Текст книги "За гранью"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Вы умеете хранить тайны? – спросила Дженни.

Элизабет, оторвав взгляд от рубашки, разложенной на гладильной доске, ответила:

– Если это нужно…

– Меня интересует Люси Пэйн.

– Знакомое имя, но, боюсь, вам придется помочь моей памяти.

– Это имя сейчас не сходит с газетных полос. Она была замужем за Терри Пэйном, школьным учителем, который, по версии полиции, является виновником смерти шести молодых девушек.

– Ну конечно! Я же видела сообщения в газетах, но мне и в голову не могло прийти, что это имеет ко мне какое-то отношение.

– Оказалось, что родители Люси, Клайв и Хилари Ливерсидж, – приемные, а сама Люси – одна из «Олдертхорпской семерки». Вы наверняка помните ее – тогда она звалась Линдой Годвин.

– Господи! – Утюг замер в воздухе, Элизабет замолчала, путешествуя по лабиринтам своей памяти. – Малышка Линда Годвин. Бедная, бедная крошка!

– Вы поняли, почему я спросила вас, умеете ли вы хранить тайны.

– Да, для прессы узнать об этом, все равно что вытащить счастливый билет.

– Они и могут скоро его вытащить.

– От меня они ничего не узнают.

– Я не прогадала, рискнув обратиться к вам, – обрадовалась Дженни.

– Пожалуй, мне лучше сесть. – Элизабет поставила утюг на подставку и устроилась напротив Дженни. – Так что вас интересует?

– Все. Для начала – как вы узнали?

– Учительница местной школы, Морин Несбит, – начала Элизабет, – сообщила нам. Ей показалось подозрительным состояние некоторых детей и странные разговоры, которые они вели, когда думали, что их никто не слышит. Кроме того, маленькая Кэтлин не показывалась в школе целую неделю, никто не мог сообщить причину ее отсутствия.

– Вы говорите о Кэтлин Мюррей?

– Так вы все знаете?

– Нашла кое-какую информацию в старых газетах, когда рылась в библиотеке. Я знаю, что Кэтлин Мюррей – та самая девочка, которая умерла.

– Была убита. Дело должно было бы называться «Олдертхорпская шестерка», потому что Кэтлин была уже мертва, когда события получили огласку.

– А что с ней случилось?

– В этой истории замешаны две семьи: Оливер и Джеральдин Мюррей и Майкл и Памела Годвин. В семье Мюррей было четверо детей: старшему, Киту, было одиннадцать лет, младшей, Сьюзан, восемь. И еще два ребенка: Дайэн и Кэтлин, соответственно десяти и девяти лет. У Годвинов детей было трое: Линда, двенадцати лет, старшая, Тому десять и Лоре девять.

– Господи, запутаться можно.

Элизабет улыбнулась:

– Дальше будет еще труднее разобраться. Оливер Мюррей и Памела Годвин были братом и сестрой, а беспорядочные межсемейные половые связи сделали невозможным разобраться, кто чей отец. Это довольно обычное явление, особенно в небольших селениях. Семьи жили рядом, в смежных домах, которые находились на отшибе, что позволяло взрослым беспрепятственно издеваться над детьми. Да и сам Олдертхорп отстоит достаточно далеко от остальных деревень. Кстати, вы там когда-нибудь бывали?

– Еще нет.

– А надо. Хотя бы для того, чтобы ощутить, что это за место… Просто мороз по коже, – поежилась Элизабет.

– Я туда собираюсь. Так как, сообщение Несбит подтвердилось?

– Да, но подробно об этом вам могут рассказать в полиции. Моей задачей было изолировать детей от родителей, убедиться, что они находятся под присмотром, организовать медицинский осмотр и, конечно же, подыскать для них приемных родителей. Я занималась этим не сама, была руководителем группы и отвечала за ее работу.

– А кто-нибудь из усыновленных детей вернулся к своим родителям?

– Нет. Оливер и Джеральдин Мюррей были осуждены за убийство Кэтлин и до сих пор, насколько мне известно, находятся в тюрьме. Майкл Годвин покончил жизнь самоубийством за два дня до процесса, а его жена была освобождена от суда по состоянию здоровья. Я уверена, что она до сих пор в лечебнице для душевнобольных.

