Текст книги "Небесная милиция"
Автор книги: Петр Завертаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
– Аншантэ! – галантно произнес Обиходов, взял руку девушки в обе свои руки и поцеловал.
«Значит, вот ты какая, Кристина, – успел подумать Обиходов. – Бесстрашный, но не модный Махалев, который почти что кровь проливал, снимая обложки для „Time“, у тебя, похоже, считается быдлом, а стоит появиться „тому самому Обиходову“, и глазки сразу загорелись. Охотимся, значит. Ну тогда считай, что ты попалась».
Обиходов специально задержал руку Кристины в своих руках на секунду дольше, чем это принято. Он уже знал, что делать.
– Кристина! Какое замечательное имя! А из какого вы издания? Нет! Подождите! Я сам догадаюсь. Дайте только еще раз взглянуть на вас. О, Биккембергс! – воскликнул он, разобрав маленький лейбл на блузке. – Обожаю эту марку. Настоящий стиль, не затасканный, не растиражированный. И эта прическа вам очень к лицу. Вы знаете секрет. Определенно! Итак, «Секреты стиля»! Я прав? Чудное издание. Но уверен, для вас это только промежуточный этап. Вас ждет «Вог» или, как минимум, «Вэнити фейр». Помяните мое слово!
– Прекратите! – рассмеялась Кристина, хотя было заметно, что все сказанное ей очень понравилось.
– Нужно выпить за чудесное знакомство! Шампанского! – воскликнул Обиходов, прекрасно зная, что шампанское на фуршетных столах давно закончилось.
– Я не пью, – сказала Кристина.
– Что такое? Малагасийская диета?
– Нет, я за рулем.
– Вот как? Позвольте угадать марку вашего автомобиля. «Мини Купер»?
– Неправильно.
– Ну тогда «Пежо 206».
– Верно, – удивилась Кристина. – Как вы догадались?
– Я знаю жизнь, детка, – произнес Обиходов басом, копируя киногероя. – Я знаю жизнь.
– Жорж, я за догоном, – вмешался Махалев. – Тебе принести?
– Окажи любезность, – сказал Обиходов и незаметно подмигнул. Махалев вернулся минут через десять. Обиходов нежно взяв Кристину за локоток, вдохновенно вещал:
– Я сейчас работаю над материалом для одного международного издания. Это такой, знаете, немного мировоззренческий материал. О языке брендов. О том, что современному человеку не нужно представлять себя миру словами, бренды все расскажут за него. Есть люди «бриони» и люди «гуччи», люди «мерседесы» и люди «ягуары». Олег Махалев, например, это типичный человек «никон».
– А я, выходит, человек «пежо»? – спросила Кристина.
– Вы леди «пежо», – поправил Обиходов, придвинувшись ближе. – Яркая индивидуальность с безукоризненным вкусом. И при этом независимая.
– Вот как! – Кристину, кажется, такая характеристика вполне устраивала.
– Штука в том, – продолжил Обиходов, – что в каждой стране, на языке брендов говорят со своим акцентом. Например, люди «мерседесы» существуют везде, а люди «гелендвагены», похоже, только в России. Ну, может еще в Латинской Америке или в Юго-Восточной Азии.
– А вы, случайно, не человек «гелендваген»? – живо поинтересовалась Кристина.
«Вот тут надо бы сказать „да“, и дело сделано», – подумал Обиходов. Но такая откровенная и беспардонная ложь все-таки претила его натуре. Как говорил в подобных ситуациях Остап Бендер – низкий класс, нечистая работа. Да и тему брендов пора было закрывать, потому что Обиходов уже полностью пересказал содержание прочитанной им накануне журнальной статейки и добавить к вышесказанному было решительно нечего.
– О, Олег! – Обиходов будто только что увидел подошедшего Махалева. – Ну что там с нашей выпивкой?
– Нормально, Жорж! – Махалев протянул Обиходову рюмку. – Знаешь, Жорж, я еще подумал, ну, то, что ты спрашивал, десять лет назад. Знаешь, тогда люди больше работали руками.
– Ты о чем это?
