Текст книги "Исчезнувший оазис"

Автор книги: Пол Сассман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

Вашингтон, здание Пентагона. Тем же вечером

– Спасибо всем собравшимся. Прошу прощения за срочность, но у нас… возникли осложнения.

Говоривший затянулся сигаретой и помахал перед собой, чтобы развеять дым, пристально глядя на семерых мужчин и одну женщину, сидящих за тем же столом. Зал был полупустой, без окон – глазу не за что зацепиться, – словом, такой же, как сотни других в тесных пентагоновских катакомбах. Единственное, что его отличало, – это карта Африки и Ближнего Востока шириной во всю стену освещенная старой лампой на кронштейне. В помещении стоял густой полумрак.

– Сорок минут назад, – глухо продолжил председатель, – один из наших радаров поймал радиосигнал из Сахары. – Он сунул руку в карман и извлек лазерную указку. На карте посреди Средиземного моря возникла дрожащая красная точка. – Его послали отсюда.

Точка скользнула вниз и застыла в юго-западном углу Египта, неподалеку от пересечения границ с Ливией и Суданом, над словами «плато Гильф-эль-Кебир».

– Он исходил с борта транспортника «Антонов», позывной «VP-SMT473». – Помолчав, председатель пояснил: – Сигнал бедствия.

Приглашенные заерзали в креслах, кто-то пробормотал «Господи».

– Что нам известно? – спросил один из них, лысеющий толстяк.

Председатель сделал последнюю затяжку и ввернул окурок в дно пепельницы на столе.

– На этом этапе – немногое, – ответил он. – Сейчас изложу.

Говорил он минут пять, водя указкой по карте – от Албании к Бенгази, назад к Гильф-эль-Кебиру, то и дело сверяясь с кипой бумаг на столе. Потом прикурил другую сигарету, а от нее – еще одну, отчего в зале стало едко и тяжело дышать. Едва председатель закончил, все разом встрепенулись, затараторили, подмешивая возбужденные голоса к общей какофонии, из которой выскакивали отдельные слова и полуфразы, в целом ничего не поясняющие: «…Знал, что это безумие!» – «Саддам!» – «Третья мировая!» – «Дело „Иран-контрас“» – «…катастрофа!» – «Подарок Хомейни!» и так далее.

Женщина по-прежнему сидела, задумчиво постукивая ручкой по столу, потом подошла к карте и присмотрелась к ней. Тень стройного силуэта упала на стену, короткие светлые волосы засияли в свете лампы.

– Надо просто найти его, – сказала она.

Голос прозвучал негромко, едва различимо в пылу бомбардировки доводами, но в нем было столько скрытой силы и властности – той, которая требует немедленного внимания к себе, – что спорщики замолкли и в зале наступила тишина.

– Надо просто найти его, – повторила она. – Пока кто-то другой не нашел. Полагаю, сигнал бедствия шел на открытой частоте?

Председатель признал, что так и было.

– Значит, пора за работу.

– А как, позвольте узнать, вы предполагаете это сделать? – спросил толстяк. – Позвонить Мубараку? Дать объявление в газету?

Прозвучало иронично, вызывающе. Женщина не поддалась.

– Где-то схитрим, где-то прогнемся, – сказала она, не отрываясь от карты. – Спутниковое наблюдение, разведка под видом военных учений, связи на месте. У НАСА есть лаборатория в той части света. Задействуем все, что только можно. Вас это устраивает, Билл?

Толстяк что-то пробормотал, но ничего по существу. Остальные молчали.

– Стало быть, решено, – произнес председатель, пряча указку в карман и собирая бумаги в аккуратную стопку. – Будем хитрить и прогибаться.

Он зажег очередную сигарету.

– И лучше бы побыстрее. Пока все это не вылилось в еще больший кошмар.

Председатель подобрал бумаги и удалился во главе группы. Женщина задержалась перед картой, поднеся руку к шее, а другой касаясь бумаги.

– Значит, Гильф-эль-Кебир… – Она на миг застыла в задумчивости, а потом нажала мыском туфли кнопку выключателя на лампе, погружая зал в темноту.