– Значит, суд установил вину каждого из родителей?

– Обратитесь все же в полицию по этому вопросу. Я могу сказать только о своих чувствах и впечатлениях: если когда-либо в жизни мне приходилось сталкиваться со злом, то это произошло в Олдертхорпе девять лет назад.

– А что именно произошло?

– Да ничего особенного… но у этого места такая аура… ну не знаю, меня трясти начало, когда мы приблизились…

– Вы заходили в дома?

– Нет. Полиция не пустила: им важно было сохранить в неприкосновенности место преступления. Детей вывели и усадили в отапливаемый фургон, в котором мы приехали.

– А что удалось выяснить насчет сатанизма? Помнится, в суде этот вопрос не рассматривался.

– По словам адвокатов, не было необходимости. Это бы только внесло путаницу в обвинительное заключение.

– Родителей допрашивали в этой связи?

– Да, но, по моему мнению, они несли полный бред, пытаясь оправдать этим свое пьянство, наркоманию и жестокое обращение с детьми. В обоих домах полиция нашла кокаин, марихуану, ЛСД и экстази.

– Скажите откровенно, вы из-за этого случая сменили место работы?

Элизабет немного помедлила с ответом и кивнула:

– Это было последней каплей. Поверьте, такая работа опустошает и вытягивает последние силы: постоянно приходится иметь дело с измученными, покалеченными детьми. Не можешь смотреть на мир без страха, перестаешь замечать то хорошее, что есть в жизни…

– Понимаю, – ответила Дженни. – Так же себя чувствуешь после длительного общения с преступниками.

– Я-то работала с детьми, и у них не было выбора. Это еще страшнее. Сейчас мои подопечные – неудачники, несчастные, измученные люди, но все-таки не дети.

– Вы не помните, как тогда выглядела Люси?

– Да как все: грязная, худая, в синяках.

– Она подвергалась сексуальному насилию?

Элизабет утвердительно кивнула.

– Ваше первое о ней впечатление?

– Она была приятной малышкой. Стеснительная, робкая. Ее закутали в одеяло, она с ангельским выражением на грязном личике разглядывала окружающих.

– Линда могла говорить?

– Конечно. Одна из девочек, по-моему Сьюзан, лишилась голоса, но Линда нет. Она подвергалась насилию всеми способами, которые только возможно вообразить, но, на удивление, осталась неунывающей и даже жизнерадостной. Она отвечала на вопросы. Я ни разу не видела ее в слезах. Казалось, она взвалила на себя обязанность заботиться о младших, хотя что она могла сделать? Но она была самая старшая, поэтому хотела хоть как-то утешить их. Вы психолог и знаете об этом больше, чем я, но мне думается, что Линда, испытав на себе весь ужас, выпавший на ее долю, постаралась забыть прошлое. Я часто размышляла о ее дальнейшей судьбе, но представить себе не могла ничего подобного.

– Проблема в том, Элизабет…

– Пожалуйста, называйте меня Лиз, меня все так называют.

– Хорошо. Так вот, Лиз, проблема в том, что мы не знаем, какую роль играла Люси в преступлениях мужа. Она утверждает, что ничего не помнит. Мы пытаемся выяснить, знала ли она что-либо о его делах и, если да, в какой степени была в них вовлечена.

– Да это несерьезно! Линда – преступница? Да я уверена, что если она сама такое испытала…

– Я понимаю, вам это кажется невероятным, Лиз, но люди, над которыми издевались, часто сами становятся насильниками. Это общеизвестный факт. Сексуальное насилие, причинение боли, пытки – печальный перечень их преступлений. Исследованиями подтверждено, что такие дети впоследствии сами подвергали насилию младших родственников или соседей.

– Но только не Линда!

– У нас нет такой уверенности. Вот потому я и задаю вам вопросы, пытаясь создать ее психологический профиль.

– Я уже говорила, что она была спокойной, жизнерадостной. Остальные дети, казалось, подчиняются ей.

– Они боялись ее?

– Не могу сказать с уверенностью, но у меня сложилось такое впечатление. Они слушались ее беспрекословно.

