Текст книги "Пробуждение"
Автор книги: Петр Губанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Остен-Сакен помнил о шифровке, полученной из адмиралтейства. Морской министр отменил смертную казнь на флоте. Это было яснее ясного. Но… Гонконг далеко от Петрограда. Стоит лишь изменить на одни сутки дату исполнения приговора, и – все получится по закону.
«Привести в исполнение, немедленно», – торопливым почерком написал свою резолюцию капитан первого ранга и поставил крючковатую подпись.
– Где и когда прикажете совершить?.. – осведомился Корнев.
– Расстреляние приговоренных к казни произведете завтра на рейде Мидсбой, в шесть часов утра, – спокойно произнес капитан первого ранга.
– Слушаюсь.
– Дату исполнения приговора пометьте вчерашним числом, – сказал Остен-Сакен с чуть заметным ударением на двух последних словах.
– Почему? – слегка удивился председатель суда.
– Так будет лучше, – неопределенно ответил командир и дал понять старшему офицеру, что разговор между ними закончен.
20
После того как объявили приговор военного суда, утвержденный командиром отряда особого назначения, Крылова и Шумилина перевели в карцер. Трое приговоренных к расстрелу членов судового комитета оказались вместе. Они крепко обнялись, пожали друг другу руки.
– Похоже, и в самом деле собираются нас расстрелять, – заговорил первым Авилов.
– Барон шутить не станет, – отозвался Шумилин.
– Давайте подумаем вместе, как выпутаться, – с каким-то странным спокойствием предложил Крылов.
– Попробуй выберись отсюда, – мрачно отмахнулся Шумилин. – Двери железные. Часовой…
– А если уговорим его, – сказал Крылов.
– Скорее, он из учеников-кочегаров, – в сомнении подкачал головой Авилов. – И темен, наверное, как штаны пожарника…
Помолчали все трое.
Откуда-то сверху с трудом проникали в карцер еле различимые звуки человеческих голосов и сигнальные трели боцманских дудок. Через определенные промежутки времени доносился бой отбиваемых склянок.
На крейсере своим чередом шла повседневная жизнь. Как будто ничего не случилось! Близкая смерть казалась всем троим чудовищной, невероятной.
Крылов не мог никак поверить, что в следующее утро убьют его на палубе крейсера, на глазах у нескольких сотен матросов, замерших в двухшеренговом строю. «Неужели на этой точке оборвется жизнь? – с каким-то удивлением думал Крылов. – Ведь пройдено так мало, а сделано еще меньше. Неужто все для меня кончится и ничего больше не будет? Лишь темнота и сырость…»
Он невольно представил себя на дне бухты с колосниковой решеткой, привязанной к ногам. Озноб пробежал по коже.
Авилов лежал на спине и задумчиво глядел в потолок. Тусклый свет электрической лампочки освещал его осунувшееся, небритое лицо. Авилов думал о жене, которую не видел четыре года и больше, наверное, не увидит. Мысли о ней с такой силой сжимали грудь, что временами ему становилось нечем дышать.
Шумилин сидел рядом с ним. Он весь ушел в себя. Воспоминаниями детства минер старался отогнать мрачные мысли, но это ему не удавалось.
– Неужели будет казнь? – первым нарушил молчание Крылов.
– Об этом же думаю, – ответил Шумилин, обрадованный, что один из них заговорил наконец.
– В такое время, когда революция сметает мерзость старых порядков, нас хотят прикончить! – вскочил на ноги Авилов. – Не посмеют!
– А если приведут на крейсер британских солдат и морских пехотинцев? Тогда – конец. Оказавшись под прицелом у англичан, матросы не смогут помочь нам.
– И все-таки не видать Остен-Сакену Мурмана как своих ушей, – задумчиво протянул Авилов. – И даже в том случае, если нас не будет в живых, крейсер не пойдет на бойню.
– Я тоже считаю: и без нас произойдет восстание, – согласился Крылов. – Пусть только выйдет корабль в море. Англичан, я думаю, не прихватит с собой Остен-Сакен.
– Надоели мы им здесь хуже горькой редьки, – какой-то вымученной улыбкой осветилось вдруг печальное лицо Шумилина. – Не уйдет корабль своим ходом – на буксирах выведут.
