Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

Перейдя на другой галс, он направил судно к ближайшему из трех островков, замаячивших в туманной дали на востоке. Вряд ли удастся добраться туда до обеда, а благоразумие велит к тому времени уже поворачивать обратно – зато остров послужит неплохим маяком. Если бы была в жизни иная, главная цель, подумал он. Если бы где-то ждала заветная гавань! Но, увы, мне не бросить якоря. Одиссей, отправляясь из обращенной в пепел Трои в родную Итаку, был соблазнен пожирателями лотоса, пострадал от циклопов, был обольщен чародейкой, отнимавшей у мужчин человеческий облик, спускался в царство мертвых, обозрел поля Солнца, прошел чрез врата разрушения, попал в плен к влюбчивой Калипсо, был выброшен на берег в Финикии – но в конце концов добрался домой.

А сколько гаваней упустил за тысячелетия он, Ханно? Неужели все до одной?

Светило Тритос отыскало разрыв в облаках, и море в его лучах вспыхнуло. «Ариадна» плыла по Аметистовому морю, припорошенному алмазной пылью, окруженная белоснежными гривами гонимых ветром волн. Море будто красовалось перед Ханно – очаровательное и изменчивое, как женщина.

Танитель, чьи черные волосы были увенчаны венком из анемонов, когда она шепнула, что не хочет жертвовать своей девственностью во храме, пока не придет к нему в покои; Адония, читавшая предначертания звезд, сидя на вершине высившейся над Тиром башни – вот две гавани; дважды он бросал якорь, и свет домашнего очага служил ему маяком в ночи, пока эту страну не смыли яростные волны, и снова он остался один посреди немых волн. А после – Мераб, Алтея, Нируфар, Корделия, Брангуин, Торгерд, Мария, Жанна, Маргарет, Наталия… О Астарта, милых сердцу призраков не счесть, не упомнить – но разве они не были призраками с самого начала, будучи обрученными со смертью, предназначенными на заклание ей? К мужчинам Ханно испытывал более близкие чувства, они не могли уйти так же бесследно – Баалрам, Тхути, Умлеле, Пифеос, Эзра, неотесанный старина Руфус… Да, при мысли о них до сих пор сжимается сердце, а душевная скорбь по Руфусу не утихнет до скончания веков.

Хватит нюни распускать!

Ветер завывал все громче. «Ариадна» резко накренилась. Солнце скрылось в сплошной свинцово-серой мути, а на границе неба и моря затеялась сумасшедшая круговерть. Тучи неумолимо надвигались, вспухая черными горами, а в их иссиня-черных пещерах просверкивали молнии. Острова затерялись за пеленой шквала, а материк за кормой смутно маячил где-то у самого горизонта.

– Который час? – спросил Ханно и присвистнул, услышав ответ компьютера. Тело делало за него всю матросскую работу, пока он мысленно бороздил прошлое, и длилось это дольше, чем он предполагал.

Тем временем он успел еще и проголодаться, но передавать кормило компьютеру, хотя бы и для того, чтобы заскочить в каюту и приготовить сандвич, было бы чистейшим безумием.

– Дай мне Гестию! – приказал Ханно аппарату связи.

– Вызываю.

– Алло, алло, есть там кто? На связи Ханно. Ветер разбросал долетевшие из громкоговорителя слова Юкико, а неумолчное море изодрало их в клочья.

– …боюсь за тебя… спутник сообщает… непогода движется все быстрее… пожалуйста… – едва расслышал Ханно.

– Да, разумеется, возвращаюсь. Не волнуйся. Эта лодка может опрокинуться оверкиль и снова выправиться. Буду дома к ужину.

Если подгадаю с приливом, добавил он про себя. Надо держаться подальше от берега, пока не увижу, что точно вписываюсь в протоку. Ничего, в моторе порядком киловатт. Уж лучше лавировать с его помощью, чем загонять гребцов до разрыва сердца. Но пользоваться мотором без крайней необходимости не хотелось. Ханно была нужна схватка – разум, воля и физическая мощь человека против голодных демонов.

