Текст книги "Исчезнувший оазис"

Автор книги: Пол Сассман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Каир, Замалик

– И как именно вы намерены вывезти их из страны, мистер Гиргис?

– Полагаю, у вас это называется тайной сделки, мсье Коломбель. Главное, что скульптуры прибудут в Бейрут в условленный день и в условленное время. За условленную плату.

– Они правда эпохи восемнадцатой династии? Вы за это ручаетесь?

– Если я обещал, значит, ручаюсь. Вам сказали, к какому периоду относятся эти изваяния. Ничего не изменилось. Я не торгую подделками или копиями.

– Что, и за картуш Эхнатона ручаетесь?

– Эхнатона, Нефертити и все остальное, как вам описал мой эксперт по древностям. К сожалению, мистер Усман сейчас занят и не сможет с нами отобедать, но, поверьте, товар не обманет ваших ожиданий. Скорее, превзойдет.

Мсье Коломбель – маленький, щеголеватый француз с неестественно черными волосами – довольно усмехнулся:

– Мы заработаем большие деньги, мистер Гиргис. Кучу денег.

Тот развел руками:

– А иначе стоило ли все затевать? Если позволите, я бы порекомендовал равиоли с омаром. Очень хороши.

Француз раскрыл меню. Гиргис тем временем пригубил стакан воды и переглянулся с коллегами. Бутрос Салах – приземистый, с тяжелым подбородком и щетинистыми усами, из-под которых торчала сигарета, – и Мухаммед Касри – высокий, бородатый, кривоносый – встретили его взгляд и ответили едва заметным кивком, что означало «сделка почти у нас в кармане».

Для Гиргисаужин был нежеланным нарушением распорядка, однако Коломбель прилетел в Каир по поручению клиентов, желающих купить краденые экспонаты. Два миллиона долларов – не так уж много по сравнению с тем, сколько принесет Зерзура, но дело есть дело. Поэтому они и собрались на эту встречу. Поэтому и разрабатывали вчетвером детали, пока Гиргис в нетерпении стучал под столом ногой и ждал новостей. Скоро ему сообщат, что на пленке и приведет ли она их к оазису. Он рассчитывал узнать об этом раньше (его людям пришлось больше часа искать негатив), но не хотел демонстрировать беспокойство. В конце концов, пленка нашлась, Броди с девчонкой схвачены – вот он, шаг в сторону по-беды. Гиргис отпил из стакана, проверил звонки на телефоне и взглянул на меню, но тут подошел официант и что-то прошептал ему на ухо. Гиргис кивнул и поднялся.

– Прошу простить меня, мсье Коломбель. Нужно срочно отъехать по одному делу. Мои коллеги ответят на ваши дальнейшие вопросы и, если пожелаете, после ужина организуют для вас развлечение. Приятно было иметь с вами дело.

Они пожали друг другу руки – француза немного ошарашил внезапный уход хозяина, – после чего Гиргис покинул ресторан. Снаружи его уже ждала машина. Водитель распахнул перед ним дверь салона, пухлый взъерошенный человек в дешевых очках с толстыми линзами – Ахмед Усман, его специалист по древностям – подвинулся, освобождая место на заднем сиденье.

– Ну? – спросил Гиргис, едва дверь лимузина закрылась.

Усман тряхнул головой и свел вместе кончики пальцев, постучал ими. Было в этом движении что-то кротовье.

– Боюсь, ничего нового, мистер Гиргис. Полпленки испорчено, а вторая половина… – он протянул шефу стопку фотографий формата А4, – совершенно бесполезна. Видите – все снимки сделаны изнутри оазиса, так что обнаружить по ним ничего нельзя. Это все равно что искать дом посреди города по фотографии одной ванной комнаты. Бесполезно.

Гиргис принялся листать снимки, и на лице его возникла не то гримаса, не то оскал.

– А здесь ничего не упущено?

Усман пожал плечами и снова зашевелил пальцами.

– Я все очень тщательно осмотрел, так что, пожалуй, нет. Хотя, опять-таки… – он нервно усмехнулся, – я не специалист в этой области.

– А Броди?

– Вот он – специалист.

__ Что ж, значит, пришла пора с ним побеседовать, – произнес Гиргис. Он передал назад фотографии и соединился по интеркому с водителем – распорядиться о маршруте.

– Сомневаюсь, что Броди станет помогать, – сказал Усман, как только машина тронулась. – Даже если что-то заметит. Судя по тому, что я слышал, он… – Усман хохотнул, – довольно упрям.

Гиргис поправил манжеты рубашки, стряхнул невидимую пылинку с пиджака.

