Текст книги "Пробуждение"
Автор книги: Петр Губанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
– Теперича и винишком не грех побаловаться, коли вахту отстояли, – продолжал Ужов. – Капитан с помощником с самого утра спирт тянут. Поди и вас попотчуют…
Ужов – человек ловкий, обходительный. Он по-прежнему почитал отца Иннокентия, как лицо духовного звания, хотя при авралах никакого спуску ему не давал. Бывший судовой священник работал наравне с другими палубными матросами. А когда шхуна подходила к лежбищу котиков, он брал в руки винчестер и бил зверя. Отец Иннокентий научился метко стрелять и попадал в цель не хуже других зверобоев.
Сдав вахту боцману, отец Иннокентий спустился вниз. Заглянул в кают-компанию. В сизом сигарном дыму сидели за столом капитан шхуны и его помощник.
– Доброго здоровья, Арсений Антонович! – поприветствовал Соловьева отец Иннокентий. – И вам, Юрий Ардальонович, мое почтение.
– Заходите, батюшка, да выпейте с нами за компанию, – пригласил его капитан.
– Не откажусь, с превеликим моим удовольствием выпью.
Сняв в тамбуре тулуп, он вошел в кают-компанию.
Соловьев налил ему полный стакан спирта.
– Ветер не усиливается?
– Нет, не похоже, – ответил отец Иннокентий.
Капитану нужен был отжимный ветер со стороны суши: море бы очистилось. Но он опасался зыби, которая повлечет за собой сжатие судна льдами.
Выпив спирт, бывший священник заторопился покинуть кают-компанию.
– Отдохнуть надо после вахты, – пояснил он.
Капитан и помощник снова остались вдвоем.
– Пьяница, а свой, русский, – заметил Соловьев, имея в виду отца Иннокентия. – На место одного такого мне не нужно двух чужестранных матросов.
– Попадись он ко мне лет десять назад, когда на крейсере «Минин» служил, я бы из него лихого марсового сделал, – усмехнулся Цветков.
Свободное время капитан и его помощник коротали, сходясь в кают-компании. Пили много, чтобы скрасить скуку вынужденной стоянки во льдах.
– Двое мы с тобой остались из офицеров, что на «Печенге» служили, Юрий Ардальонович, – негромко произнес Соловьев.
– Это уж точно, – печально подтвердил Цветков. – Да и на родную землю можем ступить только здесь, в Аяне.
– Знать, самой судьбой назначено такой крест нам нести, – Соловьев уронил хмельную голову на руки. – Зато все едино у нас: труды и беды, печали и радости…
Опасный и тяжкий труд зверобоев капитан и его помощник делили пополам. И беды, случавшиеся на море, у них общие. Но радости, выпавшие на их долю, были разными.
Как только кончался зверобойный сезон, Цветков получал паевые и уезжал в Сан-Франциско. Он жил там в дорогом отеле, кутил, играл в карты.
Соловьев возвращался к жене на Аляску и всю долгую зиму находился с ней. Обзаведясь семьей, он сделался бережлив. Часть денег, вырученных от продажи пушнины, капитан откладывал на «черный день». «Неизвестно, как повернутся дела в будущем, – размышлял Соловьев. – Кто знает, как долго нам будет сопутствовать удача?»
8
Штаб Аянского гарнизона по-прежнему находился в доме мехоторговца Киштымова. Рядом со штабом квартировала в казарме офицерская рота из бывшего корпуса покойного генерала Каппеля. Два батальона уфимских стрелков стояли на окраине города, неподалеку от портовой пристани. Солдаты жили в бараках промысловиков и несли охранную службу на побережье и подступах к Аяну. Таежные стрелки, примкнувшие к мятежу в самом начале, почти все разбежались.
Служба контрразведки и часть гарнизона, которой командовал полковник Шаров, расквартированы в другом конце города. Генерал Пепеляев располагался в просторном деревянном особняке, окна которого выходили на море. Коренной сибиряк, дослужившийся до генеральского чина, держал двух денщиков, свору охотничьих собак и служанку.