– А что-нибудь еще о личных качествах Люси?

– Дайте подумать… даже и не знаю. Она была скрытным ребенком. Примите во внимание еще и то, что дети были потрясены расследованием и расставанием с родителями. Их жизнь была адом, но это был свой, семейный ад. Линда казалась доброй, но, как и большинство детей, она при случае могла проявлять жестокость.

– Вот как?

– Я не имею в виду отрывание крыльев у мух и подобные штучки, – уточнила Элизабет.

– Модели поведения в раннем возрасте могут быть полезны в дальнейших исследованиях, но я всегда думала, что их значение преувеличено. Я и сама однажды оторвала крылья мухе – из простого любопытства. А в чем проявилась жестокость Люси?

– Ну например, когда мы подбирали детям приемных родителей. Невозможно было отдать всех братьев и сестер в одну семью, поэтому нам пришлось их разлучить. Для нас самым важным было то, чтобы каждый ребенок оказался в хорошей семье, где его окружили бы заботой и любовью. Я помню, что Лора, младшая сестренка Линды, была просто потрясена, а та… лишь холодно сказала ей, что нужно привыкнуть. Бедная девочка долго рыдала, и мы не могли ее успокоить.

– Ну и где она оказалась?

– Лора? Мне помнится, что в какой-то семье в Гулле. Прошло много времени, так что простите, если я что-то забыла или перепутала.

– Разумеется. А вы можете сказать, как сложились судьбы остальных детей?

– Нет, к сожалению, вскоре после этого я перешла на другую работу. Я часто жалела об этом, но…

– Больше ничего не припомните?

Элизабет встала и снова взялась за утюг:

– Да нет, вроде рассказала вам все, что знаю.

Дженни встала, вынула из бумажника визитку и протянула Элизабет:

– Если вдруг вспомните что-то еще…

Элизабет внимательно прочитала визитку и ответила:

– Да, конечно. Буду рада оказаться вам полезной.

По ней не видно, думала Дженни, когда совершала сложные маневры, выезжая с заполненной парковки. Ей показалось, что она вынудила Элизабет Белл погрузиться в воспоминания, о которых она с радостью предпочла бы забыть. И Дженни не могла ее за это осудить. Она не была уверена, удастся ли ей узнать что-нибудь важное, кроме подтверждения факта, что в подвале дома в Олдертхорпе были найдены сатанинские атрибуты. Хотя Бэнкса это наверняка заинтересует. Завтра она туда поедет, постарается найти кого-нибудь из жителей, кто общался с этими семьями до начала расследования, и почувствует, как говорила Элизабет, «ауру» зловещего места.

12

Бэнкс весь день работал не поднимая головы, даже пропустил обед, допрашивая Люси Пэйн, и теперь, когда часы показывали почти три пополудни, он шел по Норт-Маркет-стрит к пабу «Олд шип», напряженно обдумывая только что полученное известие о том, что и второе тело, обнаруженное в саду на заднем дворе дома тридцать пять по Хилл-стрит, определенно не является телом Лиан Рей.

Люси Пэйн поместили в камеру, расположенную в цокольном этаже здания управления полиции, а Джулия Форд сняла номер в «Бургундии», самом шикарном и дорогом из иствейлских отелей. Команда Бэнкса и судмедэксперты работали даже ночью при искусственном освещении, Дженни Фуллер изучала прошлую жизнь Люси – все были заняты поисками хоть какой-нибудь, самой мелкой, трещинки в ее глухой защите, любого, пусть незначительного, но веского и убедительного доказательства, что она все же принимала участие в убийствах. Бэнкс понимал, что, если они не откопают ничего нового к завтрашнему полудню, ему придется освободить ее из-под стражи. На сегодня у него было намечено еще одно важное дело: встреча с Джорджем Вудвордом, инспектором уголовной полиции, который принимал деятельное участие в ходе олдертхорпского расследования; сейчас он, выйдя на пенсию, открыл пансион – «ночлег и завтрак» – в курортном городке Уитернси. Бэнкс посмотрел на часы. Дорога займет часа два, а значит, времени у него с избытком – можно еще поесть и выпить, доехать до места и не очень поздно вернуться назад.