Париж. Четыре месяца спустя

Канунина поджидали в гостиничном номере. Чуть только он шагнул за дверь, возвращаясь из ночного клуба, как его телохранителя сняли выстрелом в висок через глушитель, а самого придавили к полу. Он запутался в полах плаща, будто в коконе. Одна из шлюх подняла крик, и ее тоже застрелили – от пули дум-дум, пущенной в правое ухо, полчерепа слева разнесло, как яичную скорлупу. Второй пригрозили тем же, если она посмеет пикнуть, после чего Канунина перекатили на живот и с силой задрали голову. Он даже не пытался вырваться – знал, с кем имеет дело.

– Покончим с этим.

Он зажмурился, ожидая пули. Вместо выстрела сверху зашелестела бумага, а потом ему что-то посыпалось на голову, застучало по лицу. Канунин открыл глаза. Над ним нависал бумажный пакет, из которого струей сыпались стальные подшипники размером с горошину.

– Что за…

Ему в копчик уперлось чье-то колено, голову еще больше запрокинули – и пальцы наемника клешнями обхватили лоб жертвы, стиснули виски.

– Мистер Гиргис приглашает вас с ним поужинать.

Еще одна пара рук разжала ему рот. Пакет приблизился к лицу, и подшипники посыпались прямо в глотку. Канунин брыкался и корчился, но вместо криков вырывалось лишь сдавленное бульканье, а руки убийц держали крепко. Вот рывки стали совсем слабыми и вскоре прекратились вовсе. Пакет опустел. Тело бросили на пол – в кровавой пене у рта блеснули несколько шариков. Сделав контрольный выстрел в висок, наемники убрались, даже не оглянувшись на девицу. Они уже мчались в предрассветном потоке машин, когда гостиницу сотряс ее безумный крик.

Ливийская пустыня, между Гильф-эль-Кебиром и Дахлой
Наши дни

Мало кто еще совершал великий переход от Куфры до Дахлы – тысяча четыреста километров через сплошные пески, – кроме этих сильных, суровых людей, гордых бедуинов Куфры, иначе сенусия, потомков племени Бану Салим. Как встарь, караваны верблюдов везли пальмовое масло, вышитую парчу, серебряную утварь и изделия кожевенников, а возвращались с финиками, сушеными тутовыми ягодами, сигаретами и кока-колой. Экономически такие путешествия не приносили выгоды, но дело было не в выгоде, а, скорее, в традиции – бедуины ходили путями предков и, как предки, старались выжить там, где не выживал больше никто, находить дорогу там, где любой заплутал бы. Пустыня была их домом, а кочевье – всей их жизнью. Даже если караваны не приносили дохода.

Однако же этот переход был тяжелым даже по меркам жестокой Сахары, где не бывает легких дорог. Начавшись от Куфры, караван обогнул юго-восточную оконечность плато Гильф-эль-Кебир и прошел через ущелье Эль-Акаба – прямой путь на восток до Великого песчаного моря, пересекать которое не отваживались даже бедуины. Этот отрезок маршрута они одолели без приключений.

Дальше, однако, случилось непредвиденное: артезианский колодец у восточного выхода из ущелья, в котором они, по обыкновению, наполняли бурдюки, пересох. Учитывая, что пройти предстояло еще триста километров, запасы воды оказались пугающе малы. Дальнейший путь обещал быть нелегким, но терпимым, поэтому дальше бедуины отправились без особенной тревоги. Однако за три дня до конца маршрута, северо-восточнее Дахлы, их настиг жестокий хамсин. Двое суток пришлось отсиживаться в укрытии, и за эти дни вода в бурдюках почти иссякла. Но вот ураган кончился, и можно было продолжать путь. Бедуины чуть ли не галопом погнали верблюдов между барханами с криками «хут, хут» и «ялла, ялла», стремясь покрыть оставшееся расстояние раньше, чем навалится жажда.

Они так старались поскорее добраться до оазиса, что наверняка пропустили бы мертвеца, не окажись он прямо у них на пути. Застывший истуканом труп высовывался по пояс из ближайшей дюны. Рот у него был разинут, одна рука вытянута в сторону, словно он звал на помощь.

Предводитель отряда семерых всадников, чьи головы были завернуты в покрывала по самые глаза для защиты от солнца, велел остановиться. Бедуины спешились и обступили мертвеца.

