Текст книги "Исчезнувший оазис"

Автор книги: Пол Сассман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Каир, Маншият-Насир

– Дамы и господа, нашего достопочтенного гостя не нужно представлять. Как все вы знаете, он родился в коптской общине и остается уважаемым и почитаемым ее представителем, пусть жизнь и увела его далеко от нас. Годами его щедрость помогала воплощать многочисленные проекты по здравоохранению и образованию, среди которых открытие этой больницы – лишь очередное звено в цепи его добрых деяний. Несмотря на успех и богатство, он не забыл, откуда родом, не покинул своих ближних здесь, в общине заббалинов. Друг, покровитель и, не побоюсь этого слова, отец всем нам – встречайте, мистер Роман и Гиргис!

Грянули аплодисменты, и из рядов гостей поднялся человек в дорогом костюме. Седеющие волосы гладко зачесаны назад, в лице проглядывало что-то ящерообразное: впалые щеки, почти безгубый рот, землистого цвета кожа. Вдобавок он то и дело облизывал края губ, что тоже усиливало сходство. Почетный гость ответил кивком на дифирамбы, изобразил поцелуй в щеку сидевшего рядом коптского епископа и пожал руку женщине, которая его представила. С лица его не сходила гримаса недовольства и раздражения.

– Благодарю, – произнес он, поворачиваясь к толпе. Голос, низкий и раскатистый, как грохот тяжеловесного грузовика, не соответствовал сухощавому сложению гостя. – Для меня большая честь присутствовать при открытии нового медицинского центра. Я хочу выразить личную благодарность мисс Михайл… – Он повел рукой в сторону ведущей. – Его преосвященству епископу Маркосу, а также учредителям и членам правления нашего Фонда развития.

Приглушенно защелкала фотокамера – корреспондент метнулся вдоль рядов, снимая Гиргиса и участников церемонии.

– Как уже упомянула мисс Михайл, – проникновенно продолжил оратор, – я заббалин и горжусь этим. Родился в Маншият-Насире, всего в паре кварталов отсюда. С самого детства разбирал мусор со своей семьей, и хотя, Божьей милостью, обстоятельства моей жизни с тех пор изменились… – Гиргис оглянулся на епископа, который с улыбкой кивнул, поглаживая бороду, – Манши-ят-Насир остается мне домом, а его жители – братьями и сестрами.

Раздались вежливые хлопки, защелкали фотокамеры.

– Заббалины – неотъемлемая часть Каира, – продолжал Гиргис, поправляя манжеты рубашки, что выглядывали из-под пиджака. – Вот уже полвека заббалины собирают, сортируют и перерабатывают отходы всего города, поддерживая его чистоту на должном уровне. Ручным трудом они добиваются эффективности, которую не в состоянии обеспечить никакой механизм. Однако по той же причине заббалины крайне подвержены инфицированию гепатитом, который передается через порезы и ссадины, неизбежно появляющиеся при сортировке отходов. Мои отец и Дед умерли от этой страшной болезни, поэтому я крайне рад принять участие в проекте, который поможет снизить риск заражения ею. Фонд обязуется делать бесплатные прививки всем, кто в них нуждается.

По толпе пронесся шепот одобрения.

– Думаю, я уже достаточно тут наговорил, поэтому позволю себе еще раз поблагодарить всех собравшихся и, не тратя времени даром, объявить Центр вакцинации Маншият-Насира имени Романи Гиргиса… – он развел руки, обводя широким жестом двор, в котором собрались гости, соседние дома и стеклянные двери с красными крестами, – открытым!

Гиргис принял из рук мисс Михаил ножницы и под аплодисменты толпы стал перерезать тяжелую алую ленту, натянутую поперек двора. Фотограф встал на колено, готовясь запечатлеть открытие. Однако алая полоска почему-то елозила между лезвий и не желала перерезаться, так что Гиргису пришлось повторить попытку. И опять ничего не вышло, как бы отчаянно он ни щелкал ножницами. Время тянулось, хлопки за спиной поредели и совсем стихли, а вместо них вскоре послышался шепоток и нервное хихиканье. Руки спонсора затряслись, на лице выразилось сперва раздражение, а потом – ярость. Мисс Михайл поспешно натянула ленточку, и Гиргис продолжал кромсать шелк.