Кроме полевого штаба у генерала имелась своя канцелярия. Служащие генеральской администрации заключали договоры с иностранцами на эксплуатацию рыболовных участков, взимали пошлину от зверобоев, совершали торговые сделки со старейшинами тунгусских стойбищ. У генерала Пепеляева в наличии своя маленькая армия, военный суд, контрразведка и тюрьма. Но не было у него радиостанции и кораблей.
На улице заметно потеплело, но повсюду еще топорщились сугробы слежавшегося за зиму снега. Возвратившись с обедни, генерал зашел в штаб и застал там начальника контрразведки капитана Яныгина. Тот ждал начальника гарнизона в приемной.
– Со светлым вас праздником, Анатолий Николаевич! – поприветствовал генерала смуглолицый, горбоносый офицер с аккуратным пробором на голове.
– И вас я поздравляю, господин капитан, – произнес в ответ Пепеляев, жестом приглашая начальника контрразведки в кабинет.
Генерал неторопливо снял с себя шинель на красной шелковой подкладке, сел в кресло, вытер белоснежным платком вспотевший лоб.
– Докладывайте, Андрей Фомич, – произнес он после минутной паузы.
– На прошлой неделе в уфимском батальоне, у полковника Шарова, повесилось двое рядовых. Причины самоубийства выяснить не удалось, – начал Яныгин. – Похоже, тоска по родине. В офицерской роте беспробудное пьянство.
– Запретите от моего имени подобные безобразия, – побагровел генерал. – Виновных предайте суду.
– После ареста горного комитета, произведенного мною на прииске Фогельмана, никаких признаков смуты в городе и крае нет, – продолжал начальник контрразведки. – Весть о появлении партизан в Ине оказалась ложной. Кто-то нарочно распускает слухи…
– Паникеров сажайте под арест.
– Слушаюсь.
В кабинет вошел подполковник Менгден. Пепеляев повернулся к нему:
– Что «Святой Михаил»? Связь с ним есть?
– Сегодня утром наша радиостанция на шхуне «Олаф Свенсон» получила первый сигнал: «Святой Михаил» застрял во льдах, и выбраться в ближайшие дни нет надежды.
– Прикажите искровикам, чтобы поддерживали постоянную связь со шхуной, – сказал Пепеляев. – Да, пусть передадут лейтенанту мой приказ: как только море очистится ото льда – следовать в Аян. «Святой Михаил» – последняя надежда, в случае если придется уходить.
– Перехватили на радиостанции сигнал большевистских судов, Анатолий Николаевич, – продолжал докладывать Менгден. – В море появились красные.
– Откуда они взялись?! – насторожился Пепеляев.
Перехваченная радиограмма красных встревожила начальника аянской дружины. Некто не знал: где нашли большевики суда, годные для плаваний? Никто не имел никакого понятия: какими силами выступили красные? Откуда они вошли в Охотское море?
Пепеляев вызвал бывшего управляющего золотыми приисками Фогельмана, который теперь исполнял обязанности «государственного казначея» в генеральской администрации. В кабинет генерала вошел небольшого роста чиновник.
– Чем могу служить?
– Сколько у нас золота?.. – спросил Пепеляев.
Казначей неторопливо раскрыл конторскую книгу в зеленом сафьяновом переплете.
– По последнему реестру значится девять пудов в слитках, девятнадцать россыпью, восемьдесят тысяч пятьсот сорок шесть рублей в монетах царской чеканки.
– На паровой зверобойной шхуне можно все это поместить? – спросил генерал.
– На шхуне, которой владеет фирма «Свенсон», весь этот груз можно разместить в одном кормовом трюме, – ответил казначея. – Что касается фирмы «Петерсон», то шхуны у них небольшие. Разместить наше золото и всю пушнину на одном судне будет трудно.
– А шхуна «Святой Михаил», что приходила в Аян прошлой осенью?
– «Святой Михаил» выстроен на тон же судостроительной верфи, что и шхуна «Свенсон», – пояснил казначей.
Пепеляев подумал немного, сказал тихо:
– Выдайте жалованье за прошлый месяц втрое больше обычного нижним чинам. Господам офицерам из корпуса покойного генерала Каппеля выплатите по сто двадцать рублей золотом.