Тело определенно было мужским – оно отлично сохранилось в иссушающих объятиях пустыни. Кожа побурела, обветрилась и затвердела, как пергамент. Глаза ссохлись в орбитах и напоминали две черные изюмины.

– Наверное, его бурей вынесло, – произнес один бедуин набадави, кочевничьем варианте арабского. Голосу него был скрипучим и грубым, как сам песок.

По сигналу предводителя трое его соплеменников упали на колени и начали разгребать песок вокруг тела. Одежда и обувь на покойнике была истрепана и порвана, как если бы он проделал долгий и тяжкий путь; в руке зажат пустой термос без крышки с зазубренным ободком – словно несчастный в отчаянии грыз пластик, стараясь добраться до последней капли воды.

– Солдат, что ли? – с сомнением спросил кто-то из бедуинов. – С войны?

Предводитель тряхнул головой, наклонился и постучал по часам «Ролекс-эксплорер» на левом запястье мертвеца.

– Нет, он умер позже. Американец.

Это слово он употреблял не в конкретном, а в общем смысле, обозначая любого иностранца европейской внешности.

– А что он тут делает? – полюбопытствовал его товарищ.

Предводитель пожал плечами, перевернул тело вниз лицом и снял брезентовую планшетку с плеча трупа. В ней лежали карта, бумажник, две сигнальные ракеты, сухой паек на случай аварии и завязанный в узел носовой платок.

В платке обнаружился крошечный глиняный обелиск высотой не больше пальца. Бедуин пригляделся, повертел его в руках, разглядывая любопытный символ на каждой из четырех грубовато вылепленных граней – что-то вроде креста, из верхушки которого поднималась тонкая линия, похожая на сложенный пополам хлыст или хвост какого-то зверя. Предводителю кочевников символ ничего не сказал, поэтому он снова завернул фигурку в платок и отложил в сторону, переводя взгляд на бумажник. В нем обнаружился пропуск: на фотографии – молодой блондин с жутковатым шрамом под нижней губой. Прочесть надписи на пропуске никто из бедуинов не сумел, так что их глава вскоре отправил бумажник и все прочие предметы в сумку.

Похлопав покойника по карманам, он выудил компас и черную пластиковую кассету с отснятой фотопленкой. Все находки бедуин положил к остальным, затем снял с высохшей кисти часы, спрятал их в карман джеллабы и поднялся уходить.

– Поехали дальше, – сказал он спутникам, забрасывая сумку на плечо и возвращаясь к верблюдам.

– Разве мы его не похороним? – донеслось ему вслед.

– Пустыня похоронит, – ответил предводитель. – Надо спешить.

Шестеро бедуинов проследовали за ним к подножию дюны, оседлали верблюдов и ударили пятками в подрагивающие бока. Верблюды нехотя поднялись.

Последний всадник – тщедушный, сморщенный старик с изрытым оспинами лицом – повернулся в седле и проводил взглядом покойника: с каждым пройденным шагом тот становился все меньше, пока и вовсе не съежился вдали до размеров тусклого пятнышка на безликой песчаной равнине. Бедуин пошарил в складках джеллабы и вытащил мобильный телефон.

Убедившись, что никто не смотрит в его сторону, он корявым пальцем набрал номер. Сигнал не проходил. Выждав минуту-другую, всадник сдался и убрал телефон в карман.

– Хут-хут! – крикнул он, погоняя верблюда. – Ялла-ялла!

Калифорния, Йосемитский национальный парк

Над долиной возвышался отвесный пятисотметровый утес, похожий на застывший полог из серого шелка. Фрея Хэннен преодолела девять десятых его высоты, как вдруг нарвалась на осиное гнездо. Найдя ступне опору в небольшом скальном кармане рядом с началом десятого питча, Фрея потянулась к нависающей над ней «полке», шаря среди корней старого куста толокнянки, когда из-под него вырвался рой и рассерженно загудел рядом с ней.

