Текст книги "Исчезнувший оазис"

Автор книги: Пол Сассман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Дахла

Чтобы получить разрешение на похороны, нужно было заполнить кучу бумаг. Бюрократия – она и в Африке бюрократия. Только к вечеру Фрея освободилась и вышла из больницы. Солнечный свет смягчился, окутал город золотистой, медовой дымкой. Правда, прохладнее от этого не стало.

– Я везти вас домой доктор Алекс, – сказал Захир, пока они садились в машину.

– Спасибо, – ответила Фрея.

Больше они не вымолвили ни слова.

Ехать предстояло на северо-запад по основной трассе, проходящей через оазис. По обе стороны тянулись поля кукурузы и сахарного тростника, мелькали оросительные каналы, оливковые рощи, пальмы и, как показалось Фрее, тутовые деревья. Она не особенно приглядывалась, потрясенная зрелищем в морге.

Через двадцать минут машина съехала на боковую дорогу, которая вела в поселок Каламун, если верить двуязычной надписи на указателе. В поселке обнаружились мечеть, кладбище, несколько пыльных лавок с фруктами и овощами и, уж совсем неожиданно, магазинчик под вывеской «Кодак». На рекламном щите красовалась надпись «Быстро праявка».

За сельской окраиной их ждал еще один поворот, теперь уже на проселочную, замусоренную и изрытую колеями дорогу. Фрея вцепилась в дверную ручку (машину подбрасывало на ухабах), рассеянно наблюдая, как зелень возделанной земли отступает перед пустыней, как сочно-зеленые тона растворяются в обжигающе-оранжевом и багрово-красном. Дорога петляла среди каменистых проплешин и песчаных дюн, пока не взобралась на низкую каменистую гряду, за которой вдруг открывалась пустыня. Фрея подалась вперед: боль утраты на миг стихла, таким захватывающим было зрелище – бескрайний океан песка, застывший в вечном движении. Волны барханов зарождались на нем мягкими наплывами, но у горизонта вздымались грозными валами, показывая острые гребни. В долине между краем пустыни и каменным выступом, откуда смотрела Фрея, маленький оазис с финиковой рощей и несколькими полями ярким пятном выделялся на фоне бесплодных пустошей.

– Дом доктор Алекс, – произнес Захир, сбавляя газ и указывая на белое пятнышко вдалеке, у зеленой опушки.

Фрея не смогла сдержать улыбки: очень уж дом подходил сестре. Наверное, она провела в нем счастливые годы.

– Красивый.

Захир хмыкнул, завел мотор и съехал с пригорка вниз, в долину. Они миновали внешние свежевспаханные поля, где по шоколадной земле вышагивали белые цапли, и очутились в оазисе. Теперь, когда до дома осталось немного, Фрея с интересом разглядывала окрестности, пока машина тряслась по песчаной колее. Со всех сторон дорогу обступили деревья, и солнце, просвечивая сквозь сплетения ветвей, расчерчивало землю паутинным узором из света и тени.

Вот позади остались плетеный загон для скота, стог сахарного тростника, прямоугольное гумно… В следующий миг из-за угла показалась груженная хворостом по-возка, запряженная ослом, и Захир, пропуская ее, съехал на обочину. Телегой правил смуглый жилистый старик в соломенной шляпе. Поравнявшись с машиной, он ухмыльнулся во весь беззубый рот, чуть не выронив сигарету.

– Это Махмуд Гаруб, – произнес Захир, как только телега скрылась из виду. – Плохой человек. Не говори с ним.

Он покосился на Фрею – очевидно, убедиться, что та вняла предупреждению, потом снова вырулил на дорогу и понесся вперед. Подлесок постепенно редел. Наконец машина подкатила к зарослям жакаранд, усыпанных сиреневыми цветами. На дальней опушке стоял дом Алекс – одноэтажный, белый, со спутниковой «тарелкой» на крыше и кустом бугенвиллеи у парадной двери. Захир притормозил, выбрался из машины и направился к порогу с сумкой Фреи в руках.

– Ты точно не ночевать в гостинице? – спросил он, отпирая дверь ключом, извлеченным из складок джеллабы. – У мой брата хороший гостиница в Мут.

Фрея поблагодарила его и добавила, что ей и здесь будет неплохо.

Захир пожал плечами, распахнул дверь и уронил сумку на пол.

– Прислуга носит еду, – сказал он. – Разогреть на плитке очень легко.