«Олд шип» представлял собой обшарпанную, ничем не примечательную пивнушку в викторианском духе с несколькими лавками, выставленными на мощенный булыжником тротуар перед входом в заведение. Место было плохо освещено. Пивная пользовалась популярностью потому, что была расположена в укромном месте и в ней беспрепятственно обслуживались несовершеннолетние. Бэнкс слышал, что многие иствейлские парни высосали здесь свои первые пинты еще задолго до своего восемнадцатого дня рождения. На вывеске был изображен старинный клипер, витрины были застеклены дымчатыми стеклами с вытравленными на них рисунками.

Народу почти не было: обеденное время закончилось, а до наплыва посетителей, идущих с работы, оставалось еще несколько часов. Нередко в пабе «Олд шип» вообще не было посетителей: у большинства туристов пропадал аппетит еще на подходе к заведению, а местные жители знали более приятные места для выпивки. Внутри было сумрачно, душно, за более чем сто лет существования паба он настолько пропитался табачным дымом и запахом пролитого на пол и прокисшего пива, что перехватывало дыхание. Унылую обстановку скрашивала только красивая молодая девушка за стойкой бара: коротко подстриженные рыжие волосы, тонкие черты лица, приветливая улыбка и, по всей видимости, веселый нрав.

Бэнкс подошел к стойке и, слегка облокотившись на нее, обратился к девушке:

– Вы не откажете мне в сандвиче с сыром и луком или мои надежды тщетны?

– Извините, – ответила девушка с улыбкой, – мы не подаем еду после двух часов. Пакет чипсов, если хотите?

– Лучше, чем ничего, – вздохнув, согласился Бэнкс.

– С каким вкусом?

– Лучше простые. Ну и пинту горького шенди, [24]24
  Шенди – смесь пива с имбирным пивом или лимонадом.


[Закрыть]пожалуйста.

Она налила пива, а Бэнкс раскрыл пакет с сыроватыми картофельными чипсами. Девушка уголком глаза следила за ним и наконец, видимо набравшись смелости, обратилась к нему:

– Скажите, а вы, случайно, не тот самый полицейский, который приходил сюда и расспрашивал о девушке, что пропала примерно месяц назад?

– О Лиан Рей? – переспросил Бэнкс, после чего ответил на ее вопрос: – Да, это я.

– Я так и подумала. Правда, я говорила не с вами, а с другим полицейским, но вы здесь были. Так вы нашли девушку?

– А вы Шеннон, верно?

Она улыбнулась:

– Вы помните, как меня зовут, хотя даже не говорили со мной? Удивительно.

В отчете констебля Уинсом Джекмен сообщалось, что Шеннон – американская студентка, взяла годовой отпуск в своем университете, уже объехала почти всю Европу, навестила всех родственников и, как подозревал Бэнкс, обзаведясь бойфрендом, решила провести несколько месяцев в Йоркшире, где ей, кажется, понравилось. Бэнкс был уверен, что она работает в этом пабе, потому что хозяин не обращает внимания на такие мелочи, как отсутствие рабочей визы. Тем более что платит он наличными и гораздо меньше, чем положено по закону.

Бэнкс закурил и обвел глазами зал. Два старика, дымя трубками, молча сидели за столиком у окна, глядя в глаза друг другу. Казалось, они уселись за этот столик сразу после открытия заведения в девятнадцатом веке. Каменные плиты пола стерлись, столешницы шатких столиков были неровными, с многочисленными щербинками. Акварель – огромный парусник – криво висела на одной стене, а противоположную украшало несколько вставленных в рамы морских пейзажей, выполненных карандашом, которые, на дилетантский взгляд Бэнкса, были вполне неплохими.

– Я вас вспомнила, потому что в газетах до сих пор пишут об этих девушках из Лидса. – Шеннон едва заметно вздрогнула. – Это ужасно. Я помню, как в Милуоки – я сама оттуда, из штата Висконсин, – поймали Джефри Дамера, который убивал, насиловал и ел трупы. Я была совсем ребенком, но знала, что произошло, все тогда были напуганы. Я не понимаю, как люди могут творить такое. А вы?