– Ну, диафрагма, выдержка, режимы разные, выставлялись руками, а теперь сплошная автоматика…
– А ты опять…
– Нет, ты постой! – горячился Махалев. – Я хочу сказать, когда работаешь руками – нужно думать, когда автоматика – думать не надо. Значит, раньше люди больше думали! Я сам больше думал, вот какая штука.
– Гениально! – воскликнул Обиходов. – Давайте, все-таки, выпьем за встречу! Кристина, где ваша минеральная вода?
– Уже закончилась.
– Вот досада! – Обиходов многозначительно посмотрел на Махалева.
– Сейчас принесу, – кивнул фотограф.
Когда он вернулся с бокалом минеральной воды и двумя рюмками водки, Кристина что-то рассказывала о секретах стиля, а Обиходов делал вид, что внимательно слушает ее. Он кивал, поддакивал, понимающе улыбался и переводил взгляд то на влажные пухлые губы, то на маленькую пуговичку блузки, самую верхнюю из застегнутых, на которую приходилась основная и довольно большая нагрузка по сдерживанию роскошного рвущегося наружу бюста Кристины. По законам сопротивления материалов, следовало бы застегнуть еще как минимум одну пуговичку повыше, но по законам корпоративной сексуальности все было правильно, и Обиходов с удовольствием любовался кружевной оторочкой чашек бюстгальтера. Иногда он заглядывал в ее глаза, но глаза эти были пустоваты и уж во всяком случае менее выразительны, чем пуговичка или, например, запах духов, неброский, но скрыто провоцирующий. «Чулки или колготки?» – гадал Обиходов, незаметно скользя взглядом по отточенным фитнесом бедрам. Кажется, чулки, но полной уверенности пока не было.
– Жорж, – сказал Махалев, уже с трудом ворочая языком. – Я тут еще подумал. Знаешь, что?
– Не сейчас, Олег, – остановил его Обиходов. – Чуть позже. Сейчас я провожу Кристиночку до ее машины. Прослежу, чтоб на нее никто не напал. Потом вернусь, и мы с тобой поговорим. Лады?
– Не лады! – запротестовал Махалев. – Сначала давай выпьем.
– Это можно, – согласился Обиходов.
Мероприятие подходило к концу. Официанты начали убирать посуду со столов. Кто-то унес все шарики с петушком. Большая часть гостей уже разъехалась. Посреди опустевшего зала стоял чуть покачивающийся фотограф Махалев и что-то громко рассказывал серьезному человеку из секьюрити, время от времени называя его почему-то «майором». Обрывки махалевских фраз гуляли эхом по внутренним закоулкам «Атриума»:
– В девяносто третьем году… до первой чеченской… на полдырки меньше… нет того куража… забей на службу, майор, давай напьемся…
2
Обиходов и Кристина сидели в машине на втором уровне безлюдного и сумеречного подземного паркинга.
– Хорошо здесь у тебя, уютно, – сказал Обиходов, устраиваясь на пассажирском сиденье. – Надоел этот шум и суета.
Он посмотрел на девушку. В полумраке салона было видно как влажно блестят ее приоткрытые губы. Будто спрашивают беззвучно «И что дальше?».
– Я хочу сказать тебе одну вещь, строго между нами, – Обиходов наклонился к Кристине и тихо прошептал ей. – Ты фантастическая женщина. Сказочная.
– А ты не врешь? – Кристина чуть отстранилась и заглянула ему в глаза.
Их лица были совсем близко, Обиходов перевел взгляд на ее губы.
– Клянусь всеми глянцевыми журналами мира.
Первый поцелуй был очень легким, он лишь слегка коснулся ее верхней губы, почувствовал ее вкус. Потом чуть смелее. Губы Кристины, мягкие и податливые, шевельнулись в ответ.
Обиходов обнял и привлек ее к себе, с головой нырнул в будоражащий аромат ее духов. Поцелуй из маленьких огненных касаний превращался в лесной пожар. Он стремительно распалялся и захватывал все новые территории. Обиходов целовал ее в щеки, в глаза, в упоительно гладкую шею, мягко прихватывал мочку уха и опять, снова и снова, возвращался к губам. Их языки сталкивались, сплетались, играли друг с другом, как маленькие дельфины. Рот ее пах парным молоком, это был запах инстинкта, самый волнующий запах в мире. Обиходов быстро и ловко расстегнул блузку. Бюстгальтер, как и положено хорошему белью, никак не препятствовал, а наоборот всемерно облегчал доступ к телу, выгодно подавая самые важные его части. Когда Обиходов легонько сжал губами набухшие соски, Кристина охнула и шумно втянула в себя воздух. Ее тело напряглось, колени тесно прижались друг у другу, она медленно со стоном выдохнула и руками прижала голову Обиходова к своей груди.
