Текст книги "Человек, которому всегда везло (СИ)"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 69 страниц)

  -А бросьте граф... Давайте еще по рюмочке за успех российского оружия!

  Спустя час после отъезда военного министра, генерал Багратион отчасти протрезвел, и до него дошло, что шутка получилась слишком серьезной, такая вот забавная игра слов.

  -Ванька! Вели квасу, али кислых щей подать, голова раскалывается, что же я дурак наделал эдакое... что же теперь будет?

  .........................................................

  Аракчеев, будучи от природы человеком осторожным, решил все проверить сам лично, хотя бы для начала опросить штабных офицеров, бывших с Багратионом в Восточной Пруссии. Троих из них он нашел в течение недели в Санкт-Петербурге, в том числе и того самого 'злобного' немца-полковника, который терзал унтера Сашку вопросами, и все они удивительный факт подтвердили. Да было такое дело, трофейная французская винтовка в руках нижнего чина из 13-го егерского полка продемонстрировала феноменальную точность и дальнобойность, недостижимую ранее. Все свидетели отметили, что проблем и трудностей с перезарядкой странного оружия унтер не испытывал: 'как обычное гладкое ружье, никакой существенной разницы'. В тот же день был срочно отправлен курьер для вызова в столицу упомянутых в разговоре с Багратионом персон, а вечером императору Александру первому лег на стол соответствующий предварительный верноподданный доклад.

  Пока штабс-капитан со своими бойцами добирался до столицы, геоически преодолевая российское бездорожье, чиновники, получив предварительно авансом хорошую нахлобучку, живо отыскали в недрах архива военного ведомства самые ранние записки Денисова, датированные еще 1802 годом, мыши их съесть пока еще не успели. И только тогда Аракчеев с ведома своего босса решил довести информацию до 'широкой общественности'. Какими каналами он воспользовался, история умалчивает, но явно не сам бегал по газетам и по великосветским салонам. Вскоре только ленивый не ругал военное ведомство и заодно и самого временщика, снабдившее войска заведомо 'негодным оружием', про царя и его генералов критики разом забыли. Стрелочник был найден, разговоры, что император 'неправильный' и надо его 'того' как предшественника, столь популярные недавно среди офицеров гвардии и 'высшего общества' быстро стали достоянием истории. Теперь особой горечи от поражения не было и в самом деле: у них 1000, а у нас 100 шагов – цифры объясняли все просто и наглядно. Нечто подобное будет происходить в России и после проигранной Крымской войны, там тоже будут грешить сплошь и рядом на вражеские штуцера Энфильда, которыми у противника были вооружены якобы в каждом сражении все поголовно, да-да начиная прямо с Альмы. У специалистов подозрения возникли сразу, но вот 'обществу' такое простое и примитивное объяснение пришлось в самый раз, сомнения исчезли: коварный враг просто опередил Россию, введя у себя 'новые винтовальные ружья'... ну мы им еще покажем! Последовал могучий взрыв 'патриотического негодования', вовсю раздуваемый финансируемой из казенных средств прессой. Жертвой этого умело направляемого сверху бардака чуть не стал унтер-офицер Сашка, решивший не вовремя прогуляться по столице. 'Петроградские полу-французы и немцы ополчились против французов природных' -так охарактеризовал эти события штабс-капитан Денисов. И в самом деле, от опереточного барско-дворянского патриотизма попахивало за версту обычным идиотизмом или заказной показухой, а возбужденный народ в столице был готов бить при удобном случае всех 'ненаших' без разбора, да их и не различали сроду. Примерно тоже самое творилось и в Москве, зато в провинции была тишь, да гладь, там политикой особо не интересовались. Один питерский герой сделал из бюста Наполеона ночной горшок и тем сильно гордился, другой спалил свою коллекцию редких книг, и далее остальные 'зажигали' в том же "патриотическом" духе. Но от импортного французского шампанского и предметов роскоши господа 'патриоты' отказываться что-то не спешили. Аракчеевская история с винтовками породила в те годы множество баек и анекдотов, опередивших свое время лет на пятьдесят, достаточно вспомнить уже ставшее хрестоматийным: 'Так у их ваш превосходительство ружья хранцузские, а у нас казенныя!'.