Фрея панически боялась ос – с тех пор, как в детстве одна ужалила ее в язык. Странная фобия для того, кто зарабатывает на жизнь участием в чемпионатах по скалолазанию на самых опасных маршрутах. Впрочем, страхи редко поддаются осмыслению или контролю: Алекс, ее сестра, отчего-то смертельно боялась шприцев и уколов.

Фрея застыла, судорожно глотая воздух. Внутри все сжалось и похолодело: в воздухе роились полосатые твари. Оса ужалила ее в руку, и Фрея не сдержалась, разжала пальцы и в тот же миг откинулась вправо от стены. Страховочную оттяжку отчаянно заполоскало на ветру, сосновая роща в полукилометре под ногами вдруг приблизилась, как в объективе телескопа. Секунду-другую Фрея повисла на правой руке, чудом сохранив упор правой ногой. Левая рука беспомощно болталась в воздухе – зазвенели карабины и камы. Девушка стиснула зубы и, стараясь забыть про жжение в мышцах плеча и предплечья, подтянула тело к скале и заклинила кисть между выступом и отвесной стеной, прижимаясь к теплому граниту, словно к груди любимого. В этом положении она оставалась, наверное, целую вечность – повисла и зажмурилась, отгоняя желание закричать. Наконец рой успокоился и рассеялся. Фрея быстро переместилась вправо под «полку», откуда начала новый подъем, обходя чахлую сосенку, которая, словно морщинистая рука, торчала из скалы. Там Фрея снова заклинилась и села на ствол – отдышаться.

– Черт! Алекс… – вырвалось у нее невпопад.

Одиннадцать часов назад ей позвонили. Она была у себя дома, в Сан-Франциско. Звонок прозвучал среди ночи как гром среди ясного неба.

Однажды, давно, в первые годы занятия скалолазанием, она сорвалась с двухсотметровой высоты и повисла на страховке. Такое же чувство у нее было после звонка: сначала – удивление, оторопь, как в полете на дно пропасти, и тут же – тошнотворно-резкий рывок осознания того, что произошло.

Потом она долго сидела в темноте. В окна залетал запоздалый уличный шум из баров и кафе Норт-Бич.

Затем Фрея села за компьютер, заказала по Интернету билет на самолет, покидала в рюкзак кое-какое снаряжение, заперла квартиру и унеслась прочь на своем старом «триумфе-бонневилле». Три часа спустя она уже была в Йосемитских горах, а еще через два, когда небо над вершинами Сьерра-Невады зарделось, приготовилась к подъему на Либерти-Кэп.

В минуты душевных волнений, когда надо было привести мысли в порядок, Фрея уходила в горы. Для Алекс такой отдушиной были пустыни – огромные, безжизненные песчаные просторы. Фрея больше любила вертикальные ландшафты, по которым можно было взбираться к самому небу на пределе моральных и физических сил.

Тем, кто не поднимался в горы, этого не объяснить. Фрея даже сама порой не знала, как выразить свои чувства. Ближе всего она подошла к этому, как ни странно, в интервью журналу «Плейбой»: «Наверху я живу полной жизнью, что ли. А в остальное время словно сплю наяву».

Сегодня ей как никогда нужно было испытать тот покой и духовную собранность, которые давало скалолазание. Она мчалась в сторону парка по 120-й магистрали, горя желанием выбрать по-настоящему сложный свободный маршрут: «Фрирайдер» на Эль-Капитане или, может, «Астромэн» на Колонне Вашингтона.

Потом Фрея вспомнила о Либерти-Кэп. С каждой минутой эта идея нравилась ей все больше и больше.

Нельзя сказать, чтобы выбор был очевидным. На части маршрута придется использовать вспомогательные средства, что лишало радости свободного подъема. Технически он был несложен – по меркам опытных скалолазов, то есть Фрее не надо было по привычке выкладываться до конца.

Зато по этой стене она еще ни разу не взбиралась. Что еще важнее, в это время года только туда никто не лез валом, что обеспечивало спокойный подъем: никто не станет ее фотографировать или приставать с расспросами, и новички туда не сунутся. Только она сама, скалы и тишина.

Фрея сидела на каменной «полке». Полуденное солнце грело лицо; осиный укус все еще побаливал. Она отпила из походной бутылки и оглянулась на пройденный участок. Впереди лежали две ИТОшных секции, для нее довольно легких. Менее опытные скалолазы потратили бы на подъем дня два, с ночевкой на страховочной станции, но Фрея рассчитывала одолеть маршрут быстрее – часов за восемь с хвостиком.

