Текст книги "Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Кроме «отменных исторических дистанций», показываемых, вероятно, при помощи движущихся фигурок и волшебного фонаря, этот «автоматических и оптических инструментов художник» предлагал петербуржцам еще одну невидаль: «Механическим образом сделанная машина представляет почти живого старика из Швабии, у которого движутся глаза и всякий член. Сей старик ответствует на всякий вопрос громко и явственно; сказывает сколько ему лет; узнает цвет платья; не дается в обман: естьли положат к нему в ящик деньги, то он, выняв, рассказывает, в котором году и в каком месте монета чеканена; также курит табак, умеет играть в карты и в тавлей, да и многие другие удивления достойные показывает действия».

Вообще-то механические фигуры для Петербурга особой новизны не составляли. Периодически заезжие искусники демонстрировали различного рода «художественные машины»: то «в натуральной величине пастуха и пастушку, которые играют тринадцать арий на флейтоверсе», то «малую голландскую женщину, которая каждую минуту по 18 дюймов лент делает». Но чтобы «механическим образом сделанная машина» говорила – такое и впрямь могло привести в изумление. Оттого, надо полагать, любители подобных художеств потянулись на Новую Исаакиевскую, чтобы взглянуть на «почти живого старика», прозываемого Корнелием, и либо уверовали в чудо, либо дивились хитроумию немецкого механика, либо называли увиденное шарлатанством и жалели немалую по тому времени сумму в 30 копеек, отданную за первое кресло. Лишь через месяц, когда внимание к «Театру Света», видимо, ослабело, его содержатель объявил о снижении цен на места, уверяя горожан в том, что никто из них о любопытстве своем «сожалеть не будет, потому что таковых искусных машин, как особливо представляемая старика Корнелия, ни в какое время не видано было». Последнее, впрочем вызывало сомнение.

К 1771 г. уже два поколения наезжавших в Париж обитателей русской столицы могли видеть знаменитый автомат работы Жака Вокансона – «Флейтиста», который, как излагал один из словарей XVIII в., «играет многие песни с удивительною исправностью, употребляя свои губы к надуванию немецкой флейты и пальцы к переменению тонов». А возвратившиеся из Швейцарии, возможно, рассказывали о некоторых удивительных созданиях Пьера-Жака и Анри-Луи Дрозов – механической девочке, что «сидя в креслах, играет на клавирах», или о «фигуре, представляющей двухлетнего младенца, который, сидя, пишет на налое». «Оная, – уведомят в 1777 г. «Санкт-Петербургские ведомости», – сама обмакивает перо в чернила, стрясает с него лишнее и пишет явственно и правильно все то, что ей сказывают, без всякого к ней со стороны прикосновения. Она ставит, где надобно, прописные буквы и отставляет в письме слова порядочно; при том надлежащее между строками наблюдает расстояние. Во время письма смотрит на бумагу, а по написании буквы или слова, обращает глаза на того, кто ей сказывает, или на подлинник, с которого списывает, и оному в исправном букв написании как будто подражать старается».

Сомнительно, чтобы по своему внутреннему устройству Корнелий походил на означенные автоматы. Скорее всего, это была попросту замаскированная под автомат (подобно уже прославленному к этому времени «Шахматному игроку» Вольфганга Кемпелена) кукла, движениями которой при помощи изобретательно сконструированного механизма управлял и за которую через систему акустических труб говорил помощник немецкого механика, спрятанный либо в солидного объема подставке, либо за стеной в соседнем помещении.

* * *

Императрица Екатерина II скончалась в ноябре 1796 г. Если верить легенде, то за несколько месяцев до ее смерти были некоторые предзнаменования. Так в июле ужасный громовой удар повредил многие украшения в любимой ее комнате в Эрмитаже. В исторических записках, вышедших в Париже, находим другое предзнаменование кончины императрицы. Автор рассказывает, что Екатерина была вызвана каким-то привидением в тронную залу и что там увидела свою тень, сидящую на престоле. Очевидно, автор записок повторяет уже известную легенду о видении императрицы Анны Иоанновны. Рассказывали также, что императрица, садясь в карету, чтобы ехать на бал к графу Самойлову, увидела, как яркая звезда упала за ее каретой. На другой день Екатерина сказала своей приближенной, графине А. А. Матюшкиной: «Такой случай падения звезды был перед кончиною императрицы Елизаветы, и мне это то же предвещает!».