Свободная рука Обиходова двигалась все ниже и ниже, через упругий живот, где ждало неожиданное и приятное открытие – бусинка пирсинга в пупке, далее через затянутое юбкой и пока недоступное лоно, на бедра и колени. От коленей – в обратный путь, но уже по другой дороге, между бедер под юбку. Бедра Кристины были все еще сжаты и это мягкое сопротивление делало скольжение ладони еще более приятным. Вот уже поползла вверх, собираясь складками юбка. Становилось все горячее. Бедра начали раздвигаться, медленно будто сами собой. Обиходов не торопил события, он возвращал ладонь назад почти до колена и опять двигал вперед по гладкой горячей ткани чулка, но уже глубже. «Чулки! Все– таки чулки!» – мысленно отметил Обиходов, когда ладонь встретила сначала полоску плотной ткани и сразу за ней мягкую нежную плоть. Кристина снова охнула, перехватила его руки и прошептала: «Подожди, так неудобно». Обиходов отстранился, но не далеко. Она выпрямилась, глубоко вдохнула, выдохнула и спросила:
– Ты знаешь, как раскладывается это кресло?
– Знаю, – сказал Обиходов, – но лучше разложить мое, чтобы не мешал руль.
– А нас никто не увидит здесь?
– Не бойся, здесь никого нет. Иди ко мне, – Обиходов быстро опустил спинку сидения и повлек Кристину к себе.
– Подожди, – Кристина сняла очки и положила их на панель приборов, потом расстегнула застежку на юбке, ловкими движениями стянула ее, аккуратно сложила и бросила на заднее сидение, потом, оглянувшись по сторонам, сняла блузку и лифчик. Обиходов наконец-то увидел во всей своей красе ее грудь.
Кристина переместилась на пассажирское сидение рядом с Обиходовым. С протяжным глухим стоном она впилась в его рот губами, а руками проворно стала расстегивать брючный ремень и ширинку. Обиходов с готовностью отдал инициативу. Кристина быстро стянула с него брюки, расстегнула рубашку и заскользила губами вниз, бегло и жадно целуя его грудь и живот. Обиходов почувствовал на своем обнажившемся причинном месте сначала ее руку, маленькую, цепкую и очень уверенную, а потом и губы, которые несмотря на смену обстоятельств, оставались такими же горячими, влажными, упругими и податливыми одновременно. Он опустил глаза и увидел обнаженные плечи Кристины и ее голову с гладко собранными в хвостик черными волосами. Обиходов почувствовал, как в нижней части живота стремительно накапливается критическая масса сладострастного ядерного заряда. Он стал дышать чаще и глубже, чтобы взрыв не произошел слишком рано. Пылающий шар все разрастался в размерах, он уже заполнил собой и салон автомобиля и паркинг и весь окружающий мир. Из уст Обиходова вырвался стон.
И в эту самую секунду раздался телефонный звонок.
Обиходов сначала даже не понял, что это. Звонок был незнакомый. В первой мгновение Обиходов подумал, что это был телефон Кристины, но потом вспомнил, что это его телефон, а звонок кажется незнакомым, потому что он запрограммировал дурацкую детскую мелодию в три ноты для звонков от ближайших родственников. На мобильный звонили они нечасто, потому что жили все далеко от Москвы и если звонили, то в основном домой и в выходные.
«Родители! – мелькнуло в голове у Обиходова. – Так поздно! Что-то случилось?! Черт!».
Он взглянул вниз на Кристину. Ее голова замедлила волнообразные движения. Телефон все звонил.
Кристина отстранилась, посмотрела на Обиходова и произнесла:
– У нас что, детский утренник?
– Извини, – сказал Обиходов. – Нужно ответить.
Он приподнялся, неловко чмокнул Кристину в щеку и начал шарить внизу, в ногах, где комком лежали его брюки. Найти карман оказалось делом непростым, а телефон все звонил.