  Что удивительно, так нашлось немало очевидцев из числа офицеров, участников той недавней войны, утверждавших, что они видели своими глазами, как российские пули бессильно падали 'за ...цать' шагов от супостатов, в то время как вражеские выкашивали подряд целые полки. Сработала психологическая установка, на войне частенько кажется, что противник обладает куда как лучшим оружием, чем свои. Недолеты при ружейной стрельбе наблюдали и ранее в предыдущих войнах, просто никто внимания не обращал до поры до времени. Это следствие примитивных прицелов и просто нервной обстановки боя, когда не всегда удается верно определить расстояние до цели. Кроме того в России в ту пору, да и частенько позднее, 'большим начальникам' принято по традиции сообщать в основном те сведения, которые они и хотят услышать от подчиненных, такая вот своеобразная "обратная связь". То же самое будет и десять лет спустя с военными поселениями, на местах давно твориться адский звездец, а наверх уходит только исключительно положительная информация, дабы начальство не прогневалось.

  Но больше всего Александра тогда удивило, что по словам всезнающего штабс-капитана Денисова, подтверждение созданной с легкой руки Аракчеева легенды пришло в итоге из далекой Франции. Похоже, что тамошняя контрразведка сумела подсунуть российскому военному агенту ловко состряпанную фальшивку. Полковник Чернышевский неплохо разбирался во всех французских политических реалиях и интригах, но видимо, будучи кавалеристом мало чего понимал в технике и в оружии. Что уж там такое ему показали неизвестно, но он подтвердил, в общих чертах полученную графом Аракчеевым от Багратиона заведомо ложную информацию. Доклад главного российского резидента был весьма расплывчат и туманен, поэтому в военном ведомстве из него приняли за истинные только факты, подтверждающие официальную версию, а остальные отбросили, как недостоверные.

  Как бы то ни было, но из Петербурга отдел аракчеевской комиссии, ведавший стрелковым оружием, вскоре было велено было срочно перевести в Москву, подальше от всяких подозрительных иностранцев, да и от своих неспокойных 'патриотов'. Возможно, в принятии этого решения сыграло роль и последнее столкновение Сашки и его начальника с 'главным охранником' великого князя Константина Павловича, под началом которого формально находилась вся гвардия. Александр не успел даже толком по городу побродить, до знаменитой александровской колонны он так и не добрался – не нашел памятника, может быть первоначально ее установили в другом месте, а казанский собор увидел только в лесах. В кунсткамеру нижнего чина как и ожидалось не допустили, равно как и в другие интересные места, разве, что медный всадник оказался где и положено... Единственный светлый момент – унтер офицер познакомился с родственниками своего сослуживца Гриши и был ими тепло и сердечно принят в семейной обстановке, после стольких лет скитаний и казарменной жизни такая встреча особенно приятна. Штабс-капитана почти сразу услали в длительную поездку по оружейным заводам, для ознакомления с возможностями российской промышленности и подбора нужных кадров. Александру и Григорию же предстояло отправиться в первопрестольную, они предполагали сперва, что поедут как и ранее по России на почтовых, но реальность оказалась куда как прозаичнее.

  -Нижним чинам не положено! -сказал, как отрезал чиновник ведавший выдачей погонных сумм и предписаний в департаменте Аракчеева, по виду настоящий сухарь в облике человека, таких в ведомстве временщика хватало с избытком, -Так доберетесь, не велики баре! Пешком дойдете, как раз пока господа начальники переезжают и поспеете.