– Я плачу тебе не за то, чтобы ты выставляла меня дураком, – прошипел он еле слышно.

– Простите, мистер Гиргис, – пролепетала мисс Михайл, и ее руки задрожали еще сильнее, чем у него.

– Вели этим кретинам прекратить съемку.

Он в бешенстве клацнул ножницами, и ленточка наконец-то распалась. Гиргис с благообразной улыбкой повернулся к собравшимся. Снова грянули и отразились эхом в дворовых стенах аплодисменты. Он дал им побушевать, после чего вложил ножницы в руку мисс Михайл, больно уколов ей большой палец – так, чтобы не заметил никто из посторонних.

– Больше не смей меня позорить, жирная тварь, – процедил Гиргис, продолжая улыбаться, и еще сильнее надавил на ножницы, после чего вернулся на место. Ведущая хлопнула перед собой в ладоши. Ее подбородок дрожал.

– Аплодисменты мистеру Романи Гиргису! – выкрикнула она, силясь вернуть самообладание. – Нашему дорогому спонсору!

Провожали его овациями. Гиргис сел, смахнул с туфли пылинку и выпрямился, скромно потупившись. Епископ похлопал его по руке:

– Вы – пример для всех нас, Романи. Повезло этим беднягам иметь такого покровителя!

Гиргис покачал головой:

– Это мне повезло, ваша милость, раз у меня есть средства помочь несчастным, улучшить их жизнь… Истинно, Господь слишком щедр ко мне.

Он приложился к перстню на руке епископа, а потом стал смотреть перед собой, словно смутившись от похвалы. Девушки в одинаковых платьях и головных платках выстроились перед гостями и запели.

Конечно, все это было игрой на публику. Якобы Маншият-Насир – его дом, заббалины – его братья и сестры. Чушь собачья. Гиргис ненавидел свой квартал, когда рос в нем и возненавидел еще больше, когда сумел вырваться из этой среды. Презирал его жителей – грязных, вонючих, копошащихся в дерьме неучей, которые стирали пальцы в кровь, строго блюли законы, молились день и ночь – и ради чего? Ради жизни в тесноте, в кишащих тараканами закутках, среди мусорных куч; ради немыслимо грязной работы и ярлыков парий, отбросов общества. Гордиться тем, что он заббалин? Проще гордиться раковой опухолью.

Только для видимости он до сих пор возвращался сюда, спонсировал различные проекты, называя их собственным именем, разыгрывал смиренного сына церкви. Это улучшало репутацию, отвлекало внимание людей от его менее добродетельных начинаний. Гиргис сам себе усмехнулся. Поразительно, чего можно добиться простой благотворительностью: построил больницу, подарил школу – и ты уже всеобщий любимец, даже Сюзанна Мубарак зовет тебя «столпом общественности». Сами заббалины были ему не роднее свиных стад, рыщущих по мусорным кучам Маншият-Насира. Гиргиса волновал только бизнес, и ничего больше. Вот почему он выбился в люди, а его соотечественники так и остались грязными нищими, которые живут на помойке и мрут от желтухи.

Песня закончилась, девушки одна за другой потянулись со сцены. Гиргис провожал их взглядом из-под темных очков. Хорошенькие, большеглазые, грудки как яблочки. Он мысленно сделал пометку – выяснить их имена и телефоны. В его борделях всегда преобладали коптские, а не арабские девицы, особенно в последнее время. Правда, этот бизнес его уже давно не занимал так, как раньше. Сейчас он предпочитал более современные занятия: торговлю оружием, контрабанду древностей, отмывание денег, но все равно не хотелось упускать лакомый кусок прибыли. Всего-то дел – подкупить родителей, чтобы отдали девчонку, а если нет – отнять силой, пусть приносит деньги. Долго она все равно не протянет из-за СПИДа и изуверств бордельной клиентуры, но ему до этого дела нет. Главное – доход. В любом случае при такой жизни девкам лучше поскорее отправиться в мир иной. Тонкие губы Гиргиса растянулись в ухмылке: малоприятное зрелище – словно кто полоснул скальпелем по лицу.

