Текст книги "За гранью"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Отсчет времени на циферблате подходил к концу, Дэвид Хартфорд поправил галстук, изобразил на лице приторную улыбку, и шоу началось. Обратной дороги нет, мелькнуло у Мэгги. Лицо Дэвида казалось сделанным из розового пластика, да и на ощупь оно, наверное, не отличалось от кукольного личика, а волосы были такого неестественно-черного цвета, что казались приклеенными.

Он моментально стер улыбку с лица, придав ему серьезное выражение, и, повернувшись к Кэти, сотруднику полиции в форме, попросил ее рассказать, сколько жалоб на домашнее насилие получает их отдел и какие меры предпринимаются. После нее он дал слово сотруднику службы социальной помощи, Майклу, попросив его рассказать о женских приютах. Когда Дэвид в первый раз обратился к Мэгги, она всей кожей почувствовала, как заколотилось сердце. Он был симпатичным человеком, но было в нем что-то такое, что нервировало ее. Казалось, его абсолютно не интересуют проблемы, обсуждаемые на шоу; основной интерес для него заключается в том, чтобы сделать из этого действа что-то драматически притягательное для зрителей – на этом и было сосредоточено сейчас все его внимание. Она предполагала, что именно телевидение поможет представить проблему во всей полноте, разобраться в ней, но не могла подавить волнение – страшно было выставлять свою боль на всеобщее обозрение.

Дэвид спросил, как происходило развитие отношений с мужем, она рассказала о необоснованных требованиях, вспышках злобы, унизительных ограничениях… и, наконец, он поднял на нее руку. Тогда она на неделю попала в больницу: Билл сломал ей челюсть и выбил два зуба.

Когда Мэгги закончила, он, заглянув в подготовленные бумаги, задал следующий вопрос:

– Почему вы не расстались? Как я понял, вы мирились с насилием… почти два года? Вы, вне всякого сомнения, интеллигентная и деятельная женщина. Почему вы просто не ушли от него?

Пока Мэгги подыскивала слова для объяснения, потому что все не так просто, как он думает, сотрудник службы социальной помощи, неожиданно вмешавшись в разговор, заметил, что женщины попадают в замкнутый круг постоянного домашнего насилия и часто стыд становится препятствием к тому, чтобы открыть правду. Наконец Мэгги сообразила, что сказать, и обрела голос.

– Вы правы, – обратилась она к Дэвиду. – Я могла бы уйти от него, и, как вы сказали, я интеллигентная и деятельная женщина. У меня была хорошая работа, добрые друзья, семья, которая меня поддерживала. Полагаю, я не рассталась с ним, потому что мне казалось: все неприятности скоро кончатся, мы вместе преодолеем этот ужас. Я до сих пор люблю своего мужа. Брак был и остается важным событием в моей жизни, и я не собираюсь так просто и легко сбрасывать его со счетов. – Она сделала паузу, но, поскольку никто не проявил желания нарушить молчание, продолжила: – Кроме того, это ничего бы не изменило. Даже после того как я ушла, он разыскал меня, стал преследовать, оскорблять и угрожать, хотя у меня на руках уже было постановление суда.

После ее реплики Дэвид вновь обратился к женщине-полицейскому с вопросом, почему решения суда столь неэффективны в защите женщин от агрессивных супругов. Мэгги мысленно записала себе очко за выступление, которое, по ее мнению, прозвучало весьма убедительно. От осветительных ламп в студии стало жарко, и оставалось лишь надеяться, что пот не смоет с лица макияж.

Следующим, на кого обратил внимание Дэвид, был доктор.

– Скажите, доктор Блэтчли, объектами домашнего насилия становятся только женщины? – спросил он.

– На моей памяти было несколько случаев, когда жены били своих мужей, – ответил доктор, – но такие случаи крайне редки.

– Я думаю, с точки зрения статистики, – вмешался в их диалог Майкл, – доля женского насилия в общем показателе стремится к нулю. Это заложено в нашей культуре. Мужчины по натуре охотники, бывает, они даже завершают преследование убийством, на что мало кто из женщин способен.

