Текст книги "Человек, которому всегда везло (СИ)"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 69 страниц)

  Убежала, только пискнула от хлопка по попе, как мышка... Он тогда еще не знал и не мог даже и представить, что в этот момент прошел некую развилку на жизненном пути, это факт он осознает потом, годы спустя.

  Вечером, только собрались Александр с Григорием пойти отдохнуть, как откуда ни возьмись, точно легкокрылая ласточка, прилетела Глаша.

  -Матушка зовет чай пить, пожалуйте не обижайте! -выпалила она на одном духу. Ну какой солдат откажется от такого приглашения?

  Познакомились они тогда с Дарьей, и ее дочками, старшую Александр днем освободил от цепи, а младшая следовала вместе с матерью в обозе к новому месту жительства. Как ни изобретательна и запаслива казна, но на двухлетнего ребенка подходяшей цепочки не нашлось. Что до старшей, то Александр имел поздне вечером неприятный разговор с партионным насчет 'своей' девки.

  -Сбежит баба, ей че – солдатка, почитай вольная и деток за собой утащит! Отвечать хто за их пропажу будет? -упирался старый пропитый насквозь служака, от замечания Сашки, что малолетних приковывать нельзя он отмахнулся, как от несущественного, -Завсегда так арестантов и 'невродий' гоняю! Бабу на цепь неможно, она не крепостная и барин ей не указ, своей волей с нами идет.

  -Сколько? -не стал долго спорить Александр, о здешних порядках, а заодно и о расценках, его уже уведомили накануне конвойные солдаты.

  -Три рубли! -ничуть не смущаясь выставил свою цену партионный, поторговались слегка и сошлись на одном.

  К великому сожалению, по ошибке Александр отдал тогда за Глашу свой главный военный "сувенир" – серебряный рубль, подаренный генералом Багратионом. Спохватился, предлагал даже пять, лишь бы вернуть, но поздно, что пропито, то ушло... назад не воротишь. Пить в конвойной команде умели и любили, ее фактический начальник всю дорогу постоянно подавал пример подчиненным.

  Кипит, булькает вода в старом, прокопченном в долгих походах и помятом медном чайнике, который когда давно расторопный Гришка стащил у зазевавшейся купчихи. Оранжевые отблески огня отражаются на давно не чищенных, позеленевших боках посудины. Дарья не спеша и обстоятельно, как умеют только русские крестьянки, рассказывает новым знакомым о своей жизни, больше собственно и не о чем говорить, про войну солдатам вспоминать не хочется, да и там большинство "забавных" историй отнюдь не для женских и детских ушей. По началу вышла неприятность, когда они только пришли слух неприятно резануло уже частично подзабытым французским, нет не тем убогим жаргоном, на котором обычно говорили местные дворяне: 'сир, баньжур... ву пле... тьфу стой куды прешь скотина, али барина не углядел!' – к нему привыкли, а именно натуральным. Гришка даже машинально перехватил ружье, как бы для для нанесения удара штыком, с "лягушатниками" у него были связаны не самые приятные воспоминания, вот руки сами и отработали, хоть никакого врага перед ним и не было в помине.

  -Господи! Что ваш товарищ делает? -встрепенулась испуганная женщина, а Глаша вскочила и храбро бросилась вперед, грудью заслоняя мать от страшного штыка.

  -Не бойтесь! -Александр сразу понял в чем дело и моментально отвел оружие приятеля в сторону, -Мы этих французиков целый год убивали, а они в свою очередь нас. Вот Гриша мой приятель, еще и не остыл, не вините уж его бедного.

  -Я только старшую дочку немного пытаюсь выучить иностранному языку... -призналась новая знакомая, -Неужто так вас насторожила?

  -Да нет все в порядке! -успокоил ее Сашка и Григорий к тому моменту понял свою промашку и отложил ружье, пристроив его возле казенной повозки, туда же Сашка поставил и свою винтовку, недоразумение таким образом было полностью исчерпано.

