Текст книги "Небесная милиция"
Автор книги: Петр Завертаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
Подружка юнца, симпатичная девушка лет семнадцати, на вид вполне умная, выказывала полную поддержку высоким устремлениям своего кавалера.
– При-кол! – произнесла она с восторгом.
– Тьфу ты! – Обиходов в сердцах отвернулся.
Внимание его привлекли двое крепких молодых людей, которые стояли около черного БМВ с тонированными стеклами. На влюбленных они не походили, особой веселости не выказывали, значит, тоже кого-то поджидали. Более того, Обиходов заметил, что его интерес к ним взаимен, эти двое тоже внимательно рассматривали Обиходова. Но видно он не подпадал под какие-то их ориентировки, поэтому обменявшись короткими фразами, они стали смотреть в другую сторону.
Обиходов снова достал телефон и начал звонить.
Результат тот же: «аппарат абонента выключен…» в одном месте и длинные гудки в другом.
«Что с ним могло произойти?» – гадал Обиходов. – «В конце концов, я сделал все, что мог. Он просил приехать – я приехал. Завтра будем разбираться. Утро вечера мудреней».
Он вышел к дороге и поймал такси.
– На Можайку, – сказал он водителю, подумал секунду и добавил. – Только сначала на Шаболовку.
Для очистки совести Обиходов решил заехать к Павлу домой.
5
Барсуков подъехал к закрытым воротам больницы. В хирургическом отделении на третьем этаже светились несколько окон. Он еще раз в уме посчитал дни. Все сходилось, Наташа должна была быть там. Барсуков достал телефон и набрал номер.
– Наташа, это я, – сказал он. – Нужно поговорить.
Она ответила не сразу. Молчание показалось Барсукову тягостно долгим.
– Я сейчас на дежурстве, – раздался, наконец, ее голос, не радостный и не раздраженный, просто усталый.
– Знаю, – сказал Барсуков. – Я стою у больницы. Можно мне подняться?
– Послушай, Роман…
– Пожалуйста! – перебил Барсуков. – Мне очень нужно.
– Ну, хорошо, – сказала Наташа. – Проходи через приемный покой, я их предупрежу. Встретимся в кафетерии, на втором этаже. Только учти, у меня очень мало времени.
«У меня тоже» – подумал Барсуков, но вслух это не произнес.
В накинутом на плечи белом халате он вошел в маленький кафетерий, устроенный для персонала. Скорее не кафетерий, а курилка с двумя столиками и кофейным аппаратом. Наташа готовила кофе.
– Тебе налить? – спросила она.
– Нет, спасибо, – он присел за столик.
Он молча наблюдал, как она наливает кофе, как убирает прядь волос со лба, как наклоняется, чтобы достать из шкафчика сахар.
«Какая красивая!» – подумал Барсуков и у него защемило сердце.
– Ну, – Наташа села напротив. – О чем ты хотел поговорить?
– Хотел узнать, как ты живешь, – сказал Барсуков.
– И всего-то?! – она приподняла правую бровь. Она всегда так делала, чтобы придать словам больше сарказма. – Живу я замечательно. Это я могла и по телефону тебе сообщить.
– Мне очень захотелось тебя увидеть, Наташа, – сказал Барсуков. – Последнее время я думаю о тебе каждый день. Каждый час. Почти не сплю. Вспоминаю, как мы… – он замолчал подбирая слова, – тогда в Серебряном Бору, помнишь?
Наташа достала сигарету и закурила. Ее тонкие пальцы едва заметно дрожали.
– Ведь если задуматься, – продолжил Барсуков, – наша жизнь состоит из таких вот моментов, светлых и очень коротких. А между ними только серость и… пустота. Целые годы пустоты. Этим нельзя разбрасываться, нельзя пренебрегать, наоборот, эти моменты…
– Ты мне уже рассказывал про моменты, – перебила его Наташа. – А потом пропал на три месяца и не звонил. Мне не нужны твои моменты. Слишком тяжело, знаешь ли… – голос ее дрогнул, но Наташа взяла себя в руки.
– Я не то говорю, не то… – Барсуков нахмурился, злясь на самого себя. – Можно мне сигарету?
– Ты же не куришь, – сказала Наташа.
– Не курю… Что тебе, жалко что ли?