– Скажите, – сказал Дэвид, обращаясь ко всем, – как вы относитесь к тому, что женщина, защищаясь, может превысить допустимый предел обороны и лишить мужчину жизни? Насколько я знаю, подобное обвинение уже было предъявлено. Такое не забывается, даже если суд признает вину недоказанной.

– Но разве не стоит идти на риск, – возразила Мэгги, – если спасаешь себя, когда другого выхода нет?

Лицо Дэвида растянулось в притворной улыбке.

– Ну знаете, это примерно то же, что упоминать о повешении нескольких невиновных, когда вокруг полно преступников, избежавших наказания, разве не так?

– Ни у кого нет намерения отправлять на виселицу невиновных, – возразила Кэти.

– Но, допустим, если мужчина принимает ответные меры против явной провокации, – продолжал гнуть свое Дэвид, – разве женщина не воспринимается как жертва даже в таких случаях?

– Но ведь и в этом случае она является жертвой, – ответила Мэгги.

– Это равносильно утверждению, будто женщина просит, чтобы ее ударили, – добавил Майкл.

– А разве нет женщин, которым нравится, что с ними обращаются грубо?

– Ой, только не надо утверждать, – умоляющим голосом произнес Майкл, – что женщины, одеваясь особым образом, просят, чтобы их изнасиловали.

– Но существуют же мазохисты, что вы скажете по этому поводу, доктор?

– Вы говорите о женщинах, которым нравится, когда мужчины, с которыми они занимаются любовью, ведут себя грубо, так? – уточнил доктор Блэтчли.

Дэвида, казалось, смутила прямота, с которой был задан вопрос, – было заметно, что ведущему более привычно задавать вопросы, чем отвечать на них, – но он утвердительно кивнул.

Перед тем как ответить, доктор Блэтчли пригладил бороду:

– Да, существуют женщины-мазохистки, так же как существуют и мужчины с аналогичными склонностями, но необходимо понять, что, говоря о них, мы затрагиваем исключительно тонкую прослойку общества, которая никоим образом не входит в ту его часть, которая участвует в домашнем насилии.

Дэвид, по всей вероятности обрадованный таким ходом дискуссии, обратился к Мэгги и с особой тщательностью сформулировал вопрос, надеясь получить ответ по существу:

– Недавно вы были вовлечены в расследование, также связанное с домашним насилием. Мы не имеем права обсуждать это дело, но, может, вы хотя бы вкратце расскажете о нем?

Он ждет ответа с видом голодного, ожидающего бесплатного обеда, подумала Мэгги.

– Одна женщина доверилась мне, – ответила она. – Рассказала, что муж дурно обращается с ней. Я дала ей совет – только и всего.

– Вы не сообщили об этом властям?

– Она не просила.

– А что вы думаете по этому поводу, констебль Проктор?

– Мэгги права. Мы ничего не можем предпринять до того, пока сами пострадавшие не обратятся за помощью.

– Или пока ситуация не дойдет до критической точки, как было в случае, который мы обсуждаем?

– Да. Поэтому очень часто результаты нашей работы оказываются весьма плачевными.

– Всем большое спасибо… – объявил Дэвид, готовясь завершить ток-шоу.

Мэгги вдруг поняла, что не добилась поставленной цели, поэтому, прервав ведущего, спросила:

– Разрешите добавить? Я считаю, что к жертвам не всегда относятся с должной заботой и уважением. Как раз сейчас молодая женщина содержится в камере полицейского участка в Иствейле. Ее только сегодня утром выписали из больницы, куда она попала из-за травм, нанесенных мужем. Хочу узнать, почему эта женщина подвергается преследованиям?

– А вы сами как думаете? – ответил вопросом Дэвид, которого поначалу взбесило, что его прервали, но потом он буквально загорелся, предчувствуя сенсационное сообщение.

– Я думаю, причина в том, что ее муж умер, – ответила Мэгги. – Полиция подозревает, что он убил нескольких молодых девушек, но теперь он не может дать показания, потому затруднительно доказать его вину. Они переключились на Люси.