– Слушаюсь.
Казначей вышел. Генерал остался один. Он думал, кто первым придет в Аян: «Святой Михаил» или красные?
Пепеляев нисколько не сомневался, что лейтенант Соловьев торопится пробиться сквозь льды и наверняка пожалует раньше, чем большевики. Капитану шхуны «Святой Михаил» обещан солидный куш. Он своими глазами видел, что хранится в подвалах Аянского банка.
И все же уходить не хотелось. Генерал прикидывал в уме, как отразить натиск красных, в случае если их силы будут невелики. Вход в Аян со стороны моря надежно прикрывала шестидюймовая береговая батарея. А дальше подступы к городу охраняли военные посты.
9
После шторма настала тихая погода.
Затертые льдами, мерно покачивались на легкой зыби «Ставрополь» и «Индигирка». Не обнаружив нигде свободного прохода во льдах, к ним вечером подошел сторожевой корабль, а утром уже не смог выбраться из ледовых объятий.
Проходили дни, одна неделя сменяла другую, а льды по-прежнему не расступались. Из пароходных труб поднимались в небо слабые дымки. Машины продолжали работать: нужно обогревать кубрики, варить еду.
Эпидемия «куриной слепоты» началась на всех трех судах сразу. Люди, здоровые и зрячие в светлое время суток, вечерами переставали видеть. Они становились совсем слепыми.
– Матросам и красноармейцам втрое увеличить время пребывания на чистом воздухе! – приказал комбриг. Каждое утро Вострецов, до пояса раздетый, выбегал вместе с бойцами на верхнюю палубу. Подолгу делал гимнастику. Это было единственное средство против болезни.
За долгое время стоянки во льдах запасы пресной воды истощились. Расходовали ее лишь на питание котлов, варку пищи да давали по пол-литра на день тяжелобольным. Остальным приходилось пить воду, вытаянную отработанным паром из океанского льда.
Вынужденной стоянке посреди льдов, казалось, не будет конца. Но однажды ночью льды с треском и грохотом стали ломаться. Береговой ветер отжимал их в сторону океана. Впереди обозначились большие разводья. Они становились все шире. И наконец, море к утру совсем очистилось.
На пароходах подняли пары, и караван с десантом двинулся дальше. Сильно дымя, рассекал высоким форштевнем серый холст моря «Ставрополь». За ним следовала «Индигирка». Чуть в стороне шел сторожевой корабль.
На сорок первые сутки плавания слеза показалась земля.
На «Индигирке» отдали буксир. Сторожевой корабль направился дальше. Еще до время ледовой стоянки Вострецов дал инструкцию Яхонтову «добраться до параллели Аяна и держаться вне видимости берегов, имея целью задерживать уходящие из порта суда».
«Ставрополь» и «Индигирка» бросили якоря в безлюдной бухте Мерикан. Командиры батальонов прочитали перед строем приказ Вострецова. В нем чеканно и просто объяснялось:
«На нас возложена задача – очищение от белых Охотско-Аянского района. Эту задачу мы должны выполнить с честью. Каждый должен понимать: как можно меньше крови и жертв. Но если где потребуется пожертвовать собой на благо Советской Республики, то мы должны без колебаний это сделать. История говорит за нас: где больше стойкости, там успех дается легче…»
По сигналу комбрига на шестивесельных шлюпках началась высадка экспедиционного отряда на берег. Одна за другой подходили они к песчаной отмели. Бойцы выпрыгивали за борт и по колено в воде брели к желанной земле. После шестинедельного пребывания на палубе земля плохо держала людей. Сделав несколько шагов, бойцы падали наземь как подкошенные. Вставали и опять шли дальше.
Через некоторое время к Вострецову привели троих пленных солдат и унтер-офицера со связанными руками.
– Кто такие?
– Военный пост мы, – ответил невзрачный с виду солдат с облупившимся носом и белесыми ресницами.
– Зачем здесь?
– Нас послали из Охотска… начальство направило.
Рыжебородый пожилой унтер-офицер молчал, исподлобья разглядывал Вострецова.
– А это кто? – повернулся к нему комбриг.