  Возражения унтер-офицера, что в данный момент 'время-деньги' распорядитель презрительно пропустил мимо ушей и определив день на сборы, приказал явиться к следующему утру на этапный пункт, для следования во вторую столицу установленным порядком. Ничего не поделаешь, апеллировать к вышестоящим чиновникам унтер-офицер не мог, его просто никто бы не стал слушать, таковы уж повадки российской бюрократии, пришлось смириться, хорошо хоть погода в начале осени стояла почти летняя. Совершенно никого не обеспокоило и то обстоятельство, что Александр потащит с собой и считавшуюся пока секретной винтовку, боеприпасы к ней и прочие принадлежности и образцы.

  Получив от казначея причитающиеся командировочные из расчета по шесть копеек серебром в сутки, друзья закупили водки, немудреной закуски и на прощанье устроили грандиозную пьянку, отблагодарив гостеприимных топографов у которых жили все эти дни в Петербурге, и поутру отправились в путь. Вышли они с рассветом и почти три часа потратили на поиски этапа, в окрестностях столицы столь примечательные места было принято прятать от глаз подальше и если бы словоохотливый встречный оборванец не показал им дорогу, так и бы не нашли. Гриша вообще с утра уговаривал сослуживца не торопится, можно ведь и потом нагнать этапную партию в пути, наняв для скорости 'вольного' ямщика, но унтер-офицер настоял на своем. По неизвестной причине аракчеевский чинуша посчитал приятелей 'одиночными' нижними чинами, а ведь формально они составляли отдельную команду и могли перемещаться самостоятельно, этот существенный момент Сашка упустил в споре с распорядителем и вот теперь приходится расплачиваться.

  Небольшая справка – этапным порядком двигались в те времена по дорогам России все нижние чины, в одиночку направляемые в другую воинскую часть – 'для продолжения службы или для других нужд'. Ведь служба-то, где бы она ни проходила, была такова, что отправить без конвоя или присмотра хоть за пятьдесят верст любого, самого исправного и дисциплинированного солдата начальники боялись, редкие исключения навроде 13-го егерского полка не в счет. Александр с Григорием, по мнению чиновников военного ведомства, "справными" не числились, несмотря на честно заработанные знаки отличия военного ордена, награды шли одной статьей, а 'неблагонадежность' совсем по другой. Отцы-командиры считали, что как окажется воин один на большой дороге, как припомнит, что уже перенес, да прикинет, что ждет его впереди, так и начнет мучить его непреодолимый соблазн – дезертировать, сбежать очертя голову куда глаза глядят. На самом деле убегали далеко не все, многим просто некуда было податься, за долгие годы, проведенные в казарме, люди привыкали к такой жизни и иного существования для себя и не мыслили. Но вот по части пьянства и прочих безобразий – тут, к сожалению надо признать, что начальство было право: "Ветер дует, дождь метет – солдат девку в лес ведет. Девка бает – не хочу, солдат бает – заплачу. Мы робяты ежики в голенищах ножики!".

  К слову, в Питере не смотря на хваленую "гвардейскую" дисциплину и принятый в войсках жесточайший фрунт, дела обстояли ничуть не лучше, ночью в одиночку вблизи некоторых "знаменитых" казарм лучше было не появляться, Сашку об этом в первый же день сразу предупредили нижние чины из топографического отдела. Столичные воины "озорничали" кое-где на ночных улицах с ножом и кистенем, а командиры обычно смотрели на такие подвиги подчиненных сквозь пальцы. В провинции такого вопиющего "беспредела" не было, там солдаты "честно" дрались на кулаках с аборигенами, сходились по праздникам стенка на стенку. Грабежей, да еще вооруженных Александр припомнить не мог, бывало нижние чины курицу "дикую" словят, или картошку чужую выкопают – так мелкие житейские шалости.