Жаль, конечно, что подъем не утомит ее сильнее, что она не почувствует пьянящего эффекта, который достигается только крайним нервным и мышечным напряжением. С другой стороны, внизу открывался прекрасный пейзаж, дарующий чувство покоя, за которое можно было простить недостаток нагрузки. Фрея, держась за оттяжку, выпрямила ноги – длинные, поджарые, загорелые, растерла мускулы, вытянула мыски скальных туфель «Анасази», разминая стопы и голени. Затем она поднялась, запрокинула голову и осмотрела скалу перед последним, одиннадцатым питчем в пятьдесят метров до самой вершины.

– Алле, – прошептала она себе и зачерпнула магнезии из мешка на поясе. – Алле… – И тут же, точно слово напомнило ей о сестре, добавила: – Алекс.

Голос мгновенно потерялся в шуме Невадского водопада.

Позже, выполнив маршрут, Фрея наткнулась на пару знакомых ребят, из своих. Один был довольно симпатичным, но сейчас она этого почти не заметила – не те обстоятельства. Они поболтали, Фрея рассказала о пройденном маршруте («Соло на Либерти-Кэп? Вот это да! Супер!») и оборвала разговор, объяснив, что ей нужно успеть на самолет.

– Едешь соревноваться? – спросил симпатичный парень.

– Нет, в Египет, – ответила она, заводя двигатель.

– А-а, на новые места? Фрея врубила передачу.

– На похороны сестры.

Мотоцикл взревел, и она умчалась – только волосы, как белое пламя, затрепетали на ветру.

Каир, отель «Мариотт»

Флин Броди поправил на носу очки и посмотрел в полупустой конференц-зал: перед ним расселись четырнадцать пожилых туристов-американцев, и ни один не проявлял интереса к происходящему. Он попытался было расшевелить их («Как я рад, что вам всем удалось найти свободные места!»), но засмеялась одна Марго – его коллега-экскурсовод, а остальные молча продолжали таращиться.

«Боже мой, – мысленно вздохнул он и нервно пошарил в кармане вельветового пиджака. – Чувствую, вечерок будет еще тот».

Он начал заново: сказал, что годы археологических раскопок в Ливийской пустыне приучили его к пустым пространствам. Шутка снова не удалась. На этот раз даже смех Марго звучал натянуто. На этом Флин сдался, нажал клавишу ноутбука и запустил презентацию в «Пауэр-пойнте»: на экране появился снимок пустыни – уходящие вдаль верхушки дюн. Броди собирался начать лекцию, как вдруг дверь зала приоткрылась, и в щель протиснулся удивительно толстый незнакомец в светлом пиджаке с «бабочкой».

– Можно? – спросил он писклявым, почти женским, голосом с протяжным акцентом американского Юга.

Флин посмотрел на Марго – та пожала плечами, словно спрашивая «почему бы нет?», и жестом пригласила толстяка войти. Он закрыл дверь, сел в ближайшее кресло и стал промокать лоб платком. Флин подождал немного, откашлялся и заговорил с суховатыми интонациями образованного англичанина:

– Десять тысяч лет назад Сахара была куда более гостеприимной, нежели сейчас. Спутниковая съемка песков Грейт-Селима с шаттла «Колумбия» обнаружила следы некогда развитой сети рек и озер. Такой ландшафт более свойственен современным саваннам в околоэкваториальных частях Африки. – Следующий кадр изображал Национальный парк Серенгети в Танзании, иллюстрируя слова лектора. – В долинах этих рек и озер произрастали леса, а между ними тянулись травянистые равнины – пристанища самых разнообразных животных, таких как газели, жирафы, зебры, слоны и бегемоты. Жили там и люди – большей частью кочующие племена охотников и собирателей, хотя были также найдены следы постоянных поселений эпохи среднего и верхнего палеолита.

– Говорите громче! – выкрикнула старуха из заднего ряда со слуховым аппаратом, похожим на пластиковый нарост.