– Начальник поста, – ответили солдаты. – Офицерский подхалим.
– Значит, сдались добровольно? – подытожил Вострецов.
– Знамо дело, своей волей явились.
– А ты что скажешь? – обратился комбриг к унтер-офицеру.
– Ничего не стану говорить, – выдавил бородач сквозь стиснутые зубы. – Ты мне не начальство.
В жарко натопленной избе рыбака Вострецов долго беседовал с солдатами. Те рассказали, как быстрее добраться до Охотска по суше, минуя расставленные на побережье посты.
Спотыкаясь, оскальзываясь, шли по непроторенным тропам бойцы отряда, неся за плечами патроны и продовольствие в обтертых походных мешках. Случалось, кто-нибудь падал. Ему помогали подняться на ноги. Продвигались по глухой таежной местности медленно.
Вострецов поторапливал командиров: нужно было застать врасплох дружинников.
10
В полдень батальоны подступили к Охотску. На пути передовой стрелковой роты, в которой находился Вострецов, выросла офицерская казарма. Грохот начавшегося боя расколол тишину. Офицеры выскакивали из окон и, отстреливаясь, бежали к центру города. Многие падали, сраженные пулями. Красные бойцы ворвались в казарму, наполненную пороховым дымом.
– Вперед! Не задерживаться! – командовал комбриг.
Батальоны отряда остановились, встреченные пулеметным огнем, когда приблизились к баракам промысловиков. Два батальона уфимских стрелков белых заняли там оборону. Из окон домов и бараков били пулеметы. В самый бы раз пришлись пушки, которые остались на палубе «Ставрополя». Орудийным огнем можно было легко и быстро разбить промысловые бараки и, смяв оборону, ворваться в расположение белых.
Но и пушки противника молчали. Они могли стрелять лишь в сторону моря.
Бой не прекращался. Стрельба с той и с другой стороны не затихала. Несколько раз поднимались красные роты в атаку, но плотный огонь укладывал их на каменистую землю, и бойцы снова отползали в укрытие.
Уже перевалило далеко за полночь. Вострецова охватило беспокойство при мысли, что не удалось быстро очистить город от белых. Днем ослабевшие батальоны могут не выдержать контратаки противника.
Укрывшись за валуном, Вострецов собрал к себе командиров рот и батальонов.
– Слушайте мой приказ! – объявил он. – Отряд Погребова пойдет берегом моря, чтобы зайти в тыл противнику. Одновременно он атакует офицерские дома и не даст белякам бежать в тайгу. Батальон Кузнецова незаметно обойдет Охотск и отрежет дружинникам путь в сопки. Я с разведчиками и ротой бойцов попробую захватить штаб генерала Ракитина. Действуйте!
Бой разгорелся с новой силой, когда отряд Погребова и батальон Кузнецова зашли в тыл противнику.
Напротив церкви в трех купеческих особняках с каменными лавками на первом этаже расположились офицеры. В одном из них – с белыми резными наличниками и парадным крыльцом – находился штаб генерала Ракитина. Туда и повел Вострецов свою группу. Сбив охрану, бойцы ворвались на парадное крыльцо.
Из дома вышел офицер с поднятыми вверх руками.
– Где генерал Ракитин? – сурово произнес Вострецов.
– Его превосходительство генерал Ракитин еще вчера изволили отправиться в тайгу, на охоту, – ответил офицер. – Я – штабс-капитан Михайловский, адъютант генерала Ракитина.
– Проверить весь дом, перетряхнуть пуховики и матрасы! – приказал Вострецов. Ему показалось неразумным, немыслимым пребывание генерала Ракитина на охоте в тот момент, когда красные штурмуют Охотск.
Разведчики проверили все комнаты купеческого особняка, перетряхнули все, где, по их предположениям, мог спрятаться генерал, и никого не нашли. Значит, Ракитин и в самом деле отправился поохотиться.
«Ну и черт с ним, с генералом!» – подумал Вострецов. Его радовали добрые вести: от Погребова и Кузнецова приходили нарочные с сообщением, что сопротивление противника подавлено, Охотск освобожден от белых!
