Текст книги "Исчезнувший оазис"

Автор книги: Пол Сассман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– Уеду не раньше, чем увижу Гиргиса в гробу или за решеткой, – сказала она.

Сколько ее ни разубеждали, сколько ни говорили, что у нее ничего не выйдет, Фрея стояла на своем и рвалась поехать с Флином.

– Значит, так, – сказала она, уперев руки в бока. – Либо мы работаем вместе, либо я иду в полицию. Конечно, вы можете запереть меня тут… Посмотрим, что у вас получится.

Она встала в стойку и стиснула кулаки, словно ждала удара гонга. Кирнан досадливо тряхнула головой. Флин улыбнулся:

– Сдается мне, это неравный бой. Молли, я возьму ее к Фадави, и, если мы не узнаем ничего нового, улетим отсюда вместе.

– Ради Бога, вам здесь не базар! – вскипела Кирнан, но Фрея была тверже стали, поэтому старшей из женщин в конце концов пришлось уступить. – Детский сад, – пробормотала она. – Моя операция, а они мне условия ставят! Еще чего не хватало!

Правда, несмотря на резкий тон, вид у нее был не такой разъяренный, а в глазах даже промелькнул веселый блеск.

– Постарайтесь меня не разочаровать, – сказала она.

Флин принял душ и переоделся. Ему с сочетанием вещей повезло меньше, чем Фрее. «Я похож на какого-то гея-тусовщика», – ворчал он, тыча в мешковатую розовую рубаху и джинсы с вышивкой. Кирнан подхватила сумку и вывела их на улицу. В сотне метрах от дома, у детской площадки, стоял серебристый «чероки».

– Возьмите мою машину, – сказала она, передавая Флину ключи. – У меня посольское удостоверение… – Она указала на пропуск, прикрепленный к лобовому стеклу. – На пропускных пунктах проблем возникнуть не должно. С деньгами порядок?

Флин кивнул.

– И пожалуй, на сотовый мне сейчас лучше не звонить. И на все городские телефоны – аналогично.

– Тогда как держать связь?

Кирнан вынула из сумки ручку и блокнот, нацарапала на листке номер и вручила записку Флину.

– Пока не проверю остальные, шлите сообщения сюда. Это надежный канал, никто, кроме меня, о нем не знает, так что, если прослушка не сидит на каждой линии в Египте и за его пределами, секретность нам гарантирована.

Броди и Фрея сели в джип. Флин отрегулировал водительское кресло, завел двигатель и открыл окно.

– Не пропадайте, – напутствовала Кирнан. – И берегите себя.

– И вы тоже, – ответил Флин.

Больше им, видимо, нечего было сказать. Археолог кивнул на прощание, переключил рычаг автоматической коробки передач на передний ход и начал выруливать на проезжую часть. В эту минуту Кирнан прокричала вдогонку:

– Девочка тут ни при чем, Флин! Вы никому ничего не должны. Помните об этом! Все в прошлом!

Он не ответил – только посигналил не оглядываясь, проехал вниз по улице и свернул за угол, старательно избегая удивленного взгляда Фреи.

Едва машина скрылась, Молли полезла в сумку за телефоном.

– Черт, – выругалась она. – И как это он… Вот зараза!

У Сайруса Энглтона был пистолет, «кольт» серии 70 – внушительная штука с блестящим никелированным стволом и рукояткой розового дерева, инкрустированной косой платиновой сеткой с жемчужинами. Энглтон получил оружие в подарок от одного арабского дельца и вскоре уподобился тем людям, которые дают имена машинам или домам, а после относятся к ним как к живым. Свою пушку он нарек Мисси, в честь веснушчатой девчонки, которая сидела позади него в школе – единственной живой души, проявившей к нему хоть немного доброты. Из всего класса одна она не потешалась над его весом, голосом и слабым здоровьем.

Энглтон частенько практиковался – сбивал банки с заборов, дырявил мишени на местном стрельбище, да и вообще носил Мисси с собой всегда и повсюду, однако на деле, в операциях, не выстрелил ни разу. Он предпочитал держать пистолет на дне кейса, словно малютку в колыбели, твердо зная: оружие там, под рукой.