После девушек было сказано еще несколько речей, потом на сцену выпустили очередное юное дарование – жирного слепого скрипача. Гиргис изо всех сил изображал восторг, все чаще глядя на часы. Наконец концерт окончился, все встали и потянулись в новоиспеченный медицинский центр – на экскурсию и за бесплатным угощением. Виновник торжества, он же главный спонсор, пропустил мероприятие, сославшись на срочные дела: сказал, что рад бы остаться, очень сожалеет, принял благодарности медперсонала, попрощался и, подчеркнуто проигнорировав мисс Михайл, с облегчением убрался из центра. Гиргис прошел двор, миновал высокие деревянные ворота и сразу же наморщился – в нос ударил кисло-сладкий запах гниющего мусора.

По щелчку Гиргиса от стены отделились и двинулись навстречу два примечательных индивида – здоровые, мускулистые парни, несуразно облаченные в дорогие серые костюмы поверх красно-белых футболок клуба «Аль-Ахли». У одного охранника был сломанный боксерский нос, у другого – рваное ухо, но в остальном они походили друг на друга до мелочей, как отражения: те же пальцы в перстнях, те же рыжие волосы, зачесанные поперек черепа… От обоих веяло чем-то зловещим. Гиргис вытащил носовой платок, промокнул нос, а громилы почтительно приотстали и затопали на шаг позади него.

Остановились они на вершине замусоренного, изрытого выбоинами холма, с которого дорога сбегала вниз, в город мусорщиков. Взгляд Гиргиса рыскал за стеклами очков, фальшивую улыбку давно сменил привычный оскал. Дорогу с обеих сторон обступали покосившиеся хибары, с балконов свешивалось разноцветное тряпье. Громыхали запряженные ослами телеги, груженные тюками макулатуры, ветоши, пластика, бутылок и прочих отходов; такие же тюки, похожие на разжиревших опарышей, лежали штабелями вдоль стен, загромождая и без того тесные улицы. Повсюду витал запах гари, слышался грохот дробилок, сновали женщины в черных одеждах и ярких платках, и в каждом проулке, в каждом окне, на каждой лестнице громоздились кучи гниющего, смрадного, кишащего мухами мусора, словно целый квартал превратился в нутро пылесоса, всосавшего отходы всего города.

Таким был мир, в котором Романи Гиргис провел первые шестнадцать лет жизни и который еще долгие пятьдесят пытался из себя вытравить. Парижские одеколоны, итальянские кремы, мыла, бальзамы и отдушки, сколько бы они ни стоили, были бессильны против адской нечистоты его юности. Ничто не могло побороть эту вонь, грязь, вездесущих тараканов и крыс. Грязь было не отскрести; она проникла в поры, поселилась в нем, как какой-то грибок-паразит, замарала его клетки. Он отдал бы все свои миллионы, чтобы хоть раз отмыться дочиста.

Гиргис ускорил шаг, закрыв ноздри платком. Близнецы-телохранители сгоняли с дороги прохожих, расчищая путь хозяину. Улица некоторое время шла под уклон, потом резко свернула направо. Там жилой квартал вдруг обрывался, и перед путниками возникала широкая, залитая солнцем терраса на склоне горы. Над ней, словно коржи торта, нависали Мукаттамские скалы, изрезанные многоцветными барельефами Христа и святых. Ниже лавина домов и мусора стекала по склону, пока путь ей не преграждали автострада Эль-Наср и Северное кладбище.

