Текст книги "Пробуждение"
Автор книги: Петр Губанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
В морозильных кладовых и шкиперской тоже ничего подозрительного не оказалось.
Мистер Гренвилл встретил русского военмора обворожительной улыбкой. Сияя золотом зубов и белоснежными манжетами, начальник американской научной экспедиции вежливо проговорил:
– Рад приветствовать вас, господин мичман, у берегов земли Командора.
Этот условный пароль предназначался мичману Эразмусу. Мистер Гренвилл произнес условную фразу по-русски и замолчал, ожидая услышать слова отзыва. «Какие огромные расстояния нас разделяли, а мы с вами встретились» – такой ответ должен был прозвучать в ответ.
– Нас скорее огорчило, чем обрадовало появление вашей шхуны в наших территориальных водах, – ответил на его приветствие Дудников.
Мистер Гренвилл догадался, что перед ним совсем не тот русский мичман, которого он ждет, и разговор с ним следует вести совсем в ином тоне.
– Программой нашей экспедиции предусмотрен также поход в район Командорских островов, – со значением проговорил Гренвилл.
– Но существует морское Международное право, мистер Гренвилл, – нашелся Дудников. – Вы и капитан Голдвин нарушили это право. Я настоятельно требую, чтобы ваша шхуна подошла к борту военного транспорта «Магнит».
– Наше научное судно носит название «Адмирал Коллингвуд», – невозмутимо продолжал мистер Гренвилл. – У нас жесткая научная программа. С какой стати мы должны нарушать график исследовательских работ в океане?
– Ваши возражения неуместны, мистер Гренвилл! – решительно произнес Дудников. – Запускайте машины и следуйте к «Магниту»!
– Но у нас неисправны главные машины, – привел свой довод капитан. – В настоящее время шхуна не может сняться с якоря.
– Погостите на «Адмирале Коллингвуде», господин мичман, – подхватил мистер Гренвилл. – А как только машины будут исправны, мы подойдем к борту военного транспорта.
Такой оборот событий отчасти устраивал Дудникова. Но как долго будут ремонтировать машину? А шестеро гребцов в шлюпке? Они связаны корабельным расписанием, вахтами, дежурствами! Они не могут ждать долго. Самое большее, два-три часа мог Дудников позволить находиться шлюпке с «Магнита» возле борта шхуны.
Мистер Гренвилл собирался оттягивать время до тех пор, пока радист не принесет долгожданную радиограмму: «Советская власть в русском Приморье низложена». И тогда военный транспорт «Магнит» может убираться отсюда ко всем чертям. «Адмирал Коллингвуд» станет полновластным хозяином на Командорах.
Конечно, промысловики торгового дома «Гутчинсон Коаль и К°» за двадцатилетний срок аренды Командоров успели здесь добыть сотни тысяч превосходных шкурок. Да и «Русское товарищество котиковых промыслов» тоже зря времени не теряло. Но мистера Гренвилла это не очень смущало. Ведь если поставить разведение котиков на строго научную основу и начать решительную борьбу с браконьерами, то через десяток лет прибрежные воды Командорских островов станут кишеть от пушных зверей. Торгово-промышленная компания «Гренвилл и Колдуэлл» может стать главным поставщиком пушнины на мировом рынке.
15
Долгое отсутствие Дудникова и матросов встревожило Яхонтова. Он уже сожалел, что отпустил с корабля шлюпку: лучше и надежнее сняться бы с якоря и подойти к неподвижно стоявшей шхуне.
Четыре раза часовая стрелка обошла циферблат с тех пор, как отвалила шестерка от борта «Магнита», а по-прежнему оттуда никаких вестей не поступало. Гребцы, которым, вероятно, надоело находиться в шлюпке, поднялись на палубу неизвестного судна и исчезли в нижних помещениях.
«Что там сейчас происходит? – недоумевал Яхонтов. – Идут переговоры? Но какие переговоры может вести Дудников с капитаном судна-нарушителя? Ведь он получил совершенно ясные инструкции: потребовать подойти к нашему борту – и делу конец! Не задержали ли насильно военморов?»
Неясность обстановки удручала командира «Магнита».
