Текст книги "За гранью"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Мы не одобряли, что она выскочила за первого парня, которого встретила, – пояснила Хилари.

– До Терри она дружила с мальчиками?

– Ни с кем не было ничего серьезного.

– Так вы думаете, она могла бы выбрать кого-нибудь получше?

– Мы не говорили ей ничего плохого о Терри. Он был добрым и ласковым, у него хорошая работа, перспективная.

– Но?

– Но в действительности он оказался совсем не таким, ты согласен, Клайв?

– Да. Все было как-то очень странно.

– Что именно? – заинтересовалась Дженни.

– Он, похоже, не хотел, чтобы она виделась с нами.

– А он или она когда-нибудь говорили об этом прямо?

Хилари покачала головой, ее дряблая, обвисшая кожа заколыхалась.

– Для этого не нужны слова. Мне это было и так понятно. Намэто было понятно.

Дженни сделала пометку в блокноте. Для нее то, что она сейчас услышала, было подтверждением сексуально-садистских отношений между супругами, которые она изучала в учебном центре ФБР в Квантико. Терри Пэйн начал с того, что изолировал свою партнершу от семьи. По рассказам Пат Митчелл, то же он проделал, чтобы отдалить ее от подруг.

– Что вы можете сказать о Терри?

– Временами он казался каким-то странным, но меня это не касалось, – пожала плечами Хилари.

– А что за человек Люси? Попробуйте дать ей определение, – попросила Дженни. – Например, доверчивая, наивная, самостоятельная?

– Ей не подходит ни одно, ты согласна Хилари?

– Нет, почему же, – покачала головой Хилари. – Для начала скажу, что она очень даже самостоятельная. К тому же настойчивая и упрямая. Всегда сама принимает решения и действует так, как решила. Ну вот хотя бы ее отказ от учебы в университете ради этой работы. Раз она решила, то все. То же самое было с замужеством. Она объявила: любовь с первого взгляда.

– На свадьбе вы не были?

– Поездки уже не для Хилари, – ответил Клайв и, подойдя к жене, погладил ей неподвижные ноги.

– Мы послали им телеграмму и подарок, – сказала Хилари. – Красивый сервиз «Роял Далтон».

– Вы не думаете, что Люси не хватает уверенности, самоуважения?

– Смотря что вы под этим понимаете. Она чувствует себя достаточно уверенной на работе, но не в отношениях с людьми. Она замыкается в обществе незнакомых людей, становится настороженной и сдержанной. Она не любит толпу, а вот гулять вместе с подружками ей нравилось. Обычное дело.

– Вы хотите сказать, что она склонна к одиночеству?

– До некоторой степени да. Она очень скрытная, никогда не распространяется о делах и не делится своими мыслями.

Дженни раздумывала, как бы поделикатнее узнать у стариков, мучила ли Люси животных, мочилась ли в постель, пыталась ли поджечь школу, но не знала, как подступиться к этой теме.

– А в детстве она тоже была скрытной?

– Этого мы не знаем, – сказал Клайв, глядя на жену.

– Как это?

– Понимаете, Люси не… она нам не биологическая дочь. Хилари не может иметь детей, понимаете. У нее больное сердце. Но она всегда хотела иметь ребенка, а врачи говорили, что она может умереть при родах.

Хилари, поглаживая рукой сердце, печально посмотрела на Дженни.

– Так вы удочерили Люси?

– Люси – наш приемный ребенок. Третий и, как оказалось, последний. Она прожила с нами дольше всех, и мы привыкли считать ее своей дочерью.

– Не понимаю, почему вы не сказали об этом полиции?

– А они не спрашивали, – ответил Клайв, словно гордясь своим здравомыслием.

Дженни была потрясена. Вот она, важнейшая информация, необходимая для понимания, кто такая Люси, и пока никому, кроме нее, не известная.

– Сколько лет ей было, когда она стала жить в вашей семье? – спросила Дженни.

– Двенадцать, – ответил Клайв. – Она у нас с марта девятьсот девяностого года. Я помню тот день так, словно это произошло вчера. Возможно, вы слышали об этом? Люси одна из «Олдертхорпской семерки».