  Поплутав по каким-то ободранным зарослям чахлых кустов "не арестанты" Сашка и Гришка добрались в итоге до этапного пункта. Глупее ситуации придумать было нельзя, нижние чины с оружием и снаряжением должны были топать до места назначения "не в роде арестантов", но на общих правах с ними, хорошо хоть к пруту приковывать их было не положено. Этапный пункт представлял из себя громадный пустырь, обнесенный по периметру крепким забором с единственными воротами. Внутри находилось с пяток полусгнивших строений, видимо предназначенных для ночлега арестантов, а вдоль стен этой "крепости" была устроена настоящая свалка всевозможных гниющих отбросов, что же классика уже: "Возле всякого забора навалено сорок телег всякого сора. Не дай бог памятник поставить какой или просто забор, и нанесут бог весть откуда всякой дряни." На пересыльных этапах в провинции Сашке уже бывать доводилось и не раз, но те были относительно маленькие и там так отвратительно не воняло. Ради любопытства он заглянул в одну из построек, и сразу пришел к выводу, что воровать за последние восемь лет меньше не стали, полы понятное дело гнилые, крыша тоже, но такого разгрома раньше видеть не доводилось. Напрочь отсутствовали выдранные с мясом дверные петли, скобы и даже печные вьюшки. Слоовохотливый дедушка-сторож из местного персонала растолковал солдатику, что прежний смотритель все железо и чугун пропил, а новый никак не восстановит утраченное.

  Постепенно вместительный двор стал заполняться, из питерских тюрем и полицейских участков пригоняли арестантов, предназначенных к отправке в места заключения или ссылки, а так же массу всяческого народу, в основном, если судить по внешнему облику все тех же российских крестьян, заявились и многочисленные провожающие. Сашка было поразился, откуда столько набрали, обычно бывает меньше, но ему пояснили, что по осени столицу усиленно "зачищают" от разных нежелательных элементов. Разумная мера, поскольку с наступлением холодов обездоленные и голодные люди будут готовы на любое преступление. Всем распоряжался партионный унтер, испитая рожа "поперек себя шире", его гнусливый, но громкий голос был слышен по всему этапу: то он материт арестантов, то "отечески" вразумляет "в рыло" своих же конвойных солдат. Особого порядка Александр не заметил, если не считать щедро раздаваемые направо и налево охранниками пинки и затрещины арестантам и прочим следующим "не в роде", иногда попадало по ошибке и совершенно стороним людям. Толпа ревела, стонала и материлась на добрую сотню голосов – одним словом был обычный этапно-пересыльный бедлам, знакомая атмосфера, точно отмотал Сашка восемь лет своей жизни назад, когда его самого гнали вместе с другими бедолагами по этапу...

  Нельзя сказать, чтобы гостям местный хозяин не обрадовался. Партионный сразу заявил, что они должны поступить в его распоряжение, заместо выбывших по болезни нижних чинов конвойной команды. Однако кормить горячей пищей егерей и бесплатно везти багаж, новый самозваный начальник наотрез отказался. А это уже беда, у них с собой помимо оружия и принадлежностей – одних пулелеек только взяли пять штук, есть еще и личные вещи. При откомандировке в столицу солдатам в полку выдали белье, сапожный товар, мундирную новую пару, новые летние штаны – "чтоб все как у людей было!". Такое своеобразное 'приданое' заняло половину казенного ранца. Да и своих вещей набился полный вещевой мешок. Без ложки, чашки и хорошей трофейной бритвы, без лишней нижней рубахи и кальсон, пары портянок, сапожной щетки и полотенца даже солдату трудно прожить в дальней дороге. За провоз всей этой клади на казенной подводе партионный унтер захотел взять с них из расчета пять копеек в день. Заплатить было можно, деньги у них на руках были, но требование состоять в конвое сразу же лишало приятелей возможности кормится в придорожных трактирах и харчевнях, а провизии они с собой легкомысленно не взяли – тащить показалось тяжело. Расстояние от Петербурга до Москвы примерно 700 километров по прямой, а сколько по кривой российской дороге бог знает. Этапная партия в идеальном варианте за день проходит 20-25 километров итого выходит 700:25=28 дней в самом лучшем случае, почти месяц воздухом питаться?