– Большое вам спасибо, – поблагодарил Дэвид, поворачиваясь к камере и снова растягивая губы в улыбке. – Вот на этом мы и закончим…

Наступила тишина, ассистент снял с участников микрофоны. Когда он удалился, женщина в полицейской форме подошла к Мэгги:

– Думаю, кто-то дал вам плохой совет – объявить о том, что я сейчас услышала.

– Ой, да оставьте вы ее в покое, – вступился за Мэгги Майкл. – Кто-то должен рассказать об этом.

Доктор только что ушел, Дэвида и Эммы поблизости не было.

– Может быть, зайдем куда-нибудь выпить? – спросил Майкл, когда они вдвоем с Мэгги вышли из студии, предварительно удалив макияж, но она отрицательно покачала головой.

Она хотела лишь одного: взять такси, поскорей доехать до дому и влезть в теплую ванну, прихватив с собой интересную книгу. Для нее это может стать последним прибежищем покоя, если последует реакция на ее заявление перед камерой. Она не думала, что совершила что-то противозаконное. Она не сказала, что Терри виновен в убийствах, даже имени его не упомянула, но ничуть не сомневалась: полицейские, если захотят, смогут без труда подыскать для нее обвинение. В таких делах они большие мастера. А Бэнкса она не считала исключением из общего правила. А впрочем, пусть делают что хотят, решила она. Пусть превращают и ее в мученицу.

– Вы не передумаете? Может, все-таки?..

Мэгги, взглянув на Майкла, моментально поняла, что ему надо: он хотел выведать у нее подробности ситуации, в которой очутилась Люси.

– Большое спасибо за приглашение, но нет, – ответила она. – Я спешу домой.

13

Подъехав рано утром в пятницу к управлению полиции Западного округа, Бэнкс был ошеломлен царившим вокруг хаосом. Даже позади здания, где располагался въезд на парковку для служебных и личных автомобилей сотрудников, бурлила густая толпа репортеров и телевизионщиков с камерами. Все они кинулись к нему; стараясь перекричать друг друга, задавали вопросы, касающиеся Люси Пэйн. Бэнкс, проклиная все на свете, выключил диск с альбомом Боба Дилана на половине песни, после чего осторожно, но решительно вклинился в толпу и повел машину к парковке.

Внутри обстановка была спокойной. Бэнкс прошел в свой кабинет и, подойдя к окну, оглядел рыночную площадь: толпа репортеров, фургоны со спутниковыми тарелками на крышах. Кто-то наверняка проболтался и выдал тайну местопребывания Люси. Бэнкс зашел в комнату детективов. Констебли Джекмен и Темплтон сидели за своими столами, а Энни Кэббот согнулась над нижним ящиком стеллажа, радуя взгляд Бэнкса видом соблазнительной попки, плотно обтянутой черными джинсами. Он сразу вспомнил о назначенном на вечер свидании: ужин, видео и…

– А что, черт возьми, здесь происходит? – спросил он, обращаясь ко всем присутствующим.

Энни распрямилась:

– А вы не знаете?

– А что я должен знать?

– Вы что, ее не видели?

– О ком вы?

Кевин Темплтон и Уинсом Джекмен опустили головы ниже, предоставив этим двоим довести беседу до конца.

Энни задвинула на место ящик:

– Вы не смотрели вчерашнее шоу?

– Я был в Уитернси, беседовал с бывшим копом о Люси Пэйн. Я что-то пропустил?

Энни, подойдя к столу, присела на край:

– Соседка Люси, Мэгги Форрест, приняла участие в телевизионной дискуссии о домашнем насилии.

– Черт возьми!

– Мягко сказано. Она закончила свое выступление, обвинив нас в преследовании Люси Пэйн, из-за того что мы не можем посадить ее мужа, но главное – она сообщила зрителям, что Люси содержится здесь.

– Джулия Форд… – прошептал Бэнкс.

– Кто?

– Адвокат. Готов биться об заклад: это она рассказала Мэгги, где мы держим Люси. Господи, как все запуталось!

– Ах да, – с улыбкой спохватилась Энни. – Вам уже дважды звонил Хартнелл. Просил, как только вы появитесь, срочно перезвонить.