– Черт! – сдавленно ругался Обиходов, – Черт!
Наконец, он отыскал телефон и взглянул на мерцающий экранчик.
«Брат» – высветилось на экранчике.
– Черт! – снова выругался Обиходов, но уже с облегчением. Значит, с родителями все в порядке. Он просто упустил из виду, что его двоюродный брат Павел тоже проходил по списку ближайших родственников, во всяком случае, в телефоне.
Обиходов нажал кнопку:
– Алло?
В трубке сквозь шум и треск прорвался голос брата:
– Алло! Жорж! Это я, Павел, ты слышишь меня?
– Слышу, что случилось?
– Слушай, Жорж, беда, – голос его был странным, взвинченным и каким-то срывающимся, как после долгого бега. – Я вляпался, Жорж. Серьезно вляпался. Нужна твоя помощь!
– Что случилось-то, можешь объяснить?
– Не могу, долгая история. Я полном дерьме, Жорж. В полном дерьме! – Обиходову показалось, что Павел плакал. – Если ты не поможешь, мне конец. Без шуток, Жорж! Я погиб!
В трубке послышалось всхлипыванье. Обиходов провел ладонью по лицу, пытаясь собраться с мыслями, и сказал:
– Что нужно сделать?
– Приезжай, Жорж! Пожалуйста! Очень прошу, приезжай!
– Ну, хорошо, куда ехать-то, к тебе?
– Нет! – воскликнул Павел. – Ко мне нельзя! Приезжай, на Смотровую, к Университету. Давай встретимся там, через полчаса. Жорж, пожалуйста, помоги. Если ты не поможешь, я – труп.
– Хорошо, сейчас приеду, – сказал Обиходов и дал отбой.
Он вздохнул и посмотрел на Кристину:
– Слушай, извини. Тут такое дело. Я должен ехать. Что-то случилось с моим братом.
Кристина усмехнулась и холодно произнесла:
– Чудесно! Просто чудесно!
– Прости! – Обиходов потянулся к ней, чтобы поцеловать.
– Не надо! – Кристина отстранилась. – Выйди, пожалуйста, из машины, мне нужно одеться.
Обиходов быстро натянул брюки и вышел из машины.
– Послушай, Кристина, – он наклонился к окну, застегивая ширинку и ремень. – Мне очень жаль, что так глупо все получилось. Давай встретимся как-нибудь. Давай завтра, а?
– Нет! – коротко сказала Кристина.
Обиходов нежно провел ладонью по крыше «пежо» и сказал со вздохом:
– Прости.
3
За столиком в ресторане «Zaimka», гламурном заповеднике таежной романтики в центре Москвы, сидели два человека, Барсуков и Вешнев. По внешнему виду и повадкам они относились к той породе человеческих существ, которая если и выбирается из городских джунглей, то никак не дальше лесов рублево-успенского направления. На деньги, которые Барсуков заплатил за свой костюм, можно было бы снарядить геологическую экспедицию, а часы Вешнева стоили столько же, сколько вертолет Ми-2, полноразмерный муляж которого был установлен тут же, в зале ресторана. Барсуков сосредоточенно поедал жаренную оленину. Вешнев ковырялся вилкой в дикой утке с брусничным соусом.
– В меню написано, что в этой утке может попасться мелкая дробь, – сообщил Вешнев. – Все по-взрослому.
Барсуков ел молча.
– Чудное заведение! Чудное, – продолжил Вешнев. – Жаль, что я раньше сюда не наведывался, а то, знаешь, воротит уже от суши и сашими. Мой желудок отказывается их переваривать. Вообще, я считаю, японскую кухню сильно переоценивают. Есть сырую рыбу с водорослями – это варварство, обыкновенное варварство. Просто японцам не удалось в свое время стащить у китайцев правильный рецепт. Китайцы-то рыбу и гадов морских готовят отменно. Жарят, парят, все как положено. – Вешнев отправил в рот кусок утки. – Однако, заметь, японцы даже варварство свое сделали коммерчески выгодным. Суши – это же идеальный товар, почти как гербалайф. Сырье копеечное, обработки минимум. Правильно позиционируй, вложись в раскрутку – и все. Стриги купоны. В результате у нас суши-баров сейчас больше, чем пивняков, а сашими, наверное, уже в рабочих столовых подают. Вот так дела делаются. Не согласен?
