Текст книги "Пробуждение"
Автор книги: Петр Губанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Выходи на волю!
– Кончилась белая власть!
Шумно, с радостными возгласами вбегали рабочие в камеры, обнимали недоумевающих узников, жали им руки, предлагали еду, с которой отправили их самих утром на работу матери и жены.
Яхонтов мучительно зажмурил глаза, когда вышел на улицу: солнце светило по-весеннему ярко. Он испытывал непривычное чувство огромной радости: после нескольких лет пребывания в лагере и тюремной камере он оказался наконец на свободе. Даже не верилось ему, что можно идти в любую сторону и никто тебя не задержит.
– Куда вы теперь, Николай Дмитриевич? – обратился Яхонтов к шагавшему рядом с ним Крылову.
– Я на «Печенгу», – коротко ответил бывший машинист. – Куда же мне еще? Это первый корабль революции на Тихом океане! На нем мое место. Я был, если вы помните, Сергей Николаевич, членом первого ревкома на крейсере, надеюсь, меня еще помнит братва.
Еще бы не помнить! Не забыл и Яхонтов, как, выбранный командой восставшего корабля в командиры, вел крейсер из знойного Гонконга через южные моря на родину. Оба они не имели никого из родных во Владивостоке, были холосты. А разве можно двум морякам в ту пору думать о каком-то другом доме, нежели корабль, на котором служили!
– Признаться по чести, я тоже собрался на «Печенгу», – произнес Яхонтов негромко. – Но ко двору ли теперь там окажусь?
– Полно, Сергей Николаевич, вы прошли с нами такой длинный и тяжелый путь, так куда же вам теперь, кроме как на «Печенгу»?
На Светланской улице валялись обрывки газет, поломанные коляски, брошенная одежда, – все говорило о недавнем торопливом бегстве господ, которые предпочли родине жизнь на чужбине. Навстречу попадались редкие прохожие – русские люди, они еще никак не могли поверить, что наступило избавление от интервентов.
Крейсер «Печенга» стоял возле заводского причала, где ошвартовался после возвращения из Гонконга. Ремонт корабля продолжался уже несколько лет. Но что-то не ладилось в машинном и котельном отделениях. Машины оставались по-прежнему неисправными. Корабль прочно удерживали на месте два становых якоря.
Освобожденных из тюрьмы двоих военморов, некогда служивших на крейсере, приняли словно родных. А находилось на корабле всего лишь два десятка военморов, не покидавших его со времени постановки на якорь возле заводского причала. Они кое-как поддерживали еле теплившуюся жизнь на крейсере: обслуживали работу вспомогательных механизмов, подававших электроэнергию в кубрики, горячую воду на камбуз и в душевые. И как-то просто, с общего согласия Яхонтов вступил в командование неплавающим кораблем, а Крылов взвалил на свои плечи котельные и электромеханическую часть. Он быстро сколотил на крейсере судовой комитет и был избран его председателем.
В тот же день Яхонтов выстроил немногочисленную команду крейсера на кормовой верхней палубе для торжественного подъема красного флага. Под переливистые звуки нескольких боцманских дудок большое красное полотнище неторопливо поползло вверх и замерло на ноке рея фок-мачты.
Сбежавший с крейсера командир, ставленник Дитерихса, оставил корабль в беспорядке и запустении. Все надо было начинать сначала.
ИЕРОНИМ УБОРЕВИЧ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
1
Войсками Красной Армии, освободившими Владивосток, командовал Иероним Уборевич – один из талантливейших советских полководцев. Он принимал активное участие в разгроме войск генерала Деникина, врангелевских частей под Перекопом и в Крыму.
Командуя 5-й армией, Иероним Уборевич изгнал из советского Забайкалья белые банды Анненкова и барона Унгерна. После пленения Унгерна, под чьим началом находилось много бандитских формирований, Уборевича назначили военным министром Дальневосточной республики (ДВР) и главнокомандующим Народно-революционной армией.