Он вручил Фрее ключи и продиктовал номер своего мобильного, который она тут же внесла в записную книжку.

– Не ходи роща без туфли, – предупредил Захир. – Много змей. И не говори Махмуд Гаруб. Очень плохой человек. Я приеду завтра в семь и половина, отвезу тебя к доктор Алекс на…

Он замолчал, как будто не хотел договаривать.

– На похороны, – продолжила Фрея. – Спасибо.

Они постояли молча. Захир переминался с ноги на ногу, словно собирался с духом для каких-то слов. Фрее хотелось побыть одной. Захир, видимо, проникся ее состоянием, кивнул и укатил к себе домой.

Едва «тойота» скрылась из виду, Фрея зашла в дом и закрыла дверь. Рев мотора постепенно затих, осталось только далекое пыхтение водяного насоса, на которое время от времени накладывался тихий шелест и скрип пальмовых ветвей.

В доме было прохладно, сумрачно. Фрея постояла в прихожей, радуясь тому, что ее оставили в покое, прошла через просторную гостиную и оказалась на веранде, выходящей на задний дворик, затененный огромной жакарандой. Отсюда открывался прекрасный вид на пустыню. В воздухе разливались ароматы цветов и апельсинов. Фрея невольно улыбнулась, представив, как сестра выходила сюда, но улыбка скоро сошла: в дальнем углу веранды стояло инвалидное кресло. Фрея вздрогнула, как если б увидела орудие пытки, и поспешила вернуться в дом.

К гостиной примыкали другие помещения – кухня, ванная, спальня, кабинет, кладовка. Фрея отправилась их осматривать. Никаких излишеств, будь то в мебели или в обстановке, она не увидела – Алекс терпеть не могла излишеств. Тем не менее трудно было представить хозяйкой кого-то другого, потому что характер сестры отразился во всем. Взять хотя бы коллекцию музыкальных дисков – Боуи, «Нирвана», Ричард Томпсон, ее любимые ноктюрны Шопена; карты на стенах, подписанные образцы минералов на каждом подоконнике. О сестре напоминал даже запах, незаметный для постороннего: Фрея выросла с этим ароматом и потому узнала без ошибки: дегтярное мыло, дезодорант «Шуэр» и легкая нотка духов «Самсара».

Спальню Фрея оставила напоследок. На крючке за дверью висела старая походная куртка – Боже, сколько ей лет? Фрея взяла ее в руки, прижалась лицом к вытертой замше, потом села на кровать. На прикроватной тумбочке лежали три книги: «Физика песка и пустынных дюн» Р.А. Бэгнольда, «Гробница Имти-Хентики в Гелиополе» Хассана Фадави (и с каких это пор Алекс увлеклась египтологией?) и до боли знакомый сборник стихотворений Уитмена «Листья травы» – обтрепанная, древняя книжица, принадлежавшая их отцу. Фотографий на столике тоже было три: одна – родительская, другая изображала какого-то темноволосого красавца ученого вида, в круглых очках и вельветовом пиджаке, а третья…

На снимке Фрея, смущенно улыбаясь, держала в руках высочайшую спортивную награду за скалолазание – «Золотой крюк», полученную в прошлом году. И как Алекс удалось раздобыть фотографию, один Бог знает! В уголке той же рамки спряталась еще одна карточка, крошечная, из фотокабинки, на которой они, совсем еще девчонки, корчили рожицы в объектив и смеялись. Фрея прижала ее к груди, глаза заволокло внезапно нахлынувшими слезами.

– Боже, Алекс, – прошептала она. – Мне так тебя не хватает!

Немного успокоившись, Фрея вышла из дома и направилась в пустыню, забралась на гребень ближайшей дюны и по-турецки села на песок. Солнце медленно клонилось к закату. Рука нащупала в кармане мятый конверт с египетской маркой и надорвала край. Последнее письмо Алекс…

«Дорогая моя сестра…» – прочитала Фрея.

Каир, Американский университет

Ближе к вечеру, отчитав лекции по иероглифике, теории и практике раскопок, литературе Древнего Египта и вдобавок – английскому для начинающих (постоянный преподаватель ушел в отпуск), Флин заглянул в кабинет Алана Пича, чтобы расспросить коллегу о недавней встрече с Хассаном Фадави.