«Если еще полчаса не будет никаких изменений, прикажу запустить машины, а боцману – поднять якорь, – решил Яхонтов. – И подойдем к шхуне. А то чертовщина какая-то происходит вот уже второй день. Вчера какую-то непонятную игру затеял капитан шхуны, сегодня встал посреди бухты, как кнехт чугунный».
Медленно тянулось время.
Яхонтову хотелось поделиться своими сомнениями с председателем судового комитета, но тот спустился в машинное отделение и задержался там.
В лучах солнца вода бухты отливала ровным оловянным блеском. Неизвестная шхуна недвижимо стояла на якоре, и никакого заметного движения не было на ее верхней палубе. Тревога не покидала командира. Казалось, она была во всем – во влажном и тяжелом воздухе, в вязкой и тягучей тишине, которая устоялась на корабле.
…В шкиперской кладовой собрались в это время главные заговорщики. Их было четверо: помощник командира «Магнита» Соловьев, боцман Ужов, радист Иголкин и бывший мичман Эразмус. Агент консула Колдуэлла радовался тому, что прятаться ему больше не придется и вот-вот все переменится к лучшему. «Власть Советов во Владивостоке низложена» – такую радиограмму принял Иголкин. Ее передала радиостанция штаба Сибирской военной флотилии открытым текстом.
– Кончилась мужичья власть в Приморье, – сквозь зубы процедил Соловьев. – Пора и на «Магните» установить прежний порядок! Всех судкомовцев и новоиспеченного командира – под арест!
– К чему эта ненужная волокита? – возразил Эразмус. – Я лично считаю: каждому пулю в затылок и – за борт!
– На смену анархии пришла законная власть, и мы начнем действовать с соблюдения законности, – стоял на своем Соловьев. Он руководитель заговора. Его слушались.
– Всех судкомовцев их главный собрал в машинном отделении, – сообщил Ужов. – Они и сейчас там пребывают.
– С них и начнем, – сказал Соловьев. – Вам, Евгений Оттович, вместе с Иголкиным и надежными матросами надлежит атаковать машинное отделение. В первую очередь надо захватить оружие и патроны. Судкомовцы могут оказать вооруженное сопротивление. Это упрямый и… я бы сказал, крепкий народ! Тех, кто не сдается, застрелить на месте! Пленных – в ахтерпик и ахтерлюк!
– А командир и те, кто на ходовом мостике? – поднял голову Иголкин.
– Ходовой мостик я беру на себя, – резко произнес Соловьев. – Вместе с боцманом и его людьми мы захватим головку.
В дверь шкиперской кладовой сунулась чья-то кудлатая голова. Четверо заговорщиков встревоженно обернулись.
– Ну что там? – сердито произнес Соловьев, узнав в вошедшем одного из людей боцмана.
– Шхуна снялась с якоря и направилась к нам, – доложил тот.
– Как только коснется она борта «Магнита» – начнем, – объявил Соловьев собравшимся.
Яхонтов с ходового мостика следил за приближавшейся к «Магниту» шхуной. Там все мирно и спокойно. Он заметил среди стоявших возле носовой надстройки зверобоев Дудникова, и чувство тревоги в нем понемногу утихало.
Шхуна подходила все ближе и вот-вот должна была коснуться корпуса «Магнита».
– Кранцы! Трап! Правый борт! – скомандовал Яхонтов.
Он различил привычный и мягкий стук соприкоснувшихся бортами двух кораблей. А в следующий миг на ходовой мостик вбежал Соловьев.
– Ваша власть повсюду низложена! Вы арестованы! – объявил помощник командира.
Это могло показаться злой шуткой, если бы на мостике не появились вслед за Соловьевым боцман Ужов и еще пятеро военморов, расписанных на верхней палубе.
– Рулевой Рюшин! Сигнальщик! Защищайтесь! – крикнул Яхонтов, выхватывая из кобуры наган. Но едва он успел поднять наган, как сильный удар обрушился на него. Боцман Ужов большим гаечным ключом выбил из руки командира оружие. Кто-то прикладом карабина нанес удар по лицу…
Завертелись перед глазами огненные круги. Заплясали разноцветные зайчики. Мостик уплывал из-под ног командира. Он хватал широко раскрытым ртом воздух, и никак не удавалось ему вдохнуть полной грудью.