Бэнкс, глядя на простодушное лицо девушки, ощущал ее надежду на то, что жить стоит и что мир не превратится в месиво ужаса и порока, хотя в нем и творятся плохие дела.

– Нет, – ответил он. – И я не понимаю.

– А вы, значит, так и не нашли Лиан?

– Пока нет.

– Я спрашиваю не потому, что знакома с ней или могу сообщить какие-то новые подробности. Я и видела-то ее один раз. Но меня не оставляет мысль, что именно я была последней, кто видел ее живой… – Она скрестила руки на груди. – Это беспокоит, как заноза. Не могу выбросить из головы картинку: Лиан здесь, перед камином.

Бэнкс вспомнил Клэр Тос, обвиняющую себя в смерти Кимберли Майерс, он понимал, что любой человек, имеющий хоть какое-то отношение к убийствам, совершенным Пэйном, чувствует на своих руках кровь его жертв.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал он.

Один из стариков подошел к стойке и поставил на нее полупинтовый бокал. Шеннон наполнила его, старик расплатился и направился назад к своему стулу. Она сморщила носик:

– Они торчат тут каждый день. По ним можно часы проверять. Если кто-то из них не приходит, значит, мне надо вызывать «скорую».

– Если вы говорите, что не можете забыть Лиан, наверное, вспоминаете и события, которые произошли в тот вечер?

– Да нет, – покачала головой Шеннон.

– Видите ли, мне иногда кажется, что мы ошиблись и ее никто не похищал, – сказал Бэнкс, впервые не скрывая свои опасения. – Я думаю, что в этом случае, как говорится, мы лаем совсем не на то дерево. С того дня, как мы вас опрашивали, прошло много времени. Может, вы что-то еще вспомнили?

Спросил, хотя понимал, что это бесполезно, прошло так много времени со дня исчезновения Лиан, что след «остыл», как говорят в полиции. Если они, веря в свою непогрешимость, слишком поспешно решили, что Лиан Рей была похищена тем же преступником или преступниками, что и Келли Мэттьюс и Саманта Фостер, то все ниточки, ведущие к установлению истины, были уже утеряны.

– Не знаю, чем могу помочь, – нерешительно сказала Шеннон.

– Скажите мне вот что, – не смог остановиться Бэнкс, – они сидели здесь, так? – Он показал на столик перед пустым, обложенным кафелем камином.

– Да. Их было четверо за столом.

– Они много пили?

– Нет. Я говорила об этом женщине из полиции. Они заказали выпивку, кто-то из них повторил. Я еще подумала, что девушке, пожалуй, еще не положено по возрасту, но хозяин велел нам не обращать внимания на такие мелочи, если это не слишком бросается в глаза. – Она в испуге поднесла ладонь ко рту. – Господи, я не должна была говорить об этом!

– Да ерунда! Нам известно, как работает мистер Паркинсон. Не бойтесь, что перепутаете что-то из своих показаний, ничего страшного, я могу, если понадобится, перечитать отчет. Мне надо, чтобы вы еще раз все подробно рассказали о том вечере, будто впервые.

Тяжело объяснить, но Бэнксу требовалось заставить свое сознание вернуться в то время, начать расследование исчезновения Лиан с чистого листа. Он не хотел садиться за отчеты в кабинете – хотя это занятие, без сомнения, ожидает его, если в ближайшее время не всплывут новые обстоятельства, – он намеревался приступить к делу там, где девушку видели в последний раз.

– Лиан не показалась вам сильно пьяной? – спросил Бэнкс.

– Она много смеялась и громко говорила, было похоже, что пить ей еще непривычно, но сильно пьяной она не была.

– Что они пили?

– Не могу вспомнить. Но не пиво. Вино, кажется… Или «Перно»?

– Как вам показалось, это была компания или две пары?

Шеннон на мгновение задумалась:

– Двое явно были парой. Это было видно по тому, как они как бы случайно прикасались друг к другу. Я не хочу сказать, что они обнимались или нежничали на глазах у всех, нет… Но Лиан и…

– Мик Блэр, – подсказал Бэнкс.

– Я не знаю их имен. Ну так вот, мне показалось, что он-то вроде неравнодушен к ней, а она просто флиртует.