– Поверь, Ахмед: после Маншият-Насира профессор Броди ни в чем нам не откажет. Будет сам проситься помочь. Умолять.

Каир, Маншият-Насир

– Получи! – тихо сказала Фрея, давя кроссовкой таракана. Тонкий панцирь влажно хрустнул под подошвой, желто-бурые потроха размазались по грязному бетону, мешаясь с останками других тараканов. За час она их передавила немало.

– Вы как? – спросил Флин.

Фрея пожала плечами:

– Так себе. А как… – Она выразительно посмотрела на его пах.

– Жить буду. Правда, велосипед на ближайшее время придется забросить.

Фрея улыбнулась – устало, невесело.

– Как думаете, что с нами сделают?

Пришел черед Флина пожимать плечами.

– Если верить увиденному, ничего хорошего. Спроси лучше у них. – Он кивнул в сторону трех головорезов у стены напротив, которые молча сидели с автоматами на коленях.

– Эй, ребята, вы что задумали?

Ответа не было.

– Похоже, нас ждет сюрприз, – сказал Флин, нагибаясь и растирая виски.

Помещение напоминало недостроенный дом: полутемное, гулкое, освещенное только лампой дневного света в ногах у охранников. Пол, потолок, несущие колонны и лестничная клетка – все было на месте, хотя и из голого бетона (в котором кое-где торчала ржавая арматура, похожая на окаменевшие ветви), а внешняя стена вовсе отсутствовала. Вместо нее зиял квадратный провал, дыра с видом на каирские огни – ни дать ни взять устье горной пещеры. Флин и Фрея сидели на перевернутых ящиках у самого края этой дыры, а их сторожа устроились в центре комнаты, перед лестницей. Даже без стены пленникам некуда было бежать – чтобы попасть на улицу, пришлось бы пролететь несколько этажей.

– Что это за место? – спросила Фрея, когда их сюда привезли.

– Маншият-Насир, – сообщил Флин. – Район, где живут заббалины.

– Заббалины?

– Сборщики мусора.

– Нас похитили мусорщики?

– Думаю, они ни при чем, – ответил Флин. – По моему опыту, заббалины – люди порядочные, хотя и не самые чистоплотные.

Прошло уже больше часа, а они все еще ждали – неизвестно чего. Привезли их засветло, но солнце быстро село, и округа погрузилась во тьму. Больничного света лампы не хватало даже на то, чтобы разогнать мрак в углах комнаты. Мотыльки и прочие насекомые порхали вокруг флуоресцентной трубки; в душном жарком воздухе стояла пыль и всепроникающая, неотвязная, кисло-сладкая вонь гниющего мусора.

Фрея вздохнула и посмотрела на часы: одиннадцать минут седьмого. Флин встал, сунул руки в карманы и отвернулся к проему. Комната, где их держал и, выходила на улицу, а сам дом стоял на крутом склоне. Внизу, точно застывший оползень, растеклось море разновеликих крыш. В сумерках пыль и бетон, кирпич и мусор сливались в одно целое. Центр Каира сиял вдалеке белыми и оранжевыми огнями, а здесь все утопало во мраке: только несколько тусклых окошек да улица, которую полдюжины фонарей окрасили в нездоровый оранжевый свет, выделялись среди темноты. Все остальное – дома, переулки, свалки – исчезло во мгле. Где-то слышались выкрики, бренчание сковородок, приглушенный гул измельчителей, но люди исчезли. Квартал стал невидимым – будто призраки поселились на краю города живых. Жутковатое ощущение.

Флин подобрался к самому краю и посмотрел вниз. По холму слева карабкался грузовик. Сквозь рев двигателя пробивался мелодичный звон тюков с бутылками, которые он вез. Он проехал прямо под окном и скрылся за поворотом – перед зданием улица делала крюк. Через минуту появился другой грузовик, нагруженный старой электропроводкой, похожей на спагетти. За ним следовал обтекаемый черный лимузин, совершенно неуместный среди покосившихся бараков и развалюх.

– Похоже, к нам гости, – сказал Флин. В тот же миг снаружи раздался гудок, и сторожа вскочили на ноги. На лестнице послышались шаги – сначала тихие, потом громче и громче, по мере того как новоприбывшие (их было несколько, судя по топоту) приближались к нужному этажу.

Фрея машинально взяла Флина за руку. В комнату вошли двое – пухлый растрепанный коротышка с бумажным конвертом в руке и сухощавый старик в безупречном костюме, с гладко зачесанными седыми волосами и землистого цвета лицом – почти безгубым, словно высохшим. Казалось, именно он всем заправлял: остальные египтяне уважительно расступались перед ним. Лампа на полу заключила их всех в пузырь холодного света. Повисла короткая напряженная пауза.