  -Ты что крыса тюремная совсем охренел? -первым не выдержал Гришка, вчерашний хмель все еще бродил у него в голове, еще бы после "товарищеского ужина" сопровождавшегося выпивкой с топографами, проститься явились родственники и друзья, чтобы достойно проводить солдата в Москву и последовало "продолжение банкета" до часу ночи. Пришлось даже за водкой в портерную раз пять сбегать дополнительно, от дежурного по казарме гуляки откупились угощением, вином и деньгами.

  -Молчать, б...ть! -неуверенно рыкнул было партионный, но вступать в драку с незнакомыми нижними чинами, да еще по виду армейцами побоялся.

  С точки зрения военного устава и законов империи творилось грубое нарушение дисциплины, но кроме писанных в России в ту пору была масса неписанных правил, и вот согласно им прав был рядовой Гриша. Существовал официальный порядок, согласно которому офицеры гвардии считались чином выше армейских коллег, явочным порядком нижние чины распространили это положение на себя. Доведись Александру командовать солдатами-гвардейцами, его бы тоже такие подчиненные далеко-далеко послали. В свою очередь армейские части с глубочайшим презрением относились ко всяким вспомогательным и внутренним войскам, не сведенным в полки. Такой обычай даже искусственно поддерживался командирами на всех уровнях, ну как же – "славная традиция". А то как же, у армейцев и знамя есть высочайше пожалованное и шеф назначен царем, а эти – "вшивая гарниза".

  -А нам, егерям по х... !!! Наел морду на арестантских харчах, халявщик, командер б...кий! -Гришка разошелся в этот раз не на шутку, как бы мордобоем не закончилось, -Не будем твои колодников стеречь, пущай на волю разбегаются! Рестовать??? Кого рестовать – Сашка кажи энтому гаду бумагу!

  Александр попытался сперва было узнать, где находится партионный офицер, что бы решить возникший вопрос с ним. Но "их благородие" уже оказывается давно отбыл в Москву, не барское это дело в разборки со всяким быдлом вникать, для этого как раз партионный унтер имеется.

  -Чаво за бумага у тя? -подозрительно сощурил налитые кровью проросячьи глазки партионный, накануне он и сам сильно поддал на дорожку, а затем еще и опохмелился и поэтому соображал с утра туго, -Нешто от царя, будет врать то!

  -Бери выше от Самого!!! -торжественно заявил Григорий, и ничего не поделаешь, пришлось Александру извлечь из-за пазухи и предъявить на обозрение свой "мандат", заготовленный для крайних случаев.

  После недавнего происшествия, когда унтер-офицера чуть не взяли на улице за австрийского "шпиена", штабс-капитан Денисов выхлопотал подчиненному небольшую такую справочку на четвертушке листа. Ничего особо ужасного в этой серенькой казенной бумаженции не было: нижние чины такие-то прикомандированы туда-то для производства опытов по артиллерийской части и все. Ничего сверхъестественного, ничего... кроме подписи в самом конце листочка.

  -Ара...чее...ев??? Аракчеев!!!! Матерь божья, спаси мя и помилуй! -партионный унтер не сразу разобрал буквы, но когда до него дошло, то изменился прямо на глазах, был красный как вареный рак, а тут посерел весь и даже как будто внешне в размерах уменьшился. Враз протрезвел служивый, перекрестился дрожащей рукой и примирительно залепетал, -Так энто братцы я ничаво, я энто так для порядку тока... я ничаво...

  -Вот б...ть, видал?! Нас рестовать? Будешь теперя медведей по камчаткам водить, коли сразу тама не сожрут! -гордо заявил Гришка, наблюдавшие за разыгравшимся скандалом арестанты, конвойные солдаты и прочие, следующие по этапу "не вроде", явно выражали ему горячее одобрение, еще немного и пожалуй аплодисменты пойдут, как в театре.