Утром комбриг Вострецов устроился за столом генерала Ракитина и начал разбирать секретные бумаги. Планы пепеляевцев оказались грандиозными, если верить тому, что расписано и рассчитано «по освобождению Якутии и походу в Иркутск».
Из купеческих подвалов бойцы выволакивали связки песцовых шкурок и золото, упакованное в парусиновые мешочки и ящики.
Вечером Вострецов отправил радиограмму главкому Уборевичу об успешном освобождении Охотска от белых. Но в бою вместе с десятью бойцами погиб комбат Кузнецов, и эта потеря сильно огорчила комбрига, несмотря на столь успешно закончившийся бой.
Командир экспедиционного отряда отправил роту бойцов в тайгу на розыски генерала Ракитина, приказал начать подготовку к погрузке пленных пепеляевцев, награбленной пушнины и золота на пароход «Ставрополь», который по приказу главкома возвращался во Владивосток.
Советская власть в Охотске была восстановлена.
После шестидневного пребывания в освобожденном городе отряд уже в неполном составе отправился на пароходе «Индигирка» дальше, на север. В пути приняли радиограмму из Охотска:
«Остатки белых банд в Ине и Булгине разгромлены, генерал Ракитин застрелился».
По курсу парохода плескались изумрудно-зеленые волны, весело сияло солнце в высоком, прозрачном небе. Отдельные плавающие льдины уже не были серьезным препятствием для судна. Разламывая тупым форштевнем пенные валы, «Индигирка» милю за милей преодолевала холодные просторы Охотского моря. Вострецов торопил капитана поскорее доставить отряд в одну из ближайших бухт на подходе к порту Аян. Комбригу не давала покоя мысль о том, как бы весть о разгроме Охотского гарнизона не дошла до генерала Пепеляева раньше, чем отряд подступит к Аяну.
11
Из извилистых трещин выползали на лед тюлени. Они нежились в лучах весеннего солнца, играли со своими детенышами и двигались в сторону шхуны, оставляя в рыхлом снегу гладкие борозды. Если на пути попадались разводья, они ныряли в воду и вскоре опять вылезали на лед. Заиндевелая, неподвижная шхуна казалась им безобидным айсбергом.
И вдруг засверкали огоньки. Загрохотали выстрелы. На пушистый снежок, выпавший ночью, брызнула кровь. Тюлени метнулись назад, ища спасения в воде. За ними следом потянулись алые шлейфы. Темными пятнышками оставались лежать на снегу мертвые детеныши. А выстрелы продолжали грохотать, нарушая покой ледяного безмолвия.
Соловьев резким движением дернул на себя затвор, выбросив за борт дымящуюся стреляную гильзу. Боцман Ужов и Цветков продолжали целиться, стремясь попасть еще раз в удалявшихся от шхуны тюленей.
– Довольно, Юрий Ардальонович, позабавились и хватит, – негромко проговорил капитан, передавая винчестер стоявшему рядом палубному матросу.
Запоздало ударили один за другим еще два выстрела.
Цветков вытер рукавом малицы потный лоб, с обидой в голосе произнес:
– Промазал.
– А я попал, кажись, – сказал Ужов, глядя в сторону напуганных выстрелами тюленей. – Ранил, видать.
– Займитесь делом, боцман, – сердито сказал капитан. – Шхуна опять льдом обросла. Распорядитесь, чтобы обкалывали лед.
Ужов проворно побежал вниз. Бывшие офицеры остались одни.
– Зря мы их без нужды переколотили, – нахмурил капитан заиндевелые брови.
– А что делать? От скуки сдохнуть можно, – не сразу отозвался Цветков.
Неожиданное появление тюленей вблизи шхуны и ненужная стрельба не развеяли черной тоски, которая не отпускала Соловьева.
В беспорядке валялись неподалеку мертвые тюлени. Все так же медленно уползали прочь раненые звери.
Соловьев в задумчивости смотрел им вслед. Пятна крови на ослепительно белом ледяном поле навевали тягостные мысли.
– Может, вот так же напрасно сражались русский с русским все эти годы? – мрачно проговорил капитан.
– Не напрасно, Арсений Антонович, – возразил Цветков. – Наша борьба отзовется в будущих поколениях. Я думаю, недолго пробудут большевики у власти, – продолжал помощник капитана. – Им не поднять Россию из разрухи. А народ не потерпит правителей, которые не сумеют наладить сытую жизнь. Он сметет большевиков, и старое вернется снова.
– Навряд ли, Юрий Ардальонович, – не согласился Соловьев. – Был ведь когда-то доблестный императорский флот, на котором мы служили. Где он теперь? А если Советы окажутся такими же прочными, как мужицкие полки, которые сумели добраться до океана?
– В драке случается всякое, – неопределенно пожал плечами Цветков. – А жизнь – совсем другое.
– Я не уповаю на лучшие времена.
– На что же надеяться? И как жить без веры!
– Я лично доволен и тем, что раз в году могу ступить на родную землю, вдохнуть воздух моей отчизны, – отрешенно произнес Соловьев. – Чего же еще можно желать в моем положении? И в вашем тоже, Юрий Ардальонович.
– Я не теряю надежды, – хмуро выдавил Цветков.
– Блажен, кто верует.
Так и не сказав друг другу больше ни слова, капитан и его помощник разошлись по своим каютам.
В тот день началось движение льдов. Материковый ветер отгонял их в сторону океана. Льдины медленно расходились, унося на себе трупы убитых тюленей.
Ночью шхуна легла на новый курс и направилась к Аяну.
12
На рассвете «Индигирка» бросила якорь в Алдомской бухте. Началась интенсивная высадка экспедиционного отряда на таежный берег.
Бухта, на первый взгляд показавшаяся Вострецову безлюдной, оказалась местом для охоты, где эвенки промышляли нерпу и белуху. В распадке разведчики задержали троих местных жителей. У каждого из них был винчестер с изрядным запасом патронов.
– Мал-мала на зверя охотимся, – с трудом пояснил Вострецову старый эвенк.
– Где сейчас находится генерал Пепеляев? – строго произнес комбриг.
– Пепеляй-генерал в Аян-городе поживай, – трясясь от страха, отвечал охотник.
Разведчики привели к Вострецову аянского священника, объезжавшего на оленях свой приход, и комбриг приказал отпустить старого эвенка. Приходской священник, только что прибывший из Аяна, мог оказаться более полезным, нежели таежные эвенки, которые только по доходившим в прибрежную тайгу отрывочным слухам могли знать о месте пребывания генерал-лейтенанта Пепеляева и остатков его офицерской дружины.
– Ну, отец святой, говори без утайки все, о чем я буду спрашивать, – начал Вострецов напрямую.
– Я человек маленький и далекий от дел ваших мирских, – пролепетал священник, старательно вытирая рукавом меховой кухлянки вспотевший от страха лоб. – Я зову людей к миру и не переношу вида крови.
– Какова примерная численность офицерской дружины в Аяне? – поинтересовался Вострецов.
– Дак я ведь не считал, сколько их всего в домах купеческих да бараках промысловиков на постой расположилось, – отвечал священник. – В церковь мою по праздничным дням приходит на заутреню сотни полторы господ офицеров да солдат примерно вдвое больше. Так ведь кое-кто из офицеров с похмелья и вовсе не посещают храм божий. Да и солдатики вдали от родных своих и близких совсем пораспустились: спирт хлещут и в карты играют…
– Генерал Пепеляев где на постое находится?
– В доме купца первой гильдии Арифа Арифовича Киштымова гостем проживает генерал, – скороговоркой произнес священник и запнулся.
– Дом этого купца в центре Аяна находится? – не давая опомниться священнику, продолжал Вострецов.
– В самом что ни на есть центре, неподалеку от церкви, настоятелем которой я пребываю.
– Каковы укрепления на подходе к Аяну?
– По дороге, которая приведет ваше красное воинство в город, никаких особых укреплений нет. А на берегу моря стоят пушки.
– А какие не особые укрепления на подходе к Аяну воздвигли дружинники?
– Не особых укреплений там тоже нет, – без запинки отвечал аянский священник.
Скомандовав «Начать движение!», комбриг Вострецов еще не был до конца уверен, что священник на допросе сказал правду о состоянии аянского гарнизона.
Шли по заснеженным таежным тропам, которые сделались скользкими, преодолевали крутые сопки, заросшие лесом. Местами приходилось вырубать на пути кустарник, чтобы продолжать движение. Нагруженные оружием, продовольствием и боеприпасами, бойцы отряда с трудом преодолели в первый день двадцать пять верст.
До Аяна еще оставалось пройти невероятно трудных семьдесят пять таежных верст. Все чаще попадались на пути быстрые ручьи и речушки, впадавшие в океан. Кое-где удавалось наладить переправу на скорую руку. Но чаще переходили ручьи вброд. Немалое число бойцов были в ботинках и прохудившихся сапогах. Их переносили через ручьи на себе разведчики, обутые в болотные сапоги с длинными голенищами.
В пути встречалось множество летевших из теплых краев уток и гусей. Всем надоело питаться всухомятку. Хотелось полакомиться вареной дичью. Но приказ комбрига строг и однозначен: не стрелять, костров не разводить! Вострецов рассчитывал, что удастся атаковать аянский гарнизон белых внезапным и стремительным ударом. Он считал, что Пепеляеву еще ничего не известно о появлении красных в аянско-охотском таежном районе.
Но вскоре кое-что прояснилось…
На берегу таежной речки Нечай головная рота, оповещенная разведчиками, вступила в бой с отрядом пепеляевцев. Стычка была короткой и стремительной, как это зачастую случается во встречном бою. Несколько дружинников полегли сразу, сраженные меткими пулями разведчиков. Двое сдались в плен. Остальные обратились в бегство. Настигнуть их в глухомани усталые бойцы не смогли.
Пленными пепеляевцами оказались подполковник Варгасов и капитан Занфиров.
– Какова численность аянского гарнизона? – начал Вострецов допрашивать капитана Занфирова, который, как ему сразу показалось, был ошеломлен своим пленением, но никакой враждебности к красным не питал.
– Общая численность дружины генерала Пепеляева четыреста тридцать воинов, – без заминки отвечал Занфиров. Он больше не верил в успех белого движения и старался быть откровенным. – Но часть дружинников числом около сотни расквартирована в Уйке.
«Значит, поп сказал чистую правду, – подумал с уважением об аянском священнике комбриг Вострецов. – Похоже, и капитану этому незачем вводить меня в заблуждение, коли понял уже, что дело их безнадежно проиграно».
– А скажите, капитан, известно ли генералу Пепеляеву о том, что отряд красных на подходе к Аяну? – мягко и дружелюбно проговорил Вострецов.
– Нет, об этом брату-генералу ничего не известно, – ответил Занфиров. – Его превосходительству лишь известно, что пароход красных под литерой «ЗД» курсирует где-то около Охотска. В случае прибытия парохода красных в Аянскую бухту генерал принял решение не допустить высадки десанта на берег и отдал приказ силами трех рот при одной четырехорудийной батарее укрепиться на прибрежных сопках…
– И что же, генерал Пепеляев намерен отбить наши атаки?
– Похоже, что не очень уверен брат-генерал в успехе предстоящей схватки с вашими войсками, коли надумал кунгасы строить, – в голосе капитана Занфирова прозвучала едкая горечь. – Я же лично давно потерял веру в успех этой безумной затеи. Не только рядовые солдаты, но и многие офицеры разуверились в успешном окончании этого бредового похода на Якутск.
– И что же, удалось уже спустить на воду кунгасы? – встревожился Вострецов сообщенном о постройке морских судов в Анне.
Он рассчитывал пленить штаб Пепеляева вместе с награбленным золотом и пушниной. Строительство кунгасов осложняло успех экспедиции: ведь награбленные на побережье богатства могли вместе с Пепеляевым уплыть за границу.
– Нет, кунгасы спустить на воду не смогли, что-то не заладилось у строителей, – сказал Занфиров. – Теперь брат-генерал ждет прихода парусно-моторной шхуны фирмы «Свенсон» в порт Аян.
– Что ж, он теперь в Америку надумал податься?