Яхонтов лежал на палубе без сознания. Он уже не видел, как сбили с ног рулевого Рюшина. Но и лежа, тот продолжал защищаться и дрался до тех пор, пока боцман Ужов не наступил ему ногой на горло.
Сигнальщика не удалось стащить с сигнального мостика. Его застрелили из револьвера.
Мичман Эразмус и заговорщики сумели захватить из находившихся на корабле под замком несколько карабинов с небольшим запасом патронов. Остальное оружие Николай Павлович Авилов, почуяв неладное, раздал машинистам и кочегарам. И когда мятежники под предводительством Эразмуса атаковали машинное отделение, оттуда загрохотали частые винтовочные и револьверные выстрелы. Люди Эразмуса отпрянули назад, потеряв двоих ранеными. Они устремились по коридору жилой палубы в нос корабля, отстреливаясь на бегу.
Авилов вместе с членами судового комитета и сочувствующими преследовал мятежников до тех пор, пока те не покинули нижние помещения и не выбрались на верхнюю палубу.
16
А тем временем со шхуны «Адмирал Коллингвуд» карабкались на верхнюю палубу «Магнита» зверобои с оружием в руках. Один из них, в меховой длиннополой малице, тащил ручной пулемет.
– Блокируйте все выходы из нижних помещений! – командовал начальник «научной экспедиции» Гренвилл. – Стреляйте в каждого, кто вылезет наверх с оружием! Пусть прекращают сопротивление и сдаются!
Капитан Ричард Голдвин, скрестив на груди руки, с невозмутимым спокойствием взирал с ходового мостика шхуны на происходящее.
Военмор Дудников, стоя у борта, кричал по-английски:
– Что вы делаете, мистер Гренвилл? Вы же ученый!
Видя, что на его слова никто не обращает внимания, и уже осознавая случившееся, Дудников обратился к Соловьеву:
– Арсений Антонович! Господин Соловьев, вы русский офицер, неужели вы заодно с этими морскими разбойниками?
Услыхав голос Дудникова со шхуны, Соловьев, свирепо нахмурив брови, крикнул сверху:
– Мистер Гренвилл, прикажите заткнуть рот этому слабонервному субъекту! Да пусть ему покрепче свяжут руки!
Всеми действиями мятежных матросов и иностранных зверобоев руководил Соловьев. Мистер Гренвилл со шхуны наблюдал за тем, что происходило на военном транспорте.
Если кто-либо из нападавших пытался проникнуть через люк на нижнюю палубу, оттуда гремели выстрелы. И, случалось, раненый либо убитый с грохотом скатывался по трапу вниз.
Рослый промысловик в меховой длиннополой малице, лежа на палубе «Магнита», пытался через световой люк стрелять из ручного пулемета.
Наверху было впятеро больше вооруженных людей. Но укрывшиеся в нижних помещениях матросы во главе с Авиловым продолжали сражаться.
– Сдавайтесь! Ваше сопротивление бессмысленно! – объявил Соловьев.
Жилая палуба не хотела сдаваться.
– Так долго не может продолжаться, Евгений Оттович, – сказал Соловьев стоявшему рядом Эразмусу. – Вы упустили подходящий момент, когда их всех можно было взять сразу.
– Легко говорить теперь, когда дело прошлое, – обиделся Эразмус.
– Надо постараться проникнуть на жилую палубу через световой люк на корме, взяв с собой нескольких смельчаков, – приказал Соловьев.
Стрельба возобновилась снова.
Воспользовавшись тем, что внимание судкомовцев отвлечено в сторону носовых люков и дверей, откуда велась стрельба, Эразмус с несколькими подручными все же сумел проникнуть на жилую палубу. Вооруженные ручным пулеметом, они стали теснить кочегаров и машинистов в носовую часть корабля. И ничего им не оставалось, как выйти наверх. Один за другим выбрались шестеро израненных, окровавленных военморов.
Последним поднялся Авилов. Правая рука его была на перевязи. Голова обмотана обрывком простыни, на котором выступили бурые пятна засохшей крови.