  Посидели поговорили о том о сем в основном о жизни, Глаша помалкивала лишь посматривала на унтера временами, зато вот ее младшая сестренка так и лезла к Григорию, чуть не оборвала все пуговицы мундира. Французский язык у идущей с этапом солдатки и необычный вид Глаши получили логичное объяснение, когда друзьям была поведана история ее злоключений. Дарья, хотя пожалуй женщина была еще молода, просто перенесенные невзгоды преждевременно ее состарили, воспитывалась в семье помещика как приемная, внебрачная дочь, наряду с остальными детьми барина. Вместе с "молодой хозяйкой" ее обучал нанятый француз-гувернер месье Этьен, это человек в отличие от многих своих соотечественников-проходимцев действительно был педагогом с большой буквы. По крайней мере, языком Вольтера и Руссо женщина владела свободно, не то что местная знать, про которую рассказывают анекдоты на вроде такого: "Месье Ланжерон, о чем это там генералы Платов с Милорадовичем разговаривают и спорят, переведите для меня, будьте любезны. – Не могу ваше величество понять, они говорят по-французски!"

  Уже после вступления наших войск в Париж, которого в этом варианте реальности не будет, подобное 'знание' французского нередко играло с русскими офицерами разные забавные шутки. Так, один офицер в ресторане, отчаявшись разобраться в чужеземных буквах, просто отчеркнул карандашом первые четыре блюда и удивлялся, почему ему подали четыре разных супа. Другой, услышав, как официант предлагает ему 'пети пуа', велел принести, соблазнившись красивой звучностью слов. Каково же было возмущение, когда оказалось, что это просто горох!

  Детство у Даши, хоть и росла она сиротой, рано потеряв мать, прошло относительно счастливо, пролетело как короткий сказочный сон, а вот дальше начался кошмар взрослой жизни. Барин выдал родную дочку замуж и почти сразу же занялся приемной или 'воспитанницей', как ее называли в доме, ничего удивительного в те времена ни одна красивая женщина или девушка из дворовых не могла избежать пристального "внимания" хозяина. Как правило, многие из детей обитавших в людских помещичьего особняка были в той или иной степени родственниками барина, но на их положении это не сказывалось. Так и оставались всю жизнь бесправными рабами, хоть и был им барин действительно "отцом родным", причем некоторые обладали таким сходством с родителем, что иногда возникали досадные ошибки. Не стала исключением и Даша, когда через семь месяцев "плоды любви", а точнее насилия над девушкой стали визуально заметны, то господина стали терзать приступы совести. Дабы обрести душевное спокойствие барин, не особо печалясь, сбыл по дешевке беременную дворовую девку приятелю, большему любителю всяческой экзотики, у того в домашнем гареме были заведены и калмычки и эфиопки и прочие редкости. Что с ней проделывал этот господин, Дарья не стала рассказывать новым знакомым по вполне понятным причинам. Но по ее исказившемуся ужасом лицу было ясно, что ничего хорошего. Единственный плюс в таком новом положении – этот "любитель" быстро пресытился необычной наложницей и поспешил избавиться, выдал ее замуж в дальнюю деревню, за немолодого уже кузнеца, почитаемого местными жителями страшным уродом, эдакого российского Квазимодо.

  -Глаша у меня законная! -горько улыбаясь продолжила рассказчица, -она через два дня после венчания родилась.