«На кой черт, спрашивается, садиться на задний ряд, если ни шиша не слышишь?» – подумал Флин.

– Простите, – сказал он, повышая голос. – Так лучше?

Старушенция махнула тростью в знак согласия.

– Постоянных поселений среднего палеолита, – повторил археолог, пытаясь поймать нить собственных рассуждений. – Плато Гильф-эль-Кебир в юго-западной оконечности Египта, на границе с Ливией и Суданом – гористая область, сравнимая по размеру со Швейцарией, – особенно изобилует находками этого периода, как сугубо бытовыми предметами… – на экране, иллюстрируя рассказ появились снимки оранжевых скал, каменной зернотерки и коллекции кремневых орудий, – так и предметами обрядовыми, а также образцами первобытного искусства. Вы, наверное, видели фильм «Английский пациент», в котором фигурируют доисторические наскальные росписи так называемой Пещеры пловцов, обнаруженной в 1933 году венгерским исследователем Ладиславом Алмаши в вади Сура, на западной окраине плато.

Возникло изображение пещеры: по неровным стенам из песчаника словно ныряли и плыли стилизованные красные фигурки, круглоголовые, с ножками-палочками.

– Кто-нибудь видел эту картину?

– Не-е-ет, – единодушно загудели слушатели. Флин был вынужден опустить критические замечания по поводу фильма, которые обычно вставлял в этом месте, и продолжить основную тему.

– В конце последнего периода оледенения, – произнес он, – ближе к среднему голоцену, приблизительно семь тысяч лет до нашей эры, степной ландшафт севера Африки коренным образом преобразился. В то время как северные ледяные пласты отступали, там происходили процессы аридизации, в результате которых зеленые равнины и пойменные леса были вытеснены пустыней и приобрели тот вид, который мы наблюдаем сегодня. Равнинные племена были вынуждены мигрировать на восток, в долину Нила… – возник следующий слайд с нильским пейзажем, – где они сформировали различные до-династические культуры – тасианскую, бадарианскую, накадскую, которые впоследствии слились в единое государство – Египет – под властью фараонов.

Один из слушателей, лопоухий тип в бейсболке с эмблемой «Нью-Йорк метс», стал клевать носом. А Флин еще даже не закончил вступление!

«Боже, как хочется выпить!»

– Я больше десяти лет путешествовал по Сахаре и вел раскопки на ее территории, – продолжил он, откидывая назад непокорные темные волосы. – В основном в окрестностях Гильф-эль-Кебира и его долинах. В этой лекции я постараюсь изложить три основных вывода, сделанных по результатам этой работы. Три довольно-таки смелых вывода.

Он намеренно сделал упор на слове «смелых», надеясь заинтриговать аудиторию, и огляделся. Ноль эмоций. С равным успехом можно было разглагольствовать о выращивании брюквы. Тогда был бы хоть какой-то интерес.

«Боже, как хочется выпить!»

– Во-первых, – продолжил Флин сделанным воодушевлением, – я предполагаю, что коренные жители Сахары не забыли свою родину даже после переселения в долину Нила. В частности, плато Гильф-эль-Кебир с его внушительными склонами и глубокими ущельями-вади по-прежнему оказывало сильное влияние на ранних египтян, фигурировало в их верованиях и обрядах. Память о нем жила и сохранялась – правда, зачастую в аллегорической форме. Литературная традиция, особенно мифы, где фигурируют боги Аш и Сет, – тому доказательство.

На экране возникло изображение Сета – божества с человеческим телом и головой неопределенного зверя, остроухого и длиннорылого.

– Во-вторых, я намерен продемонстрировать, что древние египтяне не только сохранили воспоминания о родине предков, но и, несмотря на расстояния, поддерживали с ней физический контакт, то и дело предпринимая изнуряющие походы через пустыню, чтобы почтить священные и памятные для них места. В частности, одно из ущелий – так называемый «уэхат сештат», или Тайный оазис, – по всей видимости, сохраняло статус важного культового центра вплоть до начала Первого переходного периода, то есть на протяжении почти тысячи лет с момента зарождения Египта как единого государства.

Слушатель, который клевал носом, заснул. Флин еще больше повысил голос в тщетной попытке его разбудить.