У обочины дороги был припаркован длинный черный лимузин с тонированными стеклами. Ближе к медицинскому центру он подобраться не смог. Шофер в черном костюме стоял рядом и, завидев хозяина, поспешил раскрыть дверь. Очутившись в прохладной чистоте пахнущего кожей салона, Гиргис облегченно вздохнул, достал упаковку влажных салфеток и принялся судорожно оттирать лицо и руки.

– Вот мерзость, – бормотал он, содрогаясь так, будто по нему ползали сотни мелких тварей. – Мерзость какая!

Близнецы и шофер заняли места впереди, и лимузин тронулся, тяжело лавируя в лабиринте узких улочек. За окнами проплывал целый мир – черные от грязи и копоти главы семейств взваливали на спины огромные тюки, женщины и дети перебирали горы пластиковых бутылок, в стойлах возились черные свиньи с лоснящимися боками. Лимузин спустился по склону, пересек железнодорожное полотно и выехал на автостраду, которая вела прочь от горы Мукаттам к центру города. Только тогда Гиргис начал успокаиваться. Он еще раз протер руки, спрятал салфетки и проверил автоответчик сотового телефона: одно сообщение. Он нажал на кнопку, прослушал запись, но через полминуты недоуменно нахмурился и проиграл повтор, после чего его физиономия расплылась в ухмылке. Гиргис ненадолго задумался, набрал номер и поднес трубку к уху.

– Есть подвижки, – произнес бывший заббалин по-английски. – Похоже, нашли кого-то из экипажа. Перезвони мне. Номер ты знаешь. – Он отключил связь, поднял подлокотник сиденья и сказал шоферу по интеркому: – Пусть готовят «Агусту». Близнецам передай, что они едут в Дахлу.

Гиргис с облегчением развалился на широком кожаном сиденье.

– Двадцать три года, – пробормотал он. – Двадцать три года, и вот… наконец…

Оазис Дахла

В дом сестры Фрея вернулась ближе к вечеру. После всех утренних переживаний она почти убедила себя в том, что у нее бред на нервной почве и что Алекс на самом деле покончила с собой.

Почти четыре часа ей пришлось провести в отделении полиции – непримечательном желтом здании недалеко от больницы, окруженном сторожевыми вышками. Сначала она общалась с местным полицейским, который, похоже, понимал только часть из того, что Фрея пыталась ему сказать, пока ему в помощь не был призван англоговорящий следователь из Луксора, который приехал на один день по своим делам.

Инспектор Юсуф Халифа оказался человеком обходительным и расторопным. Он внимательно выслушал Фрею, серьезно отнесся к ее подозрениям, но это, как ни парадоксально, не прибавило им веса. Следователь попросил ее повторить весь разговор с доктором насчет Алекс и ее боязни уколов, а сам в это время писал что-то в блокноте и беспрестанно курил – извел целую пачку сигарет и только потом счел возможным расширить опрос.

– Вы не знаете, у вашей сестры были враги? – поинтересовался он.

– Ну вообще-то я ее давно не видела, – ответила Фрея, – хотя вряд ли. Алекс ни о чем таком не писала. Да и она была не из тех, кто наживает врагов. Ее все…

Она собиралась сказать «любили», но в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы. Следователь вытащил салфетку из коробки на столе и передал ей.

– Извините, – смущенно пробормотала Фрея.

– Прошу вас, мисс Хэннен, не нужно извинений. Я сам несколько лет как похоронил брата. Не торопитесь.

Он терпеливо выждал, пока Фрея соберется с духом, затем продолжил задавать вопросы со всей возможной деликатностью. Замечала ли она, что у сестры возникли неприятности какого-либо рода? Может, на дверях или на окнах остались следы взлома? Не показалось ли ей что-нибудь подозрительным, когда она обходила дом снаружи? Что могло послужить мотивом нападения на ее сестру?