– Навоевались, голубчики?! – с издевкой проговорил Соловьев. – Боцман! Всех арестованных в ахтерлюк! Военмора Яхонтова, если он еще жив, – в форпик.
…Яхонтов очнулся от пронзительной боли в нижней челюсти. Казалось, боль перекатывалась по всему телу от головы до ног.
Рулевой Рюшин по-прежнему находился без сознания. Даже трудно определить, жив ли он. Сигнальщик лежал неподалеку от командира в луже крови.
Приподнявшись на локтях, Яхонтов подтянулся на край ходового мостика и выглянул вниз. Его очень удивило, что на палубе «Магнита» расхаживали какие-то иностранцы с винчестерами в руках. Держались они так уверенно и невозмутимо, словно были хозяевами на русском судне. Он потрогал кобуру, где находился прежде наган, – кобура была пустая… И Яхонтов в эту минуту вспомнил то, что произошло на мостике.
За ним пришел боцман Ужов.
– Следуйте за мной… не знаю, как величать теперь? – произнес боцман, опуская глаза.
Держась за поручень, Яхонтов спустился с ходового мостика и увидел Эразмуса.
– Вот мы и встретились, господин самозваный капитан! – с едкой усмешкой проговорил мичман.
Яхонтову мешала непрекращающаяся боль.
«Откуда Эразмус здесь взялся? – недоумевал он. – Наверно, на шхуне доставили его сюда».
Яхонтов не видел, как спускали с мачты красный флаг и на его месте заполоскался на ветру прежний, Андреевский. С грохотом захлопнулся над ним тяжелый железный люк.
17
Эразмус первым вступил на палубу «Адмирала Коллингвуда». Ему не терпелось поскорее увидеть мистера Гренвилла и передать письмо от консула.
– Рад приветствовать вас, господин мичман, у берегов земли Командора! – сияя улыбкой, со значением произнес Гренвилл.
Это был пароль. Эразмус хорошо его затвердил, помня наказ консула Колдуэлла.
– Какие огромные расстояния нас разделяли, а мы с вами встретились, – по-английски отозвался Эразмус.
Гренвилл провел Эразмуса в каюту на корме шхуны.
– Письмо мистера Колдуэлла при вас? – нетерпеливо произнес Гренвилл.
– При мне, конечно, вот оно, – протягивая пакет, ответил Эразмус.
Мистер Гренвилл вынул из ящика письменного стола ножницы, аккуратно разрезал конверт, достал из него листок тонкой рисовой бумаги. Всего несколько слов написано на листке.
– Вы оказали мне большую услугу, господин мичман, – сказал Гренвилл. Он протянул пачку банкнотов Эразмусу: – Вот здесь тысяча долларов – награда за ваше терпение, за ваш труд.
– Благодарю, мистер Гренвилл, – пряча деньги в карман кителя, проговорил Эразмус.
Потом был обед в кают-компании шхуны «Адмирал Коллингвуд».
…На «Магните» мятежники наводили порядок. Уходя обедать на шхуну, Соловьев приказал никаких похоронных церемоний не устраивать.
За обеденным столом расположились четверо: мистер Гренвилл, капитан Голдвин, мичман Эразмус и лейтенант Соловьев.
Мичман Дудников отказался наотрез принять участие в этом пиршестве.
– А не лучше ли упрятать мичмана в форпике? – спросил Эразмус сидевшего рядом с ним за столом Соловьева. – Слишком он красным сделался.
– Ничего, полиняет, – отозвался Соловьев. – Будем лечить по моей методе.
Несмотря на победу, одержанную над большевиками, за обеденным столом отсутствовали радость, веселье. Были громкие тосты, обильные закуски и свежие ананасы, а единодушия между хозяевами и гостями не получалось. Как ни старался Соловьев, а не мог чувствовать себя хозяином положения. Мистер Гренвилл упорно диктовал свою волю. Американский господин, доверенное лицо консула Колдуэлла, считал, что на Командорах будет соблюдаться образцовый порядок и без контроля русских:
– Какое русским дело до островов, если они в собственном доме не могут навести порядок. Политические споры, кипение страстей, борьба за власть…
– Вашему судну, господин лейтенант, следует вернуться во Владивосток, – как бы невзначай, произнес Гренвилл. – Такова воля ваших новых хозяев.