Бэнкс вернулся в свой кабинет. Прежде чем звонить Филу Хартнеллу, он распахнул окно и закурил сигарету – черт бы побрал эти правила! Самое скверное, что все это случилось именно сейчас, и это только начало. Бэнкс должен был предвидеть, что Мэгги Форрест – человек непредсказуемый, от нее можно ожидать чего угодно. Его предостережения лишь подтолкнули ее к совершению еще более глупых поступков. Что он может сделать? Да ничего! Она не совершила уголовного преступления, поэтому не имело смысла снова приходить к ней и что-то втолковывать. Но все же, доведись им увидеться, он выскажет все, что о ней думает. Она не понимает, что наделала.

Успокоившись, он сел за стол и потянулся к телефону, но не успел снять трубку и набрать номер – телефон зазвонил.

– Алан? Это Стефан.

– Надеюсь, хоть вы порадуете меня хорошими новостями, потому что происходящее за окном не поднимает мне настроения.

– Все так плохо?

– Хуже не бывает.

– Ну, может, хоть эта новость подбодрит вас. Я только что получил из лаборатории результаты сравнительного анализа ДНК.

– И?

– Полное совпадение. Сикрофтским насильником был Теренс Пэйн.

Бэнкс со всей силы шлепнул рукой по столу:

– Вот это отлично! Что-нибудь еще?

– Мои парни проверили все документы и счета, изъятые из дома, но не нашли никаких подтверждений, что Теренсу или Люси выписывали снотворное, не обнаружили и следов нелегальных средств.

– Так я и думал.

– Зато обнаружили электронный каталог одного из интернет-магазинов, где людей, сделавших хоть одну покупку, заносят в список рассылок.

– Выяснили, что они там покупали?

– Никаких следов товара, оплаченного банковскими картами, но мы связались с этой компанией и договорились, что наш человек придет к ним проверить покупки, оплаченные наличными. И еще одно: мы нашли подозрительные отметины на полу в подвале и предположили, что это – следы от ножек штатива. Я говорил с Люком, он штативом не пользовался, так что…

– …его устанавливал Теренс Пэйн?

– Возможно.

– Тогда где же камера, черт возьми?!

– Понятия не имею.

– Ну ладно, Стефан, спасибо за хорошие новости. Продолжайте поиски.

– Слушаюсь.

Повесив трубку, Бэнкс сразу набрал номер Хартнелла. После второго гудка услышал:

– Начальник окружной полиции Хартнелл.

– Это Алан, – ответил Бэнкс. – Мне передавали, что вы хотели со мной связаться.

– Вы с этой Форрест разговаривали?

– Нет. Мне только что объяснили, что происходит. Вокруг – целый рой репортеров.

– Удивительно, удивительно! Глупая баба. Ну а что с Люси Пэйн?

– Вчера беседовал – никакого результата.

– И никаких улик?

– Практически никаких.

Бэнкс рассказал о совпадении ДНК Пэйна и Сикрофтского насильника, о следах от штатива видеокамеры, которую, возможно, еще обнаружат, о своей встрече с Джорджем Вудвордом и сатанинских атрибутах в Олдертхорпе, об убийстве Кэтлин Мюррей с помощью ремня.

– Да, действительно, – подытожил его отчет Хартнелл, – никаких веских улик против Люси Пэйн. Ради Христа, Алан, ведь она сама жертва ужасного, отвратительного насилия. Я помню расследование Олдертхорпского дела. Не стоит ворошить старое. Подумайте, как отреагируют люди, если мы предположим, что это она убила свою двоюродную сестру, когда ей было всего-то двенадцать.

– Я думал использовать эти свидетельства, чтобы хоть как-то сдвинуть расследование с мертвой точки…

– Мы оба понимаем, что кровь и волокна – это недостаточные улики, а кроме этого у нас ничего нет. Предположения насчет ее прошлого ничем не помогут, только прибавят сочувствия и симпатии к ней.

– Но многие люди полагают, что участие Люси в преступлении было более значительным, чем она сама признает.

– Возможно, но они не поднимают такого шума, как те, что уже звонили в Миллгарт. Так что выпускайте ее, Алан.

– Но…

– Мы взяли убийцу, и он умер. Выпустите ее. Мы не имеем права дольше задерживать Люси.