– Англичане – народ деловой: зря кормить не станут, – подхватил Авилов. – Еще в доке укорял мастерюга наших: «Только бухту пачкаете, отправлялись бы восвояси».
Потом они говорили о постороннем. Мирной беседой старались отогнать мысли о предстоящей казни.
Уснули, когда перевалило за полночь. Но спать им пришлось недолго. Шум заработавших двигателей разбудил их.
– Крейсер собирается выходить в море, – сказал Крылов.
– Да, просто так не стали бы разводить пары, – подхватил Авилов.
Вскоре донесся сверху скрежет выбираемой якорной цепи. Корабль вздрогнул и начал мерно покачиваться. Нетрудно было догадаться, что дали ход.
Шли больше часа. Потом крейсер остановился.
«Что будет?» – подумал каждый из сидевших в судовом карцере.
Раздались голоса за дверью. Лязгнул засов.
В проеме раскрывшейся двери появился Эразмус.
– А ну вылезайте на солнышко, субчики! – с издевкой произнес мичман. – Хватит, засиделись!
21
Крейсер «Печенга» бросил якорь на рейде дикой бухты Мидсбой. В нескольких кабельтовых от флагманского корабля застопорили ход миноносцы.
По сигналу «Большой сбор» команда «Печенги» выбежала на верхнюю палубу. Дежурный по кораблю выстроил матросов в две шеренги. Офицеры сгрудились на спардечном мостике. Все замерли в ожидании.
Из кормового карцерного люка высунулась голова Шумилина. Потом показались Крылов и Авилов. У всех троих были связаны шкертами руки.
Шестеро караульных с винтовками наперевес шли в нескольких шагах от них.
Приговоренных к казни отвели на корму. Поставили лицом к воде.
Дежурный по крейсеру резким движением вытащил из кармана лист бумаги, развернул его и громким голосом начал читать приговор:
– «Бухта Мидсбой, марта двадцать седьмого, года тысяча девятьсот семнадцатого.
Военный суд особого присутствия под председательством старшего лейтенанта Корнева, в составе лейтенантов Соловьева и Вурстера, прапорщика Яхонтова большинством мнений при одном воздержавшемся признал подсудимых Авилова, Крылова и Шумилина виновными в тайном сговоре и подстрекательстве к явному восстанию.
В соответствии со статьями 1019 и 1020 Свода морских постановлений суд приговорил виновных к смертной казни через расстреляние.
Приговор суда вошел в законную силу после конфирмования командиром отряда особого назначения».
По двум матросским шеренгам пронесся ропот. Лица матросов повернулись туда, где стояли в ожидании смерти трое их товарищей.
Сверху со спардечного мостика пристально следили за происходящим на палубе два десятка вооруженных револьверами офицеров. Острый взгляд Остен-Сакена медленно скользил по обескровленным лицам матросов. Капитану первого ранга хотелось увидеть на них выражение страха. Один только страх был необходим ему.
Возле приговоренных к казни остановился отец Иннокентий. Священник был трезв и твердо стоял на ногах. Он поднял крест и хотел причастить стоявшего крайним Крылова. Тот отвернулся.
Отказались от церковного причастия Шумилин и Авилов.
Откуда-то принесли саваны.
Двое караульных отложили ружья и стали обряжать осужденных. У одного из молодых матросов дрожали руки, и он никак не мог завязать тесемки на затылке Авилова.
– Боцман, брезент! – не выдержав, крикнул Эразмус. Но брезента он не дождался. Замешкавшийся караульный завязал наконец тесемки и взял в руки винтовку.
Раздалась сухая дробь барабанов.
– Караул, изготовиться! – скомандовал Эразмус.
Треск барабанов прозвучал сигналом для матросов. Строй вдруг сломался и в один короткий миг превратился в разъяренную людскую массу.
– Спасай братву!
– Бей живоглотов!
– За борт их!
Похватав гребки, пожарные багры и лопаты, матросы бросились на караульных.
Мичман Эразмус, размахивая револьвером, орал:
– Не подходи! Буду пристреливать, как собак, кто посмеет ко мне прикоснуться.
– Всех не перестреляешь! – крикнули в ответ.