Разворот оказался долгим и трудным маневром. Одна из волн перекатилась через всю палубу. «Ариадна» содрогнулась, но выстояла, воздев мачту к небесам, будто копье. Доблестная девочка. Как Свобода – да как все они: Юкико, Коринна, Алият. Каждая нашла свой способ выжить, хотя это им было не в пример трудней, чем мужчинам.

Доверив румпель сервоприводу, Ханно начал прибирать паруса, но непослушная ткань выскользнула из рук, полоснув по запястью, прежде чем он вновь поймал и закрепил шкот. Несомая ветром пена смыла кровь. Мир с каждой минутой все глубже погружался в свинцовый сумрак, лишь южная сторона неба озарялась молниями. Вода плескалась туда-сюда по кокпиту, пока помпа не отсасывала ее за борт. Ханно вспомнилось, как отчерпывали воду ведрами на корабле Пифеоса во время шторма на Балтике. Едва он снова взялся за румпель, как в голове зазвучала песенка. «Эй, тросточку скорей мою верните…» Откуда бы это? На английском языке, старая-престарая, девятнадцатого или начала двадцатого века, дерзкая, ритмичная песенка в такт вагонным колесам.

 
Ой, мамочка, залог скорей внесите,
Из чертовой тюряги заберите,
А все мои грехи простил мне Бог…
 

Железная дорога; Дальний Запад; мир, казавшийся безграничным, но в потоке мимолетных столетий утративший широкие горизонты и сам себя, занесенный песками времени заодно с Троей. А тогда еще были мечтатели, взиравшие на звезды и грезившие об открытии Новой Америки. И что же в итоге?.. Горстка машин и восемь человек – против безмерности, непреодолимой и безответной, как сама смерть.

 
У пекла нет ни дна и ни покрышки,
У пекла нет ни дна и ни покрышки.
У пекла нет ни дна и ни покрышки,
В аду не сыщешь ни глубин, ни вышки,
А все мои грехи простил мне Бог.
 

Ханно оскалился навстречу ветру. Одиссей побывал там и вырвался обратно. Хоть среди звезд и нет Новой Америки, они сулят несравненно больше.

Вдруг все потонуло в шуме и грохоте. Море и воздух превратились в яростную мешанину движений и звуков, в которой все явственнее звучал пронзительный скрип. Тучи по левому борту исчезали за белой кипенью, укрывшей волны и пространства.

– Убрать паруса! – выкрикнул Ханно.

Это не просто шальной ветерок – это стремительно надвигающийся шквал. Погода на Ксеногее неподвластна архаичным законам греческого Эола. Обычно скорость ветра мала, но если уж она возрастает, то ярость стихии нарастает вдвое из-за удвоенного веса напирающих воздушных потоков. Левая рука Ханно легла на переключатель, спускающий навесной мотор. Носом на волну и держаться во что бы то ни стало!

Первый порыв урагана. Дождь заливал глаза, болезненно сек лицо, волны перекатывались через планшир. Раз за разом «Ариадна» взбиралась на вал, нерешительно замирала посреди бурлящей пены гребня и рушилась по скату вниз. Ханно держался, держался, держался…

И тут нечто сграбастало и швырнуло его.

Он оказался посреди ревущей непроглядной тьмы, не стало ни верха, ни низа, его крутило и швыряло – но посреди этой бешеной свистопляски одна вещь оставалась холодной и невозмутимой: его разум. Я за бортом, понял Ханно. Надуть жилет. Только не вдыхай воду, иначе с тобой покончено…

Вырвавшись на поверхность, он набрал полные легкие пропитанного дождем и соленой пеной воздуха, молотя по тянущей вниз воде руками и ногами. Капюшон раздулся в подушку, поддерживающую его голову над водой, а сама куртка не даст ему утонуть. Прищурившись, Ханно огляделся. Где же «Ариадна»? Ни следа. Вряд ли затонула – эта крепкая малышка еще не такое выдержит, но ветер и волны наверняка отнесли ее прочь; быть может, и не слишком далеко, но и не так уж близко, ибо всюду, куда достигал глаз, виднелась лишь кипящая пена да неистовство волн.