Высокого роста, чуточку нескладный, в пенсне на железной оправе, Уборевич чем-то напоминал сельского учителя из захолустного местечка. Но у этого, казалось бы, совсем мирного человека проявились в суровые годы революции несокрушимая воля и железный характер.
В апреле 1923 года Иероним Уборевич со своим штабом располагался в бывшем особняке вице-губернатора города Читы, стоявшем на Торговой площади. В один из дней, находясь в кабинете и изучая за огромным письменным столом поступившие донесения, главком размышлял: «Вот уже полгода прошло, как разгромили мы земские рати и выбросили белых из Приморья, а ведь война на советском Дальнем Востоке, по существу, еще не закончена…» В последних донесениях, которые поступили в Читу из далекого Якутска, сообщалось, что недобитые дружинники генерал-лейтенанта Пепеляева по-прежнему находились в портах Охотск и Аян, а у командующего Якутским округом Байкалова не было наличных сил, чтобы разгромить последние остатки белогвардейцев.
Главком Уборевич понимал, что дальнейшее пребывание белых в Охотске и Аяне может дать повод японцам высадить десант в этих тихоокеанских портах. Следовало незамедлительно двинуть красные части для разгрома пепеляевских войск. Но кого послать на это ответственное дело? Нужен опытный и закаленный в боях красный командир. Но кто же с этим делом может справиться успешней, чем Степан Вострецов? Мысль о бесстрашном комбриге, прославившемся в боях под Омском, Новониколаевском и Спасском, пришла в голову главкому сразу же, как только начал перебирать в уме фамилии знакомых по совместным боям и походам командиров полков и бригад. «Быстрота и внезапность!» – вот девиз комбрига Вострецова, уже несколько месяцев находившегося в Чите на штабной работе. Именно этими качествами необходимо обладать краскому, который бы осуществил разгром последних остатков белогвардейщины на Дальнем Востоке.
Оповещенный ординарцем главкома, явился к Уборевичу Степан Вострецов. Стремительный, энергичный, этот человек словно слеплен из одних мускулов. В то же время отличался скромностью, деликатностью. В присутствии людей слабее себя физически старался держаться в тени, чтобы не выставлять напоказ свою могучесть. Ему почему-то казалось, будто ненароком может обидеть другого человека, нечаянно причинив ему душевную боль.
– Ну как, Степан Сергеевич, нравится тебе штабная работа? – издалека начал Иероним Уборевич.
– Признаться по чести, не очень она мне по душе, товарищ главком, – пошевелил широкими плечами комбриг Вострецов. – Соскучился я по горячему привычному делу, Иероним Петрович. Надоело корпеть над бумагами. Этак ведь и окончательно можно закиснуть с карандашом в руках.
– Нашлось для тебя горячее и неотложное дело, Степан Сергеевич, – усмехнулся Уборевич. – В общем, собирайся в поход!
– К-куда?! – взволнованным голосом проговорил Вострецов.
– На этот раз далековато, Степан, – продолжал главком. – Предстоит тебе плавание по Охотскому морю, а уж после этого станешь делать привычное дело. В портах Охотск и Аян укрепились остатки так называемой добровольческой дружины генерал-лейтенанта Пепеляева. Этот матерый волчина из белой генеральской стаи опять стал на нашем пути.
– Собьем его и на этот раз! – воодушевленный желанной вестью, с твердостью произнес Вострецов.
– Не кажи «гоп», Степан, – предостерег его Уборевич. – В составе дружины в основном бывшие офицеры. Полковники командуют ротами и взводами. Так что не так это просто взять да и сбить их с насиженных позиций. Ведь пепеляевцы хозяйничают в Охотско-Якутском крае уже с лета прошлого года…
– Знаю, товарищ главком.
– В предстоящей операции главным должны стать быстрота и внезапность, как раз то, чем прославился ты, Степан Сергеевич, в прошлых сражениях.
– В поход мне отправляться надлежит с моей прежней бригадой? – деловито осведомился Вострецов.