Эразмус пятился к открытому люку кормового салона. На него наступали вооруженные чем попало матросы. Десятки глаз следили за мелькавшим в воздухе револьвером.
Почувствовав за спиной раскрытый проем люка, Эразмус резко повернулся, нырнул в него и исчез.
Большинство матросов устремились на грузовой люк. Кое-кто уже карабкался на спардечный мостик, чтобы добраться до кучки офицеров. Потрясая гребками и отпорными крюками, матросы охватывали их в полукольцо, пытаясь окружить. Встретив наведенные в упор револьверы, отпрянули назад. Те, кто карабкались на спардек, попрыгали вниз.
Офицеры оставили спардечный мостик и укрылись в кают-компании.
Разоруженных караульных пинками загнали вниз.
Крылову, Авилову и Шумилину развязали руки. Сняли с них саваны.
22
Казнь не удалась. Команда вышла из повиновения. На крейсере – бунт.
Остен-Сакен вдруг почувствовал, что палуба корабля уходит из-под ног. Он не знал, что делать. А действовать надо было решительно.
А если обратиться за помощью к старшему морскому начальнику в Гонконге, адмиралу Ноэлю? Другого выхода из создавшегося положения, казалось, не было.
– Господин мичман, отправляйтесь в радиорубку и передайте радиограмму старшему морскому начальнику в Гонконге! – приказал. Остен-Сакен дежурному по крейсеру. – Пусть пришлет десант морских пехотинцев и батальон Миддсекского полка, надо усмирить негодяев.
– Слушаюсь, господин капитан первого ранга, – ответив мичман.
Через несколько минут он вернулся.
– Радиорубка и сигнальный мостик захвачены бунтовщиками! – доложил дежурный по кораблю. – У дверей рубки выставлен вооруженный часовой. Я не смог в нее проникнуть.
– Ка-нальи! – в бессильной злобе выдавил Остен-Сакен. – Ну погодите! Я вам устрою праздник!
Вскоре выяснилось, что восставшие захватили все внутренние помещения и верхние боевые посты в носовой части крейсера. Котельное и машинное отделения тоже оказались у них. Возле готовых к стрельбе орудий и торпедных аппаратов безотлучно находились матросы. Похоже, не стихийный бунт на корабле, а организованное выступление! И руководят восстанием смелые и решительные люди.
Мысль о том, как связаться с адмиралом Ноэлем или, на худой конец, с командиром одного из своих миноносцев, не покидала Остен-Сакена. Но как это сделать, если все средства связи в руках бунтовщиков?
«А если спустить на воду вельбот? – подумал капитан первого ранга. – Но днем этого нельзя сделать. Увидят сразу. Надо дождаться ночи… Перебраться на один из миноносцев и поднять на нем брейд-вымпел – вот что мне нужно сделать, – рассуждал наедине с собой капитан первого ранга. – «Печенга» уже не боевой корабль, а бандитский вертеп! Бежать от него подальше!»
– Господин капитан первого ранга! – обратился к нему Эразмус, последним пробравшийся в кают-компанию. – Я предлагаю вооружить винтовками всех преданных нам унтер-офицеров и кондукторов. А потом энергично атаковать бунтовщиков. Ружейным и револьверным огнем мы сумеем загнать их в трюмы, как стадо баранов!!! А после начнем чинить суд и расправу но законам военного времени.
– Вы отважный и смелый офицер, Евгений Оттович, – ответил Остен-Сакен. – Но… устроить на крейсере бойню я считаю излишним. К тому же наш успех маловероятен. Их восемьсот. А нас едва ли наберется сорок вместе с надежными кондукторами.
– Мы лучше вооружены и организованы, – продолжал упорствовать Эразмус.
– Они разорвут нас, стоит только начать, – уронил голову на руки капитан первого ранга.
Старший офицер потерянно молчал, сидя напротив командира. Начавшийся бунт на крейсере вышиб его из привычной служебной колеи.
Лейтенант Соловьев кривил губы в какой-то странной усмешке. Во время завтрака в кают компании царило молчание. Не до шуток было офицерам!
В полдень явились к ним парламентеры от восставших.
– Нас послал к вам судовой комитет, – сказал один из них, оглядев сидевших за столом офицеров. – Именем революции мы предлагаем добровольно сложить оружие.
В ответ раздались злобные выкрики:
– Хамье! Чего захотели!
– Не выйдет!
Выждав, пока смолкнут голоса, парламентер объявил:
– Время на раздумывание даем восемь часов. Если не сложите оружие, разоружим силой.
– Кто же будет управлять кораблем? – спросил Остен-Сакен.
– Командир, выбранный всей командой, и судовой комитет.
– Хороша компания, нечего оказать! – желчно усмехнулся капитан первого ранга.
– Поразмыслите хорошенько, господа офицеры. И не вздумайте затевать что-либо.
– Каналья! – выругался Соловьев, когда дверь за парламентерами закрылась.
– На рею бы хамов! – стиснул зубы Эразмус.
Остен-Сакен мрачно молчал. Мысли о побеге на миноносец не покидали его.
Кормовая часть палубы, где находился готовый к спуску командирский вельбот, охранялась кондукторами и не разоруженными караульными. Воспользоваться этим следовало до тех пор, пока не истек, срок ультиматума, предъявленного судовым комитетом.
Капитан первого ранга повел Корнева в салон. Оставшись с глазу на глаз со старшим офицером, Остен-Сакен объявил:
– Я покидаю крейсер, Алексей Поликарпович.
– Уходите? Куда?
– Подниму брейд-вымпел на «Бесшумном». С четырьмя миноносцами отправлюсь дальше. Вас назначаю командиром «Печенги». Старшим офицером объявите лейтенанта Соловьева. Как только поднимусь на палубу миноносца, сразу же обращусь за помощью к адмиралу Ноэлю. Англичане наведут порядок…
– Благодарю за честь, Андрей Вилимович, но в столь трудную минуту остаться без вас…
– Все образуется, Алексей Поликарпович.
Как только стемнело, из командирского салона вынесли кованый сундук капитана первого ранга с его личными вещами и шифрами. Осторожно положили в вельбот.
Четверо кондукторов дружно нажали на тали. Коснувшись днищем воды, вельбот плавно закачался у борта. Одетый в матросский бушлат Остен-Сакен прошел на корму. По трапу капитан первого ранга спустился в вельбот. Четверо гребцов уселись по банкам.
– Оттолкнуться от борта! – скомандовал Остен-Сакен. – Навались!
Ночь выдалась темная.
Через четверть часа вельбот оказался возле одного из миноносцев. Им оказался «Бесшумный».
В это время шестеро вооруженных винтовками матросов вошли в офицерскую кают-компанию «Печенги».
– Сложить оружие! – прозвучал голос Авилова.
Помедлив, офицеры один за другим расстегивали кобуры и клали на стол револьверы. Мичман Эразмус, прицелился в Крылова, собираясь выстрелить, но Авилов выбил из его рук оружие:
– Гнида ползучая! – выругался Шумилин, подбирая револьвер.
Арестованных отвели в карцер.
23
Яхонтов не вышел вместе с офицерами на спардечный мостик. Он остался в каюте и после того, как сыграли «Большой сбор». Кровавый спектакль, подготовленный командиром крейсера, был омерзителен. Убийство матросов, чья вина ничем не доказана, показалось Яхонтову чудовищным. Ему не верилось, что казнь свершится. И что-то настойчиво толкало его взглянуть хотя бы одним глазом на то, что происходит наверху. Он не мог ни сидеть, ни лежать. И наконец не выдержал.
Яхонтов выскочил из каюты, стремительно побежал по трапу. Высунувшись по плечи из люка, прапорщик увидел все: белые саваны вместо живых осужденных, караульных, взявших на изготовку ружья, и Эразмуса с поднятой рукой. Треск барабанов едва донесся до его слуха.
Несколько мгновений, показавшихся долгими, Яхонтов находился в состоянии шока. Не мог сдвинуться с места.
Прапорщик видел, как сломался строй и матросы бросились на караульных… Казнь не состоялась.
Не поднялся к офицерам и прапорщик Сурин. С несколькими машинистами он обслуживал работу механизмов. Что бы задумали офицеры, когда начнется восстание, а машины должны действовать надежно: не оставаться же крейсеру в этой пустынной бухте.
Когда Сурину сообщили, что офицеры уже арестованы и находятся в карцере, он направился к Яхонтову.
– Ну вот и свершилось, Сергей Николаевич, – сказал машинный прапорщик, войдя в каюту. – Крейсер в наших руках! Офицеры сидят под арестом.
– Кто командует «Печенгой»?
– Судовой комитет, выбранный командой крейсера, – пояснил Сурин. – Но нужен командир, способный повести крейсер в один из нейтральных портов либо во Владивосток. Выбор команды еще в Гонконге пал на вас, Сергей Николаевич. Мне поручили объявить вам.
– Все-таки на меня?
– Да, на вас, потому что другого надежного человека, знающего навигацию, на крейсере нет. Никому другому из офицеров команда не доверяет.
Яхонтов был потрясен случившимися на флагманском корабле событиями и своей невольной причастностью к ним.
– Вы согласны взять на себя командование кораблем, Сергей Николаевич? – прозвучал в тишине знакомый голос.
Яхонтов молчал. Что-то похожее на знакомый с детства страх перед неведомым и удивление сковывали его. Он чувствовал себя словно связанным крепкими путами. И подхлестнутый не своей, а той, посторонней, силой, прапорщик сделал над собой усилие и отчетливо произнес:
– Да, согласен.
– Поздравляю вас, Сергей Николаевич! – крепко пожал ему руку Сурин. – Мне нужно быть в машинном отделении, – заторопился он. – А вы отправляйтесь в кают-компанию. Там сейчас находится судовой комитет.
За столом в офицерской кают-компании сидели матросы, унтер-офицеры, кондукторы. В воздухе висел сизый табачный дым. При появлении прапорщика шум стих. Взгляды собравшихся остановились на вошедшем офицере.
– Судовой комитет назначил вас командиром крейсера, – объявил Авилов.
Яхонтов сразу узнал его. Рядом с Авиловым сидели Крылов и Шумилин.
– Нужно разыскать господина капитана первого ранга: мне необходимо принять от него шифры и инструкции на плавание, – сказал прапорщик.
– Идемте, Сергей Николаевич, – поднялся из кресла Авилов, – перевернем все вверх дном на крейсере, а разыщем Остен-Сакена.
В командирском салоне царил беспорядок. На плюшевом диване валялись штормовой плащ и сапоги. Несколько кресел было опрокинуто. В открытом ящике письменного стола – разорванные в клочья бумаги.
Авилов собрал их по кусочкам на письменном столе. Глаза его сделались круглыми.
– Ого! – произнес Авилов. – Да ведь смертная казнь в армии и на флоте – отменена! А эта бестия – Остен-Сакен собирался уничтожить нас! Ну и гад! Поглядите, Сергей Николаевич!
Яхонтов наклонился над столом и прочитал приказ об отмене смертной казни.
– Какое вероломство! – возмущенно проговорил прапорщик.
Авилов отыскал в ящике «Положение о судовых комиках».
– Да ведь судкомы разрешены правительством! – с радостью произнес Авилов. – Ознакомьтесь, Сергей Николаевич.
Яхонтов перелистал «Положение» и вернул его Авилову. Выходит так, что все его распоряжения будут контролироваться судовым комитетом. «Ну что ж, опыт у меня невелик. Ошибусь – поправят…»
Остен-Сакена искали всюду на крейсере и не нашли. И лишь утром обнаружили, что вместе с командиром корабля исчез командирский вельбот.
24
Вступив на палубу «Бесшумного», Остен-Сакен приказал командирам миноносцев приготовиться к съемке с якоря. Возле заряженных орудий и торпедных аппаратов встали комендоры и торпедисты.
Капитан первого ранга принял решение никаких действий ночью не начинать. Разумней было дождаться рассвета. А потом уже, выяснив обстановку на «Печенге», начать действовать.