– Романи Гиргис, – чуть слышно процедил Флин.

– Так вы знакомы? – Фрея выпустила руку Броди и посмотрела в лицо.

– Еще бы, – ответил англичанин, вызывающе глядя по ту сторону комнаты. – В Каире его знает каждая собака. – И добавил, помолчав немного: – Хуже дерьма не сыщешь.

Если Гиргис и понял суть оскорбления или разъярился, то не подал виду – только махнул своему спутнику, а тот просеменил к пленникам и вручил им конверт.

– Взялся сам марать руки, Гиргис? – спросил Флин, вытаскивая из конверта стопку фотографий. – На тебя не похоже. А где Тру-ля-ля и Тра-ля-ля?

Гиргис не сразу понял аллюзию, хотя потом улыбнулся. Зрелище было не из приятных – ни дать ни взять ящерица, которая приготовилась к броску.

– Навещают матушку, – ответил он на свободном английском, хотя и с сильным акцентом. – Они очень обязательные сыновья, очень мягкосердечные. Куда больше меня. Скоро вы это поймете.

Его ухмылка стала шире, но через миг превратилась в гримасу отвращения: прямо перед ним по полу пробежал таракан. Гиргис попятился, бормоча что-то под нос. Кто-то из его громил вышел вперед и размазал насекомое по полу. Только после этого Гиргис успокоился, отряхнул рукава и снова заговорил с Флином. На сей раз его тон был колок и холоден, как скальпель. Громилы толпились рядом в угрюмом молчании, а на потолке громоздились их тени.

– Сейчас ты посмотришь на снимки, – произнес Гиргис, зловеще сверкнув глазами. – Да-да, посмотришь и скажешь мне, где их сделали. Мне нужно точное место.

Флин уронил взгляд на фотографии.

– Ну, этот вот – в Тимбукту, – ответил он, – а этот в Шанхае. Глядите-ка: похоже на Эль-Пасо, а тут… – Флин поднял снимок. – Разрази меня гром, если это не дом тети Этель в Торремолино!

Гиргис кивнул, как будто ждал такого ответа, извлек из кармана пачку влажных салфеток и медленно протер руки. Это было проделано в полной тишине – только мотыльки стучались в стекло да с улицы доносились гудки машин и грохот какой-то телеги. Минуту спустя Гиргис швырнул салфетку на пол и обратился к подручным. Один из охранников поднял лампу и прислонил к стулу, направляя свет в дальний угол помещения, где до самого потолка высилась гора полипропиленовых мешков. Рядом с ними виднелся промышленный агрегат, похожий на деревоизмельчитель, с раструбом в крышке и многочисленными кнопками-рычагами на передней панели. Гиргис подошел к нему, а коротышка-очкарик, как верный пес, затрусил следом. Флина и Фрею подвели туда же, уперев стволы в спину. Свободный охранник – тот, который двигал лампу, – спустился по лестнице и прокричал что-то вниз.

– Знаете, что это? – спросил Гиргис, похлопав по агрегату.

Флин и Фрея не отвечали и держались невозмутимо-вызывающе.

– Называется гранулятор, – ответил за них египтянин. – Обычное для этого района устройство. Как правило, их держат на первом этаже, а мы свой поставили здесь. Для особых случаев.

Он снова усмехнулся жуткой усмешкой рептилии.

– Сейчас я покажу, как он работает.

Гиргис сделал знак своему человеку. Тот достал пружинный нож, щелчком открыл его. Флин напрягся и шагнул вперед – загородить собой Фрею, однако нож, как вышло, предназначался не для них. Охранник подошел к груде мешков и полоснул по одному. Оттуда посыпались пустые пластиковые бутылки.

– Никаких особенных навыков или знаний здесь не требуется, – продолжал Гиргис, в очередной раз вытирая руки. – Детская забава. Причем буквально, так как чаще всего именно дети работают на таких вот машинах. Что сейчас продемонстрирует мой маленький помощник.

Сзади раздались шаги: охранник вернулся, ведя с собой маленького мальчика, чумазого и тощего, лет семи на вид, в балахоне с чужого плеча, скрывающем руки. Гиргис что-то шепнул мальчугану, тот кивнул, подошел к агрегату и нажал левой рукой красную кнопку, похожую на гриб. В недрах гранулятора что-то запершило, зарокотало, а через миг комната наполнилась оглушительным механическим ревом.