  Вопрос таким образом урегулировали: приятели отдали артельщику три рубля на продукты и поступили на довольствие вместе с остальными конвойными солдатами, охранять "колодников" договорились по очереди и только между этапами. По расписанию партия должна была отправится в 9-ть часов утра, но выход протянули почти до обеда, пока считали всех по головам – дважды ошиблись, пришлось выгнать за ворота всех провожающих, прочих приблудных и только тогда цифра сошлась.

  Противно скрипит влажный песок под старыми солдатскими сапогами, вновь и вновь приходится отмерять своими ногами версты. В 20-м и 21-м веке Александру довелось немало поколесить по стране, но пройтись на "своих двух" хотя бы от Питера до Москвы – совсем другое удовольствие, каждый конкретный километр чувствуешь натруженными ступнями... говорят, при дальних переходах солдаты ломают там какие-то мелкие косточки. Девять лет назад его гнали несколько сотен верст прикованным к "пруту" вместе с другими рекрутами, дабы не сбежал будущий "защитник отечества", а сегодня ему самому приходится следовать в качестве конвойного, на цепь посажены другие неудачники, по всем признакам обыкновенные беспаспортные мещане и крестьяне. Но это так, "простые" арестанты и "невродии", настоящие преступники идут в голове колонны под усиленной охраной, заковыванные полностью в кандалы, исключение сделано только для женщин.

  -Что у тебя кума в мешке звенит? Никак золото в Сибирь несешь? Зачем, там поди своего хватает? -спросил Сашка одну из осужденных на каторгу баб еще в Питере, во дворе этапа.

  -Казна богато железа подарила! -бойко ответила та, и развязав дорожный сидор продемонстрировала Сашке и Григорию свои "браслеты" – ручные оковы.

  Солдаты из числа инвалидной команды пояснили новичкам, что по новым правилам женщин с 1800 года заковывать до Москвы не велено, вот они и несут кандалы с собой в качестве багажа. С чем связано Александр не понял, может быть, очередная попытка властей "пустить пыль" в глаза иностранцам – вот мы какие гуманные, а может простой меркантильный расчет – баба не сможет долго идти в "железе" а казенные подводы стоят денег. В любом случае очередная глупость чиновников, можно подумать оков в Москве не хватает? Чего-чего а со "скрепами" духовными и железными в России полный порядок – на всех хватит и еще запас немалый останется.

  Кинули они с Гришкой жребий, кому первому охранять и "повезло" унтеру, ему надо сказать всегда везет в таких случаях. Что-то много нынче в Питере лишних людей набрали, на прут положено цеплять не более семи пар, а обычно и того меньше – пять-шесть, но партионный ухитрился пристегнуть девять и заботам Сашки поручены сразу 18 человек. Как назло все собрались разного возраста, роста и даже пола – этот краснорожий черт сзади прикантовал совсем молоденькую девку, тащится за мужиками как собачонка на веревочке. Почти что никто в группе не может приспособиться идти если не в ногу, то хоть слаженно, наступают друг другу на пятки, бранятся, сильные свободным кулаком бьют слабых, дергают что есть мочи за прикованную наболевшую руку. Постоянно приходится конвоиру вмешиваться и урезонивать буянов. Сколько мучений, слез, злобы... А ведь если разобраться, то выяснится, что многие из них ни в чем не виноваты. Двое, те, что идут в первой шестерке – крепостные сукновалы, отпущенные своим барином на оброк. У них, сонных и бывших "выпимши", на постоялом дворе стащили заработанные деньги вместе с отпускными билетами – плакатами, паспортами от помещика. И теперь бредут они на родину, голодные и измученные, примкнутые рядом к цепи... остальные вроде тоже отнюдь не "соловьи-разбойники". Уголовников заковывают в кандалы сразу, еще в тюрьме, здесь же на пруту простые беспаспортные, бродяги, и частично 'невродии' – те, кто как и Сашка 'не в роде арестантов', но следует под конвоем. Настоящее мучение направлять и подгонять такое шествие, уже через час Александр сорвал голос, его товарищи по несчастью давно вовсю пинали арестантов, а наиболее нетерпеливые и раздражительные временами слегка подкалывали отстающих штыками. Солдаты инвалидной команды утверждают, что ранней осенью или летом это еще что, настоящий ад наступит зимой, когда холодное железо кандалов будет обжигать голую кожу как огнем.