– И наконец, – продолжил он, чуть ли не крича, – я берусь утверждать, что именно это таинственное и до сих пор не найденное ущелье впоследствии послужило моделью для целого ряда легенд о затерянных оазисах Сахары, в частности, легенды о Зерзуре, или Атлантиде песков, на поиски которой вышеупомянутый Ласло Алмаши истратил многие годы.

Последней иллюстрацией к вступлению оказалась размытая черно-белая фотография: граф, в шортах и военной фуражке, позирует на фоне бескрайней пустыни.

– Итак, дамы и господа, – произнес Флин, – начнем наше путешествие! Приглашаю вас отправиться через Сахару, через время на поиски затерянного города-храма в ущельях Гильф-эль-Кебира!

Он замолчал, дожидаясь реакции. Хоть какой-то реакции.

– Зачем кричать-то? – раздался голос из задних рядов. – Здесь не глухие собрались!

«Черт!..»

Флин дотянул до конца лекции, перескакивая, где только можно, и тем самым сократил положенные полтора часа до сорока пяти минут. А среди египтологов он считался вдохновенным оратором, способным оживить самые сухие и сложные темы, привлечь и удержать внимание слушателей, зажечь в них интерес! Тут же, как он ни бился, как ни упрощал, как ни импровизировал, все было как об стенку горох. Одна пара на середине рассказа поднялась и ушла, а остальные в открытую ерзали и поглядывали на часы. Лопоухий турист мирно проспал до конца, положив голову жене на плечо, и только толстяк с «бабочкой», похоже, искренне заинтересовался материалом. Он утирал платком пот со лба и неотвязно, сосредоточенно смотрел на лектора.

– В заключение замечу, – произнес Флин, переходя к последнему снимку (оранжевый склон Гильф-эль-Ке-бира), – что никаких следов «уэхат се штат», а также Зер-зуры и всех прочих легендарных оазисов Сахары до сих пор не обнаружили.

Он слегка повернулся и с мечтательной улыбкой посмотрел на слайд – словно из уважения к давнему противнику. Потом на мгновение как будто ушел в себя, но тут же тряхнул головой и повернулся к слушателям.

– Многие оспаривают саму идею существования оазиса, называют его мечтой, сказкой, плодом воображения, своего рода пустынным миражом. Надеюсь, свидетельства, которые я сегодня привел, убедят вас в том, что источник этих легенд – «уэхат сештат» – действительно существовал и в Древнем Египте считался важнейшим культовым центром. Будет ли он когда-нибудь найден – другой вопрос. Алмаши, Бэгнольд, Клейтон, Ньюбольд – все они обследовали Гильф-эль-Кебир самым тщательным образом, но вернулись ни с чем. Современные спутниковые и аэроисследования тоже не принесли никаких результатов. – Флин опять посмотрел на снимок и мечтательно улыбнулся. – Что ж, может, оно и к лучшему, – сказал он, снова глядя в зал. – На нашей планете почти не осталось белых пятен, ее изучили и картографировали вдоль и поперек, она утратила таинственность… Тем более приятно сознавать, что один ее уголок до сих пор остается вне досягаемости, – таким уголком можно считать «уэхат сештат», Тайный оазис. Благодарю за внимание.

Он сел под жидкие, артритичные аплодисменты. Только толстяк, пожалуй, хлопал с неподдельной благодарностью. Потом он поднялся, отвесил учтивый поклон и исчез за дверью. Приятельница Флина, Марго, встала и вышла вперед.

– Какой увлекательный рассказ, – произнесла она тоном школьной учительницы, обращаясь к аудитории. – Вот бы всем нам сейчас забраться в автобус и отправиться через пустыню – обыскать там все хорошенько!

Тишина.

– А теперь профессор Броди ответит на ваши вопросы. Как я говорила ранее, он – один из всемирно признанных авторитетов в археологии Сахары, автор книги «Дешрет: Древний Египет и Ливийская пустыня», легенда в своей области (или, может быть, в своей пустыне). Он любезно согласился встретиться с нами, поэтому не стесняйтесь! Задавайте вопросы.

Опять воцарилось молчание. Потом лопоухий турист, который к тому времени проснулся, выдал:

– Профессор Броди, как по-вашему, Тутанхамона убили?