– Нет, Степан Сергеевич, экспедиционный отряд составят батальоны Нерчинского полка, – объявил главком. – Начальником штаба отряда будет назначен моим приказом краском Николай Верещагин, а комиссаром – Петр Митрофанович Пшеничный. Суда, которые доставят десант в Охотск и Аян, стоят в бухте Золотой Рог. Их немного. Это пароходы «Ставрополь» и «Индигирка». Для разведывательных и посыльных целей, а также для несения дозорной службы вблизи берегов в экспедицию пойдет быстроходный морской буксир. Моряки в спешном порядке переоборудуют его в боевой корабль.
– Где сейчас находится Нерчинский полк? – осведомился Вострецов.
– Два батальона, назначенные в экспедицию, в полном составе дислоцируются во Владивостоке. А еще один батальон составил гарнизон Спасска. Но вам придется обойтись теми двумя батальонами, которые размещены в казармах бывшей Сибирской военной флотилии во Владивостоке.
– Есть, обойтись теми наличными силами, что находятся во Владивостоке! – по-военному четко отрапортовал комбриг Вострецов.
В тот же день вечерним, проходящим через Читу поездом Степан Сергеевич Вострецов отбыл к месту новой службы.
2
Во Владивостоке комбрига Вострецова ждал приказ главкома. В нем коротко говорилось:
«Охотско-Аянскому экспедиционному отряду ставлю задачей: 1. В кратчайший срок ликвидировать белобанды генерала Пепеляева в районе Охотска и порта Аяна, отобрать у таковых захваченное ими золото и пушнину, как принадлежащее Советскому государству…»
В казармах бывшей Сибирской военной флотилии полным ходом шла подготовка к предстоящей экспедиции. Начальник штаба отряда Николай Верещагин проводил командирские занятия. Важно, чтобы все краскомы, от командиров взводов до комбатов, понимали всю сложность и необычность задачи, которую предстоит решать отряду в условиях бездорожья и труднопроходимой тайги. Военком Петр Пшеничный неотлучно находился среди бойцов, терпеливо растолковывая политическую важность последней военной экспедиции на Дальнем Востоке.
К моменту приезда Степана Вострецова во Владивосток экспедиционный отряд, который чаще называли бригадой, полностью сформировался. Стараниями начальника штаба сколочены взводы и роты из закаленных в прежних боях бойцов. Воинам, отправлявшимся в суровый поход, выдали теплое обмундирование.
И вот, выстроенный поротно отряд предстал перед комбригом. Вострецов неторопливо проходил вдоль передней шеренги бойцов, пристально вглядываясь в знакомые и незнакомые лица. В строю он узнавал прежних своих сослуживцев, с которыми бок о бок сражался под Челябинском и Новониколаевском, Хабаровском и Спасском. Это были воины Забайкальской дивизии, когда-то называвшейся бригадой, которой командовал Степан Вострецов. На правом фланге своих подразделений стояли смущенные и обрадованные новой встречей с любимым комбригом комбат Кузнецов, ротные командиры – Панченко и Спирин, боевые помощники Степана Вострецова – Погребов и Безродный. Взоры рядовых бойцов устремлены на приехавшего из Читы начальника отряда.
Всего в строю находилось восемьсот бывалых воинов. Все они участвовали в боях. Степан Сергеевич Вострецов остался доволен результатами проведенного смотра.
С раннего утра до самого вечера продолжалась погрузка боеприпасов и продовольствия на пароходы «Ставрополь» и «Индигирка», стоявшие возле причала. Нужно принять в судовые трюмы четыре тысячи тонн сучанского угля, тысячу пудов пороха для охотников таежного побережья. С установлением Советской власти после разгрома пепеляевцев намечалось развернуть широкую торговлю и снабжение местного населения необходимыми товарами. И прежде чем начать погрузку боеприпасов, бойцы носили на своих плечах мешки с мукой, сахаром и солью.
Вострецов знал, что в начале весны Охотское море изобилует плавающими льдами. Он попросил военморов с морского буксира разыскать опытного моряка, плававшего в такую пору в Охотском море. Энергичные меры помогли найти бывшего боцмана с военного транспорта «Компас». Экипаж этого корабля с научными целями неоднократно находился в Охотском море, изучая ледовую обстановку, занимаясь гидрографическими съемками.
