Текст книги "Странные занятия"

Автор книги: Пол Ди Филиппо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Эрлконига Хонимен нашел на крыше пивоварни, где альбинос надзирал за рабочими, возводившими своего рода «воронье гнездо» на верхушке дымовой трубы.

– Как тебе это? – спросил он Хонимена. – Мы установили винтовую лестницу в трубе. Это будет мой президентский пентхаус.

Хонимен был слишком обескуражен, чтобы упрекать Эрлконига за мечты о призрачном величии, и только пересказал, что случилось ночью.

Эрлкониг сердечно хлопнул Хонимена по спине, да так, что тот едва не поскользнулся на скользкой черепице.

– Отлично, молекулка, я же говорил, все образуется. Нутром чую, нас ждут великие дела.

С реки налетел не по сезону холодный ветер, и оба они поежились.

– И я тоже, – сказал Хонимен.

7
Великий прыжок

Позднесентябрьский ветерок принес аромат жарящегося кофе, пока Хонимен стоял перед дверью пивоварни «Старый погреб», размышляя, стоит ли входить. Внезапно его охватило огромное и меланхоличное ощущение дежа-вю. Разве он не стоял тут каких-то четыре месяца назад, когда его жизнь была сравнительно простой и отягощенной, когда пришел за Нерфболлом? И разве его не посетило дурное предчувствие всех бед и тяжких трудов, которые свалятся на него, если он войдет? Если бы только он послушался внутреннего голоса! Но уже слишком поздно. Он увяз по уши, и никакого легкого выхода не предвидится. Теперь, чтобы выпутаться, не хватит всех сожалений на свете. Поэтому нет смысла мешкать на пороге.

Хонимен положил руку на врезанную в портал среднюю дверь. И тут почувствовал, как что-то ткнулось ему в колени.

Он опустил глаза.

Это была голова БитБокса, вылезающего через кошачью дверцу.

– Ох, извини, приятель, – сказал БитБокс.

– Да ладно, – отозвался Хонимен, отступая на шаг, чтобы Пиволюб мог окончательно выбраться.

Вопреки ожиданиям, на ноги БитБокс не встал.

– Что происходит? – поинтересовался Хонимен.

– Кардинал вот уже три дня как пропал, и мы пытаемся пройти по его следам. Мы решили, если хочешь найти кота, надо вести себя как кот.

В полном соответствии со своими словами БитБокс выполз, помедлил несколько раз на пути к Четырнадцатой, чтобы издать жалостное «мяу», – особенно когда в ладонь ему врезался острый камешек.

Хонимен переступил порог пивоварни. И тут же кто-то крикнул:

– Эй, вытирай ноги!

Подчинившись, Хонимен огляделся по сторонам. Пивоварня была уже полностью отремонтирована. С окон соскоблили черную краску, и теперь солнечный свет заливал сводчатое помещение первого этажа. Между до блеска начищенными котлами и чанами стояли диваны и кресла, столы для пинг-понга и пула, повсюду были разбросаны приставки для видеоигр, а пол устилал толстый ковер. Тут был даже выложенный плиткой и заляпанный краской закуток с мишенями, где можно было потренироваться в стрельбе из пистолета для «Выживания».

От приглушенного адского рева печатных станков в подвале Хонимен невольно поморщился, а потом поспешно изловил проходящую мимо незнакомую женщину.

– Где Эрл? Он меня сюда вызвал.

– В Цистерне Номер Один.

Хонимен нашел сооружение с табличкой «Цистерна Номер Один», в выгнутой стальной стене которого имелась дверь. Хонимен постучал, и дверь распахнулась.

– А, Рори, моя молекулка, – сказал Эрлкониг, – как я рад тебя видеть. Заходи, заходи.

Хонимен поднялся на три ступеньки в цистерну, и Эрлкониг наложил засов.

Вдоль внутренней стенки цистерны тянулся мягкий диван, прерываемый лишь дверью. Пол был покрыт ковром. Еще тут были музыкальный центр и небольшой холодильник. От гигантского кальяна исходил пряный аромат. Вентиляция осуществлялась через трубу, в которую некогда подавались жидкие ингредиенты.