  Про Дарью господа забыли и она обрела тихое семейное счастье, ужасный с виду, но добрый сердцем, кузнец не стал попрекать насильно навязанную супругу за прижитого с барином ребенка. Стерпелись-слюбились, как в пословице, вскоре пошли и еще дети, из них выжила только младшая – двухлетняя Маша, которая сейчас настойчиво пытается оторвать понравившуюся пуговицу с мундира Гришки. Прямо как в сказке получилось, обрела принцесса счастье в объятиях чудовища. Крепостных крестьян у этого барина – некоего барона с немецкой фамилией зажимали очень сильно, вопреки обычаю, оброком были обложены даже грудные дети, а кроме того несчастных заставляли еще и барщину исполнять – полевые и прочие хозяйственные работы в поместье. Все это неофициально конечно, но кому народ будет жаловаться, коли вся местная власть – сплошь приятели и собутыльники хозяина, а до царя далеко как до бога... Тем не менее, молодожены прожили первые годы неплохо, даже отчасти зажиточно, семью выручало кузнечное ремесло, скорее даже искусство: мастер был на все руки, хоть мудреный замок изготовить, хоть фигурную решетку на окно – приезжали к нему даже из столицы заказчики.

  -Сгубили моего Ермолая ироды! -у Дарьи навернулись на глазах слезы в этом месте рассказа, -Такого золотого человека сгубили по злобе своей!

  Все началось с того, что в деревне барин сменил очередного управляющего, он всегда это проделывал раз в четыре года, чтоб извороваться не успели и рвения не утратили. Своих русских специалистов помещик не привлекал, предпочитая иностранцев – эти беспощаднее и свирепее, и не смогут войти в сговор с крепостными мужиками с целью обмануть хозяина. Очередной "правитель" тотчас приступил к внедрению "ордунга", все молодые женщины и девушки были переписаны в особую ведомость. Затем "их немецкое величество" установил график, по которому женская половина деревни должна была обслуживать его весьма немалые сексуальные потребности. Не то что бы барские управляющие и раньше не сожительствовали с крестьянками, зачастую принуждая их насильно, но такой откровенный произвол был пока в новинку. Как правило, прежние помещичьи назначенцы Ермолая и его семью не трогали, попадали под раздачу другие крестьяне, из разряда не сумевших вовремя откупится взятками. Он платил официально немалый оброк, постоянно делал кое-какие работы по помещичьему хозяйству и неофициально давал хорошие "подарки" управляющему, благо деньги от выполнения заказов были. Наступил "новый немецкий порядок" и однажды вечером за Дарьей явились посыльные от господина управляющего – пришла ее очередь "постелю стелить" немцу. Взыграла у Ермолая в жилах цыганская кровь предков, в селе не без оснований считали, что он вышел в "проезжего молодца" из заночевавшего рядом однажды табора, и не отдал кузнец тогда свою жену иностранному "дяде". Немец, прозванный местными жителями "Карлой" – обычно добавляли еще и одно общеизвестное прилагательное, начинающееся с "е", лично явился со своими подручными разбираться с непокорным 'быдлом'. Бывший прусский фельдфебель, привыкший легко "ломать" сопротивление строптивых новобранцев в этот раз просчитался, при ближайшем рассмотрении оказалось, что сельского мастера бог не только талантом не обидел, но и физической силой тоже. В результате короткого но очень бурного разговора господину управляющему сломали челюсть, не помогли и прихваченные "на всякий случай" ржавая драгунская сабля и пистолет, а помощники-холуи трусливо сбежали, бросив своего патрона, им не было расчета драться с обезумевшим от ревности кузнецом.

  На этом второй счастливый период в жизни Даши и закончился. Это только в сказках герой всех и вся побеждает, в жизни часто выходит по-другому. Почти одновременно явились для разбирательства из города барин с вооруженными до зубов охранниками и чиновник с солдатами, в деревню заявилась целая военная команда во главе с офицером для усмирения, разве что артиллерии с собой не привезли. Бунтовщика в момент скрутили и жестоко посекли для "порядку" и в надзирание всем остальным крестьянам. Это было сделать нетрудно, поскольку Ермолай, опасаясь за жизнь жены и дочерей, не сопротивлялся представителям власти, дальше господа-начальники стали решать как должно "подавлять" восстание "противу существующей власти". Сперва хотели наказать супругов строго по закону: за такое противоправное действие, как покушение на барского управляющего, крестьянину полагались сечение кнутом и пожизненная каторга, как для преступника, так и для его сообщницы, но юриспруденцию победила банальная жадность немца-помещика. За каторжника казна уплачивала ему в компенсацию всего лишь 300 рублей серебром, за двоих получалось в сумме 600, малолетних дочерей не учитывали, они шли в Сибирь как бы бесплатным довеском. А вот за рекрута можно было выручить 800 и даже при некоторой ловкости рук больше – до 2000. Жадный барин не устоял – Ермолай отправился на службу отечеству, а его семью было приказано убрать из деревни с глаз подальше, чтобы не вводить остальных крепостных в искушение. Вот эти 200 рублей и решили судьбу женщины и ее детей, при этом хитрые судейские чиновники не постеснялись и выманили у нее еще пару сотен, почти все ее сбережения на черный день, обещая облегчить участь мужа.