Барсуков молчал.
– Слушай, ты чего такой хмурый? – спросил Вешнев. – Не заболел?
– Не заболел, – ответил Барсуков. – Просто… сплю плохо.
– Бессонница?
– Нет, – сказал Барсуков и добавил. – Это неважно. Ты о деле хотел.
– Давай о деле, – Вешнев отодвинул тарелку и вытер салфеткой губы. – Завтра утром, в девять часов Мартин будет у тебя в офисе. Вы подписываете бумаги. Никаких проблем возникнуть не должно, вопрос согласован на всех уровнях. Через два дня вся сумма будет на счете «Трансойла». Дальше действуем, как обычно.
Барсуков сделал маленький глоток пива.
– Я все это и так знал. Зачем было встречаться?
Вешнев усмехнулся:
– Зачем встречаться, спрашиваешь… – он достал сигарету и щелкнул зажигалкой. – Увидеть тебя хотел.
– Зачем? – спокойно поинтересовался Барсуков.
Вешнев выпустил дым в сторону от стола:
– Ты в последнее время общался с кем-нибудь оттуда? – он показал большим пальцем вверх.
– Нет, – ответил Барсуков.
– А я общался, – Вешнев прищурился, так, словно дым попал ему в глаза, или же ему было неприятно о чем-то вспоминать. – Меня вызывал позавчера сам… – он сделал многозначительную паузу. – Какой-то странный у нас получился разговор… непонятный какой-то. Мне кажется, у них там что-то происходит. Не пойму только что. Вот я и подумал, может, я единственный, кто этого не знает. А? Ты не в курсе, случайно?
Барсуков отрицательно покачал головой.
– Не понимаю, о чем ты…
– Вот и я не понимаю, – произнес Вешнев, выпуская дым. – Ну, ясно, что мы с тобой сидим на ихних деньгах. Сам Бог велел им нас подозревать. Плох, как говорится, тот бухгалтер, которого при наших-то обстоятельствах не посещали бы всякие мысли. Но ведь он ничего такого не спрашивал! Никакой отчетности, никаких цифр. А знаешь, что спросил? Ты, говорит, Вешнев, в Бога веришь? Я говорю, ну, допустим, верю. Он говорит, а совесть тебя, Вешнев, не мучает? Я говорю, а что такое? Может, с перечислениями проблемы? Он говорит, были бы проблемы, разговор совсем другой был бы. Ну, тогда, говорю, не мучает. Не мучает меня совесть. Он смеется и говорит, может у тебя ее совсем нету? Я ему: есть, как ни быть. Совесть – штука нужная. Сложная, но полезная. Это как опция дополнительная к инстинкту самосохранения. Вроде электронного контроля устойчивости на поворотах у «Мерседеса». Не будет такого контроля – занесет к чертовой матери. Он мою шутку по поводу «Мерседеса» понял. Посмеялся. Иди, говорит, работай, не парься.
К столику подошел человек с гитарой, исполнитель бардовских песен, похожий на младшего научного сотрудника. Он тронул струны и принял задумчиво-печальный вид, изготовившись петь о том, что всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.
– Отвали, дядя! – сказал ему Вешнев. – Не видишь, люди разговаривают.
Бард обиженно удалился. Вешнев снова наклонился вперед:
– Вот я и думаю, к чему такие разговоры странные. Как считаешь?
Барсуков пожал плечами:
– Понятия не имею.
– «Понятия не имею»! – передразнил его Вешнев. – Черти что творится, а ты сидишь тут… со своей олениной. Как Чингисхан какой-то. Я спрашиваю, что делать будем?
Барсуков посмотрел на него с легкой усмешкой:
– Тебе ж сказали: работай, не парься. Вот и не парься.
Вешнев откинулся на стуле, достал из пачки новую сигарету.
– Ты прав. Нервы стали ни к черту. Стресс, – он закурил. – Отдыхать надо, переключаться. Тебе, кстати, тоже не мешало бы. Паршиво выглядишь.
– Не мешало бы, – кивнул Барсуков.
