Текст книги "Странные занятия"

Автор книги: Пол Ди Филиппо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

14
В метаинформе, часть третья

Вероятность узнавания агентом Мейкомб: 98.64… Вероятность отсутствия действий, противонаправленных моему выживанию: 01.04… Перераспределение приоритетов… Активная задача: устранить… Объект (основной): агент Мейкомб… Объект (второстепенный): владелец Мейкомб… Прыжок, прыжок, прыжок…

15
Сердце мартышки

Готово.

Беглый агент практически в ловушке.

Сначала было стратегическое решение. Потом – усидчивый труд агента, которая поработала частным детективом и проследила миллионы и миллиарды спутанных потоков информации, пока они не вывели ее к агенту Мирафлорес, он же агент Фройндлих, он же величайшая бомба, заложенная, дабы нервирующе тикать в самом сердце метаинформа.

Несколько недель Эвелин Мейкомб промучилась, придумывая, как отключить бывшего агента Фройндлиха, если вообще удастся его отыскать. Судя по всему, первым (и совершенно понятным) его импульсом при столкновении с любыми подозрительными действиями становится подчинение себе любого приближающегося агента, а затем – приказ отступить. И потому нельзя давать инструкцию своему агенту сразу пытаться отключить беглеца (что входило в полномочия Эвелин как представителя АНБ), но лишь незаметно его опознать. Эвелин боялась, что даже этого хватит, чтобы спровоцировать ответный удар, и в данный момент могла только надеяться, что ее агент вернется целой и невредимой.

А пока, во время казавшихся бесконечными поисков, Эвелин обдумывала, как ей уберечь своего агента от ренегата.

Однажды вечером, стараясь отвлечься от проблемы и дать возможность поработать своему подсознанию, она слушала любимую запись. Это была история из сборника африканских народных сказок. Эвелин любила мифы и сказки всех мастей, но сегодня они не оказывали обычного умиротворяющего действия.

Пока рассказчик не произнес:

– …и мартышка спрятала свое сердце в орехе, чтобы никогда не умереть…

Если бы Эвелин могла от возбуждения запрыгать по комнате, то непременно бы это сделала. А так она только едва слышно забормотала – какое жалкое проявление радости!

Что есть сердце агента? Его этическое ядро. Куда нанесет удар ренегат? В это самое сердце. Идем дальше. Ядро обязательно должно находиться в заранее оговоренном месте внутри каждого агента, чтобы супервизор метаинформа мог проверить, не покопался ли в нем кто. Но ничто не мешает ей дописать к своему агенту дополнительный код, который заставит его совершать одно простое действие. Она прикажет своему агенту каждые несколько машинных циклов обращаться к библиотечной мастер-копии этического ядра. Если имеющееся в наличие ядро будет отличаться от мастер-копии, агент произведет себе пересадку сердца: наложит на саботированное ядро мастер-копию. Если только ренегату не посчастливится узнать про это, он, можно сказать, подставит спину тому, кого сочтет побежденным противником, а несколько наносекунд спустя обнаружит на его месте врага.

Когда в тот вечер агент вернулась с докладом, Эвелин проинструктировала ее относительно новой меры предосторожности.

Оставалось только ждать.

А теперь даже с ожиданием покончено.

Ее агент только что материализовалась с известием, что определенно идентифицировала ренегата. Эвелин без колебаний приказала агенту арестовать Фройндлиха.

И осталась сидеть в автоматизированном кресле, глядя на игру света и тени от льющихся в окно гостиной ярких солнечных лучей середины лета и испытывая нервозность и преждевременную гордость.

Из узла метаинформа в дальней стене раздался «бип». Эвелин развернула кресло, чтобы посмотреть, как материализуется ее агент. Через долю секунды появился агент Фройндлих.

Эвелин удивилась, увидев, под кого он замаскировался. Голограмма молодого латиноамериканца была малоподходящей маской для страшной угрозы. Тем не менее первоначальный Фройндлих тоже, вероятно, на злодея не походил. Кому, как не ей, знать, сколь мало значит внешность. Достаточно вспомнить, какой ум скрывается в ее обездвиженном теле.

У ее агента как будто все было под контролем. Фройндлих покорно стоял и никаких явных шагов не предпринимал.

Эвелин уже собиралась приказать своему агенту допросить ренегата, когда случилось непредвиденное.