– В моем детстве не было таких штуковин, – крикнул Гиргис сквозь грохот. – С другой стороны, двадцать лет назад в них не было нужды. Это сейчас кругом столько пластика, что никуда не денешься. Заббалины всегда умели приноровиться к переменам.

Мальчик подошел к куче бутылок, одной рукой набрал дюжину в подол, после чего вернулся к гранулятору и стал скармливать ему бутылки одну за другой. Агрегат затрещал, зашипел и изверг на пол поток пластиковых кружочков размером с монету.

– Как видите, бутылки поступают туда целиком, а лезвия внутри машины их измельчают, – пояснил Гиргис, перекрикивая шум. – Образующееся сырье продают городским торговцам пластиком. Просто и выгодно.

Мальчик уже измельчил все бутылки и по сигналу босса снова нажал красную кнопку, выключив гранулятор.

– Просто и выгодно, – повторил египтянин. В установившейся тишине его голос прозвучал неожиданно громко. – Хотя, увы, не всегда безопасно.

Он кивнул мальчугану, и тот поднял правую руку. Рукав джеллабы соскользнул к плечу, открывая уродливую культю. От запястья до локтя по ней тянулись полосы свежих шрамов, словно ее обмакнули в розовую краску, Фрея ахнула, Флин покачал головой от жалости к ребенку и отвращения к тем, кто выставил его увечье напоказ.

– Рукава, знаете ли, цепляются за лезвия, – произнес Гиргис с лучезарной улыбкой, – и их затягивает внутрь, а ручки-пальчики калечит. Те, кого не успеют вовремя доставить в больницу, умирают от потери крови. Может, оно и к лучшему. Их будущее не особенно радужно.

Он дал пленникам время обдумать услышанное, а потом обратился к Фрее:

– Вы ведь занимаетесь скалолазанием, мисс Хэннен?

Фрея молча посмотрела на него, гадая, к чему он клонит.

– Боюсь, я не слишком разбираюсь в таких вещах, – продолжил египтянин, не переставая протирать руки. – В моем бизнесе это не очень востребовано. Однако буду рад узнать больше. Правда ли, например, что очень трудно подтягиваться на одной руке?

Флин подался вперед, стиснув зубы.

– Ее не впутывай! Не знаю, чего ты хочешь, но она тут ни при чем!

Гиргис зацокал языком.

– Еще как при чем, – сказал он. – Именно поэтому ее рука сейчас отправится в гранулятор, если ты не скажешь, где были сделаны фотографии.

– Да Боже мой! – взорвался Флин и махнул снимками перед Гиргисом. – Это же просто руины! Деревья и камни! Как, черт возьми, я должен сказать, где их сняли? Они могут быть где угодно!

– В таком случае будем надеяться – ради здоровья мисс Хэннен, – что ты назовешь мне точные координаты этого «где угодно». Я даю тебе двадцать минут: посмотришь фото, определишься с выводами. После этого…

Он ударил кулаком по пусковой кнопке гранулятора – все вокруг опять потонуло в грохоте, – а потом выключил.

– Двадцать минут, – повторил Гиргис. – Я жду внизу. Он отшвырнул салфетку и направился к лестнице в сопровождении своего растрепанного помощника, обходя что-то по пути – не иначе таракана.

– Ты убил мою сестру, – крикнула Фрея вдогонку. Гиргис остановился и, прищурясь, посмотрел на нее, словно не верил ушам.

– Ты убил мою сестру, – сказала она еще раз. – И я тебе отомщу.

После секундной паузы тот улыбнулся:

– Что ж, будем надеяться, профессор Броди нам скажет, где сделаны фотографии, иначе тебе придется мстить одной рукой.

Он кивнул и ушел вниз по ступенькам.

Каир, Бутнея

Именно мать научила близнецов готовить баранье торли: счастливчики, коим довелось его пробовать, единогласно признали рецепт лучшим в Каире, если не в целом Египте. Секрет заключался в том, что барашка предварительно вымачивали в каркаде, и чем дольше, тем лучше, в идеале – целый день. Густой красный отвар не только делал мясо нежнее, но и придавал ему легкую сладость, которая вдобавок улучшала вкус остальных ингредиентов блюда – лука, картофеля, бобов и горошка.

– Сначала барашка купаем, – напевала им матушка в детстве, обмакивая мясо в красный маринад, – потом укладываем спать в духовку, и он готов…

– …Прыгнуть к нам в рот! – хором подхватывали близнецы, хлопая себя по животам, а мать заливалась хохотом и прижимала их к груди.

– Медвежатки мои! – квохтала она. – Вы мои разбойники!