– Пожалуйста, – Наташа протянула пачку.
Барсуков неумело прикурил. Выпустил дым.
– Знаю, я причинил тебе боль. Прости, я не хотел этого.
– Не надо извиняться, – сказала она. – Это уже никому не нужно.
Барсуков вздохнул:
– Странное дело получается. Где-то глубоко внутри у меня есть и доброта, и чуткость, и мягкость. Но, кажется, я совсем не знаю, как это все работает, не умею пользоваться. Не научен. Я как дикарь, который забивает гвозди микроскопом, а купюрами разводит огонь. В результате моей мягкостью и добротой пользуется в своих целях всякая мразь, а близким людям не остается ничего.
Он замолчал. Наталья тоже молчала. Она курила и смотрела куда-то в сторону.
– Я решил уехать, – сказал Барсуков. – Далеко. Ты… ты поедешь со мной?
Дверь в кафетерий открылась, на пороге показалась молоденькая медсестра, совсем еще девочка. Увидев Барсукова, она смутилась, поздоровалась и сказала:
– Наталья Сергеевна, извините, вас там спрашивают.
– Иду, – Наталья быстрым движением вытерла глаза и встала из-за стола.
– Наташа, подожди. Подожди минуту, – сказал Барсуков. – Всего минуту.
– Мне нужно идти, – Наталья быстро вышла.
Барсуков остался один. Он тяжело вздохнул и с отвращением затушил окурок.
6
Машина ехала по ночной Москве. Обиходов наконец-то согрелся, хмель выветрился окончательно, но беспокойство не исчезало, а наоборот, становилось как будто острее. Оно сменялось неприятным, нехорошим предчувствием. Чтобы отвлечься Обиходов, продолжил вспоминать.
Два с половиной года назад, в канун ноябрьских праздников он заехал в казино «Аквариус». Обиходов довольно хорошо знал его хозяина, Арчила Эриашвили, большого толстого грузина, похожего на итальянского оперного певца с плохо замаскированным криминальным прошлым. Арчил вознамерился превратить «Аквариус» в большой развлекательный центр с рестораном и собственным шоу. «Чтобы было, как в Лас-Вегасе, только лучше», – пояснял Арчил. «Как в Лас-Вегасе, только лучше» – это была его любимая присказка, выражавшая высшую степень одобрения. Он вставлял ее к месту и не к месту. Чаще не к месту, например, пробуя сациви, приготовленное шеф-поваром его ресторана, чистокровным французом по происхождению, или любуясь творениями своего земляка Зураба Церетели.
На премьеру нового шоу пригласили журналистов. Пока раздавали пресс-релизы, Арчил лично выступил с кратким пояснением для пишущей и снимающей братии:
– У всех просто стриптиз, пляски с голыми титьками, а у меня – ревю. Как в Лас-Вегасе, только лучше. Так и напишите в своих журналах.
Арчил не обманул. То, что потом происходило на сцене не снилось никакому Лас-Вегасу. Хотя бы уже потому, что там вряд ли когда-нибудь отмечали годовщины Октябрьской революции. В клубах искусственного дыма маршировали шеренги длинноногих девиц, вся одежда которых состояла только из пулеметных лент. Затем на сцену выскочила солистка в кожаной куртке и фуражке. Под кожанкой не было ничего, кроме блестящего шнурка, заменявшего трусики. Хореографическую зарисовку, которую она исполнила, можно было назвать «Ну, сволочи! Кто еще хочет комиссарского тела?». Потом появилась другая солистка, в короткой изодранной тельняшке. Она танцевала в паре с морячком южных кровей, на поясе которого болталась пугающих размеров кобура от маузера, которая по ходу танца превращалась в фаллический символ. Обиходова все происходящее сначала забавляло, но потом, после нескольких номеров в подобном духе, стало скучно. Он засобирался на выход.
На выходе его перехватил Арчил:
– Постой, Григорий. Почему уходишь? Не понравилось?
Обиходов пожал плечами.
– Нет, ты как есть скажи, – настаивал Арчил. – Правду скажи.
– Не понравилось, – признался Обиходов. – Чушь какая-то.
– Вот и я так думаю! – неожиданно заявил Арчил. – Я так и сказал Виссариону: «Это чушь какая-то!».
– Виссарион – это который с маузером? – спросил Обиходов.