– Видимо, сам Мубарак настоял на досрочном освобождении, – рассеянно произнес Пич, поглощенный воссозданием большого глиняного горшка – весь стол был завален черепками. – Заслуги перед археологией и все такое. Хотя три года тюрьмы – тоже срок немалый. Ты бы не мог… – Он кивнул на тюбик жидкого цемента «Дуко» у края стола. Флин отвинтил крышечку и передал тюбик Пичу. Тот выдавил на черепок тоненькую гусеницу клея и крепко прижал его к другому, скрепляя воедино.

– Работать он, конечно, уже не будет, – продолжил Пич. – Еще бы: так облажаться. До сих пор не пойму, что на него нашло. Какая потеря для археологии! Отличный был малый. Разбирался в керамике, как никто.

Он поднес склеенные черепки к лампе и покрутил в пальцах – убедиться, что не осталось зазора.

– Форма для беджи? – спросил Флин наугад, зная, что единственный и наилучший способ разговорить коллегу – поболтать на его любимую тему. Пич кивнул, аккуратно положил склейку на стол и поднял другой осколок глиняного горшка.

– Из поселения рабочих в Гизе, – ответил он. – Взгляни сюда.

На черепке виднелся стертый оттиск печати – иероглифы в картуше: солнечный диск, колонна-джед и рогатая гадюка.

– Джедефра, – прочел Флин.

– Это единственное на всю Гизу упоминание о сыне Хеопса, если не считать картушей, обнаруженных в траншее солнечной ладьи. Ну не круто ли?

– Очень круто, – согласился Флин.

Он выдержал паузу, глядя, как Пич откладывает черепок с оттиском и начинает копаться среди других, ища соседние, после чего осторожно продолжил:

– А что он еще говорил?

– Кто?

– Фадави. Ну, когда вы встретились… Он еще что-нибудь сказал?

– А-а, ты вот о чем… – Вопрос, казалось, поставил Пича в замешательство, словно он уже закрыл для себя эту тему. – Честно говоря, он больше бубнил себе под нос. На него теперь жалко смотреть. Совсем отощал, обносился, бедняга. Если помнишь, он всегда очень следил за собой, такой был ловелас… впрочем, слово «плейбой» было бы уместнее. Не то чтобы я знал… Короче, сейчас от него мало что… ага!

Он поднял еще два черепка: их зазубренные края идеально совпали.

– Фадави, – напомнил Флин, чтобы коллега не отвлекался от темы.

– Что? А, ну да. Так вот, он все твердил, что невиновен. Мол, это все недоразумение, его подставили… Печально. Если я правильно понял, улик там – на полмузея. Кое-что будто бы даже из гробницы Тутанхамона. Зачем он в это ввязался, не представляю…

Алан горестно покачал головой и, наклонившись вперед, выдавил полоску клея на край очередного черепка, прижал к нему второй и стал рассматривать под лампой на предмет аккуратности стыка.

– А меня он не вспоминал? – спросил Флин как бы между прочим.

– Хм-м? – Пич, прищурившись, поворачивал черепки так и этак.

– Меня не вспоминал? – громче повторил Флин.

– Вспоминал, как же. – Пич на миг поднял глаза и снова вернулся к керамике. – И не самыми приятными словами. Совсем неприятными, если честно. Я, конечно, в курсе, что это ты поднял тревогу и так далее, но…

Пич затих, как только увидел, что стык вышел неровным. Он досадливо цокнул языком и склонился к самой лампе, пытаясь ровнее совместить осколки.

– Так что он сказал? – продолжал допытываться Флин.

Ответа не последовало.

– Что сказал Фадави, Алан?

– Даже повторять не хочется, – пробормотал Пич, заново прижимая черепки друг к другу. – Он завелся, и… ах, чтоб тебя!

Черепки рассыпались. Пич исподлобья взглянул на собеседника, словно говоря: «Не отвлеки ты меня дурацкими расспросами, ничего не случилось бы» – и потянулся за клеем, но Флин сдвинул тюбик, отвлекая внимание на себя.

– Так что он сказал, Алан?

Несколько мгновений Пич буравил коллегу взглядом, потом устало вздохнул, отложил черепки и выпрямился.

– Если верить слухам, примерно тоже он высказал тебе в суде после оглашения приговора. Я думаю, ты не забыл.

Еще бы. Такое не скоро забудется.

«Я тебя убью, Броди! – кричал тогда Фадави. – Но сначала кастрирую, предатель чертов!»

– Вряд ли он именно тебя имел в виду, – произнес Пич.