Энни, вытянув ноги и откинувшись на спинку деревянного стула, удобно расположилась на нем, словно стул был изготовлен на заказ по меркам ее тела. Бэнкс всегда завидовал ее умению приспосабливаться к любой обстановке. Отхлебнув «тикстонского горького» и негромко промурлыкав что-то, она улыбнулась Бэнксу.

– Ты знаешь, я сегодня целый день тебя проклинала, – сказала она. – Поминала, так сказать, твое имя всуе.

– А я-то не мог понять, чего это у меня уши горят?

– Они должны были уже полностью сгореть.

– Все ясно. Что изрек старший инспектор Чамберс?

Энни пренебрежительно отмахнулась:

– То, что ты и предсказывал. Что моя карьера поставлена на карту и в случае любого провала… Да, кстати, он меня заботливо предостерег.

– От меня?

– Да. По его мнению, ты попытаешься вытрясти из меня информацию. Он посоветовал мне играть, плотно прижимая карты к груди, которую он, между прочим, очень внимательно рассматривал, видимо выбирая наиболее удобную для меня позу, чтобы ты ничего не разглядел.

– Что-нибудь еще?

– Да. Он сказал, что ты бабник и волокита. Это правда?

Бэнкс рассмеялся:

– Он действительно так сказал?

Энни утвердительно кивнула.

Паб «Куинс армс» был заполнен освободившимися после работы людьми и туристами, желающими отдохнуть и перекусить. Энни и Бэнксу повезло занять места за стоявшим у окна столиком; столешница, покрытая медным листом, была шершавой от мелких углублений. Через цветное стекло, красное и желтое, Бэнкс мог наблюдать за похожими на привидения прохожими, которые брели под зонтиками навстречу друг другу по Маркет-стрит. Дождь заливал окно, и стук капель по стеклам был слышен в паузах между словами. Из музыкального автомата доносилась песня двух парней из «Сэвидж Гарден» – слышались признания и жалобы на то, что они уже любили кого-то, до того как встретили ее. Пропахший табаком воздух гудел от оживленного говора.

– Ты сама-то что думаешь о Джанет Тейлор? – спросил Бэнкс. – Я не пытаюсь совать нос в ваши дела. Мне просто хочется знать, каково твое первое впечатление.

– Так я тебе и поверила. Но должна признаться, что она мне нравится и я ей сочувствую. Она стажер, у нее маловато опыта, она впервые оказалась в таком сложном положении. И делала то, что необходимо было сделать.

– Но?

– Я не допущу, чтобы мои чувства повлияли на решение. Я пока не имею полного представления, но мне кажется, Джанет Тейлор написала не всю правду в своих показаниях.

– Ты думаешь, это намеренная ложь или она просто что-то не запомнила?

– Я полагаю, мы можем истолковать наши сомнения в ее пользу. Пойми, я никогда не оказывалась в подобной ситуации, а потому не могу представить, что она чувствовала, как себя вела. Но, согласно утверждению доктора Могабе, она нанесла Пэйну семь или восемь ударов дубинкой послетого, как он уже был не в состоянии действовать.

– Но он намного сильнее ее. Может быть, именно это и потребовалось, чтобы его обездвижить.

Энни покачала головой. Она вытянула ноги в проход и скрестила. Бэнкс заметил тонкую золотую цепочку вокруг лодыжки – один из многих, по его мнению, атрибутов сексуальности Энни.

– Она вышла за пределы допустимой обороны, Алан. И еще одно. Я разговаривала с врачами «скорой помощи» и медиками-спасателями, которые первыми прибыли на место преступления. Один из них рассказал, что, когда он подошел к Тейлор, которая поддерживала голову Морриси, она, кивнув на Пэйна, спросила: «Он подох? Я убила эту скотину?»

– Этот вопрос может означать что угодно.

– Я тоже так думаю. Но обвинителю ничего не стоит истолковать его как намерение убить Пэйна, доказать, что смысл вопроса – в том, достигла ли она своей цели. И это может быть интерпретировано как умысел.

– А можно истолковать и как невинный вопрос.

– Ты не хуже меня знаешь, что в таком деле вообще не может быть ничего невинного.Особенно сейчас, когда в каждом выпуске новостей трубят о деле Хэдли. И не забывай, что Пэйн был уже безоружным и лежал на полу, когда она нанесла ему несколько последних ударов.

– Откуда это известно?

– К этому времени констебль Тейлор сломала ему запястье, как она сама написала в показаниях, и отшвырнула мачете к стене, где его впоследствии и обнаружили. Кроме того, угол и сила нанесения ударов указывают на ее превосходство в росте, которым в действительности, как мы знаем, она не обладала. Пэйн ростом шесть футов один дюйм, а констебль Тейлор всего пять футов и шесть дюймов.

Бэнкс глубоко затянулся, обдумывая, что ответить Энни. И как, черт побери, он станет докладывать об этом Хартнеллу?!

– Но ей пока ничего не грозит? – спросил он.

– Мне кажется, нет, – ответила Энни, слегка потягиваясь на стуле. – Но исключать этого нельзя. Конечно, в такой ситуации даже и у самого опытного копа могла поехать крыша. Кстати, мне надо осмотреть место преступления.

– Ради бога. Хотя сомневаюсь, что там можно что-то разглядеть, после того как бригада СОКО проработала там три дня.

– Пусть так…

– Понимаю, – сказал Бэнкс. И он действительно понимал, зачем ей это надо.

Посещение места преступления – своего рода ритуальная процедура. Дело в том, что это теснее соединяло тебя с произошедшим здесь преступлением. Ты стоял там, на том самом месте, где было содеяно зло.

– Когда ты хочешь пойти?

– Завтра утром. Позже я созвонюсь с Джанет Тейлор.

– Я договорюсь с дежурным офицером, – пообещал Бэнкс. – Если хочешь, мы можем пойти туда вместе. Сейчас мне надо еще раз поговорить с Люси Пэйн, пока ее не выписали.

– Они отпускают ее?

– Да вроде. Рана быстро заживает, а мест у них вечно не хватает.

Энни поразмыслила и сказала:

– Я, пожалуй, доберусь своим ходом.

– Ты хочешь ехать одна?

– Ой, только без обид, Алан. Ничего личного, просто не хочу, чтобы нас видели вместе – это повод для сплетен. Да и вообще это неэтично.

– Ты права, – согласился Бэнкс. – Послушай, если тебе удастся выкроить немного времени вечером в субботу, то, может, поужинаем и…

Уголки губ Энни приподнялись, в карих глазах зажглась насмешка.

– Поужинаем и что?..

– Ты же знаешь «что».

– Не знаю. Скажи.

Бэнкс повел глазами вокруг, желая убедиться, что их не подслушивают, наклонился вперед. Но, прежде чем он успел сказать хоть слово, дверь раскрылась и в зал вошла констебль Уинсом Джекмен. Множество голов повернулось в ее сторону, некоторых удивил темный цвет ее кожи, другие просто не могли отвести от нее глаз: она была эффектна – величественная женщина с фигурой классической статуи. Уинсом сегодня дежурила, и Бэнкс с Энни предупредили ее, где их искать в случае необходимости.

– Простите, что беспокою вас, сэр, – сказала она, садясь на придвинутый к столу стул.

– Ну что вы, – успокоил ее Бэнкс. – В чем дело?

– Только что позвонила констебль Карен Ходжкинс из нашей команды… – Уинсом замолчала и посмотрела на Энни. – Сообщила о Теренсе Пэйне, – неуверенно продолжила она. – Час назад он умер в больнице, не приходя в сознание.

– Вот черт! – выдохнула Энни.

– Ну что ж, это сделает жизнь более интересной, – произнес Бэнкс и потянулся за следующей сигаретой.

– Расскажи мне об «Олдертхорпской семерке», – попросил Бэнкс.

Вернувшись в тот вечер домой, он поставил свежий, только что выпущенный компанией «Граммофон» диск Дюка Эллингтона с сюитой «Черные, коричневые и беж», написанной еще в 1942 году, налил в стакан на два пальца «Лафройга», и тут позвонила Дженни. Уменьшив громкость, он потянулся за сигаретой.

– Мне кажется, – продолжал он, – я что-то слышал об этом в свое время, но сейчас практически ничего не помню.

– Да я сама знаю только то, что рассказали мне Ливерсиджи, – ответила Дженни.

– Ну давай рассказывай. – Бэнкс услышал шелест бумаги на другом конце линии.

– Одиннадцатого февраля тысяча девятьсот девяностого года, – начала Дженни, – полиция и социальные работники приехали для проверки в деревню Олдертхорп, расположенную на побережье Восточного Йоркшира вблизи косы Сперн-Хед. Поводом послужило заявление о ритуальных насильственных действиях сатанистов против детей, а также сообщение о пропавшем ребенке.

– По чьей инициативе? – поинтересовался Бэнкс.

– Не знаю, – ответила Дженни. – Об этом я не спрашивала.

Бэнкс решил, что выяснит это позже:

– Хорошо. Продолжай.

– Алан, я не служу в полиции и не знаю, какие вопросы нужно задавать.

– Я уверен, ты все делала правильно. Пожалуйста, рассказывай.

– Они взяли шестерых детей из двух домов для последующей передачи на воспитание в другие семьи.

– А что в действительности там происходило?

– Поначалу в деле не было ясности. «Непристойное и распутное поведение. Ритуальная музыка, танцы и костюмы».

– Смахивает на то, что происходит ночью в субботу в полицейских участках. Что еще?

– А дальше дело становится более интересным. И гнусным. Это было одно из тех дел, которые прокуратура расследовала и довела до суда, вынесшего приговоры обвиняемым. Супруги Ливерсидж сообщили мне лишь, что шли разговоры о пытках, о детях, которых принуждали пить мочу и есть… Господи, Алан, я не сильно брезгливая, но от этого меня выворачивает наизнанку.

– Ничего удивительного…

– Их подвергали унижениям, – продолжала Дженни. – Мучили, держали по многу дней в клетках без еды, использовали в качестве сексуальных объектов в сатанинских ритуалах. Одного ребенка, девочку по имени Кэтлин Мюррей, нашли мертвой. Ее останки хранили следы пыток и сексуального насилия.

– А как она умерла?

– Ее задушили. До того ее избивали и морили голодом. Причиной, побудившей заявителя обратиться к властям, послужило то, что Кэтлин перестала посещать школу.

– И все это было доказано в суде?

– Убийство – да. Обвинение в ритуальных сатанинских действиях не выдвигалось. Мне кажется, прокуратура опасалась, что на процессе все, связанное с сатанизмом, прозвучит как бессмысленное бормотание.

– Ну и как это обнаружилось?

– Кто-то из детей рассказал об этом позже, в приемной семье.

– Люси?

– Нет. По словам супругов Ливерсидж, Люси никогда не рассказывала о том, что было. Она просто прошла через это и оставила все позади.

– Такие случаи еще были?

– Поступили аналогичные заявления из Кливленда, Рочдейла и с Оркнейских островов, их проверили, и весьма скоро разгорелся настоящий общенациональный скандал. Газеты запестрели заголовками типа «Эпидемия насилия над детьми». Социальные работники стали проявлять повышенную активность… запросы в парламент… в общем, шум был великий.

– Я помню, – со вздохом произнес Бэнкс.

– Большинство дел не дошло до суда, и никто не хотел говорить о расследовании, в котором вскрылась правда. В общем, Олдертхорп оказался не единственным. Подобная ситуация была выявлена в восемьдесят девятом году в Ноттингеме, там были обвиняемые, получившие сроки, но широкой огласки делу тогда не дали. В результате последовал доклад судьи Элизабет Батлер-Шлосс и последующая корректировка Закона о правах ребенка.

– А что произошло с настоящими родителями Люси?

– Их посадили. Супруги Ливерсидж не знают, по-прежнему они в тюрьме или вышли…

Бэнкс глотнул виски и бросил окурок в камин:

– Значит, Люси воспитывалась в семье Ливерсиджей?

– Да. Кстати, она изменила имя. Раньше ее звали Линда. Линда Годвин. Когда поднялась вся эта шумиха, она решила сменить имя. Приемные родители заверили меня, что все было легально.

Линда Годвин, она же Люси Ливерсидж, она же Люси Пэйн, подумал Бэнкс. Интересно…

– После их рассказа, какая она хорошая и способная, я все же услышала признания, что жизнь Люси была совсем не «обычной» и «нормальной», в чем они пытались меня уверить, – продолжала Дженни.

– Вот как?

– Первые два года, от двенадцати до четырнадцати лет, Люси была ну просто золотой девочкой, спокойной, смирной, внимательной и отзывчивой. Они даже беспокоились, не является ли это следствием полученной психологической травмы.

– А дальше?

– Люси даже некоторое время наблюдалась у детского психиатра. А с четырнадцати до шестнадцати она как с цепи сорвалась: перестала посещать психиатра, у нее появились парни, родители подозревали, что она занимается сексом, а потом эта история с травлей.

– Что за история?

– Ливерсиджи сказали мне: в первый раз, когда Люси обвинили, что она преследует девочку, требует у нее денег, они посчитали это случайностью и не приняли никаких мер, но Люси не унялась, потому они взялись за нее вместе с учителями и психиатром. Люси притихла. Следующие два года она казалась более замкнутой, стала менее активной, успешно окончила школу и нашла работу в банке «НэтУэст» в Лидсе. Это было четыре года назад. Казалось, что она не хочет общаться с приемными родителями. По-моему, и для них это было большим облегчением.

– Почему?

– Не знаю. Считай это интуицией, но у меня возникло ощущение, что они наконец-то прекратили опасаться Люси – того, что она сможет манипулировать ими. Хочу напомнить, это лишь неясное чувство.

– Интересно. Ну, продолжай.

– Они виделись с ней все реже, после того как она сошлась с Терри. Когда они сказали мне об этом, я решила, что именно он был инициатором разрыва с семьей и друзьями. Так обычно поступают насильники, однако теперь мне кажется, что это была ее идея – изолировать себя от всех. Ее подруга с работы, Пат Митчелл, сказала то же самое. Встреча с Терри совершенно изменила Люси, отдалив ее от прежней жизни и привычек.

– Следовательно, она либо оказалась у него в подчинении, либо обрела новую жизнь, которая оказалась предпочтительней прежней?

– Да.

Дженни рассказала ему о том, как Люси попробовала себя в роли проститутки. Бэнкс ненадолго задумался, а потом сказал:

– Это действительно интересно, но ничего не доказывает.

– Я рассказала тебе обо всем, что может иметь хоть какое-то отношение к делу. Этот случай свидетельствует о ее чудачествах, но не является поводом для ареста, иначе половина населения уже сидела бы за решеткой.

– Да больше половины. Но что важно, Дженни, – ты помогла мне сформулировать новую версию, следует над ней подумать. В частности, участвовала ли сама Люси в насильственных действиях в Олдертхорпе? Я помню, в то время писали об участии некоторых детей, что постарше, в насильственных действиях против младших братьев и сестер.

– Но что это даст, даже если удастся доказать, ведь срок давности истек?

– Пока не знаю, Дженни. Просто размышляю вслух. Что ты собираешься делать дальше?

– Завтра поговорю с кем-нибудь из работников социальной службы, попытаюсь узнать, кто принимал участие в этом деле.

– Отлично. А я, как только выберу свободную минуту, выясню, какие сведения есть в полиции. Обязательно должны быть отчеты, документы. Ну а потом?

– Хочу съездить в Олдертхорп, поговорить с людьми, которые помнят эту историю.

– Только будь осторожной, Дженни. Там многие еще не успокоились после испытанного ужаса, хотя прошло уже девять лет.

– Постараюсь.

– И не забывай, в деревне могут оставаться и те, кому в свое время удалось скрыться от расследования, и сейчас они могут посчитать твой приезд началом нового разбирательства.

– Это как раз и придает мне уверенности в собственной безопасности.

– А другие дети… Тебе о них что-нибудь известно?

– Только то, что все они были в возрасте от восьми до двенадцати лет.

– Где они теперь, тоже не выяснила?

– Нет. Ливерсиджи не знают. Да я и не спрашивала.

– Не отчаивайся. Мы сделаем из тебя детектива.

– Нет уж, спасибо.

– Давай подумаем, как их разыскать. Они смогут рассказать нам о Люси больше, чем ее приемные родители.

– Хорошо. Начну с того, что выясню, согласятся ли социальные работники говорить со мной.

– Держу пари, что будут не очень рады. Самое лучшее – найти пенсионера или того, кто перешел на другую работу. Для них рассказ о прошлых делах уже не кажется предательством.

– Я как-никак психолог, уж сама разберусь.

Бэнкс рассмеялся в трубку:

– Телефонная линия иногда искажает информацию, так что в данном случае произошло смешение обязанностей детектива и психолога.

– Прибереги эту шутку для своих тупоголовых коллег.

– Спасибо тебе, Дженни. Ты проделала колоссальную работу.

– Я еще только начала.

– Держи меня в курсе.

– Обязательно.

Когда Бэнкс положил трубку, королева госпела Махалия Джексон пела «Приди же, Воскресенье». Убавив громкость и взяв недопитый бокал, он вышел на небольшой балкон, нависавший над водопадом Грэтли. Дождь уже кончился, но до этого, во время ливня, шум падающих капель был таким сильным, что почти перекрывал рокот водопада. Солнце только что село, и яркие розовые и оранжевые отблески угасали на западе, пробиваясь сквозь темные облака, в то время как темнеющая восточная часть неба из бледно-голубой становилась чернильно-синей. Сразу за водопадом виднелось пастбище, по которому бродили овцы. Посреди пастбища стояло несколько огромных старых деревьев, на которых обосновались грачи, по утрам часто будившие Бэнкса своими шумными перебранками. Он был уверен, что грачи – самые вздорные и невоспитанные птицы. Позади пастбища долина шла под уклон к берегу протекавшей на расстоянии чуть больше мили от его дома реки Суэйн. На противоположном холмистом берегу в слабеющем вечернем свете Бэнкс еще мог рассмотреть огромный зияющий вход в Вороний утес, похожий на разинутый в улыбке рот скелета. Стены этого древнескандинавского строения, выложенные сухой кладкой, все еще рельефно выделялись на фоне меркнущего вечернего неба. Посмотрев направо, он увидел колокольню хелмторпской церкви, стоявшую в самом низу долины.

Бэнкс взглянул на часы. Еще не слишком поздно, можно дойти до паба «Собака и ружье», выпить пинту пива, а может, поговорить с завсегдатаями из местных, с которыми он свел знакомство после переезда. Нет, решил он, компания ему сейчас не нужна; надо о многом подумать: каковы могут быть последствия смерти Терри Пэйна, где искать останки Лиан Рей и что может дать для расследования информация, полученная Дженни Фуллер о прошлом Люси. Бэнкс вдруг подумал, что, после того как он занялся делом Хамелеона, его стало все сильнее тянуть к одиночеству и все менее – к легкой трепотне в баре. Скорее всего, решил он, расследование страшного преступления, реальное ощущение присутствия зла сделали разговоры о пустяках совершенно несовместимыми с возложенной на него ответственностью за происходящее.

Да еще известие о беременности Сандры продолжало его мучить, возвращало к воспоминаниям о прежней жизни, которую он старался забыть. Бэнкс понимал, что не может добавить веселья ни в одну компанию, но и ложиться спать в такую рань ему тоже не хотелось. Он вошел в комнату, добавил в бокал виски, взял сигареты и, снова выйдя на балкон, продолжил наблюдать последние отблески закатного света. Из далеких вересковых зарослей донеслась трель кроншнепа, Махалия Джексон продолжала вести мелодию уже без слов: слова она уже давно пропела.