– Виссарион – это мой арт, который это все придумал! А что ты хочешь, Григорий, он бывший прапорщик, муж моей двоюродной сестры из Батуми. Что он может понимать в таком деле?
– Так найди профессионала, Арчил, – сказал Обиходов. – В чем проблема-то?
– Где я его найду? – развел руками Арчил. – Кругом жулики одни и проходимцы.
Обиходова неожиданно осенило.
– Знаешь, – сказал он расстроенному Арчилу, – кажется, я могу тебе помочь.
– Как ты мог!? – бушевал на следующий день возмущенный до глубины души Павел. – Как ты мог допустить хоть на секунду, что я соглашусь работать в борделе?
– Это не бордель, – успокаивал его Обиходов. – Не совсем бордель. Это, как варьете. Музыка, девушки, красивые наряды, хорошее настроение.
– Это бордель! – упорствовал Павел. – Не принимай меня за идиота. Я знаю, что это такое!
– Господи, откуда ты знаешь? Ты даже не был там ни разу! Давай съездим туда, и сам убедишься, что не все так страшно.
Но Павел отказывался слушать:
– Я двенадцать лет служу театру! Я ставил Шекспира, Чехова, Островского, Стринберга. Я ночей не спал. Питался картошкой с бабушкиного огорода. Я даже жениться не мог. Ради чего? Ответь мне, ради чего? Ради того, чтобы сейчас отказаться от всего этого, перечеркнуть все и начать развлекать пьющее и жующее быдло? Это ты предлагаешь?
– Ну причем здесь быдло? – разводил руками Обиходов. – Туда ходят нормальные люди, некоторые даже с женами. И потом вспомни Оффенбаха, вспомни Тулуз-Лотрека. Они тоже работали в кабаре и кафе-шантанах. И ничего. Создали бессмертные произведения.
Аргумент был сильным. На некоторое время Павел замолчал, нервно сопя и кусая губы, но потом вскинулся вновь:
– Тулуз-Лотрек был богат. У него было состояние. Он был свободен в своем творчестве, и никто не смел ему указывать. А ты хочешь, чтобы я продался с потрохами этим жирдяям и выполнял любую их прихоть. А каком творчестве тут может быть речь!
– Да пойми ты, Паша, – снова начал Обиходов. – Это же временно. Буквально на несколько месяцев. Потом изменится к лучшему обстановка в настоящих театрах, и ты сможешь ставить то, что тебе нравиться.
– Нет! – решительно произнес Павел.
Обиходов понял, что настало время для решающего выпада:
– А кто мне недавно так красиво рассказывал о тотальном театре? Мол, театр должен быть везде, он должен пропитать жизнь. Вот она, жизнь! Давай, пропитывай! Чем девушки из кордебалета хуже твоего гаишника на перекрестке? Ничем не хуже. Даже лучше, уверяю тебя. Устроить восход солнца под музыку – это замечательно, спору нет. Заряд счастья, освобождение чувств, ах, как мило! А ты попробуй дать людям этот самый заряд под другую музыку, в других, так сказать, предлагаемых обстоятельствах. Вот когда ты это сделаешь, только тогда твой театр будет действительно тотальным. А пока это всего лишь слова.
Павел дослушал Обиходова до конца. Молча встал и ушел.
Он не объявлялся три дня. На четвертый день позвонил и сказал:
– Ты меня убедил. Я готов попробовать. Но хочу, чтоб ты знал, я делаю это не для того, чтобы отсидеться до лучших времен, и конечно же, не из-за денег. Я делаю это только для того, чтобы доказать лично тебе, Жора, что тотальный театр – это не просто слова.
– Конечно, Паша, – обрадовался Обиходов. – Я так и понял.
– Говори, когда нужно ехать к твоим жирдяям.
– Ехать-то можно хоть сейчас, – сказал Обиходов. – Только знаешь, Паша, тебе нужно, как бы поточнее выразиться… немножко поработать над имиджем.
– Как поработать?
– Ну, другими словами, чуть приодеться. Понимаешь, там люди специфичные, встречают сугубо по одежке.
Обиходов мысленно приготовился к новому шквалу возмущения, но Павел отреагировал на удивление спокойно:
– Что нужно делать, говори.