Вопросы сыпались градом; инспектор учитывал все возможные сценарии, мотивы и ходы развития событий, однако к концу четырехчасовой беседы стало ясно, как мало Фрея знала о собственной сестре и как нелепо выглядели все эти подозрения при объективном и трезвом рассмотрении фактов. Казалось, всему можно было найти рациональное объяснение: и синяку у Алекс на плече, и выбранному способу самоубийства при боязни уколов, и отсутствию предсмертной записки… как и говорил доктор Рашид.

Почти от отчаяния Фрея к слову упомянула Махмуда Гаруба, старого фермера, который подвез ее и попутно домогался; рассказала, как о нем отзывался Захир (не выдавая, однако, его имени).

– Может, Гаруб как-то связан со всем этим, – предположила она, чтобы окончательно не разувериться в себе.

Когда же Халифа навел справки по участку, от свежей версии тоже пришлось отказаться.

– Этот Гаруб нам хорошо известен, – сообщил инспектор Фрее. – Большой любитель… Как это называется? Поглядывать?

– Подглядывать, – поправила Фрея.

– Точно. Скользкий тип, если верить моим здешним коллегам, но безобидный. И уж точно неспособный на убийство. – Он зажег очередную сигарету. – Скорее его жена питает склонность к насилию. По большей части в отношении мужа.

В конце концов обсуждение свелось к единственному моменту – собственно уколу. Способен ли человек с парализованной левой рукой ввести иглу в правую? На этом следствие застопорилось до тех пор, пока доктор Рашид, который успел вернуться в больницу, не позвонил инспектору Халифе. Оказалось, врач связался с экспертами-неврологами из Англии и Америки и, противореча собственному недавнему заявлению, сказал, что случаи неожиданных и необъяснимых ремиссий у пациентов со склерозом Марбурга все же наблюдались. Один такой случай был на удивление похож на произошедшее с Алекс: три года назад некий швед, у которого отнялись руки и ноги, однажды утром обнаружил, что может двигать правой рукой, достал из тумбочки пистолет и вышиб себе мозги.

Почему Алекс, будучи правшой, не сделала укол в левую руку, доктор объяснить не смог. Упор в разговоре шел на то, что с медицинской точки зрения это было возможно. Необычно, но тем не менее возможно.

Инспектор Халифа повесил трубку и изложил Фрее эти факты.

– Я чувствую себя идиоткой, – призналась она.

– Совсем зря, – утешил он. – Вы вправе обратиться с вопросами. Ваши сомнения совершенно резонны.

– Я отняла у вас кучу времени.

– Наоборот, вы оказали мне большую услугу – без вас мне пришлось бы полдня просидеть на конференции по полицейским системам в администрации Новой долины. Я перед вами в неоплатном долгу.

Фрея улыбнулась – слава Богу, ее опасения не подтвердились.

– Если вас еще что-то волнует…

– Нет-нет, больше не…

– Можно ведь рассмотреть и другие вопросы, например: что случилось со шприцем и пузырьком из-под морфия, где ваша сестра его приобрела…

Теперь казалось, что он пытается устроить полномасштабное расследование по поводу ее смерти.

– Знаете, – сказала Фрея, – вы уже сделали больше чем достаточно. С вашего позволения, я бы просто вернулась в дом. День выдался трудный.

– Разумеется. Я попрошу; чтобы вас подвезли.

Инспектор провел ее вниз по лестнице, на первый этаж. Там он что-то сказал по-арабски дежурному – видимо, насчет машины. Тот вместо ответа кивнул на дверь, за которой виднелась «тойота» Захира и он сам, нервно барабанящий по рулю. Как Захиру удалось выяснить, что она в полиции, Фрея не знала, зато он, едва увидев ее с полицейскими, быстро распахнул дверцу машины, бросив на Халифу неприязненный взгляд.

– Вы знакомы? – спросил следователь.

– Он работал с моей сестрой, – ответила Фрея. – И меня… – она чуть не сказала «взял под опеку», но замешкалась и произнесла: – возил по округе.

– В таком случае оставляю вас с ним, – ответил Халифа и проводил ее на улицу. – Прошу вас, не стесняйтесь, звоните, если вас что-то встревожит, – сказал инспектор, когда они подошли к машине.

