Текст книги "За гранью"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– А, понятно.

– А что, по-вашему, Люси, я имел в виду?

– Ничего.

– То, что теперь вы можете сочинить про себя новую историю? Попросту все отрицать?

– Я же сказала вам: я ничего не имею в виду.

– Надо будет объяснить, как кровь оказалась на вашем рукаве. И эти желтые волокна под ногтями. Мы знаем, что вы были в подвале. И мы можем это доказать.

– Ничего не знаю. Я ничего не помню.

– Как вам повезло, Люси! А вас не печалит смерть Терри?

Люси собрала педикюрный набор, положила его в сумку:

– Конечно, печалит. Но он бил меня. Из-за него я оказалась здесь и у меня неприятности с полицией. Но моей вины нет. Я не сделала ничего плохого.

Бэнкс, покачав головой, встал:

– Может, нам лучше пойти?

Люси вопросительно посмотрела на Джулию Форд.

– Я иду с вами, – объявила Джулия. – Буду присутствовать на допросе на случай, если буду необходима.

– Но вы же не останетесь со мной в камере? – спросила Люси, улыбаясь через силу.

Джулия улыбнулась в ответ и взглянула на Бэнкса:

– Боюсь, Люси, у них нет камер на двоих.

– Это точно, – подтвердил Бэнкс. – А скажите, Люси, вы любите девушек?

– Я буду благодарна вам, инспектор, – поморщилась Джулия Форд, – если вы пока отложите допрос.

Люси изучающе смотрела на Бэнкса.

– Не будем впадать в пессимизм, – продолжила Джулия Форд, поворачиваясь к Люси. – До камеры дело не дойдет. – Она вновь обратилась к Бэнксу: – Я вас прошу, инспектор, провести нас через запасный выход. Вы видели, какая толпа журналистов караулит у входа?

– Вы правы, – ответил Бэнкс. – Кстати, мне в голову тоже пришла дельная мысль. Пожалуй, мы доставим Люси для допроса в Иствейл. Миллгарт станет для прессы зоопарком, как только газетчики разнюхают, что Люси там. А так у нас появится шанс, по крайней мере, на время избежать любопытства прессы.

Джулия Форд на мгновение задумалась и сказала:

– Хорошая идея.

– А вы поедете в Иствейл со мной? Я одна боюсь.

– Конечно, – ответила Люси Джулия и посмотрела на Бэнкса. – Уверена, что инспектор порекомендует мне приличный отель.

– Интересно, каким образом она узнала, что вы мой врач? – спросила Мэгги доктора Сьюзан Симмс, появившись на приеме.

– Понятия не имею, но не сомневайтесь, я с ней словом не обмолвилась.

– Я знаю, – сказала Мэгги. – Спасибо вам.

– Да выбросьте вы это из головы, дорогая моя. Эта статья имеет отношение, скорее, к профессиональной этике. Вы решили этим интервью оказать поддержку Люси Пэйн, я правильно понимаю?

Мэгги, вспомнив свой утренний спор с Бэнксом, почувствовала, как в ней вновь закипает злость. Она все еще не могла успокоиться:

– Я думаю, даже уверена, что Люси является жертвой семейного насилия.

Некоторое время доктор Симмс молча смотрела сосредоточенным взглядом в окно, а потом, повернувшись, сказала:

– Только будьте осторожной, Мэгги. Крайне осторожной. Сейчас вы находитесь в состоянии сильного стресса. Ну так что, начнем? Насколько я помню, в прошлый раз мы говорили о вашей семье.

Мэгги вспомнила. Тогда – а это была их четвертая встреча – они начали разговор о семье Мэгги. Это ее удивило. Она думала, что их беседа начнется с фрейдистских вопросов о ее отношениях с отцом, хотя доктор Симмс сразу предупредила, что не большая поклонница Фрейда.

Они сидели в небольшом кабинете, окно которого выходило на Парк-сквер – мирный, привлекательный уголок, дающий представление о том, каким был Лидс в восемнадцатом веке. Птицы пели на деревьях, усыпанных белыми цветами; студенты сидели на траве, читая учебники или просто подставляя лица лучам солнца, снова, после вчерашнего дождя, сиявшего в небе. Влажность почти не ощущалась, и воздух был теплым и бодрящим. Окна кабинета доктора Симмс были раскрыты, и Мэгги вдыхала аромат цветов, растущих в укрепленном снаружи ящике; названия этих цветов она не знала, но ей они нравились – яркие, красные, белые, пурпурные. Она видела купол здания городского муниципалитета, возвышающийся над деревьями, и красивые, ухоженные фасады домов на противоположной стороне площади.