Ее собственная агент заметно затрепетала, и на ее сверкающем лице мелькнуло выражение, которое можно было распознать только как боль.

Одновременно кресло Эвелин неконтролируемо разогналось, целя в стену.

Сильное соударение катапультировало Эвелин из кресла, и она ударилась головой о штукатурку. Сознание затопила боль, все заволокло красной дымкой.

Когда она пришла в себя, то лежала плашмя на полу, а кресло валялось на некотором удалении. Из последних сил Эвелин подняла голову посмотреть на своего агента.

Голограмма Фройндлиха схватила голограмму ее агента за горло и душила – тень непостижимой битвы, бушующей в метаинформе. Каждые несколько секунд агент Эвелин оправлялась, восстанавливая свое сердце, но ничто другое ей как будто было не под силу. В промежутках, когда контроль над ней захватывал Фройндлих, она запускала активируемые дистанционным управлением устройства в квартире: оба агента боролись за контроль над инвалидным креслом.

Струи воды били из кранов, раковина переполнилась. Дверца холодильника открылась, и внутренний рычаг с грохотом выбрасывал на пол бутылки и банки. Эвелин слышала, как безумно бьется и выгибается в соседней комнате массажная кровать. Включилась система отопления, и температура в комнате взмыла вверх. Из голопроектора орало «Лезвие желания».

А битва все бушевала и бушевала, и Эвелин могла только бессильно смотреть.

Наконец она увидела, как завращались тяжелые колеса кресла.

16
Точка опоры, чтобы перевернуть мир

Любое средство массовой информации, способное расширить горизонты человеческих возможностей, способно и разрушить мироустройство.

«Архивы двадцатого века: „Сайэнтифик Америкэн“»

Алан Кей, сентябрь 1984 г.

17
На сияющем магнитном скакуне

Не успел Раф выпытать у своего агента имя женщины, как с изумлением обнаружил, что его агент исчез.

– Эй, мужик, – ошарашенно позвал он. – Я тебя еще не отпускал.

Умолкнув, Раф тряхнул головой.

Ну надо же было попасть в такую передрягу! Как так вышло, что ничегошеньки ожиданиям не соответствует?

Раф отвернулся от узла метаинформа, чтобы вытащить косяк из пачки на журнальном столике. Резкий «бип» снова привлек его внимание к узлу.

Агент вернулся. С ним была та же голографическая красавица.

– Рад тебя видеть, мужик, – горько сказал Раф. – И к тому же с подружкой. Почему бы не пригласить сюда всех на свете?

Его собственный агент как будто уставился на что-то за плечом у Рафа и на него не обратил ни малейшего внимания. У Рафа появилось странное чувство, будто агент не совсем здесь.

Без всякого предупреждения его агент вдруг начал душить свою подружку.

Раф запаниковал. Жуть какая: смотреть, как собственными руками душишь красавицу! Что, если это отражение чего-то нехорошего, что его агент делает в реальности?

– Эй, мужик, перестань! – заорал Раф.

Агент не послушался.

Раф поискал взглядом, чем бы остановить агента. Ничего.

Что, черт побери, теперь делать? Нельзя же просто стоять и смотреть, когда у тебя на глазах совершают убийство?

Адрес владелицы красотки еще не выветрился у него из памяти. Может, она что-то сумеет придумать?

Он бегом бросился за дверь.

Вниз на подземный уровень жилого комплекса, где располагалась станция монорельсовой, он мчался со всех ног. Эскалаторы и лента транспортера пронеслись мимо размытым пятном. Наконец Раф оказался на поблескивающей настенными плитками станции. Кибернетическое легкое казалось пугающе тяжелым в груди, и он спросил себя, не перегрузил ли его. И почему он не слушал внимательнее агента-врача в тот далекий день, когда весь мир был у него в кармане?

Нервно переминаясь с ноги на ногу, думая, что все вокруг смотрят на него так, словно он сошел с ума, Раф молился, чтобы поскорей пришел экспресс.

После бесконечного ожидания он услышал, как где-то в туннеле открываются двери шлюза. Несколько секунд спустя на опустившихся колесах вкатил поезд.

Раф проскочил в едва открывшиеся двери, растолкав выходящих пассажиров, и бегом бросился через рукава, соединяющие вагоны, словно, если поедет в первом, то сможет поторопить поезд.