Сегодня все было иначе – сегодня он вывел Мисси в люди: почистил, смазал, заправил новой обоймой и сунул под пиджак, в кобуру из оленьей кожи, прижатую к валику тучной плоти под самым сердцем. Из арендованной машины Энглтон наблюдал, как Броди с девицей садятся в «чероки» и уезжают вдоль по улице.

За Кирнан он следил с самого утра. Это оказалось нетрудно, несмотря на вечные каирские пробки. Энглтон всю дорогу ехал у нее в хвосте, отстав на три-четыре машины, потом припарковался в переулке, чуть только она свернула к дому. Об этом ее обиталище он не знал – все-таки Кирнан была хитрой бестией. Через двадцать минут появились Броди и девица – как и предвидел Энглтон. Целый час вся троица находилась в квартире, а потом юная парочка уехала, чем поставила его в затруднение. «Что теперь? – думал он. – Отправляться за ними или еще побыть здесь, разведать, чем занята Кирнан?» Энглтон завел двигатель и похлопал по кобуре, понимая, что решение нужно принимать быстро.

«Меня вычислили, – размышлял он. – Иначе почему Броди зашифровал послание Кирнан, если раньше ничего подобного не делал?»

Каким образом вычислили – другой вопрос. Прямых доказательств у Энглтона не было – одни подозрения, тем не менее это сильно раздражало. Нельзя сказать, чтобы он не ожидал такого поворота событий. Теперь ситуация развивалась стремительно, как всегда бывало при такой работе. Сначала приходилось подкрадываться, играть в кошки-мышки, потом начиналась погоня и, наконец, смертельный бросок, хотя кого ему суждено было поймать, оставалось неясным. Вот почему Сай предпочел держать Мисси под боком – дело шло к свистопляске. Так всегда бывало.

«Чероки» свернул за угол и пропал из виду. Энглтону не терпелось узнать, в чем замешана Кирнан и каким будет ее следующий шаг. Слишком много осталось белых пятен. Однако чутье подсказывало ему держаться Броди и Хэннен, не упускать их из виду. По наитию Энглтон оглянулся – куда это смотрит Кирнан, уж не на свой ли телефон косится? – и поехал вслед за джипом, крутя одной рукой руль, а другой нажимая кнопки мобильного.

У себя в кабинете Гиргис снял трубку и оперся на крышку стола.

– Устраивайтесь, господа. Подозреваю, что ночь нам предстоит долгая.

Перед ним в высоких кожаных креслах расположились Бутрос Салах, Ахмед Усман и Мухаммед Касри. Салах взбалтывал в бокале бренди, Усман и Касри попивали чай.

– Ну так как? – просипел Салах гортанным, прокуренным голосом. – Будем сидеть и ждать?

– Именно, – ответил Гиргис. – Полагаю, вертолеты заправлены? Оборудование готово к погрузке?

Салах кивнул.

– Стало быть, пока больше делать нечего.

– А если нас водят за нос?

– Значит, дадим близнецам проявить себя, – сказал Гиргис, кивая на экранную панель вдоль стены. Один монитор показывал комнату этажом ниже: братья гоняли шары на бильярдном столе.

– Не нравится мне это, Романи, – просипел Салах. – Торчат тут как две занозы.

– Есть предложение получше?

Советник что-то буркнул себе под нос, глотнул бренди и затянулся сигаретой.

– Значит, будем ждать… – Гиргис откинулся назад, сложив руки. – Будем сидеть и ждать.

За полтора часа до этого, после побега Броди и девицы из Маншият-Насира, его буквально трясло, он корчился как припадочный, орал и постоянно отряхивался, словно по нему бегали насекомые, а теперь был спокоен и собран до неузнаваемости. Эта черта больше всего угнетала его приближенных – исступленная ярость хозяина неожиданно сменялась в нем холодной трезвостью, и наоборот. Нельзя было предвидеть, как он себя поведет, как с ним обращаться. Это всех выбивало из колеи, однако вполне устраивало Гиргиса.

Слуга принес еще чая. Четверо собравшихся еще раз прошлись по списку матчасти, подтверждая готовность всех элементов операции к срочной переброске. После этого двое удалились, оставив хозяина и Салаха наедине: Касри пошел в библиотеку работать на ноутбуке, Усман – поразвлечься с девицами, которых Гиргис держал для гостей и подручных.