Комната, в которой они сидели, была, по мнению Мэгги, типичным врачебным кабинетом или, по крайней мере, походила на старомодную приемную врача: солидный письменный стол; дипломы, развешанные по стенам; шкафы для хранения документов; стеллажи и полки, набитые книгами и журналами по психологии. Кушетки в кабинете не было – Мэгги и доктор Симмс сидели в креслах, но не друг против друга, а под некоторым углом, так что зрительный контакт был возможен – было бы желание, – но необязателен. Доктора Симмс рекомендовала Руфь, и пока Мэгги считала, что ей необычайно повезло с психиатром. На вид Сьюзан Симмс было лет сорок пять, она обладала крепкой, пышной фигурой матроны и постоянно серьезно-суровым взглядом; ее обычным облачением были старомодные наряды в стиле Лоры Эшли, а седые с голубым оттенком волосы были уложены с помощью лака в волны, казавшиеся острыми, как лезвия бритвы. Внешность, как известно, обманчива; в жизни доктор Симмс была добрейшим человеком, но без мягкотелости – о таком психиатре Мэгги могла только мечтать. Сьюзан действительно никогда не проявляла слабости и часто действовала с непреклонной прямотой, особенно если Мэгги – которую она всегда почему-то называла только Маргарет – начинала бессмысленный спор, защищая себя, или принималась хныкать.

– Мой отец был довольно известным архитектором. Когда я была совсем маленькой, мы, переехав в Канаду из Англии, много ездили по стране – это было связано с заказами, которые получал отец. Так что я воспитывалась не в семье конторщика и не среди богемы. Отец ценил искусство, но был очень консервативен. В нашей семье и не слышали о домашнем насилии. Отец был строгим, но никогда даже не шлепал нас в виде наказания. Ни мою сестру, Фиону, ни меня.

– А как он приучал вас к дисциплине?

– О, у него было много способов. Не разрешал нам выходить из дома, не давал карманных денег, читал нам нотации…

– Он кричал на вас?

– Нет. Я никогда не слышала, чтобы он повышал голос.

– А у вашей мамы был спокойный характер?

– Боже милостивый, если бы! Вот она была готова кричать на весь дом, если Фиона или я раздражали ее своим поведением или, например, не убирали свои комнаты, но, как только исчезала причина, вызвавшая ее недовольство, спокойствие тут же восстанавливалось.

Доктор Симмс слушала Мэгги, подперев кулаком подбородок.

– Ясно, – после недолгого раздумья произнесла она. – А теперь снова поговорим о Билле, хорошо?

– Если вам так хочется.

– Нет, Маргарет. Надо, чтобы вы этого хотели.

Мэгги заерзала на стуле:

– Ну хорошо.

– На предыдущей встрече вы говорили, что заметили у него проявления агрессии еще до замужества. Вы бы не могли поподробнее рассказать об этом?

– Да, но его агрессивность не была направлена на меня.

– А на кого? На весь мир?

– Нет. На людей, которые ему чем-то не угодили, на официантов, курьеров.

– Он что, их бил?

– Нет, психовал, выходил из себя, кричал на них. Обзывал идиотами, дебилами. К тому же я заметила, что он и на работе бывает агрессивным.

– Он, если не ошибаюсь, юрист?

– Да. Работает в крупной фирме. И очень хотел стать партнером.

– Как вы считаете, в нем развито чувство соперничества?

– Да, и очень сильно. В школьные годы он был хорошим спортсменом и стал бы профессиональным футболистом, если бы не повредил колено. Он и сейчас прихрамывает, но буквально вскипает от ярости, если кто-то обращает на это внимание и спрашивает о причине, что не мешает ему играть в футбольной команде своей фирмы. Но я не возьму в толк, как это связано с моими проблемами.

Доктор Симмс подалась вперед и, понизив голос, сказала:

– Маргарет, я хочу, чтобы вы осознали, откуда у вашего супруга возникли злоба и агрессивность. Причина не в вас, не в вашей семье. Они возникли из-за воспитания в его семье. Когда вы поймете и прочувствуете, когда убедитесь, что это его проблемы, а не ваши, только тогда вы начнете верить, что не вы были виноваты в том, что произошло, и только тогда вы обретете силы и смелость, чтобы спокойно, с радостью идти по жизни, а не влачить существование жалкой тени – именно так вы сейчас и живете.