– А кого же?

– Ну, то есть он это не в буквальном смысле сказал. В конце концов, археологи не бандиты. Правда, теперь он уже бывший археолог – работы ему больше никто не даст. И как его угораздило… Можно? – Пич показал на тюбик «Дуко». Флин передал клей, и Пич снова навис над столом.

– Идешь сегодня к Дональду на презентацию? – спросил он, меняя тему. – Будет весело, если только его придурочный друг не заявится.

Флин помотал головой и поднялся уходить.

– У меня в пять утра самолет до Дахлы. Удачно повеселиться.

Флин открыл дверь, и тут Пич добавил:

– Кстати, Фадави что-то говорил насчет оазиса.

Броди замер и оглянулся. Алан продолжал колдовать над черепками, совершенно не обращая внимания на то, как отреагировал Флин на небрежно оброненную фразу.

– Я, признаться, мало что понял из его слов, – продолжил Пич, не отрываясь от работы. – Это было похоже на бред. Он твердил, будто что-то нашел. Или узнал… Не помню, одно из двух. В любом случае это касалось оазиса. Он, мол, решил никому не рассказывать, даже если будут расспрашивать. Отомстить таким образом. Такой взвинченный был, все руками махал, а сам на ногах еле держался. Грустно по большому счету. Кстати, я тебе не рассказывал о ярлыках винных кувшинов из Абидоса? Вор не вор, а в керамике он разбирался, ничего не скажешь.

Флина в дверях уже не было.

Дахла

Сидя на песчаном гребне, Фрея под шорох песка читала последнее письмо Алекс. Голос сестры, как живой, звучал в ушах.

«Оазис Дахла, Египет 3 мая

Дорогая моя сестра!

Фрея, я начинаю письмо с этих слов, потому что, несмотря на годы, пролетевшие с нашей последней встречи, последнего разговора, несмотря на все обиды, я ни на миг не переставала думать о тебе. Ты моя младшая сестренка и, что бы между нами ни случилось, всегда ею останешься, а я всегда буду тебя любить.

Хочу, чтобы ты это знала, поскольку в последнее время будущее видится мне довольно неопределенным, полным теней и сомнений. Если не излить душу сейчас, то иного случая может не представиться. Поэтому повторюсь – я тебя люблю. Сильнее, чем могу выразить. Сильнее, чем ты можешь вообразить.

Пишу тебе поздним вечером: в небе полная луна – такой большой и яркой ты никогда не видела. Все моря и кратеры как на ладони. Кажется – протяни руку и коснешься ее. Помнишь, как папа рассказывал о том, что луна – это дверь и если забраться к ней и толкнуть, откроется проход в другой мир? Помнишь, как мы фантазировали, на что он похож – волшебный, чудный мир-сад, где цветут цветы, журчат водопады и летают говорящие птицы? Не знаю, как тебе объяснить, но совсем недавно я заглянула по ту сторону двери. Там все точно так, как мы представляли, даже еще чудеснее. Когда видишь этот волшебный мир, поневоле начинаешь надеяться. Где-то далеко, сестренка, всегда есть дверь, а за дверью – свет, каким бы темным ни казалось все вокруг.

Мне столько всего нужно тебе рассказать, стольким поделиться, но уже поздно, а силы, к сожалению, подводят. Однако на прощание я хочу попросить у тебя кое-что (давно собиралась, но так и не сумела) – прощения. Я должна была догадаться, к чему дело шло, и пресечь это, уберечь тебя. Опять же, должна была с тобой связаться и сказать то, что говорю сейчас. Столько времени тебе приходилось терпеть эту боль, а меня не было рядом. Надеюсь, мое письмо поможет хоть немного искупить вину.

На этом закончу. Прошу тебя, не унывай. В жизни есть чему радоваться, а в мире – чем восхищаться. Будь сильной, покоряй новые вершины и знай: что бы ни случилось, где бы ты ни была, я всегда с тобой.

Целую,

Алекс».

И ниже – приписка:

«Кстати, цветок в конверте – пустынная орхидея, очень редкая. Храни ее на память обо мне».

Фрея, утирая слезы, отложила письмо на верхушку дюны и вытащила из конверта засушенный цветок. Тонкие, как рисовая бумага, лепестки сохранили густо-оранжевый цвет пустыни. Фрея бережно спрятала орхидею между страниц письма, обхватила руками колени и, глядя, как солнце медленно клонится к горизонту, слушала ветер и шелест песка по иссеченной мелкой рябью пустыне, что убегала вдаль словно расстеленное полотно жатой тафты.