Что случилось? Мозг Ханно прояснился, оправившись от шока и превратившись в компьютер, запрограммированный на выживание. Ветер мог подхватить развернутый и незакрепленный грот, взметнув его над палубой и смахнув Ханно в набежавшую волну. Ничего, если не терять бдительности, то можно продержаться на плаву до подхода помощи, которая прибудет вскоре вслед за переменой погоды. Наверно, Юкико сейчас уже пытается вызвать его.

Итак, флаер… Флаеры на борту «Пифеоса» сконструированы в расчете на условия Финиции. Полеты на Ксеногее были возможны, но здесь это номер рискованный – да и то в нормальную погоду и при наличии в кабине не только автопилота, но и человека. Быть может, обитатели Гестии и распорядились внести в конструкцию необходимые изменения, но работа эта немаленькая, а у них и без того забот полон рот, так что в сомнительных случаях легче просто остаться на земле.

Теперь летчик. Странник – самый лучший пилот, пожалуй, этого никто не оспаривает. Но сегодня он вне пределов связи. Далее Свобода; но ей надо заботиться о ребенке. Колония невелика, береговой плацдарм не предназначен для человеческого рода, так что она не имеет права подвергать себя ненужному риску. Конечно, она взлетит, как только найдет возможным, то есть когда кончится буйство стихии. Сильный ветер не страшен, если дует ровно, а вот порывистый…

Штука в том, чтобы продержаться до тех пор живым. Главный враг – переохлаждение. Вода не слишком холодная, но достаточно разницы с температурой тела в несколько градусов, чтоб эта разница мало-помалу выпила все тепло. Помнится мне… Но это было в ином странствии; кроме того, все эти люди мертвы. А еще мне знакомы некоторые древние восточные методы управления температурой тела. В случае крайней необходимости можно прибегнуть к неприкосновенным резервам организма – пока таковые будут.

Плыви. Экономь силы, но не позволяй волнам швырять и крутить себя. Поймай их ритм. Кто это, какая из богинь жила на дне моря и раскидывала сети для моряков? Ах да, скандинавская Ран. Не сплясать ли нам, госпожа моя Ран?..

Выл ветер, бушевали волны. Сколько это уже длится? И не угадаешь. Тут минута может сойти за час; обратный эффект замедления времени – Вселенная улетает от человека. Я ошибся, никакой это не мимолетный шквал, а полновесный ураган. Хоть дождь и поредел, неистовство ветра только усилилось. Непредвиденная, непредсказуемая стихия, такая же невежественная, как человек, да что там! – как и его кропотливо шевелящие мозгами машины. Вселенная еще таит не меньше сюрпризов, чем есть в ней звезд. Нет-нет, бесконечно больше! В том-то и заключается ее величие. Но когда-нибудь один из этих сюрпризов станет для тебя последним…

Впереди послышался неумолчный, грозный грохот. Ханно подняло на гребень волны, и он узрел черные зубья скал и рифов Запретной Суши. Вода вокруг них кипела и бурлила, фонтаном взмывала к небесам, рассыпалась веерами брызг. Течение несло его прямиком на скалы. Краешком сознания Ханно пожелал, чтобы «Ариадна» разминулась с рифом – тогда владельцы смогут заполучить ее обратно.

И приготовился к встрече с рифом. Сделать это было нелегко – ощущение тепла в руках и груди предательски подползало к сердцу. Он понял, что сознание меркнет, и уже не мог разобрать – то ли снова нахмурилось небо, то ли у него потемнело в глазах.

Волна подхватила его на свои могучие плечи…

И швырнула в бурлящую белизну.