Де Санглен в своих записках рассказывает, что накануне удара императрица много говорила о смерти короля сардинского и стращала собственной своей кончиной Л. А. Нарышкина. Не было ли это предчувствием? – говорит он. Позднее ему передавала Перекусихина и камердинер покойной Захар Зотов, что в среду, 5 ноября, встав по обыкновению в 7 часов утра, императрица сказала вошедшей к ней Перекусихиной: «Ныне я умру,– и, указав на часы, прибавила:

– Смотри! в первый раз они остановились».– «И, матушка, пошли за часовщиком, и часы опять пойдут».– «Тут увидишь,– сказала государыня и, вручив ей 20 тысяч рублей, прибавила: – Это тебе».

После этого императрица выпила две большие чашки крепкого кофе, пошутила с Перекусихиной и пошла в кабинет, где приступила к обычным своим занятиям. В 10 часов утра комнатные служители удивились долгому ее отсутствию, в тревоге отворили дверь и увидели императрицу лежавшей на полу. Перекусихина и Зотов в ужасе поднимают ее, выносят и кладут на пол на сафьяновый матрас. Доктор Роджерсон тотчас пускает кровь и кладет к ногам шпанские мушки. Императрица не приходит в чувство. Роджерсон делает два прижигания раскаленным железом на плечах Екатерины, пытаясь привести ее в чувство, но и это не помогает. Тридцать шесть часов организм Екатерины борется со смертью. Перекусихина не отходит от Екатерины, доктора ежеминутно меняют платки. Только одно дыхание указывает еще на жизнь в организме; в девятом часу дыхание становится труднее, и, наконец, вздохнув в последний раз, императрица в 9 часов 55 минут умирает.

Башилов в своих «Записках пажа» говорит: «Я был дежурным у дверей той комнаты, где лежало тело государыни; перед этой комнатой сидели все сенные девушки, мамушки и камердинеры и горько плакали по своей благодетельнице. Вдруг отворились двери, и государь с государыней пришли на поклонение к усопшей. Все пали ниц. Государь сказал нам: «Встаньте, я вас никогда не забуду, и все остается при вас». Мы стали на колени, государь сказал нам: «Подите к обер-камергеру, графу Шереметеву»».

Император Павел I прибыл из Гатчины за сутки до кончины императрицы. Первым его поздравил со вступлением на престол капитан Талызин, за что получил Св. Анну. Болотов рассказывает, что когда узнал о смерти Екатерины князь П. А. Зубов, ему сделалось дурно, он упал в обморок. Так как при этом было мало людей, то император Павел, забыв свою нелюбовь к фавориту, первый подал ему стакан холодной воды и брызгал ему водой в лицо, чтоб привести скорее в чувство.

Вот как описывает свое дежурство в первую ночь после смерти императрицы фрейлина Е. В. Новосильцева: «Мы вошли в опочивальню покойной государыни. Она лежала в спальном платье на кровати; при ней тут находились доктор и священник, который читал Евангелие. Рука ее была протянута, я подошла, поцеловала, и, как я ни была молода, но мне все пришло в голову, что вчера за какое счастье считали целовать эту руку сколько людей. В комнате было очень холодно; я, закутавшись, села в угол, поодаль, подруга моя скоро заснула, доктор вышел зачем-то, а священник подошел ко мне и сказал: «Сударыня, мне очень дурно, я выйду и пришлю другого». Я ему предложила одеколону и хотела подать воды, но он мне опять сказал: «Нет, этого мне недостаточно, я чувствую, что упаду и только вам наделаю хлопот». – «Ну, делайте, как знаете», – отвечала я ему, и он вышел.

Тут я осталась совершенно одна с телом императрицы в полутемной горнице, но я не боялась. Взглянув кругом себя, я увидела вдали какую-то картину, которая мне показалась замечательна; я подошла, чтоб ее рассмотреть поближе, оперлась на что-то, перед ней лежащее, – я и не могла сделать иначе. И вдруг из этой массы выскочила голова и закричала: «Что надобно?». Тут я увидала, что это был камергер N.N., который от холода завернулся в свою шубу. Я его успокоила и просила извинения, что потревожила. Он опять завернулся в шубу, а я возвратилась на свое место и стала глядеть на императрицу, лежащую с покрытым лицом. Вдруг я увидела, что покрывало на груди ее стало подниматься как бы дыханием; это показалось мне страшным. Я глядела еще пристальнее, и движение стало еще заметнее. Я пошла прямо к постели, чтоб удостовериться в том, что мне виделось. Пока я стояла над нею, не зная, что мне делать и как в этом случае поступить, зашел доктор и спросил, что я делаю и зачем стою?.. Я ему показала вздымающуюся грудь покойницы и сказала тихо: «Ах, посмотрите, может быть, она жива, какая радость!». Он мне на это сказал: «Это – движение последней влаги!..».