Через час они уже сидели в Студии одежды Михаила Вершковского. Вершковский, статный мужчина сорока пяти лет с фигурой кавалергарда, густой пепельно-седой шевелюрой и таким же густым обволакивающим басом, представлял собой крайне редкий в наши времена образец верности выбранной профессии. Вот уже тридцать лет он работал фарцовщиком. Начинал на Арбате с того, что на языке комсомольских собраний и рапортов народных дружинников называлось «приставанием к интуристам», дважды чуть не угодил в тюрьму, за то, что на языке Уголовного Кодекса называлось «незаконными валютными операциями». Спасло природное обаяние, Михаил умел располагать к себе людей. Ему верили интуристы, покупавшие у него картонную хохлому и военные шапки, поверили и следователи. Паренек с такими хорошими честными глазами обязательно должен был встать на путь исправления в самое ближайшее время. Менялись эпохи, политические системы, уголовные кодексы, а Михаил продолжал фарцевать. Он и вправду больше не приставал к интуристам, предпочитая публику побогаче, соотечественников, новых русских, самых новых из них, для которых остро стояла проблема внешнего соответствия только что урванному богатству. Для них, кормильцев, Михаил устроил свою Студию на первом этаже элитного дома в районе Зубовского бульвара, обставил ее в английском стиле, с викторианскими креслами, стеллажами из испанского дуба, с писанными маслом сценами псовой охоты на стенах, со свежими номерами журнала Robb Report, аккуратно выложенными там и сям, с услужливыми мальчиками, которых Вершковский называл исключительно на итальянский манер «Серджио» и «Алессандро». Ради своих драгоценных клиентов Вершковский раз в два месяца, а иногда и чаще, мотался в Италию, в Милан и Римини, где без устали прочесывал оптовые склады модной одежды. Известные, раскрученные и, следовательно, дорогие марки его не интересовали, он покупал только, как он сам это называл, «суперэксклюзив», то есть марки неизвестные, но добротные и, что тоже важно, заманчиво звучащие для российского уха. Что-нибудь в духе «Де Марини», или «Бабилони». Чемоданами и тюками тащил это добро в Москву. Серджио и Аллесандро художественно выкладывали товар на стеллажах и развешивали на манекенах, а Вершковский обзванивал клиентуру, сообщая о прибытии новой коллекции, как всегда «суперэксклюзивной». На первый взгляд, заурядный торговый бизнес. Если только не обращать внимания на цену. С ценой на свой товарец Михаил поступал в точном соответствии с самурайским кодексом настоящего фарцовщика: не моргнув своими хорошими честными глазами, он умножал ее на десять. А что делать? Покупателям были нужны только очень дорогие вещи, иначе они перестали бы уважать маэстро Вершковского и самих себя.
Когда Обиходов с Павлом приехали в Студию, Вершковский был занят с клиентом. Обиходов мельком увидел только спину клиента, огромную и бугристую, туго обтянутую кожаной курткой, и бритый затылок.
– Проходите, господа, располагайтесь, – на бегу бросил Вершковский. – Я через пять минут закончу. Серджио! Предложи гостям кофе!
Он убежал в соседнюю комнату, откуда начали доноситься обрывки его разговора с клиентом. Точнее, говорил один Вершковский, умел ли разговаривать клиент, так и осталось невыясненным.
– Обувь – это самое главное, – вещал Вершковский, – Особенно у нас в России. Потому что у нас в России нет нормальных ног. Ноги у нас испорчены многолетним грибком и боевыми искусствами. Для таких ног не подходит обычная обувь. Для таких ног нужна суперэксклюзивная обувь. Такая обувь начинается от двух тысяч долларов. Вот взгляните на эти туфли. Таких туфель нет нигде. В Москве – одна пара. Вот эта. Вы знаете, сколько в Москве «Феррари»? Уже две сотни штук! Все, кому не лень, ездят на «Феррари». А таких туфель только одна пара! Примерьте! Вы не захотите их снимать. Спать в них ляжете. Так! Далее рубашка. Это важно. Нормальная рубашка начинается от двухсот долларов. Все что дешевле, это для лохов. Серджио! Принеси рубашку. Ту самую!
Слушая это, Павел недоуменно и даже слегка испуганно взглянул на Обиходова.
– Все будет нормально, – подмигнул Обиходов.
Через полчаса, когда нагруженный коробками и пакетами клиент покинул Студию, довольный Вершковский подскочил к друзьям:
– Рад тебя видеть, Жорж! – воскликнул он. – Наконец-то и ты решил одеться, как человек! Или мы будет одевать твоего друга?
– Друга, – ответил Обиходов. – Вот именно, что друга.
– Так-так, – сказал Вершковский. – Можно попросить вас встать? Так-так, – он отступил на шаг назад, рассматривая Павла.
Павел стоял, обречено потупив взор, как киевская княжна на невольничьем рынке в Дамаске.
– Какой образ будем лепить? – поинтересовался Вершковский.
– Свободного художника, – сказал Обиходов и уточнил. – С очень большими гонорарами.
– Так-так, – произнес Вершковский. – Ну что ж, тогда приступим. Серджио! Аллесандро! Быстро летите сюда!
Поднялась обычная круговерть с рубашками, туфлями и пиджаками. Улучив момент, когда Вершковский выбежал из комнаты, Обиходов вышел вслед за ним и поймал его за рукав:
– Послушай, Михаил, – сказал он тихо. – Тут такое дело. У парня денег нет. У меня тоже негусто. Ты уж дай нам, пожалуйста, божеский прайс. Под Новый год, обещаю, подгоню тебе пару правильных клиентов.
Вершковский усмехнулся:
– Вижу большую игру ты затеял, Джорджио. Все сделаю, не переживай. Когда твой Сикейрос начнет получать свои гонорары, вы уж не забудьте старика Микеле.
Самурайский кодекс настоящего фарцовщика гласил, что нужным людям иногда необходимо оказывать почти безвозмездные услуги. Обиходов был нужным человеком.
На следующий день Обиходов и Павел сидели в кабинете Арчила Эриашвили на втором этаже развлекательного центра «Аквариус».
– Вот, Арчил, познакомься, Павел Левандовский, профессиональный театральный режиссер с двенадцатилетним стажем. Лауреат, дипломант и все такое. Он сможет сделать тебе настоящее шоу. Как в Лас-Вегасе, только лучше.
Арчил недоверчиво посмотрел на Павла, одетого в джинсы с разноцветной бахромой, остроносые ботинки и пиджак с золотистыми звездочками.
– Очень приятно, – сдержанно произнес он. – Очень приятно.
Павел молчал, словно набрал в рот воды. Только нервно теребил шелковый шейный платок. Пауза затягивалась.
– Павел недавно закончил одну большую работу. На выезде. Теперь у него образовалось небольшое окно, – Обиходов кашлянул и взглядом показал Павлу: «Не молчи, как пень! Скажи что-нибудь».
Павел безмолвствовал.
Арчил нажал кнопку селектора.
– Машенька, – сказал он появившейся секретарше. – Проводи господина Левандовского к Виссариону. Пусть покажет ему нашу сцену, и что у нас там еще есть.
Когда Павел ушел, Обиходов спросил:
– Ну, как?
Арчил задумчиво почесал подбородок.
– Что, не понравился? – встревожился Обиходов.
– Понравился, не понравился, что я в них разбираюсь что ли! Пусть Виссарион решает.
– Парень что надо! Это я тебе говорю, – наседал Обиходов.
– Послушай, Георгий, а он тебе случайно не родственник? – неожиданно спросил Арчил.
Отрицать было глупо. Обиходов вздохнул и произнес:
– Родственник. Двоюродный брат.
– Так что ж ты, дорогой, сразу не сказал! – оживился Арчил. – Голову мне морочишь, лауреат, шмауреат. Раз брат, тогда проблем нет! Берем.
Арчил Эриашвили был искренне убежден, что доверять в этой жизни можно только родственникам. Пусть даже и чужим.
7
Такси подъехало к дому, где жил Павел. Обиходов был здесь только один раз, Павел менял квартиры часто, по мере того, как становился все более успешным, и квартиры были раз от раза лучше. В этой была даже отдельная комната для репетиций, напичканная дорогой аппаратурой.
Обиходов попросил такси подождать и направился к подъезду. Набрал код домофона, ответа не последовало. Обиходов отошел от подъезда и взглянул на окна, на четвертом этаже, там, где находилась квартира Павла, все окна были темными. Обиходов чертыхнулся и осмотрелся по сторонам. Его внимание привлекла темная «девятка», стоявшая недалеко от подъезда. Стекла были тонированы, но через лобовое стекло Обиходов разглядел темные силуэты. В машине сидели люди. Обиходов вернулся в поджидавшее такси и поехал на Можайку, домой.
«Что все это значит?» – тревожно размышлял он. Телефоны Павла по-прежнему молчали. Эти люди в машинах, на Смотровой и около подъезда. Кого они поджидали? Что вообще могло случиться с Павлом? Последнее время он был в полном порядке. Его шоу пользовались большим успехом. Он уже работал не только на Арчила, его приглашали в другие места, ставить какие-то праздничные концерты, что-то делал для телевидения. Обиходов знал обо всем этом не очень хорошо, потому что последнее время они общались мало. Можно даже сказать не общались вовсе, так, коротенькие звонки на Новый год и в день рождения. В какой-то момент Павел перестал приглашать его на свои премьеры. В общем-то обычная история, Обиходову были известны десятки подобных. Человек добивается долгожданного выстраданного успеха и после этого старается как можно быстрее сменить круг общения, хочет поскорее забыть времена мытарств, страданий и обид, а старые знакомые напоминают о них самим фактом своего существования. Обиходов понимал это и, по большому счету, не обижался на Павла. Но что же все-таки могло произойти? Иногда до Обиходова доходили какие-то слухи. Или даже обрывки слухов. Был, например, шумный скандал с одной молодой поэтессой, которую задержали якобы за хранение и распространение наркотиков, в газеты попал даже список ее предполагаемых богемных клиентов, и в этом списке промелькнуло имя Павла Левандовского. Обиходов было встревожился, стал звонить Павлу, но тот его быстро успокоил. Ничего не было, скандал бездарно спровоцирован органами, Бог знает ради каких целей, ничего доказать не удалось, за поэтессу вступился Пен-клуб и какие-то международные организации, и ее в конце концов отпустили. Еще ходили слухи о каких-то невероятных романах Левандовского, но это Обиходов тем более воспринимал как должное. В общем, как ни крути, обычная московская история. Тревожило только то, что обычные московские истории часто выходят людям боком.
Такси подъехало к дому. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Обиходов решил, что прежде всего необходимо хорошенько выспаться, а с утра, если Павел не объявится, он будет думать, что делать дальше.
Решив так, Обиходов немного успокоился. Он вошел в квартиру, включил свет и обмер от неожиданности. В гостиной, в кресле сидел Павел. Бледный, взъерошенный, в испачканной чем-то черным белой рубашке. Рядом с ним на столике ополовиненная бутылка водки и пепельница, заполненная окурками.
– Павел?! – только и смог произнести пораженный Обиходов.
Левандовский быстро поднялся с кресла:
– Ты один?
– Один, – ответил Обиходов. – Как ты сюда попал?
– Ты мне сам дал ключ, – ответил Левандовский. – Еще давно, как только я приехал.
Обиходов вспомнил, что действительно дал ключ Павлу, когда тот жил в его квартире, а когда Павел съехал, они решили, что лучше, если ключ останется у него. Мало ли что.
– А телефон свой зачем выключил? Я тебе обзвонился.
– Меня ищут, Жорж! – Левандовский бросился к Обиходову, словно рассчитывал спрятаться от преследователей за его спиной. – Они меня ищут! Мне конец!
– Успокойся! Сядь! – Обиходов перехватил его и чуть ли не силой усадил на диван. – Рассказывай по порядку, что случилось?
– Ты был на Смотровой? – встревожено спросил Павел.
– Конечно, был, – ответил Обиходов.
– Тебя кто-нибудь видел там?
– Главное, что я тебя там не увидел. Что происходит, ты можешь объяснить?
– Мне – конец! – из глаз Павла брызнули слезы. Он бессильно повалился на бок и уткнулся в плечо Обиходову. От него уже порядочно несло водкой. – Мне конец! – повторял он содрогаясь от рыданий.
– Нет, так не пойдет, – сказал Обиходов. Он обхватил Павла за плечи и крепко встряхнул. – Ну? – Он встряхнул его еще раз. – Успокоился?
Павел судорожно всхлипнул, вытер рукой нос и перевел дух.
– Теперь давай, по порядку, что случилось? – сказал Обиходов.
– Я не знаю, что случилось, – сказал он и замолчал.
Обиходов кивнул:
– Начало хорошее, продолжай.
– Вчера ночью, – продолжил Левандовский, – после спектакля я поехал вместе с Марго… поехали к ней домой… точнее, на квартиру… ну, не важно… Мы выпили…
– Подожди, – прервал его Обиходов. – Кто такая Марго?
– Маргарита Рассадина, – произнес Левандовский. – Это солистка. Она исполняет главную роль в моем шоу, – сказав это, он снова замолчал.
– Ну-ну, продолжай, – одернул его Обиходов.
– Мы выпили, – ломающимся голосом продолжил Павел. – И я отрубился. Понимаешь, Жорж? Отрубился. Ничего не помню. А когда очнулся… Кругом была кровь. И она… – Левандовский всхлипнул, – Марго… и он…
– Он? Кто он? – спросил Обиходов.
– Он, Арчил, – ответил Павел.
– Арчил!? – поразился Обиходов. – А он что там делал?
– Понимаешь, – дрожащим голосом произнес Левандовский. – Марго была… Она была… его любовницей.
– Ты переспал с любовницей Арчила Эриашвили?! – воскликнул Обиходов.
– Не знаю, – безвольно помотал головой Павел. – Не помню.
– Он вас застукал?
– Не знаю.
– Ну и что? Что произошло? Ты говоришь, кругом кровь. Чья кровь?
– Их кровь, – Левандовский бессильно опустил голову. – Они были мертвые.
– Что значит, мертвые!? Их убили?
Левандовский беззвучно кивнул.
– Ну дела! – произнес Обиходов и откинулся на спинку кресла. – И ты ничего не помнишь?
– Ничего.
– Ты был пьян?
– Не знаю, – сказал Левандовский. – Не помню.
– Наркотики?
– Нет, – решительно замотал головой Левандовский. – Этого не было.
– Дела! – повторил Обиходов. Он встал подошел к окну, посмотрел в темноту на безлюдный двор, задернул шторы и вернулся к Левандовскому. – А ну-ка, давай, рассказывай по порядку. Все, что помнишь. Сразу после шоу ты и Марго поехали к ней на квартиру. Чья была идея?
– Не на квартиру, – болезненно поморщился Левандовский. – После шоу мы поехали сначала в ресторан, в «Блэк рашен». Я ее пригласил. Поужинали, поговорили. Потом заехали в бар, выпили кофе и, кажется, коньяк. Потом я поехал провожать ее до дому. Это была квартира, которую Арчил снимал для нее. Поднялись в квартиру. Выпили. Кажется, опять коньяк… Все. Больше не помню.
– В котором часу это было?
– Не помню, под утро уже. Да, уже светало.
– Так. Дальше ты очнулся, и что?
– Очнулся. И увидел… ох! – Левандовский обхватил голову руками и опять собрался зарыдать.
– Ну-ну! Спокойнее! – Обиходов решительно прервал его на первом всхлипе. – Что? Что ты увидел?
– Марго лежала на кровати… голая… и вся в крови… Арчил лежал на полу, у него была вся голова в крови… Очень много крови было… Огромная лужа. У меня на руках тоже кровь была. Но только не моя. Я сидел на диване, почти вот как сейчас. И ни хрена не понимал.
– А потом?
– Потом сбежал. Просто сбежал. Мотался по городу не знаю сколько времени, мне казалось, что за мною кто-то гонится, какие-то люди мерещились. Домой пришел… как только вошел в квартиру, сразу понял, что в ней уже кто-то побывал.
– Что-нибудь пропало?
– Да нет, вроде все на своих местах, но чувствуется… Знаешь, запах чужой. У меня на такие вещи чутье. В общем, из дома я тоже убежал. Позвонил тебе. Потом меня осенило, что они могут вычислить меня по звонку. Поэтому я выключил телефон и приехал к тебе. Тебя они не знают…
– Они, это кто? – спросил Обиходов.
– Не знаю, – покачал головой Левандовский. – Они – это те, кто это подстроил. Больше ничего не знаю.
Павел дрожащими руками вытащил сигарету из пачки и с трудом подкурил.
– Какие отношения были у тебя с Марго? – спросил Обиходов.
– Отношения? – удивился Левандовский. – Какие у меня с ней могут быть отношения? Она девушка Арчила! Я же не совсем свихнулся, чтобы заводить с ней отношения!
– Но вы же поехали с ней на эту квартиру. Для чего? Роль репетировать?
Левандовский сник:
– Бес попутал, Жорж. Сам не понимаю, как такое могло получиться. Главное, ты будешь смеяться, но началось все действительно с обсуждения роли. Разговорились, решили продолжить в ресторане, потом в баре, потом еще… Бес попутал. Ну не мог я ее убить! – Левандовский повысил голос. – Не мог! Понимаешь?
– Тише! – успокоил его Обиходов. – Соседи сейчас вызовут милицию, а нам пока нечего ей сказать. Ты, кстати, сам-то как думаешь? Из-за чего такое могло приключиться? Может, у тебя какие-то враги имеются?
– Какие враги, Жорж? – удивился Левандовский. – Я режиссер. Мои враги те, кто на сцене плохо играет. Больше никаких врагов нет.
– Мда… ситуация, – мрачно произнес Обиходов. – Кто-нибудь видел тебя вместе с Марго? В ресторане, в баре, это понятно. А потом, после этого. Кто-нибудь видел, как ты входил к ней в квартиру или выходил из нее?
Левандовский сник еще больше:
– В том-то и дело, что видели, Жорж. Когда я выходил, точнее, выбегал из этой квартиры, у подъезда стоял «мерседес» Арчила. А в нем шофер и охранник. Они меня, конечно, узнали и слегка обалдели, что это я мог здесь делать? Они же думали, что Арчил спокойно себе развлекался с Марго. Пока они соображали, я уже прыгнул к себе в машину и уехал.
Павел замолчал, стараясь побороть волнение. С большим трудом ему это удалось и он смог продолжить.
– Они предусмотрели все, Жорж, они всегда на шаг впереди меня. Но есть одна вещь… Знаешь, когда я мотался по городу, сначала я был в полном отчаянии, совершенно не соображал, где я и что делаю. Потом все-таки постарался взять себя в руки. Твердил себе, как заклинание: должен быть шанс, должен быть маленький шанс, маленькая зацепка, лазейка, соломинка. Потому что я точно знал, что я не убивал. Это единственное, в чем я был уверен. А раз так, значит, должен быть шанс. И я вспомнил, Жорж! Я вспомнил! Однажды, я зашел в кабинет к Арчилу по какому-то делу, уже не помню зачем. Он сидел за компьютером. Вообще-то он редко им пользовался сам. Компьютером, я имею в виду. Поэтому мне стало интересно, просто любопытно. И я краем глаза, быстро взглянул на экран монитора. Арчил тут же нажал клавишу, и появилась обычная заставка. Но я успел запомнить ту картинку, которая была. Большая кровать, диван белой кожи, телевизор, окно. И это было живое изображение, не фотография и не фильм. Знаешь, есть такие шпионские штучки, веб-камеры, которые передают видеоизображение через интернет. Это было похоже на картинку с веб-камеры. И еще. В здании «Аквариуса» такого помещения не могло быть, потому что нет таких окон. Значит, какая-то квартира. Я только это для себя тогда отметил и перестал об этом думать. И вот вчера, когда я в тысячный раз представлял себе эту картину – Марго, Арчил, кровь… меня вдруг как током ударило! Кровать, диван, телевизор, окно! Это та самая комната! Комната, которая была на экране компьютера Арчила. Ошибки быть не может! У меня профессиональная память, я всегда очень четко фиксирую расположение вещей, потому что для меня любой кусок пространства – это как бы сцена.
– То есть выходит, все, что происходило в этой квартире снималось на видео, – сказал Обиходов.
– Точно! – воскликнул Павел. – И это значит, что в компьютере Арчила может храниться запись того, как все случилось на самом деле. Эта запись – мое единственное спасение. Понимаешь?
– Понимаю, – сказал Обиходов. – И каким образом ты предлагаешь ее оттуда изъять?
– Не знаю, – признался Павел. – Ничего не предлагаю. Только прошу, помоги мне, Жорж! Кроме тебя мне не к кому обратиться. Может, ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы… – от волнения он не нашел нужного слова.