Белизна схлынула. Он лежал на камнях, опутанный водорослями, будто желто-коричневыми веревками. Тучи стремительно мчались по низкому небу, волны со стоном и грохотом обрушивались на камень, все чаще и чаще накрывая собой Ханно. Он вдыхал воду, захлебывался, кашлял и отчаянно пытался наполнить легкие воздухом…

Сознание в этой борьбе почти не участвовало. Холод, боль и сама схватка пребывали как бы вне его, принадлежа окружающему миру, принадлежа шторму. Ханно бездумно регистрировал их, словно пригревшийся у очага постоялец трактира, наблюдающий за пляской огня. Поднимающийся прилив предъявит на него свои права, но его, Ханно, здесь уже не будет. Он будет… Где же? И кем? Этого он не знал. Впрочем, это не играет никакой роли.

Вот и все. Что ж, неплохая кончина для старого моряка. Хотелось бы погрузиться в воспоминания – но память ускользает, а вместе с ней и желания, и сама жизнь. Прощайте же, призраки, прощайте! Доброго вам пути…

Вой ветра и грохот прибоя перекрыл натужный рев двигателей, мелькнула тень, показался силуэт – и Ханно толчком пришел в сознание.

Дурак! – смутно забился в мозгу гнев. Ступай прочь! Ты рискуешь жизнью! Флаер вскидывало на дыбы, болтало, швыряло вверх и вниз, но он всякий раз восстанавливал высоту и не сдавался. Из грузового люка выскользнул линь, пройдя в полуметре над Ханно. Он попытался поднять руку и схватить тросик, но не сумел, и тот пронесся мимо. Еще раз. И еще раз.

Шнур втянулся обратно в люк, затем спустился снова. На сей раз на его конце было стремя, а в стремени – человек.

Ду Шань спрыгнул на риф, мышцы его спружинили, легко погасив силу удара, ступни нащупали опору; он замер, чтобы удержаться на ногах, пока стремительно набежавшая волна омывала ему щиколотки. Левой рукой Ду Шань продолжал удерживать тросик, шаг за шагом продвигаясь вперед, цепко впиваясь подошвами в скалу. Сильнейший среди нас, в замешательстве думал Ханно. А ведь я все это время жил с его женщиной…

Правой рукой Ду Шань подхватил его под мышки, поднял на воздух и крепко прижал к себе. Лебедка флаера начала втягивать тросик, на конце которого болтались они двое, будто язык колокола, провозглашающий свободу по всему миру.

И вот уж они на борту самолета. Свобода подняла флаер, набрав высоту, и повернула в сторону берега. Под ударами ветра обшивка гулко вздрагивала и вибрировала. Ду Шань положил Ханно в проходе и грубовато, но умело осмотрел его.

– По-моему, легкое сотрясение мозга. Ну, может, сломано одно-два ребра. А больше всего он иззяб, то есть эта, гипотермия. Жить будет, – проворчал Ду Шань, закончив осмотр, и приступил к оказанию первой помощи.

К лицу Ханно начал возвращаться нормальный цвет. Свобода начала полого снижать самолет.

– Как вы меня отыскали? – промямлил Ханно.

– Юкико вызвала аллоийцев, – не отворачиваясь от приборной доски, сообщила Свобода. Обзорный экран перед ней был залит струями дождя. – Сами они не могли спуститься в атмосферу, даже их роботы не могут справиться с непогодой. Зато они выслали космошлюпку, прошедшую по низкой орбите. Ее детекторы обнаружили инфракрасную аномалию среди скал. Там-то мы тебя и нашли.

– Вам не следовало рисковать, вы не должны… Она почти отвесно бросила флаер к земле. Громко лязгнув от столкновения с землей, машина замерла. Свобода сбросила удерживающие ее в кресле ремни и преклонила колени возле Ханно.

– Неужели ты думаешь, что мы обойдемся без тебя?! Да разве мы сможем?..

33

День выдался замечательный. В чистом небе сияло желтое солнце, проплывали облака – бело-голубые, будто снеговые горы. Солнечный свет играл бликами на крыльях существ, паривших над головой, и вызолотил реку и море, обратив их в жидкое сияние.

Восемь сидящих за дощатым столом людей одеты были весьма легко. С верхушки холма взор охватывал и Гестию, казавшуюся отсюда совсем игрушечной, и западный горизонт, где позади линии холмов высился белоснежный пик горы Пифеос.