Бэнкс посмотрел на часы:

– У нас есть еще четыре часа. Что-нибудь может произойти.

– Ничего не произойдет за эти четыре часа, поверьте мне. Освободите ее.

– Установить за ней наблюдение?

– Это же влетит нам в такую сумму! Попросите местную полицию последить за Люси, а ей скажите, чтобы далеко не отлучалась, поскольку нам, вероятно, потребуется снова поговорить с ней.

– Если она виновна, она же попросту исчезнет.

– Если она окажется виновной и у нас будут улики, мы ее найдем.

– Позвольте мне еще раз встретиться с ней, – после этих слов Бэнкс задержал дыхание.

На другом конце Хартнелл тоже взял паузу, потом согласился:

– Ну хорошо. Если она не расколется, отпускайте. Но будьте предельно аккуратны и обходительны. Я больше не хочу слушать обвинения в том, что мы используем гестаповскую тактику ведения допросов.

Бэнкс, услышав стук в дверь, прикрыл ладонью трубку и сказал:

– Войдите.

Вошла Джулия Форд и одарила его лучезарной улыбкой.

– Не волнуйтесь, сэр, – сказал Бэнкс Хартнеллу. – Ее адвокат постоянно находится при ней.

– Как вам нравится этот зоопарк, весело, не правда ли? – спросила Джулия, когда Бэнкс положил трубку.

Когда она смеялась, вокруг глаз у нее собиралась паутинка морщинок. Сегодня утром она была в серой блузке, в разрезе которой виднелось жемчужное ожерелье, но все равно выглядела сугубо по-деловому; волосы блестели, как будто она только что вышла из-под душа; косметики на лице было ровно столько, чтобы сделать ее на несколько лет моложе.

– Да, – отвечал Бэнкс. – Все выглядит так, будто кто-то шепнул на ухо всем британским СМИ о месте пребывания Люси.

– Так вы собираетесь освобождать ее?

– Да, и скоро. Но сначала я хотел бы поговорить с ней.

Джулия вздохнула и распахнула перед ним дверь:

– «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом». [29]29
  Строка из трагедии Шекспира «Генрих V» (акт 3, сцена 1). (Перевод Е. Бируковой.)


[Закрыть]

О Гулле и его окрестностях в графстве Йоркшир Дженни только слышала. Сверившись с картой, она поняла, что находится у небольшой деревеньки Килнси, возле Северного моря. Перед ней расстилалась узкая коса Сперн-Хед – Растоптанная Голова, вдающаяся в море как согнутый высохший ведьмин палец. Место выглядело таким заброшенным и пустынным, что Дженни, согнувшись от пронизывающего холодного ветра и колючих соленых брызг, чтобы рассмотреть карту, содрогнулась от страха и тоски – больше ничего, по ее мнению, не может чувствовать оказавшийся здесь путешественник.

Название мыс получил, мрачно подумала она, потому что тут растоптали какую-то женщину, ее дух до сих пор разгуливает по ночам. Мозг смыло в море, и оно выносит его на берег, оставляя на песке белую извилистую линию…

Дженни терялась в догадках, есть ли здесь вообще хоть один человек. Разве что птицеловы иногда забредают сюда в поисках какой-нибудь неуловимой маленькой птички. Непохоже, что здесь могут отдыхать приезжие, разве что в Уитернси, куда вчера ездил Бэнкс. Все популярные места отдыха были намного севернее: Бридлингтон, Файли, Скарборо, Уитби.

День был отличный: ветреный, но солнечный, на небе – несколько небольших белых облачков, редко и на короткое время наплывающих на солнце. Но куртка была бы очень кстати. Дженни не встретила ни одной машины на всем пути от Партингтона, где она сделала короткую остановку, чтобы выпить чашку кофе и посмотреть на церковь Святого Патрика, которая считалась одной из лучших сельских церквей в Англии.

Местность была пустынной – ровные, плоские сельскохозяйственные угодья, зеленые поля; кое-где виднелись прямоугольники ярко-желтого цвета – посевы рапса. Деревни, мимо которых она проезжала, представляли собой скопления бунгало и нескольких стоящих в странном порядке типовых кирпичных домиков. Вскоре перед глазами замаячила сюрреалистическая картина газового терминала Северного моря с хитросплетением металлических труб и емкостями для хранения газа. Миновав его, Дженни поехала вдоль береговой линии прямо к Олдертхорпу.