– Я уже понимаю, – запротестовала было Мэгги.

– Но пока не чувствуете.

Мэгги в полной растерянности смотрела на собеседницу: доктор Симмс была права.

– Не чувствую? – рассеянно произнесла, собираясь с мыслями, Мэгги. – А ведь и правда…

– Вы хорошо знаете поэзию, Маргарет?

– Не очень. Только то, что изучала в школе, да еще один из моих бойфрендов в колледже читал мне стихи. Об этом даже вспомнить страшно – чушь несусветная. При этом только и думал, как бы забраться мне в трусы.

Доктор Симмс рассмеялась. Еще один сюрприз: ее смех оказался трубным, похожим на лошадиное ржание гоготом.

– У Сэмюэла Кольриджа есть ода «Уныние», в которой лирический герой жалуется на свою неспособность чувствовать. Он смотрит на облака, луну и звезды и с грустью заключает: «Я вижу их красу, не чувствуя ее». По-моему, Маргарет, вам знакома эта болезнь – бесчувствие. Умом вы способны охватить какие угодно жизненные явления, однако не порицаете их и не одобряете: вам все безразлично. Как человек творческий, вы, казалось бы, должны жить душой, однако живете умом, интеллектом. Юнгианцы, к которым я, к счастью, не отношусь, назвали бы вас интровертивно мыслящей личностью. А теперь расскажите мне поподробнее о том, как он за вами ухаживал.

– Да, в общем, и рассказывать-то почти нечего.

Дверь в коридор открылась и сразу закрылась. Раздались два мужских голоса, но быстро смолкли. Стало слышно пение птиц и доносящийся издалека шум уличного движения по Хедроу и Парк-лейн.

– Понимаете, он меня… очаровал, – продолжала Мэгги. – Это было почти семь лет назад, тогда я была молоденькой выпускницей школы искусств – неоперившийся птенец без каких-либо перспектив, – шаталась с богемой по барам, вела с умным видом философские споры в пабах и кофейнях на Куин-Стрит-Уэст. Я мечтала, что однажды появится богатый покровитель, которому откроется моя гениальность. До этого у меня было несколько любовных романов в колледже, я переспала с несколькими парнями… ничего особенного, а затем появился этот высокий темноволосый интеллигентный красавец мужчина в костюме от Армани, которому захотелось поводить меня по концертам и в дорогие рестораны. Дело было не в деньгах. Да и вообще ни в чем. Даже не в ресторанах. Я тогда и ела-то соответственно – как птенец. Дело, как мне думается, заключалось в стиле и облике, в его своеобразии. Он буквально ослепил меня.

– И он действительно проявил желание стать вашим покровителем в искусстве, о котором вы мечтали?

Мэгги, опустив глаза, внимательно рассматривала свои потертые на коленях джинсы:

– Да нет, Билл никогда особенно не интересовался искусством. Тем не менее мы участвовали во всех благотворительных акциях, связанных с посещением симфонических концертов, балетов, опер. Но почему-то я…

– Что?

– Даже не знаю, как сказать… может быть, я несправедлива к нему. Но мне кажется, что для него это был своего рода бизнес. Показать себя. Примерно то же, что появиться в ВИП-ложе на стадионе «Скайдом» в Торонто. Правда, поход в оперу был для него событием: он тратил уйму времени, чтобы решить, какой смокинг надеть, и действовал мне на нервы, выбирая, в чем мне идти. Перед спектаклем мы заезжали в бар коллегии адвокатов, пообщаться с шишками, многие из которых были его коллегами и клиентами. Но у меня складывалось впечатление, что сама музыка наводит на него скуку.

– А в начале ваших отношений какие-то проблемы вас беспокоили?

Мэгги рассеянно вертела вокруг пальца колечко с сапфиром, «кольцо свободы», которое она купила после того, как бросила подаренные Биллом кольца – свадебное и в честь помолвки – в Онтарио.

– Видите ли, – задумчиво произнесла она, – сейчас, когда прошло много лет, легко говорить, что я видела и понимала, что проблема возникает. А тогда я могла просто не заметить, не заподозрить…

– Поподробней, пожалуйста.

Мэгги продолжала вертеть кольцо.

– Думаю все же, основная проблема заключалась в ревности Билла.

– К кому?

– Да не только «к кому». Ко всему. Он был ярым собственником по природе, не терпел моих слишком долгих разговоров с другими мужчинами на приемах и вечеринках, ну и прочее. Но наиболее сильно он ревновал меня к моим друзьям и подругам.