– И все равно мне это не нравится, – ворчал Салах, давя окурок и тут же прикуривая новую сигарету: зажигалка висела у него на шейной цепи. – Слишком много оставляем случаю.

Гиргис улыбнулся. Им с Бутросом довелось многое повидать. Касри к ним примкнул двадцатьлет назад, Уман – только семнадцать. Зато Салах был при нем с самого начала. Они росли по соседству, в одной развалюхе Маншият-Насира. И тогда, и сейчас Гиргис считал Бутроса своим ближайшим поверенным, можно даже сказать, единственным другом – хотя, случись что, запросто перерезал бы ему глотку. Сантиментов в делах он не допускал.

– Все под контролем, Бутрос, – сказал он. – Если Броди что и откопает, мы узнаем первыми.

– Он уложил четверых, мать его! Такого никогда не было. Никогда! Поймать бы его да глаза вырезать, а не потолок здесь заплевывать!

Гиргис с ухмылкой вышел из-за стола и хлопнул напарника по плечу:

– Поверь, Бутрос, успеется. Вырежем все, что захочешь, – глаза, яйца и так далее. Девку тоже ослепим за компанию. Но не раньше, чем найдем оазис. Пока для нас это важнее всего. Как насчет партейки в нарды?

Салахеще поворчал, но потом тоже улыбнулся, допил коньяк, докурил сигарету.

– Прямо как в старые времена, – произнес он.

– Как в старые времена… – Гиргис сел в кресло напротив, достал из-под журнального столика складную доску с инкрустацией.

– Помнишь, мы пацанами играли на этой доске, – сказал Салах, помогая расставлять фишки. – Нам ее отец Фрэнсис подарил.

Гиргис улыбнулся, выкладывая фишки на игровое поле.

– Кстати, что с ним стало? – спросил он.

– Ты что, охренел, Романи? Мы же его пришили, когда он узнал про дурь и хотел нас заложить.

– Точно, точно. Вот старый балбес.

Гиргис встряхнул кости в кожаном стаканчике и выбросил две шестерки. Его ухмылка стала шире. Похоже, сегодня ему везло.

Флин и Фрея уехали от Молли в полдевятого вечера. Броди, одержимый мыслью о том, что Гиргис как-то мог их выследить, еще минут десять петлял по улицам, постоянно оглядываясь в зеркало – нет ли сзади «хвоста». Наконец они вернулись на то же шоссе, которое раньше привело их в город. Какое-то время они ехали молча, как вдруг, к ужасу Фреи, англичанин резко вывернул руль налево.

– Твою мать! – завопила Фрея, хватаясь за приборную доску: «чероки» прорвался сквозь соседний ряд и вылетел на встречную, где к нему следами трассирующих пуль слетались огни. Грянула яростная какофония из гудков; легковушки и пикапы судорожно завиляли, уходя от столкновения. Флин, стиснув зубы, лавировал в потоке встречных автомобилей, пробираясь к развязке. Там Броди пересек еще одно шоссе – последовала новая порция гудков и слепящих огней фар, – после чего, протрясясь по газону разделительной полосы, «чероки» встал в свой ряд. Не отрывая взгляда от зеркала заднего вида, Флин чуть сбросил скорость.

– Прости, – сказал он, виновато глядя на Фрею. – Хотелось наверняка убедиться.

Она не ответила – побоялась, что ее стошнит. А ведь раньше ничего, кроме трехсотметровой каменной стенки, экстримом не считала…

Они вернулись в центр Каира, проехали по мосту через Нил и свернули на широкий, запруженный машинами проспект. Наконец, преодолев бесконечные пробки и перекрестки, промчали мимо пирамид. Там городская черта заканчивалась, элитные поселки и жилые районы сменялись песком, кое-где поросшим кустарником, а уличные огни и вывески – равниной пустыни, серебрящейся в лунном свете. Все вокруг стихло и словно застыло, слышно было лишь урчание двигателя и шорох колес по асфальту. Мимо пронесся указатель «213 километров до Александрии». Флин прибавил скорость.

– Поставь музыку, если хочешь… – Он постучал по коробке с дисками под аудиосистемой. – Нам еще долго ехать.