– Он был ей вовсе безразличен?

– Да нет, было заметно, что им хорошо вдвоем. Но он, безусловно, был увлечен ею, а она позволяла ему себя обожать.

– Вы прежде об этом не рассказывали.

– Не думала, что это важно. Да и не спрашивали меня. Тогда все были абсолютно уверены, что ее похитил серийный убийца.

Все правильно, подумал Бэнкс и вздохнул. Родители Лиан считали, что она «хорошая девочка» и никогда, если не случилось ничего страшного, не нарушит установленного для нее «комендантского часа». Они были так убеждены в ужасном, что их непробиваемая уверенность повлияла на расследование и полиция нарушила одно из своих главных правил: не выдвигать никаких версий до тех пор, пока не проверены все обстоятельства. В то время общественность волновалась по поводу исчезновения Келли Мэттьюс и Саманты Фостер, поэтому, когда пропала Лиан – еще одна очаровательная, во вкусе похитителя девочка, – все три эпизода были объединены в общее дело. Уверенности, что это именно похищение, добавила находка ее рюкзачка в кустах. В нем находился ингалятор Лиан, которым она купировала приступы астмы, и кошелек с двадцатью пятью фунтами и пригоршней мелочи. Если она решила убежать из дому, то выбрасывать деньги было довольно странно. Они уж точно пригодились бы ей, как и все остальное, что было в рюкзачке.

Расспрашивала Шеннон констебль Уинсом Джекмен. Возможно, ей следовало задавать какие-то другие, хорошо обдуманные вопросы, но он не винил Уинсом. Она выяснила то, что тогда казалось важным: группа подростков вела себя в пабе пристойно, они не создавали проблем посетителям, между ними не возникло никаких споров, они не были сильно пьяными.

– Постарайтесь еще раз припомнить, они не показались вам агрессивными, беспокойными, странными? – настаивал Бэнкс.

– Я не заметила ничего необычного в их поведении. Они не привлекали к себе внимания – так ведут себя люди, которые понимают, что нарушают правила, хотя и с нашего молчаливого согласия, – вы понимаете, что я имею в виду…

Бэнкс отлично понимал. Вспомнил, как в шестнадцать лет они с дружком Стивом, испытывая гордость и страх одновременно, в убогом маленьком пабе, расположенном в миле от дома, где они оба жили, впервые в жизни пили пиво, притулившись в уголке за музыкальным автоматом, да еще и курили. Чувствовали себя по-настоящему взрослыми, но Бэнкс не забыл и страх, который он испытывал, боясь, что вот-вот нагрянет полиция или войдет знакомый, например, приятель отца, поэтому они старались изо всех сил стать как можно более незаметными, вжимаясь в обитую деревянными панелями стену.

Он допил пиво и скомкал пустой пакет из-под чипсов. Шеннон, взяв комочек у него из рук, опустила его в мусорную корзину позади стойки.

– Мне показалось, что перед уходом они были чем-то встревожены, – добавила Шеннон. – Компания сидела далеко от меня, и я не слышала, о чем они говорят, но все четверо были явно взволнованны, уловила только, что, перед тем как выйти, кто-то произнес: «Решено, так и сделаем». А через пару минут они ушли.

Для Бэнкса это было новостью.

– А в каком часу это было?

– Около одиннадцати.

– И все они были взволнованны? В том числе и Лиан?

– Не могу сказать, – ответила Шеннон, чуть нахмурившись. – Кто-то предложил, а остальные решили что-то предпринять сообща.

– Спасибо за информацию. Для Лиан Рей с одиннадцати часов начинался установленный родителями «комендантский час», и, по словам родителей, она никогда его не нарушала. Если же девушка решила идти куда-то с компанией после паба, то она опоздала бы домой. И еще кое-что.

– Что же? – заинтересовалась Шеннон.

– Если они решили продолжить развлекаться, значит, ее товарищи лгут.

Шеннон на секунду задумалась.

– Это так, но, возможно, Лиан все же собиралась идти домой, а остальные решили еще погулять. Мне действительно очень жаль, что не вспомнила этого раньше, я старалась рассказать все, что было важно.