– Нет, на шхуне русская команда и капитан на ней офицер русского флота, – сообщил пленный.
«Час от часу не легче, – подумал Вострецов. – Как бы не погрузили дружинники золото и пушнину в трюм этой загадочной шхуны!» Вострецову очень хотелось завершить экспедицию если не бескровно, то хотя бы с меньшим уроном людей. Не желал комбриг проливать русскую кровь: ведь конец жесточайшей войны приблизился вплотную. Какое-то время Вострецов еще колебался: как быть? Потом принял решение написать ультиматум и вручить его Пепеляеву, как только роты отряда обложат со всех сторон порт Аян. Миссию парламентера согласился выполнить подполковник Варгасов. Капитан Занфиров не решился идти в штаб Пепеляева, боясь расправы.
«Предупреждаю Вас, генерал, и полагаю, что Вам уже известна за пять лет войны крепость красного бойца, – писал Вострецов в ультиматуме. – Я располагаю достаточной военной силой, чтобы раздавить не подчинившихся власти рабочих и крестьян 400—500 ваших дружинников. Если будете сопротивляться, пролитая кровь будет на Вашей совести, а не на моей, так как настоящее письмо пишу от всего сердца и по совести. Комбриг Вострецов».
Когда до порта Аян осталось не больше трех верст, командир отряда собрал командиров батальонов и рот. План освобождения последнего пристанища пепеляевцев вызрел у него окончательно, и он изложил его своим помощникам:
– Первый батальон под командованием военкома Пшеничного, перевалив через сопку, стремительным броском атакует порт и солдатские казармы с землянками на берегу бухты; я лично с главными силами отряда заблокирую дома офицеров и штаб Пепеляева. Ударом с двух сторон, я полагаю, мы окружим основные силы дружины и закончим поход разгромом остатков белогвардейщины на Дальнем Востоке.
На востоке забрезжил ранний рассвет, когда батальоны экспедиционного отряда начали быстрое продвижение через прибрежные сопки. Они окружали раскинувшийся в глубине бухты порт Аян.
13
Накануне этого утра, поздно вечером, генерал Пепеляев пригласил к себе в кабинет на втором этаже дома купца Киштымова всех командиров рот, расквартированных в Аяне. В кабинете запахло сыромятной кожей, табачным дымом и крепким мужским потом. За круглым столом посредине комнаты разместились седоусые полковники, заматеревшие в боях и походах.
Пепеляев быстрым взглядом окинул собравшихся, поправил аккуратный пробор на голове и спросил:
– Господа, а где же генерал Вишневский? Я не вижу его среди вас…
– После обеда его превосходительство генерал-майор Вишневский отбыл в Уйк, – доложил полковник Рейнгардт. – Мы вместе с ним обедали в офицерской столовой, и он изволил сказать мне, что отбывает туда по вашему приказанию.
– Да, да… я запамятовал, господа. Кажется, там успешно идет строительство трех кунгасов, – проговорил торопливо Пепеляев. – Неисповедимы пути господни. Не можем мы знать наперед, что уготовила нам судьба… Суда, пригодные для плавания на море, нам очень нужны. Нужен зоркий генеральский глаз, чтобы мастеровые работали как следует и кунгасы не черпали бортом воду, когда отправятся в плавание.
– Вы полагаете, ваше превосходительство, что нам придется уходить из Аяна на этих самых кунгасах? – спросил полковник Сивко.
– Нет, господин полковник, я так не считаю, но, не ровен час, всякое может приключиться в этой богом забытой местности…
За столом началось перешептывание. Слова командующего белой дружиной пришлись не по нутру отдельным командирам рог. Чтобы пресечь вызванное им же самим смятение, Пепеляев сурово произнес:
– Командирам рот объявить своим подчиненным, что красные могут прислать максимум два парохода для действий против нас. Местность для высадки десанта здесь труднодоступная, поэтому при нашей стойкости и офицерской сплоченности мы легко сумеем опрокинуть красных с берега в море. Полковнику Рейнгардту и полковнику Сивко следует быть бдительными и зорко наблюдать за морем. Ваши роты первыми примут на себя удар в случае появления в Аянской бухте пароходов красных…