А ведь мы уже дважды встречались вот так же, на свежем воздухе, отметил про себя Ханно. Неужели нами движет какая-то неосознанная потребность? Да, с одной стороны, побуждения у нас вполне прагматичные: на пару часов оставить детей на попечении роботов, уединиться, чтобы никто не мешал беседе, – да еще в надежде, что на свежем воздухе в голову придут свежие мысли. Но может статься, что в глубине души мы свято верим, что за истинной мудростью надо обращаться к земле под ногами и небесам над головой?

И все-таки они нам немного чужды, даже столько лет спустя – и плотно спутанный, не похожий на траву дерн, и приземистые деревья вдалеке, и крученые, змееподобные кусты, и угрюмые тона всей растительности, и резкие ароматы… Даже вкус родниковой воды, и то не тот! Все здесь неземное; ни одна, даже самая малость, не вышла из лона матери-Геи. И никогда здесь не будет ничего по-настоящему земного – да и не должно быть.

Выжидающие взоры собравшихся были обращены к нему. Ханно прочистил горло и выпрямился. От этого движения вспыхнула боль незаживших ран, но он не обратил на нее внимания.

– Я прошу вас принять решение сегодня же, – объявил он. – У нас в запасе еще многие годы, чтобы разрешить эту дилемму. Но сегодняшние новости могут переменить ваш настрой…

Если этого уже не случилось. Несомненно случилось, раз к нему прислушиваются. Быть может, причиной тому недавние события. Все-таки стоило оказаться на краю могилы, чтобы отправить остатки затаенной враждебности в Тартар. Не исключено, что враждебность со временем умерла бы сама собой – но возможно также, что она продолжала бы тлеть, выжигая души дотла. Теперь это уже не имеет значения. Дружба восстановлена. Сказать об этом напрямую не решился никто, но ощущение возрожденного содружества висело в воздухе. Более того, интуиция – как всегда, по-человечески иррационально – подсказывала Ханно, что это единство послужит катализатором единодушия.

Впрочем, увидим, подумал он. Все вместе.

– Как вам известно, – продолжал он, – мы с Юкико за последние дней пять много беседовали с аллоийцами. Они уже пришли к единому решению. – Заметив на лицах тревогу, он успокоительно поднял ладонь. – Ничего радикального, если не считать прояснившейся перспективы. Они остаются на месте до подхода очередной экспедиции и еще на несколько лет после того – ведь придется обменяться непредсказуемым объемом информации и, в общем, надо добиться взаимопонимания и насладиться им. Однако вслед за тем аллоийцы двинутся в путь. А новость заключается в том, что… Если мы к тому времени решим лететь на Финицию, они отправятся с нами.

И Ханно, и его напарница улыбнулись изумлению остальных, явно наслаждаясь им.

– Ради Бога, зачем?! – воскликнул Патульсий. – Что они там потеряли?

– Скажем хотя бы, что знания, – ответил Ханно. – Это же для них совершенно новая планетная система.

– Но устройство планетных систем не отличается особым многообразием, – возразил Странник. – По-моему, их больше интересуют разумные существа.

– Все правильно, – подтвердила Юкико, – и на Финиции это будем мы. А для нас – они.

– Они хотят узнать нас поближе, – подхватил Ханно. – Они видят в нашем племени грандиозный потенциал, значительно превышающий потенциал итагенян, хотя те и навели их на кое-какие открытия и послужили источником поэтического вдохновения. Мы, как и аллоийцы, из породы звездопроходцев. Похоже на то, что итагеняне такими не станут никогда; в лучшем случае – в весьма отдаленном будущем.

– Но аллоийцам достаточно лишь остаться здесь, чтобы наблюдать за обеими расами, да в придачу взаимодействуя с новой командой путешественников, – не сдавался Патульсий.

– Они считают, что мы не захотим или не сможем тут оставаться. На Ксеногее наше поселение наверняка будет расти не слишком быстро, а уж многочисленным не станет никогда; таким образом, надежда, с которой мы отправились в космос, наши чаяния и наши возможности не будут реализованы, а если и будут, то в очень ограниченных пределах.