Фрея стала просматривать содержимое коробки: странная коллекция разнообразных церковных гимнов и проповедей, среди которых попался альбом Боба Дилана «Медленный поезд». Его-то Фрея и вставила в проигрыватель. Из колонок зазвучал негромкий, размеренный ритм вступления.

– Хассан Фадави – это кто? – спросила она, откидываясь и забрасывая ноги на «торпеду». Впереди уходила в темноту цепочка габаритных огней – огненно-красные точки посреди ртутно-серого ночного пейзажа.

– Ученый, который обнаружил папирус Имти-Хентики. – Флин включил индикатор и обогнал побитый пикап. – Величайший египетский археолог. Живая легенда.

– Вы с ним друзья?

Броди стиснул колесо руля.

– Бывшие друзья, – ответил он тихим напряженным голосом. Казалось, разговор на эту тему его угнетал. – В данный момент он желает меня убить, а перед этим – кастрировать. И, честно говоря, есть за что.

Фрея удивленно изогнула бровь, тем самым подталкивая Флина к продолжению, которого не последовало, по крайней мере сразу. Археолог снова включил индикатор поворота, обгоняя микроавтобус, битком набитый женщинами в черном. В салоне джипа по-прежнему звучал скрипуче-гнусавый голос Дилана. У дороги вспыхнули и тут же исчезли несколько огромных щитов с рекламой банка Александрии, страховой компании «Фараон», джинсов «Чертекс» и лампочек «Осрам». Наконец Флин вздохнул и выключил музыку.

– До сих пор я совершил в жизни две катастрофические ошибки, – произнес он, качая головой. – Нет, пожалуй, три, если считать секс с женой одного из моих школьных преподавателей. – Он безрадостно хмыкнул. – Так или иначе, в последний раз я просчитался, когда упек Хассана Фадави в тюрьму.

Он потянулся и слегка поморщился – не то от боли (рука еще не зажила), не то от тягостных воспоминаний. По встречной полосе промчался тяжеловоз, и джип тряхнуло воздушным вихрем.

– Мы познакомились, когда я учился в Кембридже, – продолжил Флин вполголоса, не отрывая глаз от дороги. – По иронии судьбы в это самое время самолет Гиргиса с урановой начинкой рухнул в Затерянный оазис. Хассан преподавал в Кембридже, приглашенный по программе дружественного обмена. Так мы и встретились. Он взял меня под крыло на правах наставника, обучил полевой археологии. С учетом разницы в возрасте мы никогда не общались на равных, и он порой вел себя по-сволочному, но на него нельзя было обижаться – таким блестящим умам это простительно. Я бы никогда не закончил диссертацию без его помощи. А когда моя карьера в разведке накрылась тазом, именно он устроил меня преподавать в Американском университете, а также уговорил Высший совет по древностям Египта дать мне разрешение на раскопки в районе Гильф-эль-Кебира. Фактически Фадави спас мою карьеру.

– Тогда за что ты отправил его в тюрьму?

Флин нервно покосился на Фрею.

– Разумеется, не нарочно. Вышло как бы… – Он замялся, подыскивая слова, в растерянности нажал на кнопку окна, опустил стекло. В салон ворвался ветер. – Это случилось три года назад, – продолжил Флин. – Мы вместе работали в абидосской экспедиции – он вел повторные раскопки вокруг усыпальницы Хасехемуи. В общем, не стану тратить время на бесполезные подробности, но к середине сезона Хассана попросили заняться консервацией помещений в храме Сети Первого – главном историческом памятнике Абидоса. Высшему совету понадобился отчет о состоянии внутренних святилищ. У Хассана был большой опыт в подобных Делах…

Броди сбавил скорость – фары джипа высветили двух линяющих верблюдов, которые неспешно пересекали Шоссе. Заслышав резкий гудок, верблюды испуганно развернулись и галопом умчались в пустыню.

– Если вкратце, – продолжил Флин, когда верблюды остались позади, – Хассан поехал в храм Сети, а я принял руководство над работами в гробнице Хасехемуи. Почти сразу мне бросилось в глаза, что из фонда находок – хранилища, куда отправляли все найденное при раскопках, – пропадали образцы. Я уведомил участкового инспектора, он приставил охрану к хранилищу, и на четвертую ночь мы застукали человека, который прикарманивал древности.