– Не волнуйтесь, все в порядке, – с улыбкой успокоил ее Бэнкс. – Вы ни в чем не виноваты. – Он посмотрел на часы. Время ехать в Уитернси. – Ну, мне пора.

– Ой, я уезжаю в конце следующей недели, – спохватилась Шеннон. – В среду на будущей неделе я работаю последний вечер, если решите заглянуть сюда, тогда до свидания.

Бэнкс не знал, как отнестись к приглашению. Что это? Предложение свидания? Да нет, конечно. И все-таки ему было приятно, что молодые девушки еще обращают на него внимание.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Я не уверен, смогу ли зайти, потому на всякий случай прощаюсь: bon voyage. [25]25
  Счастливого пути (фр.).


[Закрыть]

Шеннон повела плечами, Бэнкс понял это как «было бы предложено» и вышел из паба.

Было чуть за полдень, но Энни могла поклясться, что Джанет Тейлор пьяна. У нее был горький опыт общения с пьющими, приобретенный в коммуне художников, где она жила в детстве со своим отцом, Реем. Она помнила, как у них ненадолго появился какой-то писатель-алкоголик – огромный вонючий мужик со слезящимися глазами и густой спутанной бородой. У него была привычка повсюду прятать бутылки со спиртным. Отец велел ей держаться от него подальше, и однажды этот человек, имени которого она не запомнила, начал заговаривать с ней. Отец разозлился и выкинул его вон из их комнаты. Это был один из немногих случаев, когда она видела Рея по-настоящему злым. Отец любил иногда выпить вина и наверняка еще и сейчас покуривает травку, но ни пьяницей, ни наркоманом он не был. Большую часть времени он уделял работе – тогда это была живопись, – но у него были и другие дела, в том числе и воспитание Энни…

В квартире Джанет царил беспорядок. Повсюду была разбросана одежда, недопитые чашки чая стояли на подоконнике и на каминной полке. В комнате висел стойкий душок пьющего человека – особая смесь кисло-сладкого запаха спиртного и немытого тела.

Джанет в мятой футболке и джинсах развалилась в кресле, предоставив Энни возможность самой подыскать, на что присесть. Энни сгребла кипу газет со стула с жесткой спинкой и села.

– Ну, и что теперь? – спросила Джанет. – Вы пришли меня арестовать?

– Пока нет.

– Тогда зачем? Еще вопросы?

– Вы слышали, что Теренс Пэйн умер?

– Слышала.

– А как ваши дела, Джанет?

– Ха! Хороший вопрос. Дайте подумать. – Перечисляя свои неприятности, она загибала пальцы. – Я не могу заснуть, хожу взад-вперед по квартире, пытаясь побороть клаустрофобию, которая обрушивается на меня, как только начинает темнеть; переживаю этот кошмар снова и снова, стоит хоть на секунду закрыть глаза; карьера пошла псу под хвост… ну, а так – все нормально.

Энни глубоко вздохнула. Она конечно же пришла сюда не за тем, чтобы помочь Джанет выйти из депрессии, хотя, пожалуй, сейчас сожалела, что не может этого сделать.

– Я считаю, вам необходимо получить хорошую консультацию относительно вашего состояния…

– Нет! Я не собираюсь обращаться ни к каким психиатрам. Я не намерена разрешать им копаться в моей голове. И вообще во всем этом дерьме. Представляю себе, как это будет представлено в суде!

Энни сцепила руки:

– Ну все, все, успокойтесь. Это ваш выбор. – Она вынула из портфеля бумаги. – Я была на вскрытии Теренса Пэйна, и мне бы хотелось уточнить некоторые моменты в ваших показаниях.

– Вы что, думаете, я лгала?

– Нет, вовсе нет.

Джанет провела рукой по безжизненным сальным волосам:

– Возможно, я перепутала что-то в последовательности событий – все произошло так быстро, – но я все рассказала так, как запомнила.

– Хорошо, Джанет, хорошо. Вот, можете проверить, в показаниях вы написали, что три раза ударили Пэйна в левый висок и один раз по запястью и что один из ударов в висок был нанесен дубинкой, которую вы держали двумя руками.

– Я так написала?

– Да. Это правильно?