– Может, мотоцикл купить? Супербайк. Знаешь, такой чтобы с места за пять секунд в точку уходить. Оттягивает, говорят, лучше секса. Правда, шею свернуть можно. У меня приятель один покатался – сейчас с железной пластиной в голове ходит. А хочешь, давай, в клуб сходим? Alone, слыхал про такой?
Барсуков пожал плечами.
– Вроде нет.
– Отличный клуб, на Никольской. Ни бандитов, ни проституток. Публика адекватная. Туда танцевать приходят. Я это называю «пляски менеджеров». Представь себе картину: танцпол. Звук, свет – все по высшему разряду. А в центре зала наяривает какой-нибудь малый, вроде нас с тобой. Галстук «версаче» за плечом, рубашка «бриони» из брюк вылезла – весь ушел в танец, как Майя Плисецкая. При этом заметь, не пьян и не под наркотиками. Как можно? Завтра ведь с утра в офис. Просто человеку пар нужно выпустить. И это действительно работает – не хочешь попробовать?
– Спасибо, – сказал Барсуков. – Обязательно попробую. Только в другой раз. А теперь пойдем. Счет, пожалуйста, – он сделал жест официанту.
– Пойдем, – вздохнул Вешнев. – Только, знаешь, что. Я хочу тебе еще одну вещь сказать. Напоследок. – Его лицо до этого оживленное и слегка хмельное, стало трезвым и злым. – Не знаю, что у тебя на уме, и что вообще происходит. Просто хочу напомнить, что мы с тобой в этом деле одной веревочкой связаны. Если ты задумал соскочить или еще что похуже, ты мне лучше сразу скажи. Ты ведь знаешь, что там за люди. Страшные люди. Они ничего не прощают. Скажи, что ты меня понял.
– Я понял, – произнес Барсуков.
4
Обиходов сидел в такси, направлявшемся к Университету, и продолжал беззвучно чертыхаться. Он гадал, что же могло случиться с его братцем. Вообще-то, он был на него в обиде. Не то, чтобы в серьезной обиде, скорее, испытывал чувство легкой досады. Они не виделись уже несколько месяцев. Как-то раз Обиходов звонил Павлу, предложил встретиться, поболтать, но тот был по его собственным словам «чудовищно занят», сказал, что как только чуть разгребет дела, то обязательно позвонит, и они встретятся. Но так и не позвонил. С другой стороны, Обиходов понимал, что Павел и вправду мог быть очень занят. Он готовил новую постановку своего спектакля, (всегда подчеркнуто называл это спектаклем). Он сейчас модный, раскрученный, на самом гребне успеха, нужно ковать железо пока горячо. Жалко тратить время на пустой треп с родственником журналистом. Но кто, черт возьми, вытащил его в люди! Обиходов! Родственник – журналист. И если бы не Обиходов, очень может быть, что Павел Левандовский так и оставался бы до сих пор провинциальным чудиком в заляпанных грязью ботинках, китайской куртке с вещевого рынка и хронически неудовлетворенным самолюбием размером с Евразию, каким он появился три года назад на пороге Обиходовской квартиры.