– Пиволюбы поистине вышли в люди, – сказал Хонимен (как надеялся) с непревзойденным сарказмом.

Но Эрлкониг не клюнул.

– Изнеженный работник – продуктивный работник.

Хонимен фыркнул:

– И это ты называешь работой?

Эрлкониг сделал обиженное лицо.

– Слушай, приятель, если ты считаешь, что управлять мировой финансовой империей легко, может, сам попробуешь? И вообще это должно было быть твоим делом. Если бы ты не дезертировал, мне не пришлось бы подбирать вожжи.

– По-моему, ты заговариваешься, – улыбнулся Хонимен, а потом, опомнившись, выдохнул: – Мировой?

– Забудь, что я это говорил, – небрежно отмахнулся Эрлкониг. – И давай перестанем препираться. Я хочу тебе кое-что показать.

Порывшись в карманах штанов, Эрлкониг достал спондуликс. Хонимен его взял. Чернила расплывались, изображенный на лицевой стороне сандвич больше походил на стопку оладий, а Хонимен на обороте был изображен с унылым взглядом и фурункулом на носу.

– Я бы уволил того парня в печатной, кто за это в ответе, – сказал он, возвращая банкноту.

– Это не мы, – с жаром отозвался Эрлкониг. – Это подделка.

Раньше Хонимен думал, что его уже ничем не удивишь, но подделка застала его врасплох. Почему-то у него было такое ощущение, будто надругались над ним лично. Мало того, что Пиволюбы от его имени печатают спондуликсы, ладно, они в конце концов его друзья. Но чтобы с его физиономией вольничали чужие люди, да так, будто она всеобщее достояние?! Он чувствовал себя запятнанным, к горлу подступила тошнота. Теперь он знал, каково быть Моной-Лизой или Статуей Свободы.

– Нам нужно их остановить, – сказал Хонимен. – У тебя есть предположения, кто за этим стоит? Тебе удалось их выследить?

Эрлкониг рассмеялся.

– Помедленней, старина. Ты не с той стороны на это смотришь. Мы будем это не останавливать, а поощрять. Мы же не правительство, нам монополия не нужна. Чем больше в обращении спондуликсов, тем лучше. В этой стране богатств хватит на всех, надо только высвободить их из оков государства. Пусть кто хочет дублирует спондуликсы. Они только помогут нам подорвать доллар.

Хонимен встал.

– Ушам своим не верю. Меня ославят на весь свет как какого-то жуткого горбуна, лишь бы ты и дальше мог набивать сундуки? Это почти последняя капля, Эрл. Предупреждаю, у меня сильное искушение прикрыть всю лавочку.

Эрлконига его слова как будто не тронули.

– И как же, старина? У нас в кармане целый город и правительство штата.

– А как насчет федералов? Их ты пока не контролируешь. Готов поклясться, они будут счастливы узнать про спондуликсы. Если уж на то пошло, даже странно, что они до нас еще не добрались.

Такая возможность Эрлконига как будто обеспокоила.

– Ты же не настучишь на нас федералам, правда, молекулка?

Хонимен скрестил руки на груди.

– Очень даже могу.

Внезапно альбинос переключился на бесшабашное дружелюбие.

– Зачем нам говорить такие вещи? Никто никого предавать не будет. Слушай, ты про большую вечеринку завтра вечером слышал? Празднуем новоселье на пивоварне. Обязательно приходи и приводи свою девушку.

Он проводил Хонимена до выхода из цистерны.

– И не тревожь себя по пустякам, молекулка. Все под моим строжайшим контролем.

Дверь в цистерну захлопнулась прежде, чем Хонимен смог объяснить, что именно это его и тревожит.

Снаружи под руководством Выс Разреша и СпецЭффектов разгружали большую грузовую платформу. На ней привезли огромную деревянную бобину с каким-то странным толстым кабелем.

– Для чего он? – поинтересовался Хонимен.

Оба как будто удивились, что Хонимен не знает.

– Особые поликарбоновые волокна, свитые в самый крепкий кабель, какой только известен человечеству, – высокопарно ответил Выс.

– Для вечеринки, – добавил Спец. – Ну знаешь… Великий Проход.