3
Старый марсофлотец не заставил себя ждать. Порог кабинета комбрига перешагнул рыжеусый моряк с морщинистым, задубевшим лицом. Все на нем: и боцманская дудка на посеребренной цепочке, и медные пуговицы бушлата – блестело, словно у юного гардемарина, собравшегося в увольнение, где его ждет невеста.
– Красный военмор Евсеев, исполняющий обязанности боцмана на крейсере «Печенга», по вашему вызову прибыл! – отчеканил старый моряк, угадав в Вострецове самого главного командира.
– Присаживайтесь, отец, за стол, нам с вами спокойно и тихо поговорить надо, – пригласил Вострецов красного военмора.
Евсеев смущенно потоптался и неторопливо сел, деликатно устроившись с краю. Рыжие усы военмора были как бы с прозеленью, и весь он казался насквозь просоленным, несмотря на то что привел себя в парадный вид, перед тем как явиться к комбригу.
– Скажите, Евсеич, вам довелось плавать в Охотском море в раннюю весеннюю пору? – спросил Вострецов, стараясь говорить как можно деликатнее с бывалым моряком.
– Приходилось, товарищ командир, а как же иначе? – сощурив круглые, маленькие глаза, степенно отвечал Евсеев. – И даже не в этакую, а месяцем ранее производили однажды гидрографические замеры глубины неподалеку от берега.
– Так скажите, от льдов море чистое в это время года?
– Раз на раз не приходится, товарищ командир, каждый год по-разному бывает: то унесет льдины куда-то к черту в океан еще в конце апреля, а случается, их полно плавает и в середине мая.
– Вот и угадай, как обстоят дела и какова ледовая обстановка сейчас на пути нашего следования, – невесело протянул Вострецов.
– А вы и не гадайте, товарищ командир, – сказал старый моряк. – В море само дело покажет, как поступить! Нам приходилось даже подрейфовать как-то, и – ничего: невредимыми выбрались из льдов. По моему разумению, в этом году в такое время льдов много не должно быть. Но и не исключено, что какие-то приблудные стаи могут встретиться.
Более точный и определенный прогноз ледовой обстановки в Охотском море получить больше негде. Оставалось только выслушать соображения капитана парохода «Ставрополь», который назначили флагманским судном, поскольку он обладал большим водоизмещением по сравнению с «Индигиркой».
«Ставрополь» уже вышел из завода и теперь стоял возле причала управления военного порта. По вызову командира экспедиционного отряда капитан флагманского судна незамедлительно явился.
– Капитан парохода «Ставрополь» Миловзоров Павел Григорьевич, – доложил о себе моряк.
– А почему нет с вами капитана «Индигирки»? – спросил Вострецов.
– Филипп Андреевич Азарьев два года не видел своей семьи, я отпустил его на сутки к родным, – пояснил Миловзоров.
– Кто за него остался?
– Старший помощник, он и готовит судно к выходу, в море.
– До прихода капитана «Индигирки» вам следует за всем присмотреть там, – строгим голосом произнес командир отряда. – А сейчас поговорим о предстоящем плавании…
– «Ставрополь» готов к выходу в море, – доложил Миловзоров. – Есть, правда, мелкие неполадки во вспомогательных механизмах, но мои машинисты – народ тертый, они смогут их устранить и на переходе морем. Пришлось при Дитерихсе устраивать искусственные аварии, вот и не успели все привести в должный порядок, – смущенно улыбнулся Миловзоров.
– Меня тревожит, какова ледовая обстановка в Охотском море в настоящий момент? – Комбриг пересел поближе к капитану «Ставрополя» и продолжал в доверительном тоне: – Как вы считаете, Павел Григорьевич, ваши два парохода способны преодолеть серьезный ледовый барьер, коли такое случится, что никак не сможете стороной пройти?