Фрея в упор взглянула на Броди.

– Неужели Фадави? – спросила она.

Флин кивнул. В призрачно-зеленом свете приборной доски на лице археолога отразилась смесь сожаления, грусти, разочарования и усталости.

– Он заявил, что брал их для изучения и собирался вернуть. Но при обыске у него нашли целый склад древностей… Выяснилось, что Фадави годами крал со всех участков, на которых вел раскопки. Сотни, тысячи образцов – он даже кое-что из гробницы Тутанхамона ухитрился стянуть, когда работал в Каирском музее.

Флин сокрушенно поник головой и схватился за руль – мимо прогромыхал очередной грузовик, ослепив его дальним светом фар. Справа в темноте обозначилось нечто вроде армейского лагеря: освещенные бараки за колючей проволокой, а у ворот – ряд танков в пустынном камуфляже, грозно развернувших дула в сторону дороги.

– Египетские власти очень сурово относятся к краже древностей, – продолжил Флин. – Ни статус, ни репутация не спасли Фадави от суда. Мне пришлось дать показания; Хассана приговорили к шести годам тюрьмы и запретили впредь вести раскопки – ему, человеку, который жил и дышал археологией! – Броди тряхнул головой, откинул волосы со лба и потер шею. – Все бы не так мерзко, если б Фадави не убедил себя, будто я это подстроил. Нарочно его сдал, чтобы прибрать к рукам экспедицию в Абидосе. Я навешал его в тюрьме, хотел все объяснить, но он начал бесноваться, кричать, и охрана меня выпроводила. С тех пор я его не видел и не слышал. Мне только недавно сказали, что его выпустили. По слухам, он в глубокой депрессии.

Флин снизил скорость – впереди замаячил полицейский кордон: несколько бочек из-под мазута с обеих сторон дороги и две одноэтажных будки, у которых археологу пришлось притормозить, дожидаясь, пока проверят машину впереди. Опустив стекло, Броди что-то сказал патрульному по-арабски и ткнул в посольское удостоверение на ветровом стекле. После короткой беседы джип пропустили, но полицейский записал номер машины в блокнот.

– Думаешь, Фадави нам поможет? – спросила Фрея, когда кордон остался позади. – После случившегося? Ты всерьез на это рассчитываешь?

– Честно?

– Честно.

– Нет. Я же ему жизнь сломал… С какой стати он пойдет мне навстречу?

– Тогда зачем мы туда едем?

– А затем. Хассан Фадави признался моему коллеге, что знает кое-что об оазисе, а если вспомнить о пятидесяти килограммах обогащенного урана, стоит, наверное, прислушаться даже к самым ненадежным источникам.

Броди значительно посмотрел на спутницу и снова переключил внимание на дорогу, обгоняя автомобиль, который раньше их проехал контрольно-пропускной пост. Фрея прибавила громкость на магнитоле. Из динамиков снова полился тягучий, хриплый голос Дилана, который очень кстати пел что-то о Египте и насилии. Часы на приборной доске показывали половину десятого – джип выехал из Каира час назад. За окном простирался пустынный ночной пейзаж, серебристо-черный и однообразный. Вдалеке, у самого горизонта, мерцал крошечный оранжевый огонек – точно светляк съежился у подножия неба. «Должно быть, какая-то нефтяная вышка или завод», – предположила Фрея.

– А первая ошибка?

– Что?

– Ты упомянул две катастрофические ошибки. Так какая была первая?

Флин выжал педаль до отказа, и стрелка спидометра качнулась за сто сорок километров в час.

– Пятнадцать минут – и мы там, – сказал он.

Каир

Молли Кирнан как громом поразило известие о том, что стена молчания вокруг «Пожара в пустыне», которую они строили двадцать три года, оказалась пробита, несмотря на то что Молли и ее коллеги выверяли каждый шаг, действовали со всеми предосторожностями, чтобы ничто не просочилось за рамки этой стены. И вот вам пожалуйста, Энглтон!

Как только оторопь прошла (причем довольно скоро), Кирнан принялась за дело с присущей ей собранностью и напором. «Мраморная Молли, – в шутку называл ее Чарли. – Тверда и красива, как статуя».