– О, – отозвался Хонимен, ничего не поняв. А потом отправился повидаться с Эдди.

Она пообещала, что сегодня даст ему ответ.

По пути к ее дому Хонимен прошел мимо уличного музыканта. В открытом чехле гитары перед ним лежала мелочь, банкноты по доллару и спондуликсы. У встроенного в наружную стену банкомата женщина забирала спондуликсы, выплевываемые прорезью для наличных. Мальчишка на мопеде остановился поглазеть на Хонимена. Достав из кармана спондуликс, паренек рассмотрел его и выдохнул:

– Ух ты!

Хонимену показалось, он сходит с ума. Сам мир как будто стал с ног на голову, превратился в вымышленную страну, где все являлось осколком его навязчивой идеи – спондуликсов. Он лихорадочно надеялся, что ответ Эдди окажется именно тем, который он ищет, и тогда они смогут начать жизнь заново.

Открыв входную дверь собственными ключами (в августе, после Ночи Оленя они с Эдди обменялись связками), он вошел в подъезд и, поднявшись к квартире, постучал. Никакого ответа. Тогда он отпер и дверь.

Мебели в жилище Эдди всегда было немного, и вид здесь был почти не жилой, поэтому в первое мгновение Хонимен даже не заметил, что теперь оно совершенно голое. Лишенное всех личных вещей.

На туалетном стоике лежал конверт, а в нем – письмо:

Милый Рори!

Пожалуйста, прости меня. Все эти месяцы были ложью. Я ни за что не хотела причинить тебе боль. Но о браке не может быть и речи. Прости меня. Когда-нибудь ты поймешь, что я по-прежнему тебя люблю. Честное слово.

Эдди

Хонимен опустился на голую кровать. Слезы запутывались в бороде и потому с подбородка не падали.

Он плохо помнил, как добрался назад в «Старый погреб», и еще хуже – что случилось, когда он оказался внутри. Лучше всего сохранился в памяти нескончаемый поток соболезнующих Пиволюбов, чьи лица словно выступали из тумана, чьи губы произносили доброжелательные, но бессмысленные слова, от которых ему ничуть не становилось лучше:

Кожа, обняв за талию Клепки: «Она была сукой, Хонимен».

Клепки поддакивает: «Да, мы с самого начала знали. Тебе без нее лучше».

Иларио Фументо читает с библиотечного бланка заказа: «Вот наблюдение, которое я сделал недавно и которое поможет тебе взглянуть на случившееся со стороны, Рори. „Когда мы путешествуем по чужому штату, вид номерного знака машины из родных краев всегда пробуждает острую, но преходящую меланхолию“».

Пед Ксинг в шафрановом балахоне: «Помедитируй над таким коаном, Рори: „Если вселенная постоянно расширяется, то где же она покупает себе одежду?“».

БитБокс, неся за ручку кастрюлю и помешивая в ней какую-то странную жижу: «Попробуй, старик. Шоколадное гаспаччо. Вмиг тебе мозги вправит».

И наконец, Зуки Нетсуки, которая просто застыла перед Хонименом и в лице которой читалось искреннее сочувствие. Сказав «Мне очень жаль, Рори», она нагнулась целомудренно поцеловать его в лоб.

Со временем все оставили Хонимена наедине с его страданиями. Он был даже рад. Ему хотелось упиваться самоедством и старой доброй жалостью к себе.

Его жизнь – сплошная неудача. Он запорол все, за что бы ни брался. Его не любят, да он и не заслуживает любви. Эдди бросила его потому, что он такой безнадежный идиот. Кто в здравом уме станет связываться с парнем под сорок, который до сих пор заправляет закусочной и который позволил, чтобы его единственное выдающееся изобретение, спондуликс, присвоили себе отбросы общества? А слова о том, что она по-прежнему его любит, лишь попытка пролить бальзам на раны. Она слишком милая, чтобы честно сказать, что на самом деле о нем думает. И вообще записка была слишком короткой. А перечисляя его недостатки, можно исписать целую пачку бумаги.

Нет, это очевидно, как его обезображенный портрет на поддельном спондуликсе: он никчемная личность.