Во время поездки она думала о Бэнксе и пришла к заключению, что он несчастен. Но в чем причина его несчастья, она не знала. Кроме беременности Сандры, новость о которой ошеломила его, все остальное было приятным и безоблачным: карьера на подъеме, симпатичная молодая подруга.

А если как раз Энни и делала Бэнкса несчастным? Он никогда не был искренним, рассказывая об их отношениях. Дженни была склонна приписывать это осторожности и скрытности, когда дело касалось его личной жизни и переживаний – впрочем, этим он не отличался от большинства мужчин, – но его смущение в такие минуты было, по всей видимости, совершенно искренним.

Дженни ничем не могла ему помочь. Она помнила, какое разочарование испытала она в прошлом году, когда Бэнкс, приняв ее приглашение отобедать, не смог прийти и даже не сразу позвонил. Дженни тогда ждала его в своем самом обольстительном шелковом одеянии, в духовом шкафу томилась duck à l’orange, [30]30
  Утка под апельсиновым соусом (фр.).


[Закрыть]она была готова снова пойти на риск и ждала, ждала. Наконец он позвонил. Его вызвали на захват заложника. Конечно, причина была уважительная, но даже это не смогло утешить ее. После этого случая они вели себя более осмотрительно и никто не желал рисковать и договариваться о встрече из боязни, что намеченное может сорваться, но она по-прежнему волновалась за Бэнкса – в этом Дженни не могла себе не признаться, – она все еще любила его.

Пустынной равнине, казалось, не будет конца. «Ну как, черт возьми, можно жить в такой скучной глухомани?» – размышляла Дженни. И тут она увидела дорожный указатель с надписью: «Олдертхорп – ½ мили» – и поехала по ведущей под уклон немощеной дороге, надеясь, что никто не соберется двинуться на машине ей навстречу. Пространство проглядывалось на много миль – деревья в поле зрения легко можно пересчитать по пальцам, – и она без труда заметит каждого, кто выходит из деревушки, в которую она направлялась.

Этой полмили, казалось, не будет конца – она медленно ехала по грунтовой дороге. Наконец впереди показались несколько стоящих рядом домов и в открытое окно проник запах моря, хотя его было еще не видно. Проехав еще немного, Дженни свернула налево, на мощенную камнем улицу, по одной стороне которой стояли бунгало, а по другой – ряды типовых кирпичных домов. Она увидела небольшое почтовое отделение под одной крышей с магазином, где продавалось всё. На фасаде была укреплена веревка, на ней трепыхались на ветру газеты. Чуть поодаль стояли лавки зеленщика и мясника, приземистое здание молитвенного дома евангелистов и убогого вида паб с вывеской «Лорд Нельсон» – вот, пожалуй, и все.

Дженни остановила машину за голубым «ситроеном», припаркованным возле почтового отделения, и, выходя из машины, заметила, как во всех выходящих на дорогу окнах дернулись занавески – множество любопытных глаз уперлось ей в спину, когда она входила в дверь. Никто сюда не ходит – так, ей казалось, думали эти люди. – Что ей здесь надо? Дженни чувствовала себя, словно очутилась в одной из оживших старых сказок, в месте, где время остановилось, и от этого испытывала какое-то необъяснимое чувство, будто в реальном далеком мире о ней тоже все забыли. Глупость какая! – встряхнула Дженни головой, но все-таки чувствовала дрожь во всем теле, хотя вроде согрелась в машине.