– Спасибо, – отозвалась Фрея. – Вы мне очень помогли. Еще раз простите, что…

Он прервал ее взмахом руки; потом кивнул Захиру в знак приветствия (тот только хмыкнул себе под нос и уставился на дорогу), отошел на шаг, пропуская Фрею в салон, и закрыл за ней дверцу.

– Рад был познакомиться. И примите соболезнования по поводу смерти…

Не успел он закончить, как Захир утопил педаль газа и рванул с места, гневно зыркнув на полицейского в зеркало заднего вида.

– Полиция – нехорошо, – пробурчал он, сворачивая за угол («тойота» при этом чуть не сбила телегу с арбузами). – Полиция ничего не понимать.

На обратном пути он вдруг сделался на диво разговорчивым, стал забрасывать Фрею вопросами о смерти Алекс – что было подозрительного, что сказала полиция и так далее. Его взгляд метался между ней и дорогой. От этого Фрее стало не по себе еще больше, чем накануне, когда Захир молчал. Она отвечала односложно, уклончиво, хотя сама не знала, от чего пыталась уклониться. Наконец они подъехали к дому сестры, Фрея торопливо выбралась из машины, сдержанно поблагодарила водителя и скрылась внутри, где еще с минуту простояла, опершись о притолоку и радуясь избавлению.

Теперь, когда она очутилась наедине с собой, на нее навалилась усталость, словно организм после похорон и посещения полиции решил сдаться и сказал «хватит!». Впервые за три дня Фрея поняла, что больше нечего волноваться. Все, что нужно было сделать, она сделала: приехала в Египет, простилась с Алекс, разрешила вопросы касательно ее смерти. Только горе осталось невыплаканным. И вина. Это все было впереди.

Неубранные остатки завтрака издавали резкий запах прокисшей еды. Фрея подошла к столу, положила на тарелку хлеба, помидоров и огурец, выволокла кресло на веранду, устроилась в нем, поджав ноги, и стала есть, глядя на пустыню. От голода (все три дня ей так и не удалось толком пообедать) она опустошила тарелку за считанные минуты. Съела бы и больше, если б хватило сил подняться и дойти до стола. В полном изнеможении, поставив тарелку на пол, она поглубже зарылась в подушки кресла, положила голову на ладонь и мгновенно уснула.

– Салям!

Фрея испуганно вздрогнула и очнулась, думая, что вздремнула лишь на минутку и грезит. Потом она заметила багровый шар солнца, низко повисший над горизонтом, – похоже, прошла пара часов с тех пор, как ее сморило. Фрея потянулась, зевнула и только собралась встать на ноги, как увидела в углу веранды чей-то силуэт и застыла.

– Салям, – повторил хриплый, гортанный голос. Голова незнакомца была обернута покрывалом по самые глаза.

Миг-другой они стояли, молча глядя друг на друга, Фрея уже совершенно пришла в себя и попятилась, выставив перед собой кулаки и не спуская глаз с длинного кривого кинжала на поясе у пришельца. Он, видимо, угадал ход ее мыслей, потому что тут же миролюбиво протянул к ней раскрытые ладони и забормотал что-то по-арабски.

– Не понимаю! – выпалила Фрея каким-то чужим, визгливым голосом. Она отступила еще на шаг, озираясь в поисках чего-нибудь, что сошло бы за оружие. Слева от нее, у ствола жакаранды, стояли грабли. Фрея осторожно спустилась с веранды и боком направилась к ним. Непрошеный гость, похоже, снова угадал ее мысли – отстегнул с пояса нож, положил на землю и отошел назад.

– Нет опасно, – произнес он на ломаном английском. – Мой нет опасно тебе.

Они уставились друг на друга. В воздухе разносились птичий щебет и звонкое скрежетание цикад. Незнакомец поднял руку и оттянул часть покрывала с лица – бородатого, морщинистого, смуглого дочерна и очень худого, с запавшими щеками, словно всю плоть из-под скул вычерпали ложкой. Его глаза покраснели от усталости, бороду припорошили песок и пыль.