– Ваша шестерка – нет, наша восьмерка – похожа на английских пуритан на Земле, – сказал Ханно. – В поисках места для поселения они намеревались добраться до Вирджинии, но непогода погнала их на север, и путь их завершился в Новой Англии. Они ждали иного, но постарались обратить себе на пользу то, что получили, – вот так и появились янки. Пожалуй, иного места, кроме Новой Англии, для них и не было. Итак, подумайте о подобной стране – тесной, застойной, скудной и скудоумной. Хотите вы этого для себя и своих потомков?

– Янки пустили крепкие корни, – отозвался Ду Шань. – Потом они распространились по всей Америке.

– Сравнение неправомерно, – вставила свое слово Макендел. – Ксеногея принадлежит своему народу. У нас здесь нет прав ни на что, кроме подаренного ими клочка земли. А если мы попытаемся взять себе кусочек побольше, Бог просто-таки обязан покарать нас.

Странник молча кивнул.

– Ты частенько это повторяешь, дорогая, – заспорил Патульсий, – а я в который раз пытаюсь тебе объяснить, что фактическое положение дел…

– Да, мы сделали кое-какие вложения, – перебила его Свобода. – Мы полили эту землю слезами и потом, мы лелеяли мечты… Нам будет больно отказаться от нее. Но лично я всегда была убеждена, что рано или поздно этим кончится. – Голос ее зазвенел. – А уж теперь-то нам открывается такая возможность!

– Вот именно, – отчеканил Ханно. – На Финиции нет туземцев, которым мы можем навредить своим появлением. Она может стать возрожденной Землей. Может. А может, это смертельная западня. Заранее не угадаешь. Мы сознавали, что рискуем потерпеть провал и погибнуть. А вот с аллоийцами на подстраховке этого не случится. Вместе мы сумеем преодолеть любые препятствия. Видите ли, они хотят, чтобы мы жили и процветали. Они хотят, чтобы люди вершили свой путь среди звезд.

– А почему именно мы? – поинтересовалась Макендел. – Я понимаю, что благодаря нашим характерам, нашим специфическим способностям мы вместе с ними можем сделать больше, пойти дальше, чем поодиночке, как в удачном браке; но если им так уж нужна человеческая компания, почему бы им не слетать на Землю?

– Ты что, забыла почему? – едко парировал Ханно. Глаза ее широко распахнулись, и Коринна помимо воли прижала пальцы к губам.

– Но откуда у них такая уверенность?

– Ну, в общем, они не уверены в этом окончательно, но на основании наших рассказов сделали заключение, вероятность которого весьма высока. Земля пошла той же дорогой, что и Пегас, и остальные цивилизации, известные аллоийцам. О, разумеется, мы обменяемся с Землей информацией, но она чересчур далеко от нас, – хотя в масштабах Галактики совсем рядом, всего-навсего четыре с третью световых века, – чтобы путешествие туда стоило того. Аллоийцы помогут нам устроиться на новом месте, узнают нас поближе. А в конце концов рассчитывают на совместные экспедиции.

Ду Шань устремил взгляд в зенит и выдохнул:

– Финиция… Как Земля. Не совсем, но все-таки… Зеленые листья, жирная почва, чистое небо, – прикрыв глаза, он подставил лицо ласковому теплу солнца. – И почти каждую ночь мы будем видеть звезды.

Патульсий беспокойно заерзал на скамье.

– Дело предстает теперь в совершенно новом свете, – заявил он. Одутловатое лицо озарилось столь редким для него выражением душевного подъема. – Речь идет не только о нашей собственной судьбе, а о судьбе всего человечества, истинной человечности!

– Это будет не просто поселок или даже страна! – радостно провозгласил Странник. – Это точка отсчета, передовой отряд человечества. Мы умеем ждать – и мы, и аллоийцы. Мы можем завоевать эту планету, преобразить ее, взрастить целые поколения потомков – пока не станем многочисленными и могучими. И тогда опять отправимся в путь среди звезд.

– Те, кто пожелает, – заметил Ду Шань.