  -На юг его погнали, на войну с персиянами, и с тех пор ни единой весточки нет – совсем пропал. Сгинул поди... -пожаловалась, всхлипнув Дарья.

  Александр поспешил успокоить собеседницу, на царевой службе всякое бывает, может ее мужик в самом деле жив-здоров и еще вернется домой. Но судьбе было угодно распорядится, так что кузнец действительно сгинул безвозвратно – женщина в своем предположении не ошиблась. Позднее Сашка будет долго искать этого человека, неожиданно ставшего родственником, и через военное ведомство, но все безрезультатно – не удалось найти даже следов. На югах и на Кавказе в ту пору был такой бардак, что иногда бесследно исчезали старшие офицеры, а уж нижних чинов и вовсе не считали.

  -А куда вас теперь гонят? -спросил в конце рассказа Григорий, и услышав ответ они с Сашкой переглянулись – Сосновка! Неужели та самая деревня? А ведь оттуда до заветного бункера на горе можно сказать рукой подать.

  Именно так и называлась новая деревушка бывшего Дарьиного хозяина, недавно приобретенная им в относительно глухих местах, но можно сказать, что в дальнем подмосковье. Как будто все сходиться, разве не исключен вариант, что это просто совпадение и речь идет о совершенно другом населенном пункте, мало ли в России всяких Сосновок-Малиновок. Сама Дарья после сдачи мужа в рекруты автоматически перешла в сословие солдаток, и теперь лично свободна от крепостной зависимости, но коварный параграф уложения освободив женщину оставил в рабстве у помещика ее дочерей. Какая же баба сбежит от хозяина, бросив на произвол судьбы детей, вероятно так рассудили хитрые законодатели стоявшие всегда на страже интересов дворянского сословия. Фактически в повседневной жизни и эта юридическая норма не всегда выполнялась "барами", они такие забывчивые оказывается, когда заходит речь о их личных интересах. Частенько солдатки, будучи формально свободными, по факту оставались всю жизнь крепостными. Иногда их, после гибели супруга вторично насильно выдавали замуж за крепостного – помещикам, как известно законы не писаны, да и само понятие "законность" до 1861 года в России, по мнению специалистов, весьма и весьма относительно... Кулак барина или чиновника – вот и весь закон на местах пополам с порядком.

  Пока разговаривали, и пили чай, точнее настой зверобоя и еще каких-то травок, Сашка ущипнул слегка сидевшую рядом Глашу за бедро, пришла вдруг в голову такая идиотская фантазия. Нет никакой эротики, никакого влечения к этой девице тогда еще и в мыслях не было, как говорят в ХХ веке просто: "Детство в одном месте заиграло". Однако реакция девочки на глупую шутку поразила унтер-офицера, как она на него заинтересованно или оценивающе посмотрела, совсем не по-детски, словно взрослая опытная женщина... сразу зацепило за душу. Закончилось знакомство с Дарьей тем, что они перенесли ее пожитки и детей на казенную телегу, заодно избавив солдатку от необходимости платить за провоз багажа – нижние чины свой собственный перевозили бесплатно. Столоваться тоже стали вместе, казенный артельный кашевар готовил на редкость отвратительно, вечно каша у него выходила горелой, а вместо супа получалась мерзкая баланда, и часто брали из общего котла только кипяток, да положенные на душу полфунта вареного мяса, дальше готовили пищу самостоятельно. Всю дорогу до самого момента расставания Александр и его приятель присматривали за новой знакомой и всячески опекали ее, что оказалось отнюдь не лишним... среди полутора сотен "овец" покорно бредущих по этапу затесались и настоящие "волки", ну или "шакалы" по крайней мере.