– Мой нет опасно тебе, – повторил бедуин, хлопая себя по груди. – Мой – друг.

Фрея медленно опустила руки, но кулаков не разжала.

– Вы кто? – спросила она более уверенным тоном, поскольку оторопь начала проходить. – Что вам нужно?

– Мой прийти доктора Алекс, – ответил незнакомец. – Мой… – Тут он прищурился, как если бы подбирал слова, потом досадливо щелкнул языком и изобразил стук в дверь.

– Никого, – пояснил бедуин. – Моя пойти дом сзади. Твоя…

Еще один жест – сложенные ладони под головой. Значит, он обнаружил ее спящей.

– Прости. Мой не хотеть пугать.

Стало ясно, что он не желает ей зла. Фрея разжала кулаки и кивком показала на кинжал в знак того, что уже не боится. Гость заткнул клинок за пояс, скинул с плеча брезентовую сумку-планшетку и протянул ей.

– Это нашел там, – пояснил он, оглядываясь на пустыню. – Для доктор Алекс.

Фрея закусила губу. У нее стало тесно в груди.

– Алекс больше нет. – Слова прозвучали на удивление глухо и бесстрастно, как будто она пыталась отгородиться от сказанного. – Она умерла четыре дня назад.

Бедуин определенно ее не понял. Фрея перефразировала предложение, но без особого результата и, отчаявшись донести правду, провела пальцем поперек шеи – ей пришел на ум только этот жест. Незнакомец наморщил лоб, забормотал что-то по-арабски и потрясенно вскинул руки к небу.

– Нет-нет, ее не убили, – поспешила поправиться Фрея и затрясла головой, понимая, что гость уловил совсем не тот смысл. – Она покончила с собой. Самоубийство.

И снова ее слова оказались пустым звуком. Еще с полминуты она потратила на объяснение, прежде чем увидела, как лицо бедуина озарилось догадкой. Он широко улыбнулся, показав бурые зубы.

– Доктор Алекс уехать, – победно заключил незнакомец. – Выходной.

С чего он это взял, Фрея так и не поняла, но с облегчением кивнула – слишком долго пришлось бы разубеждать.

__ Да, – ответила она. – Доктор Алекс уехала.

– Твоя охт.

– Прошу прошения?

Он сложил вместе ладони, изображая родство, близость.

– Охт? Сестра?

– Да, – ответила Фрея и невольно улыбнулась, поражаясь абсурдности ситуации. – Да, я ее сестра, Фрея.

Она подняла руку в знак приветствия. Бедуин повторил жест, после чего опять протянул ей сумку.

– Твоя дай доктор Алекс.

Фрея подошла ближе и взяла сумку у него из рук.

– Это ее?

Гость смешался, нахмурился. Потом затряс головой – видимо, понял.

– Не доктор Алекс, нет. Его найти. На песок. Далеко. – Он махнул ребром ладони в сторону пустыни. – Далеко, далеко. Половина до Гильф-эль-Кебир. Человек. – И провел пальцем поперек горла, как Фрея. Значит, тот, о ком он говорил, умер; а сам или нет – неизвестно. – Доктор Алекс давать деньги, – продолжил бедуин. – Доктор Алекс сказать моя найти человек в пустыня, моя найти новый вещи, принести. – Он сунул руку в карман балахона, вытащил стальные часы «Ролекс» и передал Фрее.

– Не понимаю, – растерянно произнесла она. – Зачем Алекс это понадобилось?

– Твоя дай доктор Алекс, – повторил гость. – Она понимай.

Фрея набросилась на него с вопросами: за что Алекс платила ему деньги, кто этот человек из пустыни, что происходит, но бедуин явно счел миссию выполненной и с прощальным «твоя дай доктор Алекс» развернулся и исчез за углом дома. Фрея беспомощно смотрела ему вслед.