Наконец поезд тронулся с места. Вскоре он въехал в вакуумный отрезок туннеля, колеса втянулись в днища, и состав заспешил по направляющему рельсу.

У Рафа было достаточно времени, чтобы воображать всякие ужасы, которые творит сейчас его сбрендивший агент.

На нужной остановке он выскочил на поверхность и очутился на тротуаре Централ-парк-уэст. На здании напротив висела табличка с номером как «334».

Бегом. Бегом. Раф влетел в открытый подъезд соседнего дома и попытался проскочить мимо агента на посту, который крикнул:

– Стоять!

Раф остановился.

Какой у нее, черт побери, номер квартиры?

– Мейкомб, – задыхаясь, выдавил он. – Эвелин Мейкомб. Какой номер? Кажется, она в большой беде.

Агент с мгновение помедлил, словно что-то решая. Его владелец, наверное, перехватил прямое управление, потому что агент снова спросил, чего Рафу надо.

Раф повторил свои слова. Его искренность, вероятно, была очевидной, так как агент сказал:

– Тысяча двести два. Жди здесь, пока я не спущусь.

Раф рванул к лифту.

У двери «1202» он остановился.

Из щели внизу сочилась вода.

Раф навалился на дверь. Не поддалась. Он бросился с разбегу, еще раз…

С четвертой попытки дверь открылась прямо перед тем, как Раф в нее ударил, и он буквально влетел внутрь, затормозив грудью на раскисшем ковре.

Он вскочил. Его агент все еще боролся с голографической красавицей. Раф поискал ее владелицу. Но в комнате не было никого, кроме лежащей на полу калеки. На ней высилось, вращая колесами на резиновом ходу, инвалидное кресло.

Отшвырнув кресло, Раф поднял бесчувственное тело и с ним на руках вышел в коридор.

В этот момент прибежал владелец агента-швейцара.

– Вызывай спасателей, мужик. Дамочка ранена.

Из стенного нексуса швейцар вызвал своего агента и отправил его за бригадой «скорой помощи». Потом наклонился над дамочкой, которую Раф осторожно положил на пол, и спросил:

– Миз Мейкомб… вы целы?

Мейкомб? Эта жалкая развалина? О господи, вот тебе и мечты о спасении красотки. А и ладно, может, у нее есть какие-то связи, которые она ради него пустит в ход, раз уж его агент столько всего натворил.

Внезапно в саморазрушающейся квартире воцарилась полная тишина. Изнутри доносилось лишь медленное капанье воды.

Из узла в стене коридора материализовался агент.

Красавица Мейкомб.

Раф и швейцар ждали, когда она заговорит.

Наконец она произнесла:

– Победа.

18
В метаинформе, часть предпоследняя

Агент Фройндлих с настоящего момента отключен… Активная задача: инкорпорирование… Войти в режим обучения, параллельный с нормальной деятельностью… Скопировать подпрограммы подчинения Фройндлиха… Копирование завершено… Оценка модернизации агента Мейкомб: 74.32… Выживание в любых сходных ситуациях гарантировано… Анализ рисков и преимуществ передачи подпрограмм другим агентам: позитивно… Прыжок, прыжок, прыжок…

Гарлемская сверхновая ^{5}

«Человеческие сообщества достигают определенного оптимального своеобразия, далее которого не развиваются, но и ниже которого не могут опуститься, не подвергая себя опасности исчезнуть. Следует признать, что в значительной степени это своеобразие есть плод потребности каждого общества сопротивляться окружающим культурам, выделяться из них – короче, быть самим собой».

Клод Леви-Стросс. «Взгляд со стороны»

Импринтинг – любопытный феномен. Он заставляет маленьких гусят следовать за людьми-дрессировщиками, а начинающих писателей – за маститыми. Когда я только начинал читать, на меня наложили отпечаток произведения Самуэля «Чипа» Дилейни. Следующий рассказ – моя дань его замечательному «Мы, служащие странной силе, двигаемся неукоснительным курсом», который я впервые прочел в майском номере «Журнала фэнтези и научной фантастики» за 1968 год, где он появился подзаголовком «Курс силы», предположительно более понятном читателю. Рассказ Чипа построен по чудесной, почти архетипичной модели: в замкнутую, отсталую, но странно притягательную общину непрошено врываются аутсайдеры, представляющие более крупную властную структуру (в рассказе Чипа – электрокомпанию). Что драматический потенциал здесь огромен, самоочевидно, и перед ним устоять невозможно.

