскрипел, как наждачная бумага. – Лучше соберись с духом и поведай мне раз и навсегда, что там между вами вышло. Нет, нет, можешь не сегодня, а то ты вся дрожишь. И… да, надо определенно подойти к этому объявлению с осторожностью. Я сперва разузнаю о мистере Уиллоке побольше, а уж потом буду решать, связываться ли с ним, и если да, то как. – Более мягким тоном: – И не волнуйся ты так, дорогая. У нас есть средства, хоть я тебе о них не упоминала. Скрытность вошла у нас в привычку, так ведь? Кроме того, такие вещи не по твоей части. Но за эти годы я навела собственные мостики, в числе моих друзей есть несколько человек, занимающих ключевые посты в администрации. – Голос вновь изменился. – Мы не будем ждать сложа руки! Мы больше не одиноки? Прекрасно! Так потребуем у них свою долю благ земных – или приготовимся защищать то, чего достигли сами.

3

Налоговый инспектор пошелестел бумагами на столе, нахмурился и буркнул:

– Вашему клиенту следовало бы явиться сюда собственной персоной.

– По-моему, я уже сообщил вам, что мистер Томек отдыхает за границей, – с тщательно отмеренной долей раздражения ответил Ханно, – и предъявил документы, удостоверяющие, что я являюсь его полномочным представителем.

– Да, однако… Естественно, мистер Левин, что, если ему нужен совет адвоката, вы могли бы его сопровождать.

– Как это понять?! У вас что, есть основания предполагать злоупотребления с нашей стороны? Уверяю вас, все предприятия в полнейшем порядке, вплоть до мельчайших деталей. Разве я за эти два часа не ответил на все ваши вопросы до единого?

– Мы едва приступили, мистер Левин. Мне еще никогда не доводилось видеть столь замысловатых трансакций и перекрестных платежей.

– Вот и проследите их! Если там обнаружится нечто противозаконное, буду искренне удивлен, и тем не менее я всегда к вашим услугам. – Ханно глубоко вздохнул. – Мистер Томек – старый, больной человек. Он заслужил отдых и те крохи удовольствий, которые еще доступны в его возрасте. Не думаю, что вам удастся найти повод для того, чтобы вызвать его повесткой, но если вдруг вы на это решитесь, я непременно подам официальный протест и в случае необходимости дойду до самого верха.