И Соловьев не нашел в себе силы, чтобы возразить американцу.
18
Шестые сутки томился Яхонтов в форпике. Болела разбитая челюсть. Есть он почти не мог, только пил воду. Если, случалось, приносили похлебку с камбуза, цедил бульон, чтоб утолить голод.
Он уже знал, что власть Советов во Владивостоке свергнута и все члены исполкома содержатся под арестом. «На всех нас – одна судьба, одни несчастья, коли так все повернулось», – размышлял Яхонтов, слушая тяжкие вздохи волн под днищем «Магнита», идущего полным ходом.
Он утешал себя мыслью: им сделано все, что было в его силах, а главное, не покривил душой ни разу, как бы тяжело ни приходилось ему, и верно служил революционному делу.
На седьмые сутки пути «Магнит» застопорил машины.
Яхонтов слышал, как с грохотом вываливалась за борт якорная цепь.
Люк в его камере открылся. На фоне голубовато-серого неба появилась заросшая щетиной физиономия Ужова.
– Вылезайте, – равнодушно произнес боцман.
Еле-еле держась на ногах, Яхонтов выбрался на верхнюю палубу.
Он сразу узнал, куда пришел «Магнит». Это был знакомый ему рейд острова Аскольд. До бухты Золотой Рог оставалось всего несколько часов хода, но море вблизи берегов накрыло густым туманом, и Соловьев решил стать на якорь.
На песчаной островной отмели прохаживались великолепные пятнистые олени с гордо откинутыми рогами. Временами животных накрывало пеленой тумана. Олени исчезали ненадолго и, словно сказочное видение, появлялись снова. В лучах неяркого солнца их коричневатые тела приобретали нежную розовую окраску…
Яхонтов не сразу заметил Соловьева, сидевшего в откидном кресле на палубе. Мимо командира прошли боцман Ужов и еще двое, неся в руках широкую и длинную доску. Яхонтов не раз видел, как на ней военморы стирали по субботам свои тельняшки. Доску зачем-то наполовину выставили за корму. Но Яхонтов не догадывался, для чего это понадобилось. Однако смутное беспокойство закралось в душу.
На верхней палубе появился Авилов со связанными руками. Двое конвоиров подталкивали его прикладами. Все лицо у Николая Павловича в сплошных синяках. Губы разбиты, тельняшка разорвана.
– Ну что, комиссар, накомиссарился? – с едкой ухмылкой проговорил Соловьев. – Пора и честь знать.
– Мы-то помним о чести. – Авилов с трудом мог сказать эти несколько слов.
– Мы, ваши законные хозяева, вернулись снова, чтобы поставить все на прежние места, – Соловьев особое ударение сделал на словах «мы», «хозяева».
– Советская власть восторжествует и выбросит из Приморья всю нечисть! Вам не долго радоваться! – голос Авилова звучал уже твердо.
И тут Яхонтов догадался, для чего приготовили доску на корме. Он слышал еще в детстве, что с пиратских времен существовал вид казни – хождение по доске. Осужденного заставляли идти по незакрепленной доске, один конец которой выдавался в море.
Командир и председатель судового комитета встретились на миг глазами.
– Прощайте, Сергей Николаевич, – негромко сказал Авилов и шагнул на доску.
Он старался ставить ноги так, чтобы не поскользнуться раньше времени. Казалось, что человек идет не навстречу смерти, а затеял какую-то странную игру над бездной.
Но всего несколько шагов сделал предсудкома… Раздался всплеск. Николай Павлович мгновенно исчез в пучине. На поверхности воды плавала лишь его черная фуражка с потрескавшимся козырьком…
На песчаной отмели все так же прогуливались пятнистые олени. Мирно шумел теплый ветер в вантах корабля…
Оглушенный совершившейся казнью, недвижимо стоял Яхонтов. Теперь его черед? Как сквозь стену, донесся до него голос Эразмуса:
– Отправим рыбам на корм и самозваного капитана!
Сергей Николаевич не сразу понял, что говорят о нем и его жизнь висит на волоске.