Колокольчик над ее головой звякнул – она подумала, что последний посетитель переступал порог этого магазина еще до ее рождения, – увидела пирамиду жестянок с леденцами рядом с вешалкой для обувных шнурков, над ними – полку с готовыми лекарственными средствами. На этажерке были выставлены поздравительные открытки, рядом громоздились коробочки с полудюймовыми гвоздями и банки со сгущенным молоком без сахара. Пахло какой-то заплесневелой тухлятиной и одновременно фруктами – наверно, грушевым драже, предположила Дженни, – а проникающий с улицы тусклый свет, падая на прилавок, словно покрывал его скатертью из светлых и темных полос. В магазине было раздвижное окно, за которым располагалось почтовое отделение. Женщина в поношенном коричневом пальто около этого окна, как только Дженни переступила порог, пристально уставилась на нее. Почтмейстерша по другую сторону окна, оглядев посетителя с головы до ног, поправила очки. Обе дамы, похоже, уже всласть наговорились, и ни одна из них не имела ничего против, что их беседу прервали.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – обратилась к Дженни почтмейстерша.

– Не могли бы вы сказать, где находятся дома, в которых жили семейства Мюррей и Годвин, – попросила Дженни.

– А с чего вдруг они вам понадобились?

– Это связано с моей работой.

– Так вы репортер, из газеты, верно?

– Да нет, я судебный психолог.

Такой ответ заставил любопытную даму немедленно прекратить расспросы.

– Вам надо на Сперн-лейн. Перейдете через улицу – и вниз по низине к морю. Два последних дома. Мимо них не пройдете. Но там уже давно никто не живет.

– А вы не знаете, кто-нибудь из их детей проживает поблизости?

– Ни об одном из них ни слуху ни духу, после того как все случилось.

– А учительница, Морин Несбит?

– Она живет в Изингтоне. Здесь теперь нет школы.

– Большое вам спасибо.

Закрывая за собой дверь, Дженни слышала, как покупательница шептала:

– Судебный психолог? А на кой ей тогда дома?

– Осматривает достопримечательности, – пробормотала почтмейстерша. – Кладбищенский упырь, как и все прочие. Ладно, так что ты говорила про мужа Мэри Уоллис…

Дженни представила себе, что они скажут, когда сюда нагрянут толпы журналистов, а это непременно произойдет, причем весьма скоро. Такие места, как Олдертхорп, слава посещает нечасто, в большинстве случаев однажды за всю историю существования.

Она пересекла Хай-стрит, все еще чувствуя спиной чужие взгляды, и зашагала по тропинке, ведущей на восток к Северному морю. Несмотря на холодный ветер, безоблачное небо было ярко-синим и излучало такой слепящий свет, что Дженни надела солнцезащитные очки и вспыхнула от гнева, припомнив день, когда купила их на пирсе в Санта-Монике, где была с этим подлым прохвостом Рэнди.

На каждой стороне Сперн-лейн вблизи ее пересечения с главной улицей стояло по пять или шесть бунгало, но сразу за ними вдоль дороги тянулась полоса голой земли длиной не меньше пятидесяти ярдов. За ней Дженни увидела два грязных кирпичных дома с общей стеной, после них вдоль дороги тянулась такая же полоса голой земли. Эти дома стояли на отшибе от остальных в деревне, да и до нее самой еще нужно было добраться. Дженни представила себе, что происходило здесь девять лет назад, когда сюда нахлынули репортеры и телеоператоры. Ужас обрушился на жителей, как внезапно налетевшая эпидемия. Никто не мог понять, как такоемогло происходить в деревушке, где все друг друга знали, многим после этого случая потребовалась психологическая помощь.

Подходя ближе к домам, она все яснее ощущала запах соли, который ветер доносил с моря, все отчетливее осознавала, что жуткое преступление произошло вон там, всего в нескольких ярдах от нее, за невысокими дюнами и порослью жесткой травы. Дженни читала, что деревни, стоявшие когда-то вдоль берега, поглотило море; песок находится в непрерывном движении, так что лет через десять-двадцать Олдертхорп тоже окажется под водой. Эта мысль показалась ей справедливой.

Дома были в таком состоянии, что уже не подлежали ремонту. В крышах зияли дыры, дверные и оконные проемы были забиты досками. Во многих местах на стенах были видны граффити, сделанные краской из баллончиков: «ГНИТЬ ВАМ В АДУ», «ВЕРНИТЕ КАЗНЬ ЧЕРЕЗ ПОВЕШЕНИЕ», были и простые, трогательные надписи: «КЭТЛИН, МЫ ТЕБЯ НЕ ЗАБУДЕМ». Дженни растрогалась, но чувствовала себя при этом, как если бы подглядывала за живущими в деревне людьми.

Сад зарос сорняками и кустарником, но она пробралась сквозь густые заросли и подошла вплотную к дому. Рассмотреть хоть что-нибудь было невозможно: доски, которыми были забиты двери и окна, плотно прилегали друг к другу. В этом доме, подумала Дженни, Люси Пэйн и ее братьев и сестер насиловали, унижали, мучили и пытали одному Богу известно сколько лет, пока смерть Кэтлин Мюррей не привела полицию к этой двери. Теперь, стоя перед развалинами, Дженни почувствовала разочарование; такое же чувство возникло у нее, когда она спустилась в подвал дома на Хилл-стрит. Она ничем не могла помочь или хотя бы объяснить творившийся здесь ужас.

Она постояла у забитой двери и пошла вокруг здания. Сад на заднем дворе зарос намного гуще, чем перед входом. Грязная провисшая бельевая веревка еще болталась между двумя ржавыми столбами в зарослях кустарника.

Повернувшись, чтобы идти обратно, Дженни споткнулась, подумала, о корень, но, когда раздвинула ветви и стебли, увидела игрушечного медвежонка. Он был таким истрепанным, грязным, словно пролежал здесь все девять лет, а до этого принадлежал кому-то из олдертхорпских детей, хотя Дженни была уверена, что это не так. Полиция должна была вывезти отсюда все, имеющее отношение к расследованию, значит, медвежонка принес кто-то из местных ребятишек – в подарок детям, которые жили здесь раньше. Когда она подняла мокрую игрушку, почувствовала, что из прорехи в спине медвежонка на руку переползают мелкие жучки. Дженни отбросила игрушку, брезгливо смахнула жучков и быстрым шагом направилась к деревне. Она еще раньше решила постучаться к ближайшим соседям Годвинов и Мюрреев, спросить о подробностях жизни преступных семейств, но женщины в магазине сообщили ей достаточно, чтобы она отправилась прямо в Изингтон – поговорить с Морин Несбит.

– Ну что, Люси, начнем? – Бэнкс включил магнитофон.

На этот раз для допроса была выбрана более привлекательная комната, и, кроме Люси и Джулии Форд, Бэнкс пригласил еще констебля Джекмен, которая не принимала непосредственного участия в расследовании, но ему было интересно по окончании допроса узнать ее мнение о Люси.

– Ничего не имею против, – ответила Люси покорным, но обиженным тоном.

Она выглядела усталой – еще не вполне пришла в себя после проведенной в камере ночи, подумал Бэнкс. По словам дежурного офицера, она попросила не выключать в камере свет, поэтому, должно быть, и не выспалась.

– Надеюсь, у вас нет нареканий на условия? – галантно поинтересовался Бэнкс.

– С чего вдруг такая забота?

– Люси, вы напрасно думаете, что я хотел причинить вам неудобства.

– Не беспокойтесь. Я в полном порядке.

Джулия Форд постучала кончиками пальцев по стеклу своих часов:

– Может быть, приступим к делу, инспектор?

Бэнкс внимательно посмотрел на Люси:

– Для начала немного поговорим о вашем прошлом, не возражаете?

– А какое это имеет отношение к делу, которым мы занимаемся? – вмешалась Джулия Форд.

– Если вы позволите мне задать вопросы, то, скорее всего, найдете ответ и на ваш вопрос.

– Это доставляет страдания моей клиентке…

– A-а, Люси страдает? А родители пяти убитых девушек, по-вашему, пребывают в полном душевном покое?

– Это неуместное сравнение, – возразила Джулия. – Люси не имеет к этому никакого отношения.

Бэнкс, оставив реплику без внимания, снова повернулся к Люси, которая, казалось, не проявляла никакого интереса к переговорам.

– Люси, вы можете описать подвал в Олдертхорпе? Или вы не помните?

– Обычный подвал, – пожала плечами Люси. – Темный и холодный.

– Вы больше ничего не можете добавить?

– Нет. А что?

– Может, припомните черные свечи, ладан, пентаграммы, балахоны? Или танцы и песнопения, а, Люси?