  -Слышь служивый бабу свою дай побаловаться! Заплачу! -перед самым Валдаем 'подкатил' на очередном этапном дворе к Сашке арестант из проворовавшихся приказчиков с заманчивым предложением – ухватки молодец уже приобрел на службе у купцов, а вот насчет ума похоже было туго. Морда у субъекта на редкость наглая, привык видать, что с деньгами ему не откажут, как же для солдата и рубль редкость, и вчерашний купчик – большое начальство.

  -Тебе чего других не хватает? -миролюбиво осведомился унтер-офицер. И в самом деле, некоторые представительницы прекрасного пола, из числа следовавших с ними по этапу вовсю торговали собой, скорее всего из-за этого их и выслали из столицы.

  -Господску, чисту бабу хочу поять, аж свербит тама, на нашенских потаскух уже елда не стоит!

  -Свербит говоришь? -ласково осведомился Сашка и выдернул из ножен отточенный до бритвенной остроты кортик, -Это же болезнь нехорошая, сейчас я тебя братец исцелю!

  -Эй ундер, ты почто так? Ножик убери! -заверещал козленочком любитель 'продажной любви пытаясь удрать, но Александр в последний момент ловко поймал его за шиворот чуйки.

  -Куда это ты бежишь? Недуг лечится хирургическим путем, раз – и о бабах больше думать не будешь! -кастрировать Сашка его не собирался, просто пошутил. Для "вразумления" хватило и одного легкого укола клинком в ягодицу – смелый приказчик от страха тут же и обмочился на потеху всей честной публике. Более, вплоть до самой Москвы, никто из арестантов, да и из конвоя к Дарье и Глаше с такими предложениями не подходил.

  Дела этапные, дела казенные, надо сказать пару слов и о них. Со 'своим' прутом Александр поступил просто и красиво, еще в самом начале сделав мужикам следующее предложение.

  -Выбирайте! Или я вам водки на последнем остроге поставлю, или прямо сейчас вырежу в лесу дрын подлиннее и буду вас им херачить до самой Москвы!

  Немного посовещавшись, арестанты и "невродии" пришли к выводу, что водка все же лучше, и для здоровье полезнее, чем 'березовая каша', тем более, что соседи Сашки из числа конвойных отдавали предпочтение другим методам воздействия. Этап еще на второй неделе пути выбился из положенного графика, и поэтому приходилось двигаться форсированными переходами. И спереди и сзади только и слышалось: "...твою мать!... живее скотина!", под аккомпанемент матерной ругани и хлестких ударов... Солдаты окончательно потеряв остатки терпения били и подгоняли подопечных чем угодно, от прикладов ружей до ремней и самодельных дубинок. Только когда мимо проезжали богатые "господские" экипажи расправа временно прекращалась, мало ли начальство какое еще увидит. Если будет опоздание, то палки от заботливых 'отцов-командиров' неизбежно получит конвой, поэтому никакого иного выбора у служивых не было.

  К счастью у Александра и Григория такая необходимость не возникала, арестанты и прочие 'невродии' пристегнутые к их пруту сами подтягивали отстающих, стонали, ругались но исправно шли вперед. Это стоило расходов на несколько штофов сивухи, одних нервов Сашка и Гришка, подменявший по другим дням приятеля, себе больше спасли. По дороге Сашка пару раз уже угостил 'огненной водой' своих невольных попутчиков, чтобы приободрить и подтвердить серьёзность намерений и ему верили.