Она сделала несколько нужных звонков в Штаты – ее мобильный был лишь одним из многих каналов связи – и предупредила всех, кого знала, о происходящем, назвала имя Энглтона, попросила разобраться. Хотя все ее мысли и молитвы были обращены к Флину и Фрее, по дороге домой, в Маади, она сосредоточилась на Энглтоне. Кто он? Почему влез в их дела? Что ему нужно? Она поднесла к глазам визитку, которую дал ей Флин, вынула из сумочки карманную Библию, которую всегда носила с собой – подарок любимого мужа на тридцать первый день рождения, – и раскрыла ее на Псалме 64.

– «Сохрани жизнь мою от страха врага… – Свет уличных фонарей полосами лег на бумагу. – Укрой меня от замыслов коварных и от мятежа злодеев, которые изострили язык свой, как меч.» – Она повторила абзац, пролистала страницы до Книги Наума: – «Господь есть ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен в гневе: мстит Господь врагам Своим и не пощадит противников Своих». – Молли удовлетворенно кивнула, закрыла Библию и с улыбкой прижала к груди. – И это правильно, – прошептала она.

Дорога на Александрию

По обе стороны от 11-й автострады – главной магистрали, соединяющей Каир и Александрию, расстилается пустынный ландшафт: бескрайнее море песка и гравия, которое шоссе пересекает, как строчка, вышитая на гигантском холсте. Впрочем, изредка попадались зеленые заплатки – то поле для гольфа, то финиковая роща, то прекрасный сад. Они на миг прорывались сквозь небытие, прежде чем исчезнуть под неудержимым натиском пустыни.

Флин и Фрея поравнялись с одним таким островком зелени – большой банановой плантацией, – и Броди замедлил ход, свернув на пыльную грунтовую дорогу, которая шла перпендикулярно основной трассе. Вокруг «чероки» смыкались, словно кулисы, стены поникшей листвы, среди которой мелькали кисти созревающих плодов, похожие на люстры.

– Много лет назад семейство Фадави было крупнейшим в Египте экспортером бананов, – пояснял Флин, по мере того как они тряслись через плантацию, разгоняя светом фар темноту. – Компанию продали за целое состояние, поэтому Хассан всегда мог спонсировать собственные раскопки. Так что чего бы он ни лишился, голодать ему по крайней мере не придется.

Джип подбрасывало на ухабах, тучи пыли скрывали колею, ночная мошкара разбивалась о стекло. Где-то через километр банановые посадки сменились рощицей манго, а потом дорога оборвалась перед низким забором из штакетника, за которым, в таинственном свете луны, открывался вид на невероятно ровный стриженый газон и дом – большой, белый, со ставнями на окнах и флюгером на крыше. Флин объехал лужайку, остановился на парковочной площадке перед самым домом и заглушил двигатель. В комнате на нижнем этаже горел свет – в щели ставней проникали тонкие лучи.

Броди сидел, постукивая пальцами по рулю, как будто ему не хотелось покидать привычный уют «чероки». Звон цикад и потрескивание остывающего мотора нарушали ночное безмолвие. Наконец Флин открыл дверь и спрыгнул на дорожку – под ногами хрустнул гравий.

– Пожалуй, тебе лучше подождать здесь, – сказал археолог, оглядываясь на Фрею. – А я схожу, поговорю. Если все пойдет гладко, вернусь за тобой.

– А если не пойдет? – Она посмотрела ему в глаза.

– Тогда, думаю, нам предстоит дорога в аэропорт.

Флин ударил кулаком по крыше джипа, крепясь перед нелегким разговором, развернулся и зашагал к парадной двери. На середине пути его вдруг ослепил ледяной поток света – включился прожектор сигнализации. Почти в тот же миг в ночи грянул выстрел, и Флина осыпало гравием и пылью – пуля угодила ему под ноги. Археолог застыл на месте, потом осторожно попятился на шаг. Вторая пуля тут же угодила позади него. Флин встал как вкопанный. Раздался щелчок откидываемого ствола и голос – звучный, низкий, слегка срывающийся:

– Боже, как сладка месть! Кто бы знал!