– Художникам?

– Да. Понимаете, он их и не знал, собственно, но считал кучкой бездельников, неудачников, полагал, что он спас меня от них. – Она рассмеялась. – А они, со своей стороны, не хотели иметь ничего общего с юрисконсультами корпораций в костюмах от Армани.

– Но вы продолжали встречаться со своими друзьями?

– Конечно. Но все реже.

– А как Билл относился к этому?

– В разговоре со мной высмеивал их, унижал, критиковал. Он называл их псевдоинтеллектуалами, безмозглыми бездельниками. Если мы с ним встречали кого-нибудь из них, он стоял поодаль, переминался с ноги на ногу, посматривал на свой «Ролекс», насвистывал. Просто перед глазами стоит эта картина…

– А вы защищали своих друзей?

– Да, пыталась, но безуспешно. – Мэгги замолчала и после недолгой паузы продолжила свой рассказ: – Я действительно была по уши влюблена в Билла. Он водил меня на премьерные показы фильмов. На уик-энды мы ездили в Нью-Йорк, где останавливались в отеле «Плаза»; наняв конный экипаж, ездили в Центральный парк; посещали вечеринки с коктейлями, куда приглашали биржевых маклеров и руководителей корпораций и где угощали такими яствами – ну просто всем, что душе угодно. Пожалуй, в этом даже было что-то романтическое. Однажды мы летали в Лос-Анджелес на премьерный показ фильма, в котором были эпизоды, рассказывающие о развлечениях юрисконсультов, а после фильма пошли на вечеринку, где был Шон Коннери. Представляете? Сам Шон Коннери!

– Как вы воспринимали эту великосветскую жизнь?

– Мне было вполне комфортно. Я без труда вписывалась в их среду и без проблем общалась с бизнесменами, юристами, предпринимателями – с сильными мира сего. Хотите верьте, хотите нет, их культурный уровень показался мне намного выше, чем считает близкая к искусству публика. Многие из них – спонсоры корпоративных коллекций. Мои друзья были убеждены, что каждый человек, на котором надет костюм, – тупица, консерватор и мещанин. Но нельзя судить по внешности, теперь мне это известно. Думаю, для Билла я была чем-то вроде эффективного помощника продвижения по карьерной лестнице, а моих друзей он считал балластом, который вполне может утянуть меня вниз, в их среду. А может быть, и его тоже прихватит, если мы вовремя не спохватимся. Я, в отличие от Билла, не ощущала дискомфорта в его мире, но вдруг до меня дошло, что мне скучно так жить и я хочу работать – ведь я же художник!

– Писать картины, рисовать?

– Да. Но я была как завороженная, во всем соглашалась с Биллом. Он сокрушал все мои доводы в пользу работы. К тому же все мои друзья занимались только тем, что, получив пособие по безработице, в бездействии перебивались до следующей выплаты, не предпринимая никаких попыток сделать хоть что-нибудь, поскольку это было бы предательством по отношению к чистому искусству. Величайшим грехом в их среде считалось изменить своему художественному кредо.

– А вы это сделали?

Мэгги перевела взгляд на окно. Опадающие с деревьев лепестки цветов, медленно кружась, опускались на землю. Словно вдруг озябнув, она обхватила себя руками.

– Да, – ответила Мэгги. – Мои друзья решили, что я потеряна для них: меня совратил всемогущий доллар. И все из-за Билла. На одной из корпоративных вечеринок я познакомилась с владельцем небольшого издательства, который искал художника-иллюстратора детских книг. Я показала ему мои работы, они ему очень понравились, я получила работу, потом другую…

– А как Билл реагировал на ваши успехи?

– Сначала он был в восторге. Гордился, что книга с моими иллюстрациями была напечатана. Он купил кучу книжек для всех своих племянников, племянниц, детей своих клиентов, детей босса. Десятки книжек. Радовался, потому что, если бы не он, я бы не добилась успеха. Он не переставая твердил мне о том, что, останься я со своими пустоголовыми друзьями, ничего подобного бы не произошло.

– Так было вначале. А потом?

Мэгги, казалось, вжалась в кресло и слабым, безжизненным голосом ответила:

– Это уже другая история. Позже, когда мы поженились, а Билл все еще не стал партнером, мои успехи стали его раздражать. Он называл мою работу «мелким хобби», предложил мне бросить заниматься ерундой и начать рожать детей.

– Но вы предпочли не рожать?

– Нет. У меня не могло быть ребенка.