– Я полагаю, Евгений Оттович, болезнь этого господина не смертельна, – возразил со степенством Соловьев. – Думаю, что он не безнадежен. Его станут лечить от большевизма за колючей проволокой в бухте Горностай. Туда уже свезли первую партию…
Яхонтова отвели в форпик. Захлопнули тяжелый люк над головой. Снова он остался наедине со своей смертной тоской…
Над Приморьем спускалась черная ночь интервенции…
В полдень, когда туман рассеялся, на рейд острова Аскольд пришел портовый пароход. Все его трюмы, палубы и каюты были забиты арестованными коммунарами.
Яхонтову крикнули сверху, чтобы выходил из форпика. Его пересадили на пароход и вместе с очередной партией арестованных доставили в бухту Горностай, где на берегу за колючей проволокой стояли низкие лагерные бараки…
ПОСЛЕДНЯЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
ГЕНЕРАЛ ПЕПЕЛЯЕВ СОВЕРШАЕТ БРОСОК
1
Для Сергея Николаевича Яхонтова недели, месяцы и годы пребывания в концентрационном лагере Горностай спрессовались в плотный пласт душевных и физических мук, страданий. Коротким светлым лучом осветило его жизнь лишь недолгое пребывание на свободе, когда партизанская армия Лазо освободила Владивосток от белых. Потом было вооруженное нашествие японцев в апреле 1920 года, и наступила мрачная пора интервенции. Яхонтова арестовали в первую же ночь, как только начался мятеж. Уже в концлагере Горностай узнал он о гибели Сергея Лазо, Всеволода Сибирцева и Алексея Луцкого.
Продажные правители в период белогвардейщины и иностранной интервенции менялись во Владивостоке, но в лагере Горностай все оставалось по-старому. Как и во времена колчаковского генерала Розанова, заключенные ломали камни в бухте, свозили их наверх, где строили новые арестантские бараки и воздвигали высокую стену вместо проволочного заграждения. Казалось, белой власти не будет конца. А ведь в центре России давно уже утвердились Советы.
Положение на Дальнем Востоке было сложное. На территории русского Приморья и в самом Владивостоке все еще находились десятки тысяч японских интервентов и белогвардейцев. Во избежание вооруженного конфликта молодой Советской Республики с империалистической Японией Совнарком РСФСР и ЦК РКП(б) весной 1920 года приняли решение создать «буферное государство» со столицей в городе Чите (буржуазно-демократическое по форме, но руководимое большевиками).
В это время во Владивостоке на смену братьям Меркуловым, управлявшим Дальним Востоком, к власти пришел генерал Дитерихс. И вот однажды в барак, где сидел Яхонтов в заточении, явился белогвардейский офицер в сопровождении трех солдат.
– Кто здесь Яхонтов, который при большевиках на миноносце «Грозный» служил и некогда имел звание прапорщик по адмиралтейству? – обратился поручик к заключенным.
У офицера нервно дергалось правое веко и дрожали пальцы, когда он начинал крутить порыжелый, прокуренный ус.
Яхонтов в недоумении смотрел на вошедшего, еще не догадываясь, зачем он понадобился этому поручику.
– Яхонтов – это я, – одернув на себе потертую флотскую шинель, представился арестант. – Да, я действительно служил некогда командиром на «Грозном» и имел звание прапорщика по адмиралтейству.
– Как же вы, офицер, и вместе с этими смутьянами клопов здесь кормите, вместо того чтобы послужить верой и правдой родине нашей, претерпевающей многие беды?
– Так вот и кормлю, – смутился бывший военмор. – Что делать…
– Следуйте с нами, мы найдем для вас дело! – обрезал поручик.
Извозчик доставил арестованного военмора и его конвоиров из бухты Горностай во Владивосток. На одной из улиц поручик грубо толкнул извозчика эфесом шашки, давая понять, чтобы тот остановил лошадей.
Яхонтов хорошо знал этот дом. Некогда в нем помещалось Управление военного порта, и ему приходилось бывать здесь. «Что теперь тут находится и зачем меня привезли сюда?» – кольнула в сердце тревога.