Он чувствовал себя трубчатым червем на дне Тихого океана: вселенная, как футляр, не шире его собственных усталых плеч, и со всех сторон давит чернота.

Какой тогда смысл жить дальше?

Несколько часов спустя Хонимен встал с дивана в уголке, на котором сидел. Бесцельно добрел до Цистерны Номер Один, без стука толкнул дверь.

Сидевший в наушниках Эрлкониг рассеянно поднял взгляд от кипы документов, но, увидев, кто к нему пришел, расчетливо сощурился.

– Садись, молекулка, садись, – стянув наушники, сказал он. – Я слышал, что с тобой приключилось, и все собирался сходить тебя проведать. Но столько дел, столько мелочей… Попытки удержать этот бардак на плаву отнимают много времени.

Хонимен молча сел. Несколько минут Эрлкониг изучал его, потом явно принял какое-то решение.

– Есть у меня кое-что, что может тебя заинтересовать, – сказал альбинос, – ну вроде как отвлечь от черных мыслей. Мне все не давал покоя один вопрос. Откуда взялось это слово?

– Какое слово? – безжизненно переспросил Хонимен.

– Какое слово? Спондуликс, конечно!

Хонимен испытал слабый укол любопытства.

– Ну и?

– Я послал Фументо порыться в библиотеке. Это сленг середины девятнадцатого века. Раньше оно писалось «спондулик». Произведено от греческого слово «спондолос», что означает «раковина». Похоже, некогда индейцы использовали раковины в качестве денег. Вампум, понимаешь? Выходит, слово-то на самом деле местное, взятое у угнетаемых краснокожих и так далее. Мне нравится. Откуда ты это взял?

– Не знаю, – отозвался Хонимен. – Я уже ничего не знаю.

Встав, Эрлкониг положил ему руку на плечо.

– Ты в плохом состоянии, молекулка. Тебе нужно отдохнуть. Подожди здесь минутку. – Эрлкониг вышел и вернулся с таблеткой и стаканом воды. – Вот, выпей, она тебя сразу вырубит.

Хонимен проглотил таблетку и вскоре почувствовал, как сон наползает от ног к голове, затягивает, словно зыбучие пески.

В какой-то момент – словно много времени спустя – он очнулся. Эрлкониг уже ждал со второй таблеткой. Хонимен выпил и эту. Какая ему разница, проснется он снова или нет?

Во второй раз он очнулся от шума множества голосов. Эрлкониг помог ему встать. Руки и ноги у Хонимена были как резиновые.

– Пойдем, молекулка, мы празднуем новоселье, тебе нужно к гостям. Тебе это будет на пользу.

Хонимен позволил вывести себя из Цистерны Номер Один. Пивоварня была до отказа забита людьми, и все веселились до упаду. Эрлкониг нашел Хонимену выпивку.

– Вот, старик, надо тебя разбудить, иначе ты во время гвоздя программы сонным будешь.

– А что за гвоздь программы? – спросил Хонимен.

– Увидишь. Подожди минутку здесь, мне нужно проверить кое-какие приготовления.

Хонимен почувствовал, что понемногу просыпается, и не мог решить, хорошо это или плохо. Боль от необъяснимого исчезновения Эдди не проходила. Он отпил из стакана, в котором оказался простой лимонад. Даже к лучшему. Он не в том состоянии, чтобы принимать алкоголь.

Вернулся Эрлкониг. Взяв Хонимена за локоть, он повел его куда-то в угол здания. Там в стене была пробита новая дверь. Эрлкониг ее открыл. Переступив порог, они очутились в высоком дымоходе пивоварни.

Освещенная свисающими с провода голыми лампочками винтовая лестница уводила все выше и выше.

– Пошли, молекулка, – подстегнул Эрлкониг.

Они начали подниматься. Хонимен карабкался первым.

Наверху Хонимен неожиданно остановился, и Эрлкониг спросил:

– В чем дело?

– Куда мы идем, Эрл? У меня кружится голова…

– Не волнуйся, молекулка. Дальше под ногами все будет ровным.