Командира «Бесшумного» лейтенанта Миклашевского Остен-Сакен переселил в пустовавшую каюту старшего офицера, а сам устроился в командирской. В сравнении с комфортабельным салоном на крейсере эта каюта показалась ему клетушкой. Два круглых иллюминатора, столик, кожаный диван, кресло да умывальник за ширмой – вот все, что в ней было. Прошло с тех пор больше четверти века, когда Остен-Сакен, будучи мичманом, плавал в должности вахтенного начальника на миноносце. А за последние девять лет службы в штабе флотилии в должности флаг-капитана он и вовсе отвык от неудобств корабельной жизни. Крейсер «Печенга» в счет не шел: по удобству офицерских кают и салонов он больше походил на комфортабельную яхту, нежели на боевой корабль.
Капитан первого ранга сознавал, что плавание на Мурман придется продолжить на одном из миноносцев. На каком именно – он еще не решил.
Чувство унижения не утихало. Ему и в голову не приходило прежде, что придется бросить флагманский корабль и тайком бежать от восставших матросов.
К адмиралу Ноэлю Остен-Сакен не решился обратиться за помощью. Вмешательство англичан могло обернуться серьезным скандалом. Капитан первого ранга хорошо это понимал.
Он не спал всю ночь. Казалось бы, все уже потеряно, но мысль, как привести в повиновение взбунтовавшийся экипаж, не оставляла его.
С крейсером по-прежнему не было никакой связи. Капитан первого ранга не знал, что на нем происходит. Предприняли или нет попытку обезоружить своих начальников обнаглевшие нижние чины? Ни единого выстрела не донеслось со стороны «Печенги» за всю ночь. Может быть, сговорились господа офицеры с этими негодяями? А может, вырезали всех офицеров поголовно – и за борт? От таких мерзавцев можно всего ожидать.
Рассвет наступил туманный, мглистый, серый. Но поднявшееся из-за сопок солнце и свежий ветер рассеяли туман.
Крейсер стоял на прежнем месте, посреди широкой бухты Мидсбой с высокими обрывистыми берегами.
Остен-Сакен поднес бинокль к воспаленным глазам и глянул на «Печенгу». Ни одного офицера на палубе!
Он протянул бинокль Миклашевскому, стоявшему рядом на мостике, сказал с притворным удивлением:
– Где же господа офицеры? Я никого не вижу.
Никто из командиров миноносцев еще не знал, что произошло на крейсере. Остен-Сакен умышленно молчал. Молчали бежавшие с крейсера кондукторы, помня наказ капитана первого ранга ничего не говорить о начавшемся восстании в отряде.
– Неладно что-то на «Печенге», – сказал Миклашевский, начиная догадываться о причине внезапного появления командира отряда на вверенном ему миноносце.
Высокий, длиннорукий лейтенант, положив локти на обвес мостика, пристально вглядывался в сторону крейсера. Торчком стоящие уши командира покраснели на свежем ветру, лицо посинело.
– Прикажите, Илья Адамович, передать семафор на крейсер: «Старшему лейтенанту Корневу прибыть на «Бесшумный».
– Слушаюсь, господин капитан первого ранга.
Через некоторое время пришел ответ с «Печенги»: Корнев, офицеры арестованы, именем революции капитану первого ранга Остен-Сакену предлагается явиться на крейсер для сдачи шифров, наставлений на плавание. И подписи: выборный командир корабля Яхонтов, судовой комитет.
– Что за чертовщина?! – выругался командир «Бесшумного».
– Вот что натворили, канальи! – подхватил Остен-Сакен.
Комфортабельный, стройный крейсер стал ему ненавистен. Капитан первого ранга испытывал острое желание всадить ему в борт торпеду и отправить на дно вместе со всей взбунтовавшейся матросней. Если бы не господа офицеры в его карцере, он не задумываясь приказал бы Миклашевскому атаковать «Печенгу» торпедами.
«Все равно никакой пользы от него не будет России!» – рассуждал Остен-Сакен. Но похоронить на дне бухты офицеров он не мог.
Капитану первого ранга пришла в голову мысль попробовать выпросить у восставших арестованных офицеров. Зачем их держать под арестом без пользы? Может быть, согласятся.
– Илья Адамович, передайте на «Печенгу»: «Прошу для пользы службы переправить офицеров на «Бесшумный».
Больше часа крейсер не отвечал. Потом пришел оттуда короткий ответ: «Воздерживаемся».
Дальнейшая стоянка на рейде Мидсбой становилась опасной. С «Печенги» вот-вот нагрянет делегация!