Похоронили Алекс рано поутру, недалеко от дома, в роще цветущих акаций на самом краю маленького оазиса. Землю усыпали циннии и барвинки, в воздухе пахло жимолостью, откуда-то из-за рощи доносилось журчание воды, наполняющей цистерны для полива. Фрея подумала, что еще нигде не встречала такого покоя и красоты.

Проводы были скромные, как и хотела бы Алекс. Кроме Фреи, приехали только Захир, доктор Рашид из больницы, Молли Кирнан и довольно симпатичный, но слегка взъерошенный незнакомец в мятом вельветовом пиджаке. Фрея узнала его по фотографии на журнальном столике сестры – он назвался Флином Броди. Явились проститься и соседи-фермеры, хотя держались особняком. К ним присоединились три бедуинки, среди которых была жена Захира. Женщины были в народной одежде: черных платках и накидках с затейливыми серебряными украшениями. После того как фоб с телом Алекс опустили на землю, они вышли вперед и запели «алуш» – песню о любви к красавице, как объяснил Захир. Чистые сильные голоса сплетались и расходились, то утихали, то взмывали ввысь; казалось, им эхом вторит вся роща. Слов в песне как будто не было; по крайней мере Фрея их не различала. Мелодия лилась сплошным потоком, который попеременно светлел и мрачнел, силами музыки рассказывая до боли знакомую и понятную историю любви и утраты, радости и горя, надежды и уныния. Молли Кирнан коснулась руки Фреи, сжала ладонь, а песня продолжала овевать их, пока не оборвалась, не растворилась в тишине, нарушаемой лишь журчанием воды и тихим уханьем удодов в роще.

Некоторое время все стояли, погруженные в себя. Наконец Молли Кирнан откашлялась и шагнула к изголовью могилы.

– Фрея просила меня сказать несколько слов, – начала она, взглянув на Фрею и на Флина, который не отводил глаз от гроба. – Обещаю быть краткой: все и без того знают, что Алекс не терпела суеты и долгих речей.

Ее тихий голос словно заполнил всю долину.

– Тридцать лет назад я потеряла любимого человека, мужа. Пережить те черные времена мне помогли, во-первых, любовь и поддержка друзей. Надеюсь, Фрея, тебе известно и о нашей любви к Алекс, и о нашей готовности помочь ей в трудную минуту. Эту любовь и заботу мы дарим и тебе – безусловно и абсолютно. – Молли кашлянула и коснулась золотого крестика на шее. – Во-вторых, мою боль смягчали слова Писания и Господа нашего Иисуса Христа. Я бы прочла их сейчас, если бы не знала, что Алекс не верила в Бога. И хотя Его любовь распространяется на всех, я не буду оскорблять память Алекс сантиментами, которые ее покоробили бы. – С этими словами она чуть заметно поджала губы, словно от неодобрения. – Вместо этого, – продолжила миссис Кирнан, – я прочту то, что было созвучно ее сердцу, – стихотворение Уолта Уитмена «О я! О жизнь!».

Она извлекла из кармана пиджака листок с распечаткой, надела очки и начала читать. Ее голос дрогнул на строках: «…что жизнь существует и личность, то, что великая игра продолжается, и ты можешь внести свой вклад в виде строчки стихов».

Молли сложила листок и сняла очки, смахнув слезинку.

– Я столько бы могла сказать об Алекс… О ее красоте, об уме, о мужестве, о духе первопроходца. Пожалуй, Уолту Уитмену удалось выразить это лучше меня. Алекс вписала свою строчку в жизнь каждого, кто здесь стоит, – свою особенную строчку, которая обогатила нас и возвысила. Кому-то из нас она была сестрой, кому-то – другом, коллегой. Мир обеднел, когда ее не стало. Спасибо тебе, Алекс. Нам тебя очень не хватает.

Миссис Кирнан договорила и вернулась к Фрее, снова взяла ее за руку. Фермеры взялись за мотыги и начали засыпать могилу землей. Глухой стук комьев беспорядочной дробью разносился по роще, нарушая общую идиллию. На миг Фрея встретилась глазами с Флином – тот едва заметно кивнул, словно в знак того, что разделяет ее скорбь. Могилу быстро забросали, и вскоре от груды земли осталась только прямоугольная насыпь, окруженная цветами.