– Корпус у «Ставрополя» еще достаточно прочный, и плавающие льдины Охотского моря не представляют для судна серьезной опасности, – старался обнадежить комбрига закаленный в плаваниях немолодой уже капитан. – А вот у «Индигирки» корпус послабее нашего, но она последует за нами в кильватере, битый лед для нее не страшен. Но требуется нам для ледовой разведки и посыльных функций малый корабль. Хорошо бы на нем установить орудие и пулеметы на всякий непредвиденный случай…
– Есть такой корабль; военморы обязаны по приказу главкома Уборевича переоборудовать морской буксир в сторожевой корабль, – пояснил Вострецов.
– Это меняет все! – обрадовался Миловзоров. – Команда буксира, как и на «Ставрополе», сумела спасти свое судно от угона. Теперь оно в полной исправности и смело может следовать впереди «Ставрополя». К сожалению, нет на нем преданного Советской власти капитана.
Последним резервом флота оставался крейсер «Печенга». На этот преданный революции корабль и направился комбриг Вострецов, чтобы подыскать на нем подходящего капитана на посыльный корабль и матросов для установки орудия на его палубе.
4
Военмор Яхонтов с охотой принял предложение комбрига Вострецова принять под свое начало малый корабль и заняться установкой орудия на его палубе. Пребывание в концлагере и камере городской тюрьмы сделали его чуть медлительным. А подготовка к плаванию в Охотском море придала ему новой энергии, и он с юношеским пылом взялся за дело.
На «Печенге» находилось несколько старослужащих матросов, приписанных к орудиям крейсера. Без них бы Яхонтов не смог, наверно, справиться с этой, казалось, несложной задачей. Николая Дмитриевича Крылова Яхонтов предложил в комиссары на морской буксир, и Вострецов, знавший толк в людях, поговорив с ним, дал на это свое согласие.
Морской буксир Яхонтов подвел к борту «Печенги». С помощью паровых лебедок спустили на палубу корабля противоминное орудие со шкафута крейсера. Потом целый день ушел на то, чтобы с помощью мощных болтов намертво закрепить его станину к поперечным балкам. Наконец, орудие установлено. Перетащить ящики со снарядами с крейсера – дело нескольких минут.
Два станковых пулемета Вострецов приказал своему начальнику боепитания выделить из резерва, который приберегал на всякий случай. И вот посыльный корабль готов для плавания! В случае встречи в море с вооруженной иноземной шхуной либо малым кораблем пепеляевцев он сможет постоять за себя.
Оттягивать отправку десанта в Охотское море опасно: пепеляевцы могли натворить немало кровавых дел на побережье. Главком Уборевич дважды в сутки запрашивал Вострецова по радио о готовности начать десантную операцию.
Наступило утро, когда «Ставрополь» и «Индигирка» стали к причалу, где находились на берегу воинские склады. Началась погрузка десанта на морские суда.
С деревянного причала один за другим поднимались по трапу на пароход «Индигирка» бойцы из отряда Вострецова. На палубе стояли закрытые чехлами полевые орудия, штабелями возвышались снарядные ящики в кормовой части судна.
Яхонтов, находясь на мостике бывшего буксира, возведенного теперь в ранг сторожевого корабля, наблюдал за погрузкой красноармейцев на пароходы. Стальной буксирный трос завели на «Индигирку». Бывший мичман ждал, когда пароход отойдет от пирса, чтобы следовать за ним.
Первым отвалил от причала «Ставрополь». На нем находился комбриг Вострецов со штабом. За «Ставрополем» потянулась «Индигирка», ведя за собой сторожевой корабль. Ему предстояла разведка в море.
Был конец апреля, и лед в заливе Петра Великого уже сошел. Одетые прошлогодними листьями, желтели низкорослые деревья на берегу. Они покрывали склоны прибрежных сопок и сбегали к самой воде, где узкой лентой светлела полоса прибоя.
Яхонтов с грустью оглядывал знакомый берег и мысленно прощался с ним, зная, что если вернется назад, то не скоро.
Никакой связи с Охотским побережьем не было. Комбриг Вострецов имел неполное представление о численности противника, с которым предстояло сразиться.
В Японском море пароходы попали в жестокий шторм.