Поверив Эрлконигу на слово, Хонимен преодолел последние несколько ступенек и через люк выбрался в маленькую комнатку. Он без особого интереса решил, что это, наверное, пентхаус Эрлконига, про который тот говорил несколько недель назад.

Эрлкониг вылез следом.

– А теперь вон в ту дверь.

– Еще одна дверь? Но куда еще она может вести…

– Увидишь.

Открыв дверь, Хонимен шагнул наружу.

Он очутился на крохотной платформе, с двух сторон обрамленной перилами. В трехстах футах под ним улицу запрудили крошечные человечки. «А ведь все они смотрят на меня!» – сообразил вдруг Хонимен. В это мгновение вспыхнул прожектор и, ослепив, пригвоздил Хонимена к платформе.

Многократно усиленный голос Эрлконига внезапно рявкнул:

– Спец, идиот ты этакий… Направь пониже!

Расположившийся на крыше примыкающего здания СпецЭффекты повиновался, и через минуту Хонимен снова прозрел. И лишь тогда заметил поликарбоновый кабель, который уходил куда-то вдаль над Гудзоном. Натянутый, как нервы наркомана, тонкий, как волос, кабель, приклеенный и прикрепленный дальним концом к какому-то безымянному зданию в районе Двадцать третьей улицы на Манхэттене, в полумиле отсюда.

– Возьми, – сказал Эрлкониг. В одной руке он держал мегафон, а в другой покачивал традиционный цирковой пятнадцатифутовый шест в красную и белую полоску, который до того стоял прислоненный к стене.

Взяв шест, Хонимен взвесил его на руке. Пятнадцать фунтов веса пробудили кинастетическую память.

– О'кей, поехали, молекулка. Твоего выступления ждут.

Хонимен задумался. Преодолеть такое расстояние невозможно. Он совершенно не в форме. Ветер силен. Снотворное еще не выветрилось…

Скинув кроссовки, он остался в одних носках.

– Если переберешься на ту сторону, – улыбнулся Эрлкониг, – можешь рассказать федералам все, что захочешь.

Сделав шаг вперед, Хонимен поставил правую ногу на канат. Под его тяжестью канат завибрировал, словно живой, запел древнюю цирковую песню без слов, поманил Хонимена к его предназначению.

Он перенес на кабель вторую ногу, слегка покачнулся, но старые инстинкты помогли удержать равновесие.

Эрлкониг обращался через мегафон к зрителям:

– А теперь, как было объявлено, в ознаменование завоевания спондуликсами внешнего мира их изобретатель Рори Хонимен символически преодолеет водную преграду между Хобокеном и Манхэттеном, между новой и старой финансовой столицами планеты.

Хонимен начал свой полумильный переход по канату, а прожектор следовал за ним, светя теперь в спину.

До самой знаменующей середину пути отметины он думал, что пройдет.

Но тут из окружающей темноты возник вертолет новостей, из кабины которого жадно высунулся телеоператор. Вертолет гремел, дребезжал, взбивал безумные, тянущие вниз порывы ветра.

Хонимен почувствовал, как равновесие от него ускользает. Он качнулся вправо, влево, накренился слишком сильно, пошатнулся, пытаясь выровняться. Он выпустил шест, и тот кувыркнулся в ночь у него под ногами.

Потом канат ушел у него из-под ног.

Холодный любопытный ветер свистел вокруг. Несколько секунд Хонимен чувствовал себя бестелесным и свободным. Он готов был поклясться, что слышит рев олимпийских трибун. Помимо собственной воли, даже не помышляя о спасении, он вошел в классический прыжок ласточкой.

Он как будто вернулся в прошлое, в последний день своей жизни, когда чувствовал полную уверенность во всем, в день, когда, исполненный безмятежной духовной силы, завоевал «серебро» в Мехико-Сити.

В воду он вошел чисто (небесные судьи выставили высшие баллы), но соударение все равно было ужасным. Он словно прошил стену мокрого бетона в милю толщиной. Вероятно, он на мгновение потерял сознание, все еще стремительно падая, но теперь уже на дно Гудзона, потому что, когда открыл глаза, кругом царила полная чернота, и ему показалось, он чувствует под собой заваленное остовами машин русло реки.