– Я не могу точно вспомнить, сколько раз и куда ударила. Это важно с правовой точки зрения?

– Да. По результатам вскрытия, произведенного доктором Макензи, вы ударили Пэйна девять раз. Три удара в висок, один по запястью, один по скуле, два по основанию черепа, когда он стоял на коленях, и два удара вы нанесли ему в область темени, когда он стоял на корточках или сидел.

Джанет промолчала, и как раз в этот момент реактивный лайнер, взлетевший из аэропорта, нарушил тишину, заполнив дом ревом двигателей, словно призывая бросить все и отправиться отдыхать в далекие экзотические места. Но обеим женщинам было не до экзотики.

– Джанет?

– Что? До меня не дошло, что вы задали вопрос.

– Вы согласны с результатами вскрытия?

– Не знаю. Я не считала, лишь пыталась спасти свою жизнь.

– А вы уверены, что били его не из чувства мести за Денниса?

– С чего вы взяли?

– Судя по числу и силе ударов, положению жертвы…

Джанет побагровела:

– Вы называете эту скотину жертвой? Деннис лежал на полу, и кровь вытекала из него вместе с жизнью. А вы называете Теренса Пэйна жертвой? Да как у вас язык поворачивается!

– Сожалею, Джанет, но именно так он будет именоваться при рассмотрении дела в суде, так что вам лучше свыкнуться с этой мыслью.

Джанет ничего не ответила.

– Зачем вы задали санитару «скорой» вопрос: «Он подох? Я убила эту скотину»? Что вы хотели этим сказать?

– Не знаю. Я даже не помню, говорила я это или нет.

– Это может быть истолковано так, будто вы намеревались убить Теренса Пэйна, вам понятно?

– Я отлично понимаю, что мои слова могут быть истолкованы как угодно, в том числе и так.

– Так вы намеревались убить его?

– Нет! Я же сказала вам: просто пыталась защитить свою жизнь. Почему вы мне не верите?

– Тогда как вы можете объяснить удары сзади по голове? Когда они могли быть нанесены, если рассматривать последовательность событий?

– Я не знаю.

– Постарайтесь вспомнить.

– Может быть, когда он нагнулся в поисках мачете.

– Ну вот! Но вы не помните, как наносили удары?

– Нет, думаю, что, должно быть, тогда и ударила, если вы так хотите.

– Ну а что вы скажете о двух ударах по темени? Доктор Макензи уверяет, что они были нанесены с большой силой. И это были не поспешные и не случайные удары.

Джанет покачала головой:

– Я не знаю. Не знаю!

Подавшись вперед, Энни взяла Джанет за подбородок и посмотрела прямо в ее затуманенные, испуганные глаза:

– Послушайте меня, Джанет, Теренс Пэйн был выше вас ростом. По силе и углу следа от этих ударов можно сделать одно-единственное предположение: они были нанесены, когда он сидел, а у нападавшего было более чем достаточно времени, чтобы замахнуться и… ну, дальше понятно. Так что, Джанет, расскажите мне правду. Это ваше дело, верить мне или нет, но я пытаюсь вам помочь.

Повернув голову, Джанет освободила подбородок и, отведя взгляд, уставилась в сторону:

– Что вы хотите от меня услышать? Что бы я ни сказала, все оборачивается против меня.

– Неправда. Вы не улучшите своего положения, если будете лгать или утаивать что-то от следствия. Тогда вас обвинят в лжесвидетельстве. Правда – вот ваша лучшая защита. Неужели вы думаете, что среди присяжных найдется хоть один человек – если, конечно, до этого дойдет, – который не проявит к вам симпатию в сложившейся ситуации? Даже если вы признаетесь, что на некоторое время потеряли контроль над собой?

– Так что я, по-вашему, должна сказать?

– Правду! На самом деле он опустился на пол, а вы, не помня себя, ударили его за то, что он сделал с Деннисом. Так все было?

Джанет вскочила с кресла и принялась ходить взад-вперед по гостиной, сжимая и разжимая кулаки:

– Да! Да! Ну и что? Да это мелочь по сравнению с тем, что он заслужил!

– Так вы наконец-то вспомнили?

Джанет остановилась, плеснула себе джина, залпом выпила и ответила: