Текст книги "Святые Спасения"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР»
Пятнадцатый год полета

Когда Деллиан открыл глаза, над его анабиозной капсулой стояла Элличи – совершенно непристойно ухмыляющаяся, скользя взглядом по его влажной коже. Он проигнорировал и ухмылку, и протянутую руку и медленно выбрался сам. Искусственная гравитация, создаваемая вращением, не пошла на пользу его чувствительному желудку. Искусственная гравитация?

На оптике развернулись таблицы данных.

– Мы не замедляемся? – в замешательстве спросил он. В прошлый раз он просыпался три года назад – для несения последней вахты перед тем, как они должны были достичь пункта назначения. Данные указывали на то, что они находятся в девяти десятых светового года от цели, что теоретически означало, что флот завершил исследование нейтронной звезды.

Элличи вновь предложила ему руку:

– О, она действительно тебе не сказала, да?

– Э?

Он инстинктивно оглянулся на капсулу Иреллы. Та была пуста.

– На старой Земле это называлось правдоподобным отрицанием, – сказала Элличи.

Ему не нравилось постоянно повторять «Что?» – чтобы не выглядеть совсем уж тупым. Но…

– Что?

– Ирелла вызвала настоящий переполох. Сюрприз! Завтра по этому поводу состоится большой совет. Все хотят, чтобы ты в нем участвовал. Александре распорядилось вывести тебя из анабиоза.

– О святые, у нее неприятности?

– Это с какой стороны посмотреть.

– Что она натворила?

– Ты не очень торопишься?

Добравшись до их каюты, он обнаружил, что Ирелла дает аудиенцию двум десяткам человек, восемь из которых – взводные. Остальные были омни в форме кораблей всего флота. Все выглядели мрачными.

Она сразу вскочила и долго обнимала его. Отпустила только тогда, когда он покачнулся, едва не упав. Он сел на койку, а остальные вышли.

– Все это правда, – угрюмо проговорила Ирелла. – Все параноидальные теории, которые у меня когда–либо были, и еще некоторые. Марионетки не только мы, отсталые бинары; всеми омни исхода манипулировали. Никогда бы не подумала, что, оказавшись права, победив, буду чувствовать себя так дерьмово.

– Святые. Что ты выяснила? Подожди: я только что понял. Александре уполномочило вывести меня из гибернации?

– Да. Оне на данный момент исполняет обязанности капитана – вот уже два дня. Многие – и экипаж, и взводы – очень злы сейчас на Кенельм.

– Значит, это оне управляло нами?

– Да, похоже на то.

– Но наверняка ты не знаешь?

– Оне не было слишком откровенным. Пока. – Ирелла протянула ему большую кружку с говяжьим бульоном и тарелку с теплым, нарезанным толстыми ломтями хлебом. – Ешь и слушай, к утру ты должен быть готов.

Совет проходил на спортивной арене «Моргана», набитой сейчас до отказа. Деллиан подозревал, что личное присутствие людей усиливает чувство причастности и, как следствие, добавляет происходящему правомерности. Никакая арена не вместила бы всю флотилию, так что девяносто процентов участников присутствовали виртуально; текстурные стены превратили открытое пространство в старинный амфитеатр с поросшими травой ярусами. Доступ к этому собранию получили все, не находящиеся в данный момент в анабиозе.

Войдя, Деллиан почти не заметил толпящихся людей, разыскивающих свободные места. Он видел только Кенельм, сидящее с краю на помосте, установленном в дальнем конце арены.

– Так сколько же оне лет? – спросил он Иреллу.

– Точно не знаю. Может, три тысячи?

– Живые Святые!

Они прошли сквозь толпу и поднялись на помост. Ирелла заняла место между Напар и Иллатан. Два капитана дружески поприветствовали ее. Остальные капитаны составили первый ряд виртуальных зрителей. Некоторых, несомненно, только–только вывели из анабиоза.

Деллиан сел рядом с Цинри, которое устроилось подальше от Кенельм. Странно было видеть оне в форме, на которой отсутствовали капитанские нашивки. Усевшись, Деллиан заметил, как много враждебности направлено на Кенельм со стороны собравшихся на арене. По крайней мере, никто не расстроен из–за того, что учинила Ирелла. Ему все еще было больно, что она не поделилась с ним своим планом касательно нейтронной звезды. Он просто не мог избавиться от мысли, что она больше не доверяет ему целиком и полностью – из–за нейровируса.

Александре встало со своего места в центре помоста и жестом призвало всех к тишине.

– Нам многое предстоит понять и многое решить. Я прошу вас не принимать поспешных решений. Мы можем позволить себе не торопиться; пройдет еще год, прежде чем мы сравняемся скоростью с нейтронной звездой. Так что… Кенельм, думаю, начать следует вам. Не хотите ли вы рассказать нам, откуда вы родом?

Кенельм наклонило голову:

– Благодарю за возможность…

– Предатель! – выкрикнул кто–то из зрителей.

Деллиану показалось, что это был голос Ована.

– Нет. – Александре предостерегающе подняло руку. – Я не допущу оскорблений такого рода. Мы выше подобной нетерпимости. Наш совет с уважением выслушает Кенельм и Иреллу, прежде чем решать, какие у нас есть варианты.

– Я прошу прощения за то впечатление, которое, должно быть, производит мое существование, – проговорило Кенельм. – Но, уверяю вас, что цель, которую мы с моими коллегами преследуем, состоит исключительно в том, чтобы продвигать человеческие интересы и помочь нам пережить оликсов. Я никогда не откажусь от этой ответственности. Ради этого я существую.

– Так не могли бы вы рассказать нам, откуда вы? Пожалуйста, – попросило Александре.

– Я родилось на Каниме две тысячи шестьсот лет назад. Покинуло планету на корабле поколений «Байссел», который основал Фалькон. Именно там, по инициативе Соко и Эмильи, была сформирована наша группа. Их сильно беспокоили отступление от первоначальных утопических идеалов и неизменное отсутствие успеха любой миссии Удара. Мы все были гражданами первого уровня, которым было поручено поддерживать проект исхода на верном пути. И я горжусь своей ролью в этом.

– Вы нами манипулировали?

– Мы направляли – конечно, с непропорционально большой степенью влияния из–за нашего статуса. Благодаря этому наше общество осталось утопийским, что я считаю позитивным достижением. Утопийский идеал – вершина человеческой культуры, он демонстрирует сочувствие к каждому и всеобщее единение.

– Сколько вас в этой группе?

– Полагаю, на Фальконе нас было около тысячи. Потом мы разделились по разным новым планетам. Некоторые отправились с миссиями Удара. Остальные продолжали наше начинание на кораблях поколений. К тому времени, когда мы добрались до Джулосса, нас осталось меньше пятидесяти. Мы, конечно, сохранили гражданство первого уровня, что позволило нам оказывать значительное влияние.

– А в нашей миссии? – спросило Цинри.

– Мы с Лонев были последними.

– Значит, нами больше не управляют? – уточнила Ирелла. – Этот совет может принять независимое решение?

– Конечно. Как и всегда. Если бы кто–то выдвинул убедительное предложение по изменению утопийской политики исхода, к голосованию на совете отнеслись бы с уважением и пониманием. Я всегда подозревало, что из всех, кто агитирует за перемены, ты, Ирелла, будешь самой успешной. Должно признать, однако, что никогда не предвидело, чем ты готова рискнуть ради своих амбиций.

– Спасибо. Наверное.

– Прежде чем совет примет какое–либо решение, мне хотелось бы подчеркнуть, как сильно Эмилья, Соко и даже Энсли были обеспокоены отсутствием Сигнала. Вот почему все в нашей группе согласились с тем, что после Фабрики мы станем склонять наши планеты к прекращению экспансии на кораблях поколений и созданию по примеру неан изолированных межзвездных сообществ – построенных на утопийской основе, конечно.

– Так вы считаете, что мы ничего не должны делать с оликсами, кроме как прятаться от них? – спросило Александре.

– Нет. Тут нечто большее. Люди могут жить между звездами; мы способны процветать там, как никогда не процветали на планетах. И благодаря засаде у Ваяна мы теперь понимаем, насколько оликсы могущественны, как широко они распространены. Они неодолимы – и они охотятся на нас.

– По–моему, в этом и был смысл нашего исхода – дать людям время и ресурсы, дождаться, когда мы станем достаточно сильными, чтобы бросить вызов оликсам.

Кенельм пожало плечами.

– Концепция Удара была разработана во времена крайнего кризиса, когда люди еще не вполне понимали, с чем столкнулись. Не думаю, что даже неаны понимали это; Соко был, несомненно, обеспокоен нашими неудачами. Энсли и Эмилье удалось добиться от тогдашнего правительства поддержки идеи отложенной мести и спасения, финалом которого стало бы триумфальное возвращение на Землю. Но поскольку Сигнал так и не засекли, Эмилья осознала, что использование приманок для отправки лучших из нас прямиком в неизвестный вражеский оплот чрезвычайно глупо. Однако к тому времени концепция набрала колоссальные психологические и политические обороты – и продолжала набирать с каждым тысячелетием. Один человек, даже такой влиятельный, как она, не мог остановить этого одним предложением. Политика того времени была нестабильной, особенно после контакта с Като, ангелами и неанами. Поэтому было принято решение о двустороннем подходе. Боевые корабли, построенные Фабрикой, такие как Энсли, были нашей последней попыткой обеспечить себе преимущество перед оликсами. Они предназначались для борьбы с ними здесь, в этой части галактики, и для создания безопасной зоны для людей. Гораздо проще уничтожить терминал червоточины, доставленный на нашу территорию кораблем оликсов, чем бросать вызов самому анклаву.

– Святые пожертвовали собой ради нас! – выкрикнул Деллиан. Слова вырвались из его рта неожиданно для него самого. Он вспыхнул от направленных на него взглядов – и пары ухмылок, – но не раскаялся.

– Четыре человека и неана, – спокойно сказало Кенельм. – Их гибель достойна сожаления, но совершенно незначительна по сравнению с числом людей, доставшихся оликсам. Миллиарды с одной лишь Земли – а сейчас, когда оликсы догнали расширяющийся фронт волны, возможно, раза в четыре больше.

– Значит, вы собирались отказаться от Удара?

– Это второй аспект. Члены нашей группы указывали советам на планетах и кораблях поколений, что концепция Удара застопорилась. Сигнал Святых не принят; приманки не работают; мы понятия не имеем, где находится анклав. Таким образом, вариант неан должен был быть представлен идеей, чье время наконец пришло. Давление, которое мы оказывали бы на общество – веками, если потребуется, – в конечном счете привело бы к принятию этого решения. В случаях, подобных «Моргану», можно было бы просто сказать, что это включено в приказ, так как нашей приманке потребовалось непредвиденно много времени, чтобы привлечь оликсов.

– Но мы разгромили оликсов у Баяна, – сказал Ован.

– Энсли разгромил оликсов у Ваяна, – уточнило Кенельм. – Простите, но миссия Удара больше не эффективна. Нет, при всем уважении к Ирелле, это Последний Удар. До анклава сорок тысяч световых лет. Сейчас у нас есть прекрасная возможность обосноваться меж звездами – в безопасности. Пусть корабли Фабрики преследуют силы оликсов и нападают на их сенсорные станции; эта партизанская война лишит их результативности на тысячи лет. И кто знает, что мы сумеем создать в конечном счете, если прекратим мигрировать и объединим всё, что построили.

– Что я и сделала, – с нажимом заявила Ирелла.

– Нет. – Кенельм покачало головой. – Ты дала людям возможность развиваться, не задумываясь о последствиях. Это полная противоположность тому, за что выступаю я. Они вообще утопийцы?

– Кто знает? – ответила Ирелла с насмешливой невозмутимостью. – Если это действительно вершина человеческой культурной эволюции, уверена, они выбрали именно ее.

– Я предлагаю совету придерживаться мнения неан, – сказало Кенельм. – Цивилизация нейтронной звезды продемонстрировала себя всем сенсорным станциям оликсов в галактике! Это безрассудство приведет к катастрофическим последствиям, если они не поймут, что должны немедленно эвакуироваться. Я предлагаю отправить к нейтронной звезде корабль добровольцев, чтобы они предупредили людей и всецело объяснили им обстоятельства.

Александре бросило на Иреллу почти комичный ожидающий взгляд.

– Я не могу согласиться с методами, которые использовала эта тайная группа граждан первого уровня, но замечание Кенельм насчет опасности попытки вторжения в анклав вполне обоснованно.

– Согласна, – очаровательно улыбнулась Ирелла.

Кенельм удивленно покосилось на нее.

– Ирелла, – сказало Александре, – тебе слово.

Деллиан ободряюще улыбнулся ей, когда она поднялась, но Ирелла этого не увидела. Она стояла лицом к зрителям, совершенно невозмутимая. И он знал, откуда она черпает свою уверенность: она была права. Права, как всегда.

– Мы проигрываем, – сказала она без затей. – Это стало для меня очевидно после катастрофы с нашей приманкой-Ваяном. Энсли едва удалось вывести из строя улучшенные корабли Решения. Он сказал, что кое–что из их оружия оказалось сюрпризом даже для него. Что, с учетом того, что он был создан две тысячи лет назад, на самом деле не является таким уж большим откровением. Итак, подумайте, что мы собирались делать дальше: снова заманить оликсов, имея при этом почти тот же уровень оружейных технологий плюс Энсли. Это чертовски глупо. Кенельм совершенно право: мы понятия не имеем, что ждет нас в анклаве. Но их количество должно быть феноменально. Также логично предположить, что свое самое мощное оружие они приберегли для обороны. Если мы собираемся лететь навстречу такой опасности, нам нужно быть лучшими – насколько это возможно.

– Это не давало тебе права единолично снимать ограничения с корабля–сеятеля, – сказало Кенельм. – И мне известно, что ты это знаешь, потому что ты даже не попыталась получить одобрение совета. Ты просто пошла напролом и действовала в одиночку. Ты подвергла опасности всю человеческую популяцию у нейтронной звезды, посеянную тобой незаконно.

– Это полная чушь, – отрезала Ирелла. – Если ты в состоянии принять решение, значит, ты имеешь на это право.

Кенельм, пораженное столь откровенным презрением, отшатнулось, откинувшись на спинку стула.

– И я действовала не в одиночку, – продолжала Ирелла. – Энсли согласился со мной, согласился, что мы должны попытаться выбраться из этого отвратительного тупика. Наш Удар был почти на пределе, когда оликсы прибыли на Ваян. Наши предки требовали от нас слишком многого, а мы слишком многого требовали от себя. Теперь все иначе. Первоначальная группа людей, которых вырастили в биологических инициаторах корабли–сеятели, получила базовые мыслительные процедуры, позволяющие им функционировать, пока они не начнут мыслить самостоятельно и развивать собственные личности – со всеми нелепыми мнениями, со всем упрямством, со всем тем, что делает нас такими, какие мы есть. Им была предоставлена вся информация об экспансии и миссии Удара. Они знают, что оликсы устраивают нам засады у каждой приманки и выслеживают корабли поколений в каждой звездной системе с планетой, которую можно терраформировать. Обществу нейтронной звезды ничто не угрожает. Они ждут нас. Энсли сказал им, что мы идем. Они могли уйти, но изменение вращения звезды – бесспорный показатель того, что они этого не сделали. В реальном времени с момента прибытия кораблей–сеятелей прошло шестьдесят лет. Этого вполне достаточно, чтобы они определили свою судьбу и построили то, что хотели.

– А что Энсли просил их сделать? – спросило Александре.

– Он не давал им никаких советов. – Ирелла хитро улыбнулась. – По крайней мере, так он сказал мне. Мы планировали предоставить им факты: все знания, накопленные людьми; беспристрастные отчеты о нашей истории и обществах, которые мы создали; все, что нам известно об оликсах. Таким образом, они могли сами выбирать, как им жить. Ибо это и есть настоящая свобода. И мы до сих пор не знаем, что они решили, но это должна быть высокоэффективная цивилизация. Определенно, среда, где царят конфликты и беспорядки, не смогла бы прилагать постоянные усилия, требующиеся для изменения вращения нейтронной звезды. Это очень серьезное начинание – и, полагаю, оно доказывает правоту моего решения. Я поняла, что нейтронная звезда – самый большой потенциал для нашего развития из всех, которые мы имели, полагаю, и будем иметь когда–либо, потому что нейтронная звезда – единственное место, где люди никогда раньше не были; она не похожа ни на одно из мест, где пытались обосноваться люди. Комбинацию этих обстоятельств я не смогла игнорировать. Если когда–то где–то может появиться нечто исключительное, если мы способны изменить свое мышление, то это случится здесь. И если это получилось, жители сами решат, куда им идти, – без нашей устоявшейся идеологии, без отягчающих их ожиданий прошлых поколений. Всё в итоге сводится к двум вариантам: они могут ждать нашего прибытия и присоединиться к нам в нашей миссии Последнего Удара по анклаву или укрыться в межзвездной пучине, чтобы жить так, как им хочется.

– Если вы сейчас отправитесь в анклав и проиграете, людей, которые живут сейчас здесь в безопасности, выследят и затравят, – сказало Кенельм. – Таково твое решение?

– Конечно, нет. Вот почему я предлагаю всей флотилии завершить наше путешествие и отправиться к нейтронной звезде. Только тогда мы получим все факты. Я открыла путь к последней для нас возможности. Другой, возможно, не будет еще тысячу лет. Вот он, наш кульминационный момент. Если люди нейтронной звезды отправились в свой вариант Убежища, наш выбор прост: мы последуем совету неан и предоставим разбираться с оликсами следующим поколениям – в который раз. Однако, если люди остались на нейтронной звезде, если они хотят противостоять анклаву с тем оружием, которое создали, – тогда у нас снова есть выбор. Те, кто хочет присоединиться к ним, могут это сделать; те, кто устал, кому не хочется противостояний, не хочется наносить Последний Удар, могут улететь в ночь и пребывать в безопасности.

Деллиан услышал, как Цинри негромко пробормотало:

– Разумно.

Александре коротко посовещалось с Напар и Иллатан, потом встало и повернулось к аудитории:

– Капитаны не поддерживают отправку к нейтронной звезде одного корабля, – сказало оне. – После всего, через что мы прошли, этот флот должен оставаться единым на пути к цели. Поэтому у нас есть четкий выбор. Либо флотилия отклоняется от текущего вектора и обустраивает себе мирную жизнь между звездами, либо мы летим к нейтронной звезде, чтобы посмотреть, что ждет нас там. Пожалуйста, обдумайте эти варианты, обсудите их со своими друзьями; в любой момент вы сможете задать любые вопросы Ирелле, Кенельм, мне и другим капитанам. Совещательное голосование мы проведем через пять дней. И да даруют нам Святые мудрость.

ЛОНДОН
февраля 2231 года

Велосипед был для Горацио компромиссом. Ему постоянно приходилось лично посещать различные общественные центры, которыми он помогал управлять, а расстояния без старых портальных хабов стали большой проблемой. Его квартира находилась в Бермондси, и до трех центров он спокойно добирался пешком, но еще один располагался в Кеннингтоне, а еще два – в Ламбете. Ап–такси он пользоваться отказывался – не то чтобы он мог себе это позволить. Так что оставался велосипед.

Он жил на втором этаже дома на углу Грэйндж–роуд, с видом на Бермондси Спа Гарденс. Четыре последних года группа добровольцев упрямо засеивала парк травой. Когда они начинали, никакой ирригационной системы там не было, так что они установили резервуары и медленно прокладывали сеть старых водосточных труб, позаимствованных с ближайших зданий. Мертвые иссохшие лондонские платаны и клены по–прежнему стояли безмолвными часовыми по периметру парка, но трава уже стелилась изумрудным одеялом посреди городской пустыни. Место это пользовалось популярностью в любое время суток.

Едва закончив разговор с Гвендолин, он достал из шкафа два чемодана. В первом лежали предметы первой необходимости, которые он упаковал три года назад, – которые, по зрелому размышлению, теперь казались ему либо совершенно бесполезными, либо чудовищно глупыми, либо и тем и другим разом. Во втором был портал, простой двадцатисантиметровый круг с серой псевдоповерхностью. Альтэго подтвердил, что портал все еще работает – не то чтобы он сомневался в словах Гвендолин, но сейчас это имело решающее значение. Горацио поставил его вертикально, чтобы подвязать сразу, как только вернется.

«Возможно, это последний портал, который тебе доведется подвязывать; заселенные миры теперь пользуются расширяющимися моделями».

Он покатил по Бэкон–гроув под бодрую мелодию, наигрываемую джаз–бандой для благодарной публики на старой баскетбольной площадке; люди частенько устраивали там вечерние пикники с вином. Даже сейчас в Лондоне светилось мало уличных фонарей, а на узкой, совершенно не расчищенной Бэкон–гроув – вообще ни одного. Приходилось полагаться на велосипедную фару, работающую от динамо–машины, и на собственную память. Бэкон–гроув сузилась до короткой, огороженной бетонными столбами тропы и быстро вывела на Кертис–стрит. Еще пара сотен метров, и он оказался на задах старого бизнес–парка.

Большие склады из кирпича и карбоновых панелей были идеальным местом для общественного обменного центра. Горацио посмотрел на стены, затянутые коричневым мертвым плющом, таким старым, что хрупкие листья крошились буквально на глазах. Он чувствовал себя окрыленным и одновременно подавленным. Сколького удалось добиться благодаря таким обменам, скольким они помогли. А теперь он собирается бросить все это, бежать в безопасность заселенных миров. Так в чем же был смысл?

Долгое мгновение он просто стоял, упиваясь жалостью к себе. Потом, рассердившись на себя за слабость, толкнул маленькую заднюю дверь. И как только оказался внутри, среди шума и запахов систем рециркуляции, все предательские сомнения исчезли. Нет–нет, все было не напрасно.

Как только в городскую сеть вернулось электричество и домашние принтеры вновь заработали, люди столкнулись с проблемой поиска смесей, необходимых для фабрикации чего угодно. Нынешняя экономика Лондона сильно отличалась от той, при которой он вырос, – и это последствие Блиц-2 было единственным, которое ему нравилось. Гиперкапиталистический потребительский подход Универсалии, поклонявшейся продукту и статусу, исчез, сменившись более мягкой, более продуманной – и, главное, полностью ориентированной на общество – системой.

Горацио был одним из зачинателей этой «биржи». Отработав свое в агентстве Бенджамина, он знал парней, перерабатывавших что попало без всяких корпоративных лицензий и тем паче без контроля Инспекции по опасным веществам. Они создавали свои полулегальные продукты для неотслеживаемых крипжетоновых платежей – в основном для крупных криминальных семей Лондона и местных барахольщиков. Это был подпольный рынок, который Горацио мог вывести на поверхность и приспособить для помощи людям, чтобы они могли восстановить сносный уровень жизни.

Много лет он помогал расширять эту концепцию, и теперь она стала основополагающей для жизни Лондона после Блиц-2. В город ничего больше не ввозилось, кроме основных органических жидкостей и пищевых гранул. Так что люди могли принести сюда на обмен старые ненужные отпечатанные вещи и получить за них местные рекрип–жетоны. Собранное перерабатывалось тут в огромных чанах Клемсона или геобактериальных силосах для металлов, построенных и обслуживаемых особыми общинными командами. Затем в процесс включались более традиционные установки, производя ценные смеси, которые можно было купить за рекрип–жетоны и снова пустить в печать.

Сперва восстановленные принтеры производили простейшее бытовое оборудование, вышедшее из строя из–за длительного неиспользования, – в первую очередь водяные насосы и фильтры. Горацио всегда удивляло, какое значение оказало на уровень жизни возвращение питьевой воды. Затем, когда базисные элементы вновь стали доступны, начала появляться новая одежда, а также множество солнечных батарей, покрывающих сейчас стены и крыши.

Большинство районов имели свои обменники – и свои жетоны. Что являлось одной из самых сложных частей ратификации предприятия, так что Горацио стал чем–то вроде чиновника местного казначейства, контролируя различные рекрип–жетоны и следя за их разумным обращением, устанавливая цены и проверяя, чтобы какие–нибудь «рационализаторы» не подделывали их и не злоупотребляли возможностями системы. Судя по востребованности, получалось у него неплохо.

– Настоящий корпоративный финансист, – поддразнивала его Гвендолин чуть ли не каждый раз, когда звонила. Правда, она же и посоветовала, как структурировать торговлю и обезопасить ее. Хороший совет, признал он, когда она объяснила, что данная идея заложена в ее первоначальный проект экономики Корбизана – общества, дублирующего утопийское времен снятия ограничений, но основывающееся на политике Универсалии. Он даже немного устыдился того, что никогда толком не осознавал, насколько его жена сведуща в своей области.

Горацио покатил велосипед мимо высоких цилиндрических чанов, в которых бурлили генетически модифицированные микробы. Резервуары гнездились среди хаотичного переплетения разномастных труб. Все было откуда–то изъято, притащено с улиц, переделано. Но работало. Он помахал дежурной бригаде, снующей среди клапанов и регуляторов с анализаторами неисправностей, плоскогубцами и молотками, следя за тем, чтобы процесс шел без запинок. Даже в этот час на бирже еще были клиенты. Чаны и силосы работали двадцать четыре часа семь дней в неделю, и люди торчали под щитом круглосуточно.

Горацио настоял на том, чтобы устроить в старых складских офисах кафе, подчеркивая важность биржи не только как источника жизненно важных ресурсов, но и как социального центра. Когда он появился, кафе как раз закрывалось. Мария О’Рурк была там, как он и предполагал, убирала не распроданные за день кексы в холодильник. Его альтэго даже не проверял графики смен; Горацио и так знал их наизусть. Они с Марией были вместе уже три года. До Блиц-2 она управляла пабом в Уолворте, затем сменила несколько мест, работая волонтером, и вот оказалась помощником в кафе обменника. Поначалу они много спорили, потому что у нее ко всему имелся свой подход и вообще она была не в его вкусе. Но любовь под щитом – штука странная и ох какая желанная среди всего этого ненормального существования.

Мария заметила его и улыбнулась, но тут же нахмурилась, недоумевая, что он здесь делает, если она через двадцать минут должна была прийти к нему. И ему, конечно, не удалось скрыть от нее тревогу.

– Что случилось? – спросила она.

Тут он увидел сидящих за одним из столиков Ниастаса и Джазмин. Джаз кормила грудью их четырехмесячного малыша. Горацио захотелось зажмуриться и заплакать. Ниастас вместе с Мартином налаживал перерабатывающие устройства обменника; они с Джаз внесли огромный вклад в сообщество. Горацио в отчаянии возвел глаза к небесам.

– Горацио?

И Горацио принял решение.

«Она убьет меня, но что я еще могу сделать…»

– Идемте со мной, – сказал он всем троим. – Без вопросов. Повторять не буду.

Он прислонил велосипед к столу и развернулся, двинувшись к двери, в которую только что вошел. Теперь все зависело от них.

А он видел перед собой только лицо Гвендолин с неодобрительно поджатыми губами.

«Вселенная – чистый холст, – сказала она ему как–то. – Ей не присуще добро – есть только то, что ты на этом холсте напишешь».

Что ж, это ведь можно считать добрым делом.

Мария догнала его, когда он открыл дверь, схватила за руку:

– Что происходит?

– Мы уходим. Пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Просто доверься мне, ладно?

– Уходим? – воскликнула Джаз. – Куда уходим?

Ниастас взял ее за руку, не отрывая глаз от Горацио.

– Просто иди.

– Но…

– Идем, – настойчиво повторил Горацио.

Они подошли к задней двери старого склада. Горацио снова помахал ремонтникам, колдующим над протекающим коллектором, чувствуя себя дерьмово. Он не мог представить реакции Гвендолин, когда она увидит, что он привел с собой этих людей. Молодая парочка с ребенком, ладно, она посмеется над ним, сентиментальным старым дураком. Что правда. Но Мария? Что будет после того, как они покинут планету? Пожмут друг другу руки и он пожелает ей доброго пути? «Скорее всего, Гвендолин вышвырнет меня из ближайшего шлюза. Но она сказала, что я могу привести кого–нибудь. Пошутила? Черт!» Но дело уже сделано.

Дверь закрылась, оставив их на раскрошенном асфальте запущенной неосвещенной улицы. Только теперь Горацио сообразил, что по пути сюда он целиком и полностью полагался на велосипедную фару. А велосипед он оставил как непрактичный, и…

– Черт.

Обычно он так хорошо все продумывал. Альтэго активировал функцию усиления света в линзах, и дорога стала чуть–чуть четче, только по поверхности заплясали синие крапины статических помех.

– Эй, – спокойно сказала Мария и обняла его за талию. – Не хочешь сказать нам, что происходит?

– Нам надо идти, – ответил он. – Ко мне. Первым делом.

– Зачем? – спросила Джаз.

– Есть выход. Отсюда. И я думаю, мы…

На линзы выплеснулась иконка Гвендолин – с маркировкой экстренной ситуации. От одного ее вида Горацио пробрал озноб.

– Да?

– О боже, Горацио, – выкрикнула Гвендолин. – Они на орбите!

– Что?

– Оликсы! Над Землей только что открылись червоточины; они в пяти тысячах километров. Орбитальные сенсоры даже не засекли корабли–носители, идущие через систему Сол. Корабли Решения летят, как чертова чумная саранча! Первые уже в верхних слоях атмосферы.

– Ну ни хрена себе! – охнул он и потрясенно вскинул глаза. Мутный щит изгибался над городом, обыденный и неизменный. Неестественно плотный воздух превратил лунный серп в размытое мерцание на востоке над Дартфордом.

– Они пришли за всеми нами, – сказала Гвендолин слабым от страха голосом. – Червоточины открылись у Дельты Павлина и восемьдесят второй Эридана, щит над столицей Эты Кассиопеи уже отказал. И – о господи! – Рангвлад пал.

– Пал?

– Да, мы потеряли все межзвездные портальные связи с Бетой Гидры. Нам надо уходить, Горацио. Немедленно. Пасобла начинает обратный отсчет. Я не могу остановить этого. Даже Энсли не может.

– Энсли?

– Да, он был здесь на какой–то сверхсекретной конференции с Эмильей. Теперь ему придется отправиться с нами; пути назад на Нашуа больше нет. Ради любви Господа, Горацио, открой портал!

– Я уже иду. Буду через пять минут.

– Черт, Восемьдесят вторую Эридана только что отрезало. Поторопись!

Он посмотрел на остальных:

– Оликсы здесь. У меня есть выход с планеты. Я могу взять вас четверых. Только сейчас или никогда. Вы идете?

– Да. – Ниастас забрал у дрожащей Джаз младенца. – Мы бежим?