Когда-то они вместе росли в сибирском городке Илимске. В детстве не были особо дружны, потому что мать Павлика, Ирма Игнатьевна, считала, что хулиган Жорик оказывает на ее сына дурное влияние, поэтому общаться двоюродные братья могли только во время больших семейных сборищ, которые случались не чаще, чем пару раз в году. Павлика берегли для искусства, его обучали музыке, рисованию, водили в театральную студию. Все лучшие педагоги Илимска были мобилизованы твердой рукой Ирмы Игнатьевны на взращивание юного дарования. Воли и энергии Ирмы Игнатьевны хватило бы на то, чтобы устроить революцию в латиноамериканской стране. Наверное поэтому, хотя женщиной она была довольно привлекательной, рядом с ней не смог ужиться ни один мужик – просто не нашлось в Илимске фигуры соответствующего масштаба. В распоряжении Ирмы Игнатьевны был только маленький Павлик. В девять лет, когда Жорик играл во дворе в «чики» и «хали-хало», Павлик читал мифы Древней Греции, в тринадцать лет, когда Жорик подсматривал за одноклассницами в раздевалке спортзала, Павлик исполнял на пианино мелодию Манчини из кинофильма «Ромео и Джульета», в шестнадцать лет, когда Жорик выучил четыре гитарных аккорда, Павлик давал сравнительный анализ художественных школ Италии и Франции эпохи Ренессанса. Ирма Игнатьевна, помимо всего прочего, была еще и крайне парадоксальной натурой. После того, как она нечеловеческими усилиями взрастила у себя под крылом новоявленного титана Возрождения, она категорически отказалась выпускать его за Урал, в большой мир. Очевидно, считала большой мир слишком несовершенным для ее чада. Так как в Илимске, кроме политехнического техникума, других учебных заведений не было, а в политехническом техникуме основным, хотя и труднодостижимым, идеалом прекрасного считалась исправно работающая сантехника, Павлик поехал учиться в областной центр в театральный институт на режиссерский факультет, после окончания которого, по твердому настоянию Ирмы Игнатьевны, снова вернулся в Илимск. Он получил распределение в театральную студию «Родник» при Доме культуры Илимского нефтеперерабатывающего комбината. Обиходов, когда приезжал в Илимск, чтобы навестить своих родителей, изредка виделся с Павлом и даже как-то раз приходил в его студию. На премьеру. Естественно, Чехов. «Три сестры». Обиходов обратил внимание на то, что с годами Павел и сам становился похож на чеховского персонажа. Точнее, на всех чеховских персонажей сразу. Вечный студент, всесезонный дачник, уездный спаситель человечества, он вызывал к себе и вполне чеховские чувства, фирменный коктейль Антона Павловича – смесь жалости, зависти и любви. С жалостью все было понятно, достаточно взглянуть на мешковатую, похожую на мамину, кофту, которую носил маэстро, и актрису, игравшую Ольгу, старшую сестру – у нее были золотые зубы. Но вот откуда бралась эта странная зависть, спрашивал себя Обиходов? Может быть, оттого, что у Павла здесь, в его театрике и в его городке, была возможность сосредоточиться на чем-то одном, самом важном, то чего был начисто лишен Обиходов в своей сумасшедшей жизни? И, конечно же, Обиходов любил Павла. Просто любил. Как любят чеховских героев.
Три года назад Павел появился в Москве. Первое время он жил у Обиходова, и они часто разговаривали вечерами, иногда чуть ли не до самого утра. Павел, горячась и яростно жестикулируя, излагал Обиходову свои идеи, с которыми он приехал завоевывать столицу.
– Ты понимаешь, – говорил он, – современный театр в кризисе. Они утверждают, что показывают жизнь, как она есть. Они вытащили на сцену проституток, бандитов, наркоманов, нищих, сумасшедших, которые плюют, блюют, матерятся, занимаются сексом. И они говорят, смотрите, это наша жизнь! Да! Это наша жизнь. Возможно. Но это не театр, Жорж. Понимаешь? Это – не театр. Не нужно тащить так называемую жизнь в театр. Нужно нести театр в жизнь. Чтобы им пропиталось все вокруг. Все! Бывает тотальная война, тотальный футбол, а мы сделаем тотальный театр, где будут играть все, и зрители, и билетерши, и буфетчицы, и даже гаишник, который стоит на ближайшем перекрестке. Знаешь, о какой постановке я мечтаю? Я расскажу. Просто, чтоб тебе было понятно. Скажи, где в Москве самый красивый рассвет? С какого места можно его наблюдать?
– Понятия не имею, – признался Обиходов. – Может быть, с Поклонной горы. Хотя я не уверен.
– Допустим, с Поклонной горы, – продолжил Павел. – Мы сооружаем на Поклонной горе сцену с огромным красивым занавесом, устраиваем места для зрителей. Сажаем тут же симфонический оркестр, ставим хор. В определенный момент, за секунду до появления первого луча, занавес открывается, и оркестр начинает играть, ну, например, «Оду к радости». И все зрители поют. Это важно, чтобы пел не только хор, но и все зрители. Потому, что они тоже участники. У каждого будет листочек со словами, и все будут петь. Это будет фантастическое представление! Оно даст людям такой заряд энергии и счастья! Главное – счастья!
– Люди привыкли ходить в театр по вечерам, – вставил Обиходов. – Вставать в такую рань, чтобы встретить рассвет, много охотников не найдется.