После лекции, когда американцы побрели ужинать, Флин собрал конспект, упаковал ноутбук. Марго стояла рядом.

– Особого восторга не наблюдалось, – сказал Броди.

– Чепуха, – твердила Марго. – Ты их просто… сразил!

Флин только ради нее согласился на эту лекцию, в память о студенческой дружбе. У него как раз образовалось окно в графике – одну встречу отменили в последнюю минуту. Он видел, что Марго чувствует себя виноватой из-за невнимания публики, пытается загладить вину.

– Не терзайся, – сказал Флин и сжал ее руку. – Поверь, со мной случались казусы и похуже.

– Тебе еще повезло: за час от них отделался, – вздохнула она. – А мне с ними еще десять дней нянчиться. «Как по-вашему, Тутанхамона убили?» Боже, сквозь землю провалилась бы…

Флин рассмеялся и застегнул чехол ноутбука. Марго подхватила друга под руку, и они прошли через зал. У самого выхода из вестибюля донеслись нестройные звуки духового оркестра и барабанов. Мимо прошествовала свадебная процессия – жених и невеста в сопровождении толпы аплодирующих родственников. Перед ними пятился видеооператор, выкрикивая указания.

– Боже, ты только взгляни на ее платье, – пробормотала Марго. – Она похожа на снеговика после взрыва.

Броди не ответил. Его внимание привлекли не новобрачные, а девочка лет десяти-одиннадцати в хвосте шествия – хорошенькая, взволнованная. Она подпрыгивала на месте, силясь разглядеть, что происходит впереди, ее черные волосы разлетались, прямо как у…

– Что с тобой?

Его качнуло к дверному косяку, и он схватился за руку Марго для опоры. На шее и лбу у него выступила испарина.

– Флин!

– Все нормально, – пробормотал он, выпрямился и разжал пальцы. Ему стало неловко. – Порядок.

– Ты вдруг побелел как полотно!

– Нет-нет, все нормально. Честно. Просто устал немного. Надо было поесть перед выходом.

Он улыбнулся, но не особенно убедительно.

– Тогда я угощаю, – сказала Марго. – Идем, поднимем тебе сахар в крови. Это меньшее, что я могу сделать после такого вечера.

_ Спасибо, но я, пожалуй, пойду домой. Мне еще уйму рефератов проверять, – соврал Флин и понял, что его раскусили. – Что-то мне не по себе, – добавил он в качестве оправдания. – Ты же знаешь, я всегда такой впечатлительный…

Марго улыбнулась и обняла его.

– Вот за это я тебя и люблю, Флин. Ну, и за красоту, конечно. Эх, если бы ты только позволил…

Она стиснула его крепче и тут же выпустила.

– До четверга мы в Каире, потом едем в Луксор. Перезвонишь, как вернемся?

– Обязательно, – ответил Флин. – Да, и не забудь рассказать им, что пирамиды расположены по Ориону, потому что оттуда прилетели строители-инопланетяне.

Она засмеялась и ушла. Флин проводил ее взглядом, потом снова оглянулся на свадьбу. Толпа переместилась в зал по другую сторону вестибюля, девочка так же вприпрыжку бежала позади. Столько лет прошло, подумал Флин, а его до сих пор накрывает от таких мелочей. Если бы только он не опоздал тогда…

Мало-помалу гости исчезли в зале, и двери за ними закрылись. Флин ощутил в себе желание уйти, но не домой, не на работу, а в бар и напиться там, насколько позволяло время. Он вышел из отеля. За ним спустя несколько секунд засеменил вразвалку пухлый незнакомец в светлом пиджаке.

Фрея только-только взлетела – полуночный рейс должен был доставить ее из Сан-Франциско в Лондон, а затем в Каир. У нее была пропасть свободного времени, однако, как всегда в таких случаях, часы таинственным образом начинали спешить, и все закончилось судорожной беготней. Она оказалась последней в очереди на проверку, в числе последних взошла на борт, еле втиснула рюкзак на багажную полку, после чего заняла место между тучным латиноамериканцем и патлатым подростком в футболке с Мэрилином Мэнсоном.