В тени у дома показался незнакомец, одетый в одни только мешковатые пижамные брюки. В руках у него была допотопного вида двустволка, которую он заряжал патронами. Незнакомец встал на краю светового пятна и вскинул ружье на плечо, целя Флину в голову.

– На колени, Броди! На колени, как положено всем подлым ублюдкам!

– Хассан, прошу тебя…

– Заткнись! На колени, скотина!

Флин мельком посмотрел в сторону джипа и слегка поднял ладонь – дал Фрее знак оставаться на месте и не делать резких движений; затем медленно опустился на землю, уронив руки по швам. Человек с ружьем сипло, по-звериному хохотнул, словно одышливый пес, и сделал еще шаг вперед, под безжалостно-яркий свет прожектора.

– Три года я ждал этой встречи, и вот наконец… Лежать!

Судя по высокому лбу, голубым глазам и орлиному профилю, когда-то он был видным мужчиной, но теперь больше походил на пугало: отросшие седые волосы спутались космами, огрубевшее лицо скрывала пятидневная Щетина.

– Броди, – еще громче произнес он, и голос его сорвался на вопль, как у истязаемого зверя: – Броди!!!

– Ради Бога, Хассан… – Флин, покрывшись испариной, неотрывно смотрел на ружье в дрожащих руках Фадави. – Опусти эту чертову… Ё!

Он растянулся ничком, еле успев прикрыть голову – рядом один за другим громыхнули еще два выстрела. Дробинки просвистели у Броди над головой и унеслись в сад. Секунду-другую Флин лежал неподвижно, затем осторожно опустил руки и поднялся на колени.

Фадави невозмутимо перезарядил дробовик.

– Хассан, – повторил Броди, стараясь выдержать спокойный тон, проигнорировать направленное на него дуло. – Пожалуйста, прошу тебя, опусти ружье. Покаты не сделал того, о чем будешь жалеть. О чем мы оба пожалеем.

Фадави хрипло, прерывисто дышал и взглядом безумца смотрел на Флина.

– Прошу тебя.

Тишина.

– Хассан…

Ни звука в ответ.

– Бога ради, что ты хочешь услышать?

Египтянин продолжал на него таращиться, оскалив зубы.

– Мои извинения? Слова о том, что я хотел бы повернуть время вспять? Боже правый, да я каждый день об этом мечтаю! Думаешь, это доставило мне удовольствие? По-твоему, я извращенец и радуюсь, ломая жизнь тем, кто вывел меня в люди?

Фадави безмолвно стоял перед ним. Флин в бессилии возвел глаза к небу, к серебряному диску луны, словно тот мог ему подсказать, как действовать.

– Слушай, я не могу изменить случившееся, – попробовал он снова. – Не могу стереть прошлое. Я знаю, каково тебе при…

– Знаешь?

Хассан подошел еще на два шага и теперь стоял прямо над Броди, так что дуло двустволки смотрело англичанину в висок. Фрея потянулась к ручке двери – выбраться наружу, попытаться помочь. Флин заметил ее движение и чуть заметно мотнул головой – мол, оставайся на месте. Фадави напряг палец на курке.

– Стало быть, тебе приходилось делить камеру с насильниками и убийцами? – прошипел он. – Ложиться спать, гадая, проснешься ли поутру?

Теперь замолчал Флин.

– Целыми днями шить почтовые мешки? Три года страдать дизентерией из-за грязной воды? Терпеть побои, от которых потом неделю мочишься кровью?

На последний вопрос Флин мог ответить утвердительно, но не стал в этом признаваться и продолжал смотреть в землю. Фадави захлебывался от ярости, не сводя ружейного дула с уха Броди.

– Ты и понятия не имеешь об аде, потому что ты там не бывал. А мне вот довелось… – Египтянин с силой наступил на землю босой ногой, как будто хотел стереть кого-то в порошок. – И это ты отправил меня туда! Все ты, чертов предатель! Угробил мою карьеру, мою репутацию, мою жизнь! Ты… загубил… всю… мою… жизнь! – Он обрушивал на Флина слово за словом, но теперь не повышал голос, а наоборот – начал с крика и снижал его до хрипа, а слово «жизнь» прозвучало из его уст протяжным, звериным рыком. Флин смотрел в пол – ждал, пока Фадави выговорится, и только потом медленно перевел взгляд на египтянина.