– Будут вставать, уверяю тебя. Можно устраивать такое представление каждый день, и каждый день будет собираться толпа. Восторг при виде восхода солнца, радость от начала нового дня, нового круга жизни – это фундаментальное чувство. Не нужно ничего придумывать и изобретать, нужно просто дать волю этому чувству. Освободить! В этом заключается главная идея тотального театра – освобождение чувств.
Обиходов не хотел спорить. Он лишь добродушно посмеивался и подливал чай. Или водку, в зависимости от настроения. Наутро Павел уходил. Целыми днями он мотался по Москве, встречался с директорами театров, продюсерами, еще Бог знает с кем. Возвращался мрачный, на расспросы Обиходова отвечал коротко и как бы нехотя. Через какое-то время он нашел дешевую комнату где-то в Солнцево и переехал жить туда. Они созванивались несколько раз в неделю, Обиходов интересовался, как обстоят дела с тотальным театром, Павел бодрился, рассказывал о каких-то обещаниях, которые ему давали какие-то люди, но по унылым ноткам, которые вопреки воле проскальзывали в его голосе, Обиходов понимал, что все складывается не очень хорошо.
Как-то раз они встретились. На Павла было больно смотреть, он похудел, осунулся. Серое лицо, клочковатая неопрятная щетина, нездоровые красные глаза.
– Неважно выглядишь, – сказал Обиходов. – Ты не заболел?
– Я в порядке, – хмуро ответил Павел. – Простыл немного.
Обиходов наконец-то решился сказать ему то, что давно собирался.
– Послушай, Павлик. Я тут недавно разговаривал с одним знающим человеком, он хорошо ориентируется во всем, что связано с театром. Он мне сказал такую вещь. Сейчас в театральном бизнесе не очень хорошая ситуация. Что-то вроде застоя. Мало инвестиций. Гораздо меньше, чем год или два назад. Люди сейчас предпочитают больше вкладывать в кино. Поэтому денег на новые проекты нет, если что-то запускается, то только проверенное, где нет никакого риска. Он говорит, что ситуация изменится, может через год, или даже через полгода. Просто маятник качнется в другую сторону. Так всегда бывает, сегодня пусто, завтра густо. Синусоида. Свободный рынок, понимаешь? Может тебе стоит переждать? Вернешься в Илимск, поработаешь еще в своей студии. А потом, как только наметится какое-то потепление, опять приедешь сюда. Главное, что со всеми, с кем надо, ты уже здесь встречался. Тебя запомнили. Когда приедешь, уже не надо будет ничего доказывать. Можно будет сразу начинать творить. Как считаешь?
Павел криво усмехнулся и сказал:
– В Илимск я не вернусь.
– Вам на саму Смотровую? – спросил водитель.
– Что? – Обиходов не сразу вышел из задумчивости. – А, да. На саму.
– Тогда приехали.
Обиходов расплатился и вышел из машины. Посмотрел на часы. Половина второго ночи. После звонка Павла прошло тридцать пять минут. Дул холодный ветер, сдувая с Воробьевых гор остатки лета. Обиходов поежился. На площадке было немного народу. Две-три стайки молодежи. Несколько парочек. Павла не было. Чтобы согреться, Обиходов бодро прошелся до церкви, потом в обратную сторону до трамплина. Павла нигде не было. Обиходов достал телефон и позвонил. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети» – ответил ему механический голос. Обиходов быстро пролистал электронный справочник, нашел номер домашнего телефона Павла и позвонил туда. Длинные гудки, ответа нет.
– Черт! – вслух выругался Обиходов. – Что за шутки?
Он прислонился к холодному гранитному парапету и стал ждать. «Жду десять минут и уезжаю» – решил он про себя. Неподвижно стоять было холодно и Обиходов начал прохаживаться вдоль парапета, зябко потирая себя за предплечья. От нечего делать он разглядывал людей на площадке.
– Прикиньте, а клево было бы спрыгнуть отсюда, туда вон. Чисто по приколу. Гы! – громко выкрикнул своим приятелям один из юнцов, длинный, тощий, в широченных джинсах, спущенных до середины задницы.
– «Гы!» – раздраженно подумал Обиходов. – Ну и студент нынче пошел. Полные дебилы.