С ходового мостика сторожевого корабля Яхонтов видел, как зарывалась носом старая «Индигирка», как с трудом карабкался на крутую волну «Ставрополь». Временами буксирный трос натягивался словно струна. Потом провисал до самой воды, и широкая корма парохода угрожающе приближалась к форштевню сторожевика.
Над белопенными валами висело хмурое небо. Холодный ветер разрывал светлые гребни, поднимал водяные брызги до мостика. Сторожевик встряхивало, било. Под днищем корабля бурлило и ухало.
Когда проходили пролив Лаперуза, шторм стих. Но в Охотском море караван сразу попал в полосу льдов. Их становилось все больше. Огромные ледяные поля сходились вместе, окружали пароходы: море оказалось накрепко запертым.
5
Преодолеть многомильную полосу ледяных торосов ни «Ставрополю», ни «Индигирке» не удалось. Караван остановился.
Сторожевой корабль приткнулся к льдине, подплывшей со стороны суши, и замер. Яхонтов покинул ходовой мостик, спустился вниз, обогреться.
В крошечной кают-компании сидел комиссар Крылов и пил чай.
– Кажется, застряли, Сергей Николаевич? – спросил комиссар.
– Сели крепко, и не знаю, как выберемся.
– Рановато мы вышли из Золотого Рога, – отодвинув стакан с чаем, сказал Крылов.
– В такую раннюю пору никогда не начинали навигацию в Охотском море, – согласился командир.
– Убедить Вострецова в преждевременности столь раннего выхода было невозможно, – продолжал Николай Дмитриевич, – хотя я его понимаю: появиться в Аяне и Охотске, когда нас не ждут, и застать белых врасплох – это уже половина успеха.
– Законы моря неумолимы, – молвил Яхонтов, наливая из медного чайника круто заваренный напиток.
– Будем надеяться на лучшее, – негромко произнес комиссар.
Они помолчали.
Яхонтов маленькими глотками отхлебывал из кружки горячий чай, Крылов задумчиво смотрел на переборку, словно забыв о собеседнике.
В кают-компанию вошел корабельный радист Быстроумов и доложил:
– Товарищ командир, вам радио.
Яхонтов развернул бланк радиограммы.
«Командиру сторожевого судна военмору Яхонтову произвести ледовую разведку в сторону материка. Комбриг Вострецов».
Яхонтов выбрался из каюты и поднялся на ходовой мостик.
На «Индигирке» отдали буксир. Сторожевое судно своим ходом стало выбираться на чистую воду. По правому и левому бортам стояли матросы – вся команда. Баграми и отпорными крюками они отталкивали льдины, освобождая путь кораблю.
Маневрируя, Яхонтов старался выбраться на чернеющее впереди, свободное от льдов водное пространство. Корабль содрогался от ударов льдин. Яхонтов резко отворачивал, чтобы не пропороть корпус.
Очутившись на чистой воде, командир направил судно вдоль кромки льда в сторону берега, который смутно угадывался в сизой дымке. Каждый новый поворот сулил надежду, что откроется свободный проход. Но льдам не видно конца. Сплошной ледяной барьер простирался до самого материка.
Пришлось возвращаться обратно…
Тогда Вострецов приказал обследовать море и в сторону океана.
Было уже темно, когда сторожевой корабль вернулся из ледовой разведки. Радист Быстроумов передал на «Ставрополь», что свободного от льда прохода не обнаружено.
6
На рассвете разразился шторм. Лед вокруг судов ломало, крошило. Пароходы содрогались, скрипели от ударов.
Яхонтов заметил, как стала уходить носом в воду «Индигирка». На ее палубу изо всех люков выбегали красноармейцы. Вскоре все надстройки оказались переполненными.
Со «Ставрополя» спустили на воду штабной катер, и Яхонтов узнал в одном из командиров Вострецова. Комбриг стал пробираться к оказавшейся в тяжелом положении «Индигирке». Катер, отчаянно ревя мотором, влезал в извилистые разводья, обходил попадавшиеся препятствия. Наконец он подошел к борту судна. По сброшенному штормтрапу Вострецов поднялся наверх и затерялся среди бойцов.