  Дорогу осилит идущий – не то автор этого афоризма российских трактов не видел, не то все же ездил, а не пешком ходил, но далеко не все способны пройти без приключений и десять верст... В следующей впереди Александра "сороконожке" крики, ругань, замешательство: третий слева немолодой мещанин, хромавший еще от самого этапа, свалился кулем прямо в пыль лицом и только неестественно вывернутая вверх рука торчит, удерживаемая казенной цепью.

  -Стой! -унтер притормозил "своих" арестантов и кинулся на выручку соседу.

  -Вставай ирод! -рябой солдатик смачно пинает упавшего в бок, дергает его за шиворот, пытаясь поднять, ему помогают остальные "колодники", из числа тех, кто прикован рядом, да без толку. Похоже, что мужик окончательно спекся, даже сказать ничего не может, лишь бессильно хрипит, кровавая пена на губах, может статься уже агония – человек помирает.

  -Брось ты его, видно же, что не пойдет! -Александр с трудом остановил вышедшего из себя конвойного.

  Слегка побитый оспой низкорослый солдат матерится почем свет стоит, ключа от наручников оказывается у них нет, да и не положено его иметь при партии, и теперь до следующего этапа придется тащить обезножевшего на руках. Такое впечатление, что партионный с похмелья нацепил не разбирая кого попало на прут и вот закономерный результат.

  -У ево разговор известнай, дашь три рубли – подешь вольно так, нет – пожалте в оковы! -сдал с потрохами начальника злой как черт солдатик. Нет снова ошибочка, и здесь не обошлось, без маленькой такой коррупции... берут в этой жизни все, даже последний конвойный унтер-офицер на пересыльном этапе.

  Сашка пошарил по карманам, где же его старая добрая отмычка, столько раз простенький на вид кусочек металла выручал, не подведет и теперь. Искомая 'штучка' нашлась в неуставном внутреннем кармашке мундира рядом с записной книжкой и карандашом. Чик-чик и наручник открыт, казенные замки особыми секретами не избалованы, но виден определенный технический прогресс – раньше этапируемых просто заковывали под заклепки, это Александр на собственной шкуре испытал.

  -Во ундер мастер рукастый! Замки индо орехи шелкат! -загалдели не ожидавшие такого оборота очевидцы-арестанты, -Поди на отдыхе, али на постое по сундукам купеческим шарит, али по фатерам господским?

  Александр с конвойным солдатом не сговариваясь и не обращая внимания на подколки, схватили упавшего и оттащили на обочину в сторону, следующий сзади обоз подберет. Большой задержки не вышло, простояли минут пять, колонна и так растянулась почти на версту. Прошли еще с пару километров худо-бедно, и снова по рядам гремит "Стой!", что-то впереди случилось не разобрать с середины. Александр далее скомандовал оправится, пятый час в пути, а особенности хождения на "пруту" не дают возможности произвести этот несложные физиологический процесс индивидуально, только все разом.

  -А теперь все отвернулись! Девчонке тоже надо. -просьба к "арестантам" конвойного, по сути приказ, но как всегда нашелся один "непонимающий" и его пришлось вразумлять отдельно и вручную.

  -Тебе что русский язык не понятен, надо прикладом добавить? -и Александр отвесил шестому слева мужичку увесистый подзатыльник.