Мэгги показалось, что она проваливается в заячью норку, подобно Алисе, и вокруг нее сгущается темнота.

– Маргарет! Маргарет! – Голос доктора Симмс доносился до нее, как отдаленное эхо, словно их разделяло большое расстояние.

С неимоверным усилием она потянулась вперед, к свету, и вдруг почувствовала себя как тонущий человек, внезапно выбравшийся на поверхность и судорожно глотающий воздух.

– Маргарет, как вы?

– Ничего. Но дело не во мне, – с трудом произнесла она, чувствуя, как по щекам заструились слезы. – У нас не могло быть детей из-за Билла. У него что-то не в порядке с концентрацией спермы.

Доктор Симмс некоторое время молчала, давая Мэгги время вытереть слезы, успокоиться и прийти в себя.

После паузы Мэгги невесело засмеялась:

– Билл должен был мастурбировать и относить баночки со спермой в лабораторию. Не знаю почему, но все это напоминало… эта пластиковая баночка и его покорность – они напоминали мне «Предоставьте это Биверу».

– Простите?

– Да это старый американский телевизионный сериал. Мама дома, папа в офисе. Яблочный пирог. Счастливая семья. Прекрасные дети. Все такие правильные-правильные!

– Понятно. А усыновить ребенка вы не могли?

Мэгги, будто вынырнув из воды, увидела свет, только сейчас он был для нее слишком ярким.

– Нет, – сказала она. – Это не для Билла. Это был бы не его ребенок! По той же причине я не могла использовать донорскую сперму для искусственного оплодотворения.

– А вы обсуждали, что вам делать?

– Только поначалу. Но прекратили, как только он выяснил, что проблема в нем, а не во мне. После этого, стоило мне упомянуть о детях, он бил меня.

– И примерно в это же время он стал переживать из-за ваших успехов?

– Да. Дело доходило до того, что он выбрасывал мои краски или кисти, прятал готовые иллюстрации или пакеты, подготовленные для курьера, так что я не успевала сдать работу в срок; как будто случайно стирал изображение с моего компьютера, забывал сказать мне о важных телефонных звонках, ну и прочее в таком духе.

– Выходит, в то время он хотел иметь детей, но узнал, что не сможет стать отцом, а кроме того, стремился стать партнером в своей юридической фирме, но и тут не достиг желаемого?

– Да, именно так все и было. Но это не повод, чтобы наносить мне побои.

Доктор Симмс улыбнулась:

– Вы абсолютно правы, Маргарет. Но такая жизненная ситуация весьма взрывоопасна. Или вы так не думаете? Я не ищу для него оправданий, но, согласитесь, такие стрессы как раз и могли послужить детонатором его агрессивного поведения.

– Тогда я не могла этого понять.

– Это вполне естественно. А сейчас? Анализируя прошлое? – Доктор Симмс, откинувшись в кресле, скрестила ноги и посмотрела на часы. – Я полагаю, на сегодня хватит.

Вот и настала минута, которую ждала Мэгги.

– У меня к вам вопрос, – смущенно произнесла Мэгги. – Это касается моей подруги.

Доктор Симмс удивленно подняла брови и снова посмотрела на часы.

– Вопрос простой, ответ на него займет у вас не больше минуты. Уверяю вас.

– Ну хорошо, – согласилась доктор Симмс. – Спрашивайте.

– Даже не подруги, она еще школьница, заходит ко мне по пути из школы домой. Ее зовут Клэр Тос. Так вот, эта Клэр была подругой Кимберли Майерс.

– Мне известно, кто такая Кимберли Майерс. Я читаю газеты. Продолжайте.

– Они были подругами, ходили в одну школу. Обе знали Теренса Пэйна. Он преподавал у них биологию. И теперь она чувствует себя виноватой: в тот вечер они с Ким договорились идти домой вместе, но один мальчик пригласил Клэр на танец. Мальчик ей нравился, и…

– …ее подруга пошла домой одна, навстречу своей смерти?

– Да, – подтвердила Мэгги.

– Вы сказали, у вас вопрос.

– Я не видела Клэр с понедельника, тогда она рассказала об этом. Я волнуюсь за нее. Как может подействовать этот случай на неустоявшуюся психику подростка?

– Я не знаю эту девочку, а потому не смогу сказать что-либо определенное, – ответила доктор Симмс. – Это зависит от ее внутренних психологических ресурсов, от ее представления о самой себе, от поддержки семьи – от многого. Кроме этого, имеются два обстоятельства…

– Да?