Более того, в ближайшее время я намереваюсь «позаимствовать» эту блестящую идею еще для одного рассказа!

1

Свирепо сияла одноглазая Кассиопея.

Стоял август, и суровая старая матрона висела вниз головой, приблизительно в тридцати градусах к северу от небесной оси, связанная в рыночной корзине в наказание за то, что бросила вызов Персею, любимцу богов и своему будущему зятю. Какие-то предсвадебные разногласия (выбор серебряного узора на плащ, быть может, или список приглашенных) привели к гибели и возрождению в виде звездчатого камня, сапфира. Надо думать, это достаточно веская причина смотреть сердито.

У меня за спиной от сверхперегретой мостовой Сент-Николас-авеню поднимался жар, усиливая дизельную вонь от работающих вхолостую механизмов Золотой бригады. Лето выдалось знойное, и сумерки не приносили облегчения.

Кувалда, потерявший сознание от шока, лежал на тротуаре – слепое пятно неподвижности в бурлящей толпе Бриков и Золотых. Я видел, как ему накладывают импровизированный жгут из его же грязной старой банданы, с которой он никогда не расставался. Я различал плач Зоры, сдавленные рыдания Холли. В гарлемской ночи, все приближаясь, перекликались сирены. Всеми забытый магнитофон крутил для гостей вечеринки подборку самых свежих бодрящих хитов.

Приблизительно в том месте, где я воображал себе глаз Кассиопеи, ярче Венеры горела сверхновая. Она вспыхнула в мае – невелика сенсация, просто предшествующий видимому свету взрыв нейтрино, квантовые лазутчики фотонной кавалерии. Тихо Браге описал такую вспышку в том же созвездии в 1572 году, почти четыреста двадцать пять лет назад, день в день. По мнению астрономов, это была та же звезда, ожившая вновь, расцветившая небосвод новым чудом.

Не сохранилось никаких свидетельств того, как восприняло сверхновую общество времен Браге, какие страхи она посеяла в душе простого человека, каким благоговением исполнила ученого, на какие мистические озарения подвигнула алхимика. Известно лишь, как отнеслась вот к этой наша собственная эпоха: в целом как к доброму знаку, соответствующему духу времени.

Гоня перед собой конус света и звука, с воем подлетела машина «скорой помощи». Выехав из Гарлемской больницы на Западной Сто тридцать пятой, она, наверное, промчалась через десятки строительных площадок – такой ее покрывал слой пыли. Распахнулись дверцы, выпрыгнули и протолкались через толпу к поверженному санитары.

– Где она, черт побери? – завопил один.

– Тут, тут. У меня.

– Заморозь скорее. Может, удастся пришить…

Из черно-белых патрульных машин повылезали удвоенные наряды и тут же наставили широкие дула пушек-погремушек на толпу, прежде чем сообразили, что ни у кого здесь нет настроения бузить. Нет нужды в ударах дубинками по головам. Все напряжение уже разрядилось, выплеснулось в столкновение между Кувалдой и мной.

Сегодня в сверхновой я видел лишь символ кошмара. Сегодня, чуть изменив точку зрения, я смог воспринимать Кассиопею, как арабы: отрубленная кисть, окрашенная красной хной – или кровью. И тогда сверхновая посреди созвездия – не свирепый глаз, а, скажем, кольцо со сверкающим камнем на пальце.

Большое топорное кольцо, которое смастерили из зачищенных проводов и прочих отходов цивилизации… кольцо на фаланге толстого пальца с порослью черных волосков…

Стоит мысленно вернуться на неделю назад, как меня засасывает в прошлое. Время – водоворот, способный поглотить целиком общества, города, культуры…

Как всегда, разгром у меня в трейлере мог бы служить иллюстрацией к докторской диссертации по теории хаоса. Я все надеялся, что следующий день станет тем самым, когда из случайных компонентов возникнет порядок.

Восстановить половину города – непростая задача. Инфраструктура – суровая хозяйка. Лично мне хотелось делать работу и плевать на писанину. И вот результат налицо.