Сегодня, со всей этой суетой ради Гиргиса – то в пустыню слетай, то по Каиру побегай, – даже мясо толком было некогда замочить, так что они просто подержали его в каркаде, пока резали овощи, а после сгрузили все в глиняный горшок и поставили тушиться.

Близнецы готовили для матери дважды в неделю или чаще, если могли вырваться к ней в Бутнею, где выросли. Она жила все в той же тесной двухкомнатной развалюхе за мечетью Аль-Азхар, среди змеиного клубка переулков, и съезжать не хотела, как ее ни уговаривали. Сыновья привозили ей деньги и кое-что из обстановки, вроде просторной кровати, широкоэкранного телевизора и плейера для видеодисков; соседи присматривали, так что жила она неплохо. И все же близнецы волновались. Годы побоев аль-Тейябана, иначе Змея, которого они не желали называть отцом, не прошли для нее даром, и хотя Змей уже давно исчез (после того, как они избили его в месиво), здоровье матери было уже не вернуть. В глубине души они понимали, что ей осталось немного, но не хотели признать этого и не обсуждали между собой. Это было чересчур тяжело. Омм была всем для них. Всем.

Наконец торли запеклось, и они вытащили горшок из духовки. По кухне поплыл восхитительный, густой аромат тушеной баранины с мятной ноткой (мята тоже была матушкиным секретом). Горшок отнесли в гостиную и поставили на пол, а сами уселись вокруг, скрестив ноги, и стали раскладывать мясо. Старуха суетливо облизывала ложку, шамкая беззубым ртом.

– Медвежатки мои! – кряхтела она. – Как вы балуете свою матушку! Обещайте, что в следующий раздадите мне готовить самой.

– Хорошо, – ответили близнецы и подмигнули друг другу, зная, что Омм просто лукавит. На самом деле ей нравилось, когда ее опекали и холили. Впрочем, она достаточно ради них настрадалась, так что пусть отдохнет. Лучше матери в мире нет, это точно.

Они разговорились за едой – то есть говорила в основном мать. Сообщала сыновьям последние местные слухи и новости: госпожа Гузми обзавелась очередным внуком, бедному старику Фариду удалили второе яичко, а Атталас только что купила новую плиту («Вы не поверите – шесть конфорок! Шесть! Да еще и противень в подарок!»). О работе мать не спрашивала, а они не спешили ее просвещать. Пусть верит, что их дела – связи с общественностью. Зачем расстраиваться? Вдобавок не век же им работать на Гиргиса. Они и так уже скопили достаточно, чтобы осуществить мечту – открыть торговую палатку на территории Каирского международного стадиона, продавать таамию, фатир и, конечно же, знаменитое матушкино торли. Еще немного – и Гиргис (редкий урод, по их обоюдному мнению) останется в прошлом.

Когда с торли было покончено, близнецы собрали посуду и отправились ее мыть – оба в фартуках с эмблемами «Красных Дьяволов». Мать, растирая ноги и напевая себе под нос, устроилась в кресле с откидной спинкой, которое сыновья сперли для нее из мебельного магазина.

– А вы привезли старой омм угощеньице? – кокетливо спросила она, когда сыновья вернулись. – Маленький подарочек на десерт?

– Мам, – вздохнули оба, – тебе это вредно.

Старушка принялась кряхтеть, ныть и упрашивать, ерзать в кресле и подвывать, как голодная кошка. Близнецы не любили ей отказывать, зная, как мало осталось в ее жизни настоящих радостей, и скрепя сердце согласились. Один настроил плейер, а второй тем временем принес на подносе все необходимое – жгут, ложку, воду, зажигалку, спирт для протирок, лимонный сок и ватные шарики. Осталось только достать из кармана шприц с иглой и пакете героином, приготовить дозу.

– Медвежатки мои, – бормотала мать, пока ей вводили наркотик, откинувшись на подголовнике закрытыми глазами. – Мои разбойники.

Они держали ее за руки, гладили по голове, говорили, что любят и что всегда будут рядом. Затем, когда она уносилась в какой-то свой мир, усаживались рядом на пол и включали плейер, радостно аплодируя в предвкушении того, что видели уже полсотни раз: финал Кубка Египта-2007, в котором «Аль-Ахли» разбил «Замалек» со счетом 4:3, – лучший матч всех времен.

– «Аль-Ахли», «Аль-Ахли», вы – футбола короли! Длинный пас, короткий пас, передача – высший класс! – скандировали близнецы полушепотом под матушкины вздохи и причмокивания.

– Медвежатки мои, – бормотала старуха. – Мои разбойники.