– Ты сам загубил свою жизнь, Хассан, – тихо сказал он.

– Что? Что ты сказал?

У Фадави задергался глаз.

– Ты сам загубил свою жизнь, – повторил Флин и отвел дуло от головы. – Я всю жизнь буду жалеть, что не поговорил с тобой до того, как отправиться к властям. Сочувствую, что тебе пришлось пройти через все эти ужасы, но… Все-таки в краже уличили не меня…

Фадави стиснул зубы, и лицо его напряглось в жутком оскале. Он уткнул дуло двустволки в переносицу Броди. Повисла тишина – даже цикады, казалось, притихли, словно в ожидании того, что могло случиться. Флин снова осторожно отодвинул ружье.

– Ты не станешь в меня стрелять, Хассан. Как бы тебе ни хотелось. Как бы ты ни винил меня в случившемся. Если это была попытка меня напугать – поверь, она удалась, но ты не нажмешь на курок. Так, может, отложишь оружие, и хотя бы поговорим?

Фадави продолжал буравить его взглядом. Его глаз дергался, губы кривились, словно не знали, какое выражение выбрать, как вдруг на них появилась улыбка.

– Я знаю, о чем ты хочешь поговорить. – Прозвучало это почти весело, без напряжения – совсем иначе, нежели предыдущие слова. Как будто Фадави подменили. – Ты с Пичем пообщался, не так ли? – Заметив, что Флин изо всех сил старается не выдать волнения, египтянин осклабился. – А он рассказал тебе про оазис, верно? Насчет того, что я кое-что выяснил. И ты хочешь разузнать, что именно. Тебе это позарез нужно – вот зачем ты явился. – Хассан ухмылялся, ощущая воздействие своих слов и наслаждаясь им – словно вворачивал нож. – Я ведь знал, что когда-нибудь это случится, но чтобы так скоро? Должно быть, ты в отчаянии. В полном отчаянии.

Флин прикусил губу. Гравий впивался ему в колени.

– Ты не так все понял, Хассан. Я стараюсь не ради себя.

– О, как я мог подумать! Конечно, для блага всего человечества! Для спасения мира! Ты всегда был таким альтруистом. – Он хмыкнул и сделал Флину знак подняться. – Знаешь, это было нечто невероятное, – протянул он. – Нечто особенное. Нечто такое, которое способно поведать нам об «уэхат сештат» больше, нежели остальные разрозненные свидетельства, вместе взятые. Величайшая находка за всю мою карьеру… И знаешь, почему меня это так радует? – Он просиял. – Потому, что ты о ней никогда не узнаешь. Не от меня по крайней мере. Самое значительное открытие в археологии после папируса Имти-Хентики, и все тут. – Он постучал прикладом себе по голове. – Где оно и останется.

Флин медленно поднялся, бессильно сжимая кулаки. Он не знал, что сказать, как выйти из положения.

– Ты блефуешь.

– Неужели? Ладно, думай как хочешь – правды все равно не дождешься. Ни сегодня, ни завтра – никогда. – Фадави опять стукнул себя по голове. – Тайна здесь, в целости и сохранности, под семью замками. А теперь, если не возражаешь… Последние три года у меня выдались трудные, а я уже немолод. Рад был повидаться, но, как ни печально, вынужден прервать нашу славную встречу. Спокойной ночи, старый друг. Счастливо доехать.

Фадави положил ружье на сгиб локтя, похлопал Флина по плечу и с прощальной ухмылкой повернулся к дверям.

– Пожалуйста, помогите нам, – раздался голос Фреи. Она устала сидеть в машине, дожидаясь, пока мужчины разберутся между собой, и выбралась на дорожку. – Пожалуйста. – Она поравнялась с Флином. – Нам нужна ваша помощь.

Фадави замер и повернулся, склонив голову набок. Его внимание было настолько поглощено Броди, что девушку в салоне джипа он даже не заметил, хотя стоял от «чероки» в нескольких шагах.

– Ну и ну, – произнес египтянин, оглядывая Фрею с головы до ног. – Я знал, что тебе не хватает самоуважения, Флиндерс, но втягивать дам в свои грязные делишки… Да еще таких хорошеньких…