  -Вишь боярыня кака... -прошипел непонятливый но послушно отвернул морду в сторону близлежащего поля.

  -Дяденька солдат я не могу посредь дороги, срамно! Люди смотрят! -девка чуть не прыгает на месте от нетерпения, покраснела вся, залилась румянцем.

  Сашка огляделся кругом, место как назло открытое, рядом лишь жиденькие кустарник. Партионного вроде поблизости не видно, он судя по крикам в голове колонны кого-то не то убивает, не то распекает, да и девчонка на матерую преступницу совсем не похожа.

  -Дай сюда лапку! -отмычка скользнула в паз, щелкнул замочек и свободна птичка, он еще подивился изобретательности тюремного ведомства, предусмотрели оказывается специальный вкладыш-уплотнитель, иначе полудетскую ручку в оковах не удержать, выскользнет.

  -Ой дяденька спасибо! -и девица рванулась молнией прочь.

  -Далеко не отходи, давай за те кустики. -только и успел крикнуть ей вслед унтер. Пришлось краем глаза присматривать за ней мало ли чего, но формально приличия соблюли. Вот уже прибежала обратно и покорно протягивает ручонку, чтобы снова надели наручник... Сашка только тут рассмотрел немного "преступницу", он первоначально ошибся с возрастом – не иначе этот окосевший черт партионный ребенка ему навязал. Сразу он не заметил, поскольку обычно в народе детей принято в рванье для экономии одевать, так девки донашивают тряпки оставшиеся от старших сестер и более-менее их наряжать начинают к годам 14-ти, когда заневестятся и пора замуж отдавать. А эта девушка или девочка одета была хорошо и чистенько, по мещанско-крестьянской мерке конечно – этот момент и сбил первоначально Сашку с толку.

  -Как зовут? Сколько тебе лет? -Александр не стал торопиться, благо время у них было.

  В ходе распросов выяснилось, что девица – Глаша, Глафира – если по-полному, и ей только в этом году исполнится двенадцать, так и есть почти ребенок. Внешность ничего – миловидная блондинка, красоткой назвать трудно, но это ведь подросток, вырастет и там видно будет, может выйдет красавица, может просто привлекательная, но уж точно дурнушкой Глаше не бывать. На лицо, как говорят в народе, девчонку "бог не обидел".

  -Что же ты Глашенька натворила? Стянула у барыни чего? -Сашка в очередной раз опознался, поспешно отнеся девочку к категории дворовых. Обычно их за кражи и осуждали на ссылку, стащит бестолковая девка у барыни какую-нибудь грошовую безделушку и вперед в Сибирь, как же господа свое добро и свой интерес стого блюдут. История известная, сколько таких ему уже рассказывали – не сосчитать. Мещанки как правило попадались на более серьезных преступлениях, стандартное для них – "убила мужа", сначала супруг ее мордовал-убивал, а потом она его "пристроила".

  -Я не воровка! Нас с маменькой барин в другую деревню перегоняет! -Глаша вторично покраснела, глаза увлажнились и даже губки обиженно надула, еще немного и заплачет, совсем как маленькая девочка.

  -Ладно, пошутил я, прости дурака! Иди коза к маме в обоз, не буду тебя на прут обратно прицеплять. -Александру стало неудобно, обидел девочку подозрением и он поспешил загладить свою вину таким нехитрым способом.

  -А вам унтер партионный худа за то часом не сделает? А мне, а матушке? -девица замялась в нерешительности, и не уходила, -Ой я боюсь дяденька солдат, кабы чего не вышло!

  -Я сам себе унтер! -уверенно заявил Сашка и "придал ускорение" девчонке легким шлепком по обтянутой сатином тощей заднице, чтоб соображала быстрее, -А ну бегом к маме! Разберусь с твоим партионным сам, на меня валите если что. Скажешь, унтер-офицер Сашка тебя отпустил.