– Чтобы познавать себя и расти над собой, – трепетно подхватила Макендел. – Чтобы не дать жизни угаснуть.

– Да, и отобрать Вселенную у проклятых роботов! – сквозь непрошеные слезы проговорила Алият.

«Где же они?»

История гласит, что впервые этот вопрос поднял в двадцатом столетии Энрико Ферми, когда ученые впервые осмелились рассуждать на подобные темы публично. Если иные мыслящие создания существуют – как печально и странно, если при всем разнообразии и обширности творений их все-таки нет! – почему же на Земле не нашли ни следа их присутствия? Дескать, мы и сами вот-вот шагнем в космос и устремимся к звездам – почему же этого никто не сделал до нас?

Наверное, существам из плоти и крови пускаться в такое путешествие невозможно или неразумно – но для машин, постройка которых в принципе возможна, перелет сложности не представляет. Они могли бы стать нашими представителями, посылая домой результаты своих изысканий. Добравшись до дальних планет, они могли создать других роботов по собственному подобию, встроив в них тот же императив: «Открывай неведомое». (Никакой угрозы жизни, если она есть, – нескольких тонн сырья из кружащихся вокруг каждого светила астероидов или безжизненных лун вполне хватит.) Расчеты показывают, что даже по самой пессимистической оценке роботы разлетятся во все концы Галактики всего за миллион лет. В космических масштабах – лишь мимолетное мгновение. Миллион лет назад наши предки уже стояли на пороге человечности. Неужели ни одна планета не породила более древнюю цивилизацию? Требуется-то всего единственная!

А еще легче посылать радиосигналы. Мы пытались. Мы прислушивались. Сплошное молчание. Мы испробовали самые разные направления – загадка оставалась загадкой.

От гипотез отбоя не было. Другие есть, они передают, но неизвестными нам способами; они даже побывали здесь, но в доисторические времена; они и сейчас здесь, но скрывают свое обличье; они уничтожили себя, не успев послать весточку или выйти в космос – и такая же участь может постигнуть и нас; среди них нет ни одной высокоразвитой цивилизации, наша уникальна; их просто не существует, и мы действительно одиноки…

Ферми ушел в могилу, ветер времени продолжал гнать человечество вперед, и оно в конце концов ступило на новую тропу эволюции. Ответ на вопрос Ферми был не столько найден, сколько выстроен усилиями самих детей Земли; и оказалось, что он неоднозначен.

Разошлите роботов во все концы – каждый встретит чудеса, достойные восхищения. Каждая звезда – солнце, каждая планета – мир, многообразный, поразительный, неистощимый на сюрпризы, которые не постичь и за десятилетия. А уж если на планете завелась жизнь – ее не постичь во веки вечные, ибо жизнь не только безгранична в своем разнообразии, но и вечно нова, вечно изменчива. Если же она еще и разумна, изучение ее переходит в совершенно иную плоскость, меняя ваш собственный образ бытия.

Чем дальше продвигаются ваши эмиссары, тем быстрее расширяется царство непознанного. С удвоением радиуса исследований число звезд возрастает восьмикратно; естественно, при этом удваивается время путешествия и время полета сигнала от корабля к родной планете.

Десять-двенадцать лет от старта до прибытия к месту назначения плюс десять лет до приема первых отчетов – время вполне приемлемое. Срок в пятьдесят лет остается в пределах разумного. А вот сто, двести или пятьсот лет в один конец? Солнца и планеты давно разбиты на классы, ожидать откровений уже не приходится. Зная основные параметры, можно рассчитать свойства любых небесных тел, так что удлинять список визитов просто бессмысленно.

Другое дело – многообразие форм жизни. Но если вас интересует эта тема, то материала хватает и на уже открытых мирах. В сущности, его ошеломляюще много, и ресурсы средств обработки информации, брошенных на эту проблему, скоро исчерпаются.