  Вот и последний этап перед Москвой, расстались с Дарьей и ее девочками, с трудом удалось Сашке всучить ей некоторую сумму денег на дорогу. Подыскали они с Григорием надежного провожатого, довезти до Сосновки брался один из местных крестьян, из соседнего села, так надежнее, чем пользоваться услугами посторонних возчиков. Александр сразу предупредил мужика, что он обязательно проверит, добралась ли их попутчица со своими детьми до указанной деревни, затем попрощались и расстались, впрочем не надолго.

  Как оказалось, и чего в тайне опасался Сашка, в Москве их никто не ждет, царь поехал на очередную встречу с Наполеоном, Аракчеев увязался за ним, а в отсутствие 'хозяина' чиновники решили на новое место не спешить. Учреждения, куда они должны были с Григорием прибыть, еще не существовало в природе, хоть не иди обратно в Санкт-Петербург. Непонятно было куда вообще следует заявить о своем появлении и что делать дальше, комендатуры в этом столетии еще не ввели. Была идея отправится прямо в канцелярию к градоначальнику, благо он еще и местный 'главнокомандующий', но добрый чиновник на пересыльном пункте отговорил от этого замысла, дав вполне разумный совет. И в самом деле ничего хорошего бы не вышло, по слухам Ростопчин здорово чудил, и не факт, что Александру, попадись он генералу под горячую руку помогла бы аракчеевская бумажка, поскольку 'главный москвич' считался одновременно и одним из самых главных недоброжелателей временщика. Решили пока снять квартиру и ждать появления в городе чинов комиссии, рано или поздно приедут эти господа. Но возникла непредвиденная трудность, без документов, без специального предписания официально никто не пустит солдат на постой, поэтому решили попытать счастья на окраине, где народ не столь законопослушен.

  -Сашка глянь! Не Софья ли это часом, жена нашенского штабс-капитана Денисова? -вдруг огорошил своего спутника Гришка, толкнув под локоть, и действительно встреченная по дороге молодая женщина кого-то напоминала... А вот еще и дети у нее, ну точно – это скорее всего Софьюшка, белобрысые мальчики-близнецы и девочка лет шести с нею.

  Пока Александр прикидывал, она или не она – все же за столько лет изменилась, Софья сама увидела приятелей и подошла к ним. Оказывается, что действительно супруга ротного командира приехала в первопрестольную несколько дней назад, поскольку в Питере мужа, убывшего в командировку, уже не застала.

  -Сашенька, Гриша пойдемте ко мне, квартира большая и хорошая, я там одна с кухаркой и детьми. Поживете пока мой Иван из Тулы не приедет. Найдется комната для вас! -сразу же накинулась на них "мать-командирша" и как не отговаривались, пришлось в итоге согласится. Так даже надежнее, если говорить честно, то доверять 'секретное оружие' и прочее барахло кому попало не хотелось, а постоянно таскать с собой винтовку не будешь. Оставив тяжести в новом жилье, Александр с Гришкой решили немного прогуляться, надо было зайти на пересылку и оставить тому самому чиновнику адрес временного места проживания, как уговаривались ранее, мало ли вдруг о них "наверху" вспомнят и начнут разыскивать.

  А там как раз царила суматоха, принимали осужденных арестантов, которых пригоняли в Москву из всех северных, северо-западных, западных и многих центральных губерний. Из других в Сибирь гнали через Казань, минуя вторую столицу. Сюда же прибывали с востока и с юга крестьяне, препровождаемые в разных направлениях к своим помещикам, подследственные и беглые 'не помнящие родства'. Отсюда уходили все этапные партии за "Камень, за Урал, в неведомые холодные дали". В нескольких кузницах, расположенных рядом, острожные кузнецы ловко заковывали и перековывали осужденных и 'препровождаемых' кандальников. Тут же цирюльники ржавыми инструментами брили им наполовину головы. Из московских тюрем и полицейских частей на Воробьевы горы привозили или волокли на мешках арестантов, наказанных кнутом, хрипло стонущих или обморочных, накрытых кровавыми кусками холста, прилипавшими к изрубцованным спинам. Зрелище, что называется сугубо на любителя, но не будем забегать, самая поганая экзотика еще ждет впереди.

  Народу во дворе было много, в данный момент формировался новый этап, на этот раз из Москвы. Гриша остался снаружи поговорить с местными девками и бабами, а Сашка подался в канцелярию. В толпе зрителей и провожающих преобладали простые люди, и прочая "не аристократическая публика" – войлочные шапки и колпаки, поношенные фуражки и разноцветные головные платки, чуйки и косоворотки, потертые кафтаны, холщовые и кожаные фартуки мастеровых, поношенные башмаки, стоптанные сапоги и лапти. Но пришли и многие москвичи других сословий: видны были лакированные цилиндры, широкополые шляпы, форменные картузы чиновников и военных, разноцветные сюртуки, нарядные платья купчих и мелкопоместных дворянок.

  Едва делопроизводитель – коллежский регистратор записал указанные данные в свой гроссбух, как снаружи раздались пронзительные женские и детские крики и скверная ругань, такое впечатление что там что-то случилось, драка не драка, но нечто похожее.

  -Помещики за своими приехали, сейчас комедию будут ломать! -объяснил причину возникшего переполоха чиновник и они с Александром вышли наружу посмотреть на бесплатное "представление".

  -Руки прочь убери дрянь эдакая! Захочу и заберу, ибо власть от государя императора имею! -орал во всю глотку некий красноносый господин в потертом сюртуке, пытаясь отобрать у ссыльной крестьянки пятилетнего мальчишку, баба однако упиралась изо всех сил и ребенка не отдавала. Народ вокруг, пришедший кто простится, кто подать по давней московской традиции 'несчастненьким' милостыню открыто негодовал, многочисленные женщины, жалея мать плакали.

  -Они эдак каждый раз соизволят поступать! -регистратор мрачно сплюнул под ноги, ему такое зрелище тоже было неприятно, хоть и насмотрелся всякого непотребства на службе за долгие годы, -Сошлют в Сибирь кого из негодных к работе своих крепостных, а потом приедут сюда и детей ихних изымают, по закону имеют полное право. Народ в столице богатый, глядишь, купцы-староверы шапку по кругу пустят и соберут бабе за дитя рублей под триста серебром и остатняя публика прибавит сотню-другую от себя. Иной барин сюда к этапу прибывает, иной прямо к благодетелям на домы за деньгами едет. У нас эдак целое общество образовалось по откупу таких детишек.

  Между тем барин с помощью конвойного солдата сумел успешно отстоять от покушений матери свою малолетнюю 'крещеную собственность'. Женщина валяется у него в ногах, умоляя отдать ей назад ребенка, но без выкупа господин на такую великую жертву не согласен. Далее все вышло так, как и предсказал чиновник. Пошла чья-то шапка по кругу, люди скидывается, кто десятку, кто по-беднее гривенник, даже Александр с Гришкой уделили толику от своих небольших капиталов на такое благое дело. Довольный жлоб-'предприниматель', распихав по карманам в карманам монеты и ассигнации, швырнул, как ненужную вещь, рыдающей бабе мальчонку: "На тебе дура – подавись!"

  -Это еще чего служба, вот при матушке Екатерине единожды разрешили помещикам на каторгу крестьян сдавать в зачет рекрутской квитанции, такой Содом начался... Думали, почитай вся московская губерния, без остатку, на Акатуй и в Нерчинск отправится, хорошо хоть запретили сей безбожный промысел сразу! -поделился невеселыми воспоминаниями чиновник.

  -И часто у вас так бывает? -не смог сдержать удивления при виде столь безобразного торга, задал вопрос Сашка, когда они вернулись в этапную контору.