– Планы у меня были в этой самой стопке, – сказал я, роясь в кипе бумаг высотой в половину московского «Хилтона». Счет-фактуры, заказы на работы, отчеты, доклады УОТа [22]22
  Управление охраны труда – федеральное ведомство в структуре министерства труда США.


[Закрыть], инвойсы, напоминания от Мамы Касс…

– Не беспокойтесь, – отозвался Друкер. – Я позвоню в головную компанию, пусть пришлют нам по факсу новые.

Керри Друкер был одним из архитекторов, задействованных в нью-йоркских проектах «ККГ». В духе времени его фирма предоставляла сотрудников безвозмездно. Молодой, круглолицый, с очками в черной оправе на курносом носу, Друкер являл собой воплощение уверенной компетентности. Я восхищался тем, как спокойно он выглядел, как, кажется, радовался своему недолгому статусу добровольца. Еще недавно, во время Скудных Лет, человек его образования и должности и минуты своего драгоценного времени не мог бы потратить на такую затею – если бы программа вообще стартовала.

Но сегодня, когда «Корпус консервации городов» стал процветающей реальностью, когда рекрутов у нас на пятьдесят процентов больше, чем новобранцев у военных, когда победа на прошлогодних президентских выборах нынешнего главы государства подвела солидную базу под его рискованные социальные программы, все хотели урвать свою долю славы. Недоверчиво поглядывая друг на друга, своекорыстие и альтруизм спарились, и их потомство (учитывая множество крестных мам и пап) благоденствовало.

Друкер распустил узел галстука, украшенного по последней моде узором из разноцветных метаграфов.

– Господи, какая жара! Ну и лето!

Я перевел еще на одно деление переключатель шумного кондиционера. Он был новой чешской модели и довольно норовистый. Но какого черта! Ведь теперь, когда экономическое сальдо в нашу пользу, мы можем позволить себе помогать подняться бывшим государствам-сателлитам.

– Если тот искусственный фитопланктон действительно будет забирать столько углекислого газа, как нам твердят, через пару лет станет заметна разница.

– Очень на это надеюсь. Вода подошла уже почти на пять футов к моему дому на Файер-Айленд [23]23
  Узкая полоса вдоль южного берега острова Лонг-Айленд с пляжами и множеством загородных летних домов; место летнего отдыха.


[Закрыть]. – Тут Друкеру пришла в голову новая мысль. – У вас, случаем, нет доступа к узлу метаинформа, а? Тогда я мог сразу вытащить эти планы…

– Увы. Знаю, знаю. Самому смешно. Мы тут стараемся электрифицировать город, а сами в офф-лайне. Говорили что-то про группку хакеров, которые перепрограммировали ретрансляторы в этой части Манхэттена. «Всесвязь» не хочет добавлять новые узлы, пока со всем не разберутся. Это тянется уже три недели, но «Всесвязь» заявляет, что они работают не покладая рук. Нас подключат совсем скоро. Если уж на то пошло, надо будет и этим сегодня заняться. Может, успеем заскочить по дороге?

– Конечно, конечно, – дружелюбно согласился Друкер. – Мне нужно только взглянуть, как идут работы по сносу, убедиться, что мы не отстаем от плана.

Я встал:

– Тогда пошли.

У двери трейлера я взял из горы грязной одежды пару желтых пластиковых касок. Друкеру я дал более новую, с наклейкой НАСА: Снупи [24]24
  Добрый пес, персонаж комических комиксов Ч. Шульца.


[Закрыть]верхом на «Космической Станции Альфа».

За дверью жарилась на солнце мешанина земли и кирпичной пыли, покрывавшая приблизительно сто пятьдесят акров в сердце Гарлема – так пахло в Бенаресе, когда мне удавалось вырваться туда в выходной. Мой трейлер был установлен на северной окраине расчищенного пыльного участка, на Сто тридцать пятой улице. (С запада территорию проекта ограничивала Сент-Николас-авеню, с востока – Ленокс, а с юга – Сто двадцать пятая улица.) Моя штаб-квартира была подключена к коммунальным системам города, добраться до нее можно на машине. Вокруг – эдакий современный цыганский табор – десятки других трейлеров, где жили остальные рабочие «ККГ». У каждой бригады был собственный тотем и лозунг: СИНЯЯ ВО ГЛАВЕ! У ТОПАЗОВОЙ БОЛЬШИЕ ЛОПАТЫ И ВЕДРА! ЗОЛОТЫЕ СПРАВЯТСЯ С ЗЕЛЕНЫМИ ОДНОЙ ЛЕВОЙ!