Вскоре с «Индигирки» пришло приказание:
«Военмору Яхонтову прибыть ко мне».
Штабной катер доставил командира сторожевого корабля на пароход. Яхонтов разыскал комбрига на средней жилой палубе. Вострецов разговаривал с капитаном парохода.
– Что вами сделано, чтобы выровнять судно? – услыхал военмор негромкий голос Вострецова.
– Объявил аврал, сейчас работают помпы, начали заводить пластырь, – ответил капитан Азарьев.
Он немолод и годился комбригу в отцы. Седая борода капитана закрывала грудь.
– Чем бы смогли помочь команде парохода мои бойцы? – продолжал расспрашивать Вострецов.
– Требуется перегрузить уголь из носовой части в кормовую, – неуверенно начал капитан. – Если они сумеют в течение суток перетаскать четыреста тонн, то дифферент полностью выровняется. Тогда трюмные машинисты заклепали бы разошедшиеся швы.
– Я прикажу командирам рот, чтобы немедленно расставили на нижней палубе бойцов с мешками и ранцами, – сказал Вострецов, все еще не замечая подошедшего к нему командира сторожевого судна. – Черт возьми! У вас все не так, как на суше! Недавние мои орлы выглядят словно мокрые гуси!
– К сожалению, товарищ комбриг, на море все иначе, – заметил капитан.
– Ну что же, в таком случае – за дело! И чтобы завтра пароход был готов к плаванию, – сурово закончил Вострецов.
Комбриг увидел Яхонтова, пожал ему руку:
– Нам нельзя терять времени. Сейчас же отправляйтесь в разведку. Продолжайте искать свободный проход во льдах. Шторм ведь может разогнать льды.
– В какую сторону идти: к океану или к материку?
– Сперва обследуйте кромку льда в сторону суши, потом идите к океану.
– Продолжать связь со штабом открытым текстом? – спросил Яхонтов.
– Пока – открытым. Но пользуйтесь радиосвязью лишь в случае особой нужды. Не исключено, что противник сумеет перехватить наш разговор, и тогда застать его врасплох не удастся.
Вострецов внимательно разглядывал Яхонтова. Щеточка порыжелых усов комбрига чуть вздрагивала от нервного тика – следствие контузии в бою под Сарапулом.
– В прошлом вы кадровый офицер? – неожиданно спросил Вострецов.
– Нет, я – недоучившийся студент, но закончил Гардемаринские классы при Восточном институте, – ответил Яхонтов. – Служил на крейсере, командовал миноносцем, теперь с вами…
– Я тоже собирался когда-то учиться, но все воюю, – грустно усмехнулся комбриг. – Десять лет войны – все мои университеты.
Они поднялись наверх, и комбриг стал давать указания командирам рот, как расставить бойцов для переноски угля.
По всем трем палубам потянулись красноармейцы с мешками и ранцами, наполненными сучанским углем. Два встречных потока мешали один другому. Находясь уже в катере, Яхонтов услыхал недовольный голос капитана:
– Ваши бойцы носят уголь пошехонским способом. Ставьте их в ряд, и пусть передают мешки по цепи, один другому.
Возвратившись на корабль, Яхонтов отправился в разведку. До самого берега он вел сторожевик, стараясь держаться поближе к льдам. Местами образовались разводья. Но надежного прохода нигде не видно. Ледяные поля обступали материковую отмель.
Разведка в сторону океана тоже не принесла обнадеживающего результата.
7
Зверобойная шхуна «Святой Михаил» покинула Командоры и вскоре вышла на бескрайние просторы Охотского моря. Экипажу то и дело приходилось менять курс, обходить плавающие льдины.
На мостике стоял бывший лейтенант русского флота Арсений Антонович Соловьев. В меховой шапке и малице, доходившей ему до колен, он мало походил на офицера. Зверобой как зверобой. Он продал военный транспорт «Магнит», уведенный из России, и купил на паях с бывшим своим сослуживцем лейтенантом Цветковым эту паровую шхуну.