– Первое – девочка впервые столкнулась с преступлением и, что особенно важно, была знакома с жертвой, а второе – чувство ответственности за произошедшее и вины. По первому обстоятельству я могу высказать некоторые соображения.

– Будьте добры.

– Прежде всего, скажите мне, что вы сами думаете об этом?

– Я… не знаю. Может быть, она боится. Не совсем мне доверяет. Она ведь всего лишь моя соседка… Не уверена…

Доктор Симмс кивнула:

– Ваша подружка, вероятно, ощущает то же самое. Ее чувства сейчас, мне кажется, еще более сумбурны. Она моложе вас и менее опытна, и, что существенно, этот мужчина был ее учителем, человеком авторитетным и уважаемым. Симпатичным, хорошо одетым, у него был хороший дом и красивая молодая жена. Он вовсе не выглядел монстром, каким мы представляем себе маньяка, совершающего подобные преступления. Ей, должно быть, страшно ходить по улицам, кажется, что за ней наблюдают или на нее охотятся. Или родители просто не разрешают ей никуда ходить. Иногда после таких происшествий они стараются контролировать каждый шаг ребенка, особенно если чувствуют себя виноватыми, что прежде не всегда должным образом исполняли свои обязанности.

– Так, значит, родители могут не выпускать ее из дома? Не разрешают ко мне заходить?

– Это не исключено.

– Что еще грозит девочке?

– Насколько мне известно, такого рода преступления могут оказать глубокое воздействие на пробуждающуюся сексуальность. Трудно сказать, что произойдет в данном случае. У разных людей это проявляется по-разному. Некоторые девочки, еще не вышедшие из детского возраста, подавляют в себе сексуальность, полагая, что это станет для них некой защитой. Другие могут стать более раскованными и менее разборчивыми в знакомствах, поскольку жертвой может оказаться и хорошая, и нехорошая девочка. Остается только гадать, какой путь выберет ваша знакомая.

– Я уверена, что Клэр не станет распущенной и неразборчивой в знакомствах.

– Она может замкнуться в себе, не в силах избавиться от страшного воспоминания. Наиболее важным мне кажется – не дать ей держать переживания в себе, отвлечь от стремления понять, почему это случилось. Я знаю, это трудно даже для нас, взрослых, но мы можем помочь ей.

– Как?

– Надо попытаться внушить ей мысль, что это всего лишь отклонение от нормы, а не естественный ход вещей. Клэр должна понять, как приспособиться к своему меняющемуся мировосприятию.

– Что вы имеете в виду?

– Подростки чувствуют себя бессмертными, но это чувство внезапно было разрушено у вашей подружки страшным преступлением. Любая перестройка мышления дается нелегко. Необходимо примириться с тем, что ужас, случившийся с близким тебе человеком, может случиться и с тобой.

– Так что мне делать?

– По-моему, ничего, – спокойно ответила доктор Симмс. – Вы же не можете заставить Клэр приходить к вам, но, если она появится, постарайтесь вызвать ее на откровенный разговор и будьте хорошим и внимательным слушателем. Но не пытайтесь учить, как именно надо приспосабливаться.

– Как думаете, ей стоит показаться психологу?

– Решать будет она сама. Или родители Клэр.

– Вы можете кого-то порекомендовать? На случай, если они проявят интерес.

Доктор Симмс написала на листочке фамилию:

– Пожалуйста. Ну все, до встречи. Меня ждет пациент.

Они договорились о следующем сеансе, и Мэгги вышла на Парк-сквер, думая о Клэр, Кимберли и монстрах в человеческом обличье. Возвратилось чувство онемения, ей казалось, будто она находится вдали от мира и все происходящее видит в зеркалах и через светофильтры; звуки слышатся так, словно передаются по испорченному телефонному кабелю и попадают в заткнутые ватой уши. Она ощущала себя существом иного мира, лишь внешне напоминающим человека. Ей так хотелось вернуться туда, откуда вышла, но она не знала, где это находится.

Она спустилась к Сити-сквер, прошла мимо статуи Черного принца и нимф с факелами в руках и, прислонившись к стене возле автобусной остановки на Боар-лейн, закурила сигарету. Пожилая женщина, стоявшая рядом, посмотрела на нее с сочувствием. Интересно, подумала Мэгги, почему после встречи с доктором Симмс я всегда чувствую себя хуже, чем до сеанса?

Подошел автобус. Мэгги, затоптав сигарету, поднялась в салон.