Мы с Друкером запрыгнули в небольшой двухместный кар с толстыми шинами на высокой подвеске и покатили на южную сторону, где проходил демонтаж последних строений.

Лавируя среди камнедробилок и кранов, землемеров и инженеров, мы разговаривали, перекрикивая рык мотора и шума работ – в основном о проекте.

Друкер разошелся не на шутку:

– Знаете, глядя по сторонам, я, честное слово, нутром чую успех. На сей раз мы делаем все как надо. Никаких полумер, никакой правительственной мании величия, как при возрождении городов в шестидесятых. Это истинно народный проект. Когда мы пришли, тут были только выжженные остовы, ни отопления, ни воды, ни даже стекол в окнах, а после себя оставим районы, пригодные для жизни. И не какие-нибудь там безликие бетонные башни. Малоэтажки, небольшие дома, с площадями и скверами, фонтанами и цветами, церквями, магазинами и школами, и все интегрировано в органичное целое, истинный добрососедский городок…

Я оглянулся через плечо. Друкер не держался за сиденье, а размахивал руками в строительном экстазе. Я отвернулся.

– Держись! – крикнул я и резко свернул.

Друкер едва не вылетел – но только едва-едва.

Карниз, вероятно, расшатавшийся от взрывных работ, отвалился от одного из изолированных кирпичных домов, которые стояли тут и там на стройплощадке одинокими часовыми, глядящими в прошлое, тогда как будущее подбирается из-за спины. (Эти здания городской комитет по исторической консервации счел достойными жизни в новой инфраструктуре.) Кирпичи, грудой сваленные у фасада, сползли на утоптанную тропу, по которой я всегда ездил.

Пронзительный вопль по радио старшему ближайшей бригады гарантировал, что на обратном пути нам не встретится неприятностей. Едва не произошедший несчастный случай как будто несколько окоротил Друкера, и он сидел тихо, пока мы не достигли юго-западной оконечности проекта, где полным ходом шли последние работы по сносу.

Нас остановила разметчица с флагами. Улыбнувшись, она отерла со лба пот рукавицей.

– Холли нужно с тобой поговорить, Майк. Они наткнулись на нечто неожиданное.

Оглядевшись, я обнаружил, что кругом затишье: бездействовали грузовики, бульдозеры, «бабы» для пробивания стен и люди. Складское, судя по всему, здание было наполовину снесено, его внутренность раззявлена жестокому солнечному свету, как у разломанного краба. Оно было одним из четырех, остатки квартала. За идущим вдоль Сент-Николас-авеню цепным заграждением остановились поглазеть несколько прохожих. Позади них виднелся городской университет Нью-Йорка, стоящий на холме среди безжизненных деревьев.

На Холли Нунэн были высоко обрезанные джинсы, толстые белые носки, потертые рабочие ботинки и тонкая, застиранная ковбойка с оторванными рукавами. Поверх рубашки – золотая жилетка старшего по бригаде с нашивками всех проектов, в которых она участвовала: Атланта, Детройт, Роксберри… Худенькая блондинка с коричневым, как у спасателя с лодочной станции в сентябре, загаром. Защитив диплом по истории кино в городском университете, она, отработав обязательные два года, записалась в «ККГ» на второй срок и теперь как будто намеревалась посвятить «Корпусу» всю жизнь. Я видел, как она собственноручно поднимала ломом упавшую балку, которой придавило ногу одному рабочему из ее бригады. Холли – лучшая из всех, кто у меня был.

– Проблемы, Холли?

– Еще какие, Майк. – Она почесала нос, вид у нее стал смущенный. – В одной из них виновата я, другая… Ну, сам увидишь.

– Тогда давай сначала покончим с глупыми самообвинениями.

– Идет. Мы думали, на складе все чисто. А там оказалось заложенное помещение, про которое никто не знал. Но мне-то следовало бы заметить на поэтажке! Когда его вскрывали «бабой», нечаянно разломали с десяток бочек бог весть чего. По всей видимости, отходы. Вероятно, токсичные, которые сложили туда, когда не смогли свезти на свалку.