Соловьев, Цветков и команда судна жили на Аляске.
Два летних сезона принесли пайщикам шхуны «Святой Михаил» немалую выгоду. Конкурирующие между собой пушно-меховые американские компании «Свенсон» и «Петерсон» охотно скупали шкурки черно-бурых лисиц, песцов и морских котиков. Зверобои со шхуны «Святой Михаил» били морских бобров возле мыса Лопатка, охотились в бухте Провидения и у берегов Камчатки.
В разгаре сезона Соловьев собирался привести шхуну в Аян и часть пушнины сдать начальнику гарнизона генералу Пепеляеву. Бывший лейтенант помнил старую дружбу и продолжал признавать власть генеральской администрации на побережье, хотя сам уже перестал воевать с Советами.
Из сообщений американских газет, которые с опозданием доставляли в Михайловский форт, Соловьев и Цветков уже знали о приходе большевистских войск во Владивосток…
Плавающих льдин становилось все больше. Соловьев то и дело командовал рулевому:
– А ну-ка, братец, подверни правее! Да покруче!
Корпус судна содрогался от частых ударов. Случалось, льдины окружали его со всех сторон. Капитан с трудом выводил шхуну на чистую воду. Но вот сплошные ледяные поля зажали судно. Пришлось застопорить машины, лечь в дрейф.
На мостик поднялся Цветков, хмурый, с помятым после вчерашней попойки лицом, с запавшими глазами, и спросил:
– Кажется, застряли, Арсений Антонович?
– Похоже, что так, Юрий Ардальонович, – согласился Соловьев.
– Не надо было уходить с Командоров, – продолжал Цветков недовольным голосом. – Так славно начали сезон…
– На обратном пути заглянем туда, – сухо произнес капитан.
– И на кой черт нам сдался этот Пепеляев? – не унимался Цветков. – Прекрасно без него обходились.
– Я дал слово, что приду в Аян.
«Авось да и переменится все к лучшему, – подумал Соловьев. – Быть может, и не доберутся большевики до Аяна. Ведь никаких судов во Владивостоке не осталось…»
Льдины дыбились, лезли одна на другую, сплошные ледяные поля простирались на целые мили вокруг.
Вторую неделю дрейфовала в Охотском море шхуна «Святой Михаил». Она застряла посреди льдов, заиндевелая, вся облепленная снегом.
Бывший судовой священник отец Иннокентий нес ледовую вахту. В длинном черном тулупе, большой и костистый, он прохаживался по верхней палубе с винчестером в руке. В случае усиления ветра и сжатия льдов вахтенный выстрелом оповещал об этом капитана. Такое случалось уже не раз, и тогда команда шхуны вооружалась отпорными крюками, выходила наверх.
Погода стояла тихая. На небе – безоблачно. Мороз слегка покалывал щеки.
Привалясь грудью к планширу, отец Иннокентий задумчиво уставился в безбрежную даль, окутанную легким туманом. Вспоминался ему жаркий летний полдень на окраине старинного городка. Празднично одетые прихожане торопятся к обедне. В знойном воздухе звучит плавный и протяжный колокольный звон. Бывший священник сознавал, что прошлое уже не вернется. Чувство запоздалого раскаяния не оставляло его. Отец Иннокентий втайне жалел, что променял свой приход на неспокойную корабельную службу и, оказавшись на чужбине, сделался зверобоем. Теперь он мечтал о домашнем уюте, но жизнь складывалась так, что семьи у него не состоялось. Долгие зимние вечера отец Иннокентий проводил в баре, который на американский лад содержал в Михайловский гавани русский переселенец. Деньги, заработанные во время зверобойного промысла от продажи пушнины, он оставлял в веселом питейном заведения и к весне становился гол как сокол.
Раздумья бывшего священнослужителя прервал боцман Ужов. Он поднялся наверх, чтобы сменить отца Иннокентия на вахте.
– Замерз поди? – ухмыльнулся Ужов в рыжие усы.
– Вроде подмораживает. Как не замерзнешь? – ответил отец Иннокентий.