– Прощай, Алекс, – прошептала Фрея.

Вскоре доктор Рашид извинился и ушел, сославшись на срочное дежурство. Фермеры тоже потянулись прочь. Остались только Фрея, Молли, Флин, Захир и его младший брат Сайд. По дороге к дому Алекс Флин поравнялся с Фреей.

– Знаю, момент для встречи не лучший, – сказал он, – но я рад наконец познакомиться.

Фрея безмолвно кивнула.

– Алекс много о вас рассказывала, – продолжил Флин. – О достижениях в скалолазании и вообще… Если честно, напугала до жути: у меня даже на стремянке голова кружится.

Фрея слабо улыбнулась.

– Вы хорошо ее знали?

– Неплохо, – ответил он, пряча руки в карманах джинсов. – Нас сблизила любовь к пустыне.

Фрея вопросительно посмотрела на него.

– Так вы с Алекс…

– Нет, что вы! – Он прыснул. – Невротичные интеллигенты были не в ее вкусе – она предпочитала эдаких байкеров или там серфингистов.

У Фреи перед глазами всплыл образ Грега, сестриного жениха, – загорелого, крепкого блондина. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение.

– Не знаю, что бы я без нее делал, – продолжил Флин. – Она очень помогла мне… в трудные времена. Даже не как друг, а как сестра. – Он пинком отбросил камень с дороги и виновато повернулся к Фрее: – Простите, я не хотел… Неуместное вышло сравнение.

Она махнула рукой – мол, незачем извиняться, – и глаза их снова встретились. Путь к дому пролегал через тенистую оливковую рощу: тропу усеивали навозные лепешки и падалица – переспелые черные маслины.

В доме прислуга собрала на стол в гостиной немудреный завтрак: сыр, помидоры, лук, фасоль, хлеб, термосы с кофе. Компания собралась вокруг стола, хотя только Захир с братом проявили аппетит. Все разом заговаривали и тут же неловко умолкали, разговор не клеился. Через полчаса Флин и Молли сказали, что их ждет обратный рейс до Каира.

– Вы как себя чувствуете? – спросила Фрею Молли, направляясь к машине Захира. – Давайте я останусь здесь на день-другой…

– Нет, спасибо, все хорошо, – ответила Фрея. – Надолго я не задержусь. Соберу вещи Алекс – и домой. У меня рейс в пятницу.

– Тогда, может, встретимся в аэропорту, как вернетесь в Каир? – предложила Кирнан. – Пообедаем, попрощаемся, как положено.

Фрея согласилась, и они обнялись, точно давние подруги. Перед тем как сесть на заднее сиденье «тойоты», Молли чмокнула Фрею в щеку. Флин шагнул вперед и вручил свою визитку, где значилось «Профессор Ф. Броди, Американский университет Каира, тел. 202 2794 2959».

– Если выпадет свободное время, смело звоните, побеседуем. Запугаете меня своими альпинистскими байками, а я, чтобы не остаться в долгу, уморю вас лекцией о наскальных надписях эпохи неолита.

Фрее на миг показалось, что он хочет ее обнять, но Флин наскоро чмокнул ее в щеку и, обойдя внедорожник, сел рядом с миссис Кирнан. Захир с братом заняли места впереди, двигатель восстал ото сна, и машина тронулась. Фрея бросилась к открытому окну и схватила Молли за руку.

– Она ведь не мучилась, правда? – выпалила она, борясь с комом в горле. – В смысле Алекс – когда приняла морфий. Это быстро закончилось?

Кирнан стиснула ей ладонь.

– Нет-нет, боли она не почувствовала. Говорят, от морфия не мучаются. Это как уснуть.

Флин хотел что-то добавить, но сдержался. Фрея отпустила руку миссис Кирнан.

– Простите. Мне нужно было знать. Я не пережила бы, если…

– Я все понимаю, – ответила Молли. – Поверь, Фрея, Алекс ничуть не страдала. Один укол – и никакой боли. Клянусь.

Кирнан участливо коснулась руки Фреи и кивнула Захиру. Взревел мотор, машина скрылась за деревьями, а Фрея направилась к опустевшему дому – и тут до нее вдруг дошел смысл сказанного. Она побледнела и порывисто развернулась.

– Но ведь Алекс не…

Поздно! Рев мотора уже затих вдали; слышалось только гудение мошкары и фырканье водяного насоса.