Непроглядная пустая чернота. Может, просто сдаться? А что остается еще? Так легко вдохнуть воду, пропитаться ею и утонуть, лежать среди прочих обломков…

Вот только… подожди-ка. Тут есть что-то любопытное. Приближается нечеловеческая фигура светоносной белизны. Все ближе, ближе и ближе… пока не оказывается лошадью. Морским коньком, у которого вместо крупа – сплошь плавники.

Баронесса фон Хаммер-Пергстолл восстала причудливо преображенной из мертвых. Первая любовь пришла вернуть его в мир живых.

Хонимен открыл рот, чтобы заговорить. Вода полилась ему в глотку, и он начал захлебываться.

Схватив крепкими зубами Хонимена за воротник рубашки, Баронесса начала мощными взмахами плавников подниматься вверх через мутную воду.

Голова Хонимена вышла на поверхность совсем рядом с катером береговой охраны. Он оглушенно оглянулся по сторонам, ища Баронессу, но лошади нигде не было видно.

К Хонимену потянулись руки. Он поднял в ответ свои, и его втащили на борт.

Лежа навзничь, головой на чьих-то мягких коленях, он понял, что вот теперь уж точно умер.

Эдди смотрела на него сверху вниз и гладила по лбу.

– Ох, Рори, – сказала она. – Мне так жаль, так жаль. Но ты арестован.

Мужской голос произнес:

– Достаточно, агент Суинберн. Теперь за дело берусь я.

Права Хонимену зачитали, пока он выблевывал желчь с привкусом Гудзона.

Хонимен ступил за порог больницы. Стоял прекрасный октябрьский день. Улицы Манхэттена отмыл ночной ливень. Молодой клен в кадке на тротуаре полыхал разноцветными листьями. В воздухе пахло, как за городом.

У деревца ждала Эдди, и Хонимен направился к ней. Эдди робко протянула ему руку, и, когда он ее взял, они вместе пошли прочь от больницы.

Через несколько ярдов молчания Эдди сказала:

– Эрлкониг взял вину на себя, Рори. Он полностью тебя оправдал.

– Наверное, мне теперь полагается ему все простить?

– Твое дело решать. Под конец он вел себя как последняя сволочь. Но, думаю, в сущности, ему просто было страшно. Ничего личного.

– Тогда мне это показалось достаточно личным.

– Во всяком случае, судить его будут только по обвинению в связи с хождением по канату через реку. Нарушение общественного порядка, порча имущества, помехи воздушному сообщению и так далее. Официально дело о спондуликсах прекращено – в обмен на закрытие монетного двора. Понимаешь, такое впечатление, что нет ни одного законодательного акта, по которому в этом деле можно предъявить обвинение. Целый наряд юристов потратил сотни человеко-часов, стараясь хоть что-нибудь отыскать, и не смог. Попросту нет никакого закона против того, что вы, ребята, делали. А кроме того, шумиха в связи с судебным процессом может натолкнуть на ту же мысль других людей, если они еще об этом не прослышали. Важные шишки решили игнорировать уже ходящие в обращении спондуликсы, лишь бы новых больше не появлялось. Они сочли, что рано или поздно спондуликсы сами собой сойдут на нет.

– Значит, я совершенно свободен?

– Ага.

– И могу вернуться в свою закусочную в Хобокене?

– Если хочешь.

– М-да, это от многого зависит.

– От меня?

– Ага.

Эдди улыбнулась.

– Что, если я скажу тебе, что больше не работаю на спецслужбы?

– Я, возможно, тебе поверю.

– И что, если я скажу тебе, что все еще очень, очень, очень тебя люблю и очень прошу простить меня за ложь?

– Тогда я, возможно, скажу, что тоже тебя люблю.

Тут они остановились, чтобы поцеловаться, и прохожие заулыбались.

Когда они пошли дальше, Хонимен сказал:

– Надеюсь, ты не будешь против жить на доход от маленькой закусочной?

– Ах, это, – отозвалась Эдди, – сомневаюсь, что до такого дойдет.

И открыла сумочку.

Хонимен заглянул внутрь.

Она была набита спондуликсами.