Что крейсер окончательно потерян и никогда уже не придет на Мурман – в этом Остен-Сакен уже не сомневался.
Оставались верными присяге «Бесшумный», «Бесстрашный», «Лейтенант Сергеев» и «Капитан Юрасовский». Они продолжат плавание и придут в пункт назначения. Откладывать съемку с якоря капитан первого ранга не стал.
«Печенга» взбунтовалась, надежды на усмирение нет, прошу продолжить плавание Коломбо миноносцами. Командир отряда особого назначения капитан первого ранга Остен-Сакен», —
отстукивал телеграфным ключом радист на «Бесшумном».
В тот же день из адмиралтейства пришел лаконичный ответ:
«Плавание миноносцами разрешаю».
25
Хлопот у выборного командира «Печенги» было хоть отбавляй. Дежурными по кораблю приходилось назначать кондукторов, вахтенными начальниками – наиболее опытных матросов из штурманской службы. Отсутствие у них теоретических знаний и практических навыков сказывалось во всем. И все-таки жизнь не остановилась на крейсере, как предполагали офицеры.
Подхваченный вихрем восстания и оказавшийся на ходовом мостике в роли командира, в первое время Яхонтов чувствовал себя неуверенно. В один миг превратиться из самого низшего чина офицера в человека, которому подвластно все на корабле, не простая штука!
Порой ему казалось, будто не он, а кто-то другой вместо него действует, правит, распоряжается. Слишком были для него непривычны капитанские обязанности.
В детстве, когда учился в начальных классах, у Яхонтова Сережи никак не получалась в тетради цифра «4». Мальчик, единственный из всех учеников, выводил ее наоборот. И много раз пришлось показывать и разъяснять учителю математики, пока он не научился писать ее как нужно. Чувствуя на себе взгляды других учеников, Яхонтов испытывал ужасное смятение. Чувство незабытого стыда не оставляло его долгие годы. И теперь на ходовом мостике крейсера порой проступал откуда-то из недр сознания этот знакомый стыд, когда совершал промах и это тут же обнаруживалось…
Ночью Яхонтов внезапно просыпался, словно от постороннего толчка. Мысли о том, все ли было правильно сделано за весь прошлый день и как исправить совершенную ошибку завтра, подолгу не давали ему уснуть.
Члены судового комитета, контролируя действия командира, старались не вмешиваться в сферу чисто командирских обязанностей. Словно сговорившись, они щадили самолюбие прапорщика, которого сами избрали начальствовать над всеми.
Судовой комитет собирался по нескольку раз в день. Комитетчики заседали в салоне бывшего командира либо в кают-компании. Яхонтов остался жить в своей прежней каюте, хотя Авилов от имени судкома предложил ему перебраться в командирский салон. Ему было привычно и удобно в своей довольно просторной и обжитой каюте. Прапорщику не хотелось ее покидать.
Получив от Остен-Сакена семафор с просьбой переправить арестованных офицеров на «Бесшумный», члены судового комитета разошлись во мнениях.
Яхонтов предложил всех офицеров отпустить без промедления.
– Пусть отправляются кто куда захочет, – сказал прапорщик.
– Эк вы куда замахнулись, Сергей Николаевич, – остановил его Авилов. – Молоды вы и неосмотрительны. Мы им свободу сейчас предоставим, а они нам мешок на голову да пулю в затылок! Не годится эдак!
– Да что с ними валандаться! – резко проговорил Шумилин. – Я лично считаю, колосник каждому к ногам и – за борт. Кроме вреда, нам никакой пользы от них не будет.
– Не надо рубить сразу, сплеча, – вмешался Крылов. – Все должно делаться на законном основании. «Печенга» – не пиратское судно, а революционный корабль. И мы – не морские разбойники.
– Ты что, предлагаешь, переправить офицеров на «Бесшумный»? – вспылил Шумилин.
– Я так не думаю, – ответил спокойно Крылов. – А вот решить, как с ними поступить, следует.
Держать офицеров в карцере и канатном ящике можно было до определенной поры. Когда-то нужно выдворить их с крейсера.
Большинство членов судового комитета стояло за то, что надо освободить корабль от опасного груза. Они сходились в своем мнении с командиром и были не против того, чтобы передать офицеров на «Бесшумный».