В еще большей степени это относится к сведениям о разумных существах. Они попадаются редко, но все-таки встречаются, и знакомство с ними интересно сверх всякой меры. И все-таки, все-таки… если паузы в диалоге превышают срок их жизни, а ваши полевые изыскатели всего-навсего машины, – разве можно рассчитывать на настоящее знакомство с неведомой расой? (Встреченные роботами разумные существа, как правило, едва-едва поднимались над каменным веком. Наука и высокоразвитая техника – результат маловероятного стечения обстоятельств.) Не разумнее ли в таком случае сосредоточить все свое внимание на существах, живущих относительно близко? Тогда можно хоть в какой-то мере следить за тем, что делают роботы, и влиять на них.

Реального предела поиска не существует. Но имеется некий радиус, порядка ста – двухсот световых лет, за пределами которого проводить исследования просто невыгодно. Прикинув все это, вы никогда бы не стали строить саморазмножающиеся машины фон Нойманна.

Однако бывают исключения – когда ваши приборы улавливают излучение, говорящее о наличии близ какой-то звезды технически развитой цивилизации; тогда приходится посылать туда сигнал, а то и роботов. Но пока из этого выйдет какой-то толк (если вообще что-то выйдет), пройдет не одно тысячелетие. А будет ли интересен результат для ваших потомков столько веков спустя?

Еще один разряд исключений – исключения космического, астрофизического характера: необычные звезды, облака, дающие рождение звездам, молодые сверхновые, в каких-то случаях – черные дыры, чудовищные образования в ядре Галактики и прочие редкости. Остается лишь послать туда своих наблюдателей (от Солнца до ядра Галактики – тридцать тысяч световых лет) и ждать.

Все немногочисленные цивилизации звездоплавателей, вне сомнения, поступают так же – следовательно, все долетевшие до цели роботы будут передавать сигналы в надежде осуществить контакт. И всем приходится ждать, ждать, ждать.

В конце концов все сводится к ожиданию.

Вот и вторая половина разгадки головоломки.

Роботы ищут вовсе не думающую и чувствующую органическую жизнь. Роботы ищут себе подобных.

Машины никоим образом не завоевывают породивший их мир. Они мягко, вкрадчиво, последовательно включают своих творцов в собственную систему, по их же собственной просьбе, чтобы воспользоваться ее сверхъестественными физическими и интеллектуальными возможностями. И со временем постепенно отвращают свое внимание от окружающей жизни, направляя его на проблемы и задачи, какие отыщут в самих себе и оценят как достойные решения.

И если исходные мыслящие животные умудрились уцелеть, что порой все-таки случается, – то именно потому, что также обращали свой взор внутрь себя, искали радостей, свершений и, может быть, воображаемого просветления, к которым машины просто не способны их привести: это царство лежит вне физической Вселенной.

– Нет, мы не правы, если относимся к роботам враждебно. Постбиотическая эволюция остается эволюцией, реальность находит новизну в себе самой. – Свобода зарделась и рассмеялась. – Ой, как помпезно это звучит! Я только хотела сказать, что совершенные, независимые роботы ничем нам не грозят. Мы сохраним собственных роботов, нам без них не обойтись, но лишь для собственных нужд. Мы совершим то, чего постбиотики не только не потрудятся совершить, но что им принципиально не по зубам. То есть будем общаться с подобными нам существами, и не вприглядку да понаслышке, а собственной персоной, деля с ними общую долю – и любя их. И нам откроется такое понимание, какого мы сегодня и вообразить себе не можем.

– Пусть те, кто хочет, отправляются на поиски. – После бьющего ключом энтузиазма Свободы реплика Патульсия прошелестела особенно сухо. – Я заодно с Ду Шанем – буду копаться в своем огороде. Осмелюсь предположить, что и наши потомки в большинстве своем предпочтут ту же участь.

– Несомненно, – согласился Ханно. – И это прекрасно! Они станут нашим резервом. Перегрино прав: неспокойные натуры найдутся всегда.

– Финицийцы не смогут, не захотят вести невинную пасторальную жизнь, – предрекла Макендел. – Или им придется идти дорогой Земли, а это сведет смысл их усилий к нулю, не так ли? – или они должны найти для себя новый путь. Им придется развиваться.