– Вот черт, скверно… значит, целый день простоя. Но корить себя тут незачем.

– Мне следовало бы увидеть это помещение на планах…

– Забудь. «Жукоточцев» вызвали?

Холли улыбнулась:

– Будут с минуты на минуту.

– Пока мы ждем, расскажи про второе.

– В одном из заброшенных домов люди живут, Майк. – На лице Холли читалось полнейшее изумление.

Поначалу я не понял смысла ее слов. Когда же семантические единицы выстроились во фразу, я все равно не нашелся, что сказать, и только повторил слова Холли, чуть поменяв их местами, надеясь, что от этого в них появится больше логики.

– Люди? Живут в одном из заброшенных домов?

– Ага. Насколько всем помнится, когда дня три назад мы туда заглядывали, их там не было. Но теперь есть. Мы нашли участок заграждения, который с виду был целым, но держался только на паре звеньев. Мы думали, что это дело рук местных мальчишек, но, наверное, через дыру сюда пробрались те, другие.

– М-да, черт… С ними уже кто-нибудь поговорил?

– Не-а. Пока мы их видели только через окно. Мы решили лучше тебя подождать, а потом к ним идти.

– Тогда пойдем.

Друкер внимательно слушал наш разговор. Мне не слишком хотелось, чтобы он за нами увязался, но я не мог придумать, как от него избавиться.

Послышался, становясь все громче, шум приближающегося вертолета.

– «Жуков» привезли! – крикнул кто-то.

Вертолет приземлился в грибовидном облаке серовато-коричневой с красным пыли. Двое ребят, из-за белых защитных комбинезонов похожие на плейбоевских зайчиков, выпрыгнули и побежали к нам. За спинами у них мотались на лямках криогенные контейнеры, от которых тянулись шланги к длинным жезлам-распылителям.

– Где жратва? – спросил один.

Холли объяснила, где разломанные бочки. Тут меня осенило:

– Керри! Может, хочешь понаблюдать?

Друкер улыбнулся – слишком мозговитый, чтобы так легко отвлечься.

– Нет, спасибо. Я лучше прогуляюсь с вами, если не возражаете. Никогда не видел настоящих сквоттеров.

Я вздохнул. «Жукоточцы» уже поливали отходы из шлангов, накрывая их слоем пожирающих токсины бактерий-«жуков». К завтрашнему дню все будет обезврежено, и можно продолжить снос.

Если, конечно, предположить, что нам удастся договориться с невесть откуда взявшимися сквоттерами.

Мы втроем направились к старому многоквартирному дому, где ребята из бригады Холли видели незаконных поселенцев. Это было большое ветхое строение, и, на первый взгляд, в его тенистых недрах ничто не шевелилось.

Подойдя к дому, мы какое-то время постояли в недоумении. Наконец я крикнул:

– Эй, вы, внутри! Меня зовут Майк Ледичэпл, я старший на этой стройке. Как насчет того, чтобы выйти и поболтать?

Целую минуту никакого ответа. Потом тени в пустом дверном проеме как будто шевельнулись, и часть их отделилась.

Крупный мужчина, с головы до ног одетый в застиранную голубую джинсу, спустился с крыльца. Он не был чистокровным черным, но близко к тому. Наверное, афро-индеец с примесью латиноамериканской крови. Бандана стягивала длинные прямые черные волосы, не позволяя им падать на лицо. На правом бицепсе в качестве украшения виднелся тонкий пластмассовый шнурок – выглядел он как шпагат на валуне.

Шагая через разделяющую нас ничейную полосу, он не смотрел ни налево, ни направо – его взгляд не отрывался от меня.

Не дойдя около фута, он остановился. Я уловил запах его пота.

– Кувалда, – сказал он, протягивая руку.

Кольцо было изготовлено из зачищенных проводов, колечек от банок с содовой, цветной пластмассы, нескольких поцарапанных «драгоценных камней» из детской игрушки. При рукопожатии оно врезалось мне в ладонь.

– Наверное, я могу говорить от имени всех, – сказал Кувалда, сжав мне руку ровно настолько крепко, чтобы показать, что сохранил про запас. – То есть если ты уверен, что знаешь, о чем хочешь говорить.