Исход спора решало голосование. Но поднялся Шумилин и сказал:
– А ведь мы рубим сук, на котором сидим.
– Как?!
– Стоит остаться нам одним на крейсере, без господ офицеров, как сразу же получим в борт торпеду. И, может быть, не одну. Барон нас за милую душу на дно моря отправит. Коли нет пользы царю-отечеству от нас, по военным понятиям, так в самый раз нами рыб кормить…
– Верно! – согласился Крылов.
– И отправит, пожалуй, – поддержал Авилов.
Это обстоятельство заставило многих изменить первоначальное мнение.
Офицеров оставили на «Печенге».
Чтобы наладить связь с миноносцами и привлечь их команды к восстанию, начали подбирать делегатов. Было решено послать на каждый корабль по шесть человек, тех, кто пограмотнее.
В самый разгар заседания в кают-компанию прибежал вахтенный с юта.
– Миноносцы снимаются с якоря!
26
«Бесшумный», «Бесстрашный», «Капитан Юрасовский» и «Лейтенант Сергеев» один за другим выбирали якоря. Из низких труб миноносцев валил густой дым.
Яхонтов, Авилов и Крылов с ходового мостика наблюдали за уходом в море миноносцев.
Чтобы поднять пары на крейсере, понадобится три часа. Да и в погоню за миноносцами отправляться нет смысла. Скорость хода у каждого из них на шесть узлов больше, чем у крейсера.
– А если пригрозить, что откроем огонь, – предложил Крылов.
– Этим их не напугаешь, – ответил Авилов. – Стоит нам только открыть огонь, как они не поскупятся на торпеды. Барон и господ офицеров не пощадит.
– Ну что же, пусть отправляются на бойню, коли так хочется, – махнул рукой Крылов.
Яхонтов молча смотрел вслед уходящим миноносцам. Его командирской власти было недостаточно, чтобы повлиять на ход развернувшихся событий.
Двое судкомовцев и выборный командир стояли на ходовом мостике до тех пор, пока не скрылись из виду миноносцы[4]4
«Капитан Юрасовский», «Лейтенант Сергеев», «Бесстрашный» и «Бесшумный» благополучно прибыли в Мурманский порт.
[Закрыть].
– Что будем делать теперь? – первым нарушил молчание Авилов.
– Вернемся в Гонконг и встанем у пирса, – ответил Яхонтов.
– Где?
– В Угольной гавани.
– А если британские власти не разрешат нам войти в порт? – сказал Крылов.
– В таком случае мы, не задерживаясь, отправимся во Владивосток, – решительно заявил Авилов.
– Нам не хватит угля на весь путь. – Крылов задумчиво смотрел вдаль. – А в Японии вряд ли удастся получить. После скандала, который мы учинили в Сасебо, они нас поставят в карантин и будут держать сколько захотят.
– Как же быть? – тревожным голосом произнес Авилов.
– Будем настойчиво требовать уголь у англичан, – уверенно проговорил Яхонтов. – Союзники обязаны снабдить нас и углем и провизией на весь путь следования до Владивостока.
– Союзники – нам теперь не союзники! – заметил Авилов. – Для них мы теперь хуже чумы. Британские власти будут остерегаться, как бы ветер революции не подул на корабли королевского флота.
– Но ведь договоры о поставках остаются в силе, – продолжал Яхонтов. – Крейсер «Печенга» по-прежнему числится в списках военного флота России.
– Договоры договорами, а дело делом, – скептически заметил Авилов.
Шумилин неожиданно для всех предложил весьма рискованный вариант: выйти в море с теми запасами угля и провизии, которые имеются на корабле. Может быть, удастся получить уголь в Японии, либо встретится в пути отечественное судно, и его капитан не откажется помочь.
Командир корабля и большинство членов судового комитета считали, что пройти на авось через несколько морей – предприятие очень сомнительное.
Наконец пришли к решению, что уголь и провиант необходимо получить в Гонконге, у англичан. Крейсер снялся с якоря и покинул бухту Мидсбой. Он шел четырнадцатиузловым ходом, уверенно рассекая высоким форштевнем хмурые волны Восточно-Китайского моря.