Поручик приказал Яхонтову идти вперед, и они оказались в полутемном коридоре первого этажа. Еще один поворот – и за открывшейся дверью просторной комнаты бывший прапорщик по адмиралтейству увидел сидевшего за столом морского офицера. На плечах его красовались золотые погоны капитана второго ранга. В первую минуту Яхонтов не узнал бывшего своего сослуживца по крейсеру «Печенга» мичмана Эразмуса. Гладко прилизанные волосы и большие залысины на лбу сильно изменили его внешний облик. Да и немудрено не узнать: ведь прошло уже немало времени с тех пор, как они виделись в последний раз.
– Ну вот мы и снова вместе, Сергей Николаевич, – наигранно веселым голосом произнес сидевший за столом морской офицер.
«Эразмус!» – удивился Яхонтов, по характерным интонациям голоса узнав в сидевшем перед ним человеке бывшего вахтенного начальника с крейсера «Печенга».
– Чем могу быть полезен? – машинально проговорил Яхонтов, растерявшись от непривычной обстановки служебного кабинета.
– Вы можете внести свой вклад в наше общее дело, Сергей Николаевич, – любезно проговорил Эразмус, сделав вид, что никогда и ничто не разделяло их прежде. – Мы переживаем трудную пору, и каждый человек, если только не погасло в нем патриотическое чувство, весьма нужен сейчас России.
– Какой России? – спросил арестованный военмор.
– Россия для всех нас одна, – вздохнул Евгений Оттович и осторожно пригладил волосы, слегка спадавшие ему на виски.
– Разве некому, кроме меня?
– Настала ваша очередь послужить отчизне: полагаю, у вас было достаточно времени поразмыслить над всем, что творится, да и наступила пора одуматься. Не вы один – многие офицеры совершали ошибки, когда началась смута в России, которую недальновидные люди называют революцией.
– Я теперь так далек от всего, – продолжал защищаться Яхонтов. – Да и слишком раскидало нас в разные стороны.
– Ну хватит. Я предлагаю вам должность старшего офицера и штурмана на военном транспорте «Защитник»! – повысил голос Эразмус. – Пользуясь законным правом помощника начальника военного порта, я назначу вам жалованье и кормовые деньги на время первого плавания. Поход предстоит трудный и неблизкий: конечный пункт следования порт Аян на берегу Охотского моря. Население Якутии и Охотского края восстало, как один человек, против большевистского ига. Таежные охотники, прибрежные рыболовы и горные старатели взяли в руки оружие и начали громить совдепы и ревкомы. На помощь восставшим направляется добровольческая дружина. Ее ведет генерал Пепеляев. В настоящий момент добровольцы готовятся к посадке на суда со всем своим вооружением и провиантом. Не хватает морских офицеров на кораблях, – озабоченно проговорил Эразмус. – Вот и пришла пора занять вам свое законное место на мостике военного транспорта. Не зря же вас учили морскому делу в Гардемаринских классах при вашем Восточном институте!
– Не зря, – согласился Яхонтов. – Я собирался воевать с немцами, но вот как все кругом обернулось. Вот уже сколько лет подряд льется русская кровь.
– Еще немало усилий потребуется, но порядок в стране будет наведен, – заявил Эразмус. – Кровавой метлой выметем из России красных.
– Но пока еще они управляют государством, а вы цепляетесь за кусок русской земли под названием Дальний Восток, – вставил Яхонтов.
– Согласны вы послужить родине в той роли, которая вам назначена по положению вашему и полученным знаниям? – начал терять терпение Эразмус. – Или предпочтете служению отчизне пребывание в лагерном клоповнике?
Жизнь опять ставила Яхонтова перед выбором. Но главный свой выбор он сделал еще на крейсере «Печенга». Изменять себе самому он не собирался.
– Я прошу, чтобы меня вернули обратно в бухту Горностай, – еле слышным голосом проговорил Яхонтов. У него сдавило дыхание при мысли, что снова предстоит заточение, и неизвестно еще, когда оно кончится.
– Это ваше последнее слово?! – со злостью прошипел Эразмус. – Или еще подумаете?
– Да, последнее.
– В таком случае я прикажу, чтобы отвели вас в городскую тюрьму! – рассвирепел Эразмус. – Потом передам в руки контрразведки. А там умеют прояснять мозги: редко кого из заблудившихся не удается привести к истинной вере. Конвойный! – завопил капитан второго ранга, утратив остатки терпения.