  -Вот-с имеется запись, -охотно ответил ему регистратор, посмотрев свои служебные книги, -24 числа сего месяца уходила партия: 132 человека каторжане и ссыльные по судебным приговорам и еще 57 крестьяне, которые без суда, из них сорок беспаспортные, следующие к помещикам, а 17 – мужчины, высылаемые по приказам трех помещиц и одного помещика в Сибирь. С ними добровольно следуют семь жен и двое малых детей. А пять жен оторваны от своих дитятей. Они умоляют о милосердии, чтоб отдали им хотя бы самых малых, кои не достигли еще 12 лет. Господам благодетелям удалось выкупить лишь одну девочку 3 лет... уж больно дорого просил хозяин. А в другой партии на той же неделе среди высылаемых в Сибирь по воле господ помещиков было два отрока 9 и 12 лет от роду. Ни начальник тюрьмы, ни начальник конвоя не изъяснили мне, почему столь строго наказаны малолетние, возможно ли это по какому закону, али порядку.

  У Александра, когда он вышел из казенного здания, вдруг неожиданно возникло очень сильное желание, хоть кого-нибудь покарать за этот самый 'законный порядок'.

  -Гриша ты мешок для нашего барахла купил? -спросил он приятеля, когда выбрался из конторы на свежий воздух.

  -А то как же, как уговаривались! -ответил тот, действительно для хозяйственных нужд хотели приобрести тару взамен пришедшей в негодность в дороге, -Ты чего задумал?

  -Да вот хочу этого скота, что ребенка у бабы отнимал, проучить немного! Он никак в трактир побежал?

  -Куда же ему еще деватси, по всему видно зашибает сей дворянчик и крепко!

  Двинулись они за этим сальным господином в сюртуке прямо по пятам, нисколько не скрываясь. Как оказалось Григорий ошибся, не в смысле, что 'их милость' алкоголик – это за версту видно по лицу, а насчет истинной цели посещения последним питейного заведения. Оказывается все не так просто, друзья пристроились недалеко, за соседним столом благо на них никто внимания не обращал. Рядом беспечно беседовали двое, один – тот самый мелкий помещик, недавно устроивший безобразную сцену на пересыльном пункте, а другой похоже, судя по мундиру – судейский чиновник.

  -Благодарствую Лаврентий Нилыч, без вас мне этого мошенника Тимошку с его бабой и отродьем в дальний путь бы не спровадить.

  -Не жалко вам сударь их, все же тоже люди, тож православные христиане?

  -Оброк не мне год не платил, вишь болен де и работать не может? Ничего в Сибири теперича отработает! -и обладатель сюртука довольно похлопал себя по тугому карману. -На нем, на его бабе, да их приплоде почитай целый капитал составил.

  -Долг платежом красен, мне за труды надобно! -напомнил судейский, и ему уделили с барского плеча пару ассигнаций.

  -Есть у меня еще одна семья. Фроловы прозываются, экие мерзавцы. Батюшка мой покойный изводил их под корень, да извести никак не смог до конца, уж в рекруты парней и мужиков сдавал и ссылал бывало в Сибирь, а все не переводятся... -продолжил изрядно захмелевший помещик.

  -Как угодно вашей милости, -чутко уловил пожелание заказчика судейский чиновник, предвкушая очередной жирный куш, -Желаете негодяев под бунт подвести, с кнутом, клеймением и рванием ноздрей? Но эдак будет дороже, чем просто сослать.

  -Желаю!!! Под бунт! Только сыновей у этого скота сперва в рекруты сдам в следующий набор, а затем пусть под кнутом подыхает, али в Сибири на каторге! -решился после недолго раздумья сюртук и на его пропитой сальной роже расплылась блаженная улыбка, -Один черт имение в опеке и этого мужика у меня никто из соседей не укупит, так хоть денег на нем заработаю.

  Пока эти двое обсуждали свои 'коммерческие' планы, у Александр прикидывал, где бы лучше избить господина 'благородного' коммерсанта. Григорий подсказал, что прямо у трактира не стоит, слишком много ненужных свидетелей, несмотря на вечернее время, а значит надо ловить его на одной из боковых улочек.