В кабинет вошел знакомый Яхонтову белогвардейский поручик и учтиво наклонил голову перед старшим по званию морским офицером.
– Отвести арестованного обратно в бухту Горностай? – осведомился конвойный офицер.
– Нет, поручик, вам предстоит сдать этого типа начальнику городской тюрьмы, – заключил Эразмус. – Пусть тюремных клопов покормит, коли не желает служить отечеству.
2
Михаил Константинович Дитерихс, принявший власть в Приморье от братьев Меркуловых, с юных лет увлекался религиозным мистицизмом. Он верил в общение человека с богом и таинственные культовые обряды. Сверхчувствительное восприятие жизни удивительным образом сочеталось у него с аристократическим презрением к простому люду.
При «верховном правителе» адмирале Колчаке Дитерихс был начальником штаба армии. Еще тогда он создавал мусульманские дружины и добровольческие полки под именами Иисуса Христа и девы Марии. Но ничто не помогло потомку обрусевшего немецкого барона в борьбе с красными. А уж он ли не мечтал восстановить на российском престоле династию Романовых?! Первой претенденткой на престол после расстрела царя Николая Второго была, по мнению Дитерихса, вдовствующая императрица Мария Федоровна. В случае ее отказа Дитерихс намечал в императоры Всея Руси дядю бывшего царя – великого князя Николая Николаевича.
Мечты генерала рухнули в феврале 1920 года, когда адмирала Колчака рабочие расстреляли в Иркутске, а Дитерихс оказался в Харбине.
В захудалой харбинской гостинице Дитерихса разыскал японский консул Яманучи.
– После гибели славного адмирала вы первый претендент на звание Верховного правителя России, – угодливо улыбаясь, объявил Яманучи. – Вам следует незамедлительно отправиться во Владивосток и возглавить белое движение в русском Приморье. Божественный микадо и правительство Японии не оставят вас. К вашим услугам будут пароходы с оружием. И японская армия не намерена уходить из Приморья до тех пор, пока вы не покончите с большевиками.
Дитерихс с великой радостью принял предложение японского консула в Харбине.
Не прошло и недели, как у власти в русском Приморье оказался Дитерихс. Теперь мечта восстановить на российском престоле Романовых казалась генералу близкой к осуществлению.
На открытие Земского собора во Владивостоке Дитерихс двинул пышную процессию, в первых рядах которой шагали архиепископы и архиереи в одеждах, украшенных золотом и серебром. С иконами, крестами и хоругвями следовало за ними чернорясное монашье воинство. Шли к зданию Земского собора на Светланской улице нарядно одетые дамы, лабазники, казачьи атаманы и каппелевцы, отставные урядники и жандармы. Военный оркестр торжественно играл «Боже, царя храни»…
Земский собор избрал Дитерихса главой Русского государства до восшествия на престол кого-либо из Романовых. Генерал, оказавшийся у «верховной» власти, начал свое правление с создания «священных» дружин. Нужно было наводить железный порядок в огромном крае. В далеких уголках Приморья – на Камчатке, Чукотке, побережье Охотского моря – действовали Советы депутатов трудящихся. В каждом отдаленном от Владивостока приморском городе и поселке существовали ревкомы…
Но главное, для чего предназначались дружины, – остановить продвижение частей Народно-революционной армии, которые настойчиво пробивались с севера в пределы Приморья.
К концу лета 1922 года земские рати под командованием генералов Молчанова, Вербицкого и Сахарова добились некоторого успеха в боях с частями Народно-революционной армии. Генерал Дитерихс, объявивший себя воеводой, ликовал. В это время до него дошли известия о восстании части населения коренных национальностей в Охотском и Якутском краях против Советской власти. Долгое время во Владивостоке не были известны подробности мятежа в таежных районах Приморья. Но вот прибыл оттуда к Дитерихсу за помощью человек, вставший во главе восстания и объявивший себя губернатором Якутской провинции. Они оказались вдвоем в просторном кабинете Приамурского воеводы: самозваный якутский губернатор Петр Андреевич Куликовский и царский генерал, начавший в молодости свою служебную карьеру пажом у императрицы Александры Федоровны.