По рассказам современников, на улицах Петербурга происходили весьма трогательные сцены, точно каждый терял нежно любимую мать. Люди всех сословий пешком, в санях и в каретах, встречая своих знакомых, со слезами на глазах, выражали сокрушение о случившемся. Площадь перед дворцом была полна народа. Ночью выпал глубокий снег, к утру настала оттепель и заморосил дождь. Войска шли ко дворцу в лучших нарядах и шляпах с дорогим плюмажем, увязая в глубоком снегу. На Литейной, на Марсовом поле и на других улицах перед казармами стояли аналои со священниками, где войска и приносили присягу.

АЛЕКСАНДРО-НЕВСКАЯ ЛАВРА

Не встанет свеча перед Богом, а встанет душа.

В 1712 г. была заложена, а в марте 1713 г. освящена деревянная церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, а рядом с монастырем, по берегу Невы, образовалась так называемая подмонастырская, или Невская, слободка. Образование этой слободки вполне естественно и понятно. При постройке монастыря – который строился очень долго – нужно было большое количество рабочих. Этот рабочий люд и строил себе хибарки как по Черной речке, так и по Неве; затем к рабочим присоединился торговый люд, В этой же местности были найдены большие залежи глины, и здесь появились первые кирпичные заводы. Когда возникла эта слободка, кто был первым жителем, – мы не знаем, но можем руководствоваться различными датами, и, прежде всего, временем основания Александро-Невского монастыря. В журнале Петра I за июль 1710 г. записано: «Государь, будучи в Петербурге, осматривал места, где быть каким строениям и над Невою рекою при С.-Петербурге, на устье речки Черной усмотрел изрядное место, которое называлось Виктори, где указал строить монастырь во имя Святой Троицы и св. Александра Невского и на том месте, в присутствии его, государя, и при нем обретающих министров и генералитета, архимандрит, назначенный в тот монастырь, Феодосий, водрузил крест с таковым написанием: «Во имя Отца и Сына и св. Духа повелением Царского Пресветлого Величества на сем месте имеет создатися монастырь» и была поставлена на том месте часовня». Затем второе указание мы находим в собрании законов 1713 г.: «О продаже кирпичных сараев, построенных от канцелярии каменных дел частным людям, с предоставлением каждому свободы делать кирпичи и продавать по вольной цене».

Название финской деревушки Вихтулы переделали в Викторию, намекая, что именно здесь Александр Невский разбил шведов. Не важно, что в летописи это событие происходит в устье Ижоры-реки, гораздо выше по Неве.

Таким образом, можно допустить, что заселение этой части Невского берега произошло в 1710—1713 гг. К этому выводу приходит и П. Н. Петров, говорящий, что «с учреждением Невского монастыря архимандрит Феодосий, для строительных работ вызвав из приписных к его обители деревень рабочих людей, образовал с пepвого же времени, т. е. никак не позднее 1712 года, подмонастырскую слободу по Неве». А строительные работы предполагались огромные: архитектор Д. Трезини уже составил особый замысловатый план предполагаемого монастыря, основанием которого должен был быть крест. Петр I в 1717 г. утвердил план будущих каменных монастырских построек. План этот был выгравирован, рассылался за границу, раздавался приезжим знатным иностранцам, чтобы они, восхищаясь грандиозностью постройки, прославляли русского царя...

С 1712 г. основное «партикулярное» строительство велось вокруг деревянной церкви. Создавалась Подмонастырная слобода, на территории которой, окруженной палисадом с пушками, соорудили близ Невы высокую звонницу с часами и шпилем, деревянные «архимандричьи» кельи, братские кельи мазанковые, амбары, погреба, кузни. Здесь же в слободе завели лесопильни, кирпичные заводы, учредили «гошпиталь». Разворачивавшееся строительство настоятельно требовало прямой связи со строившимся центром города, его Адмиралтейской частью, а также прямого сообщения со старой Новгородской дорогой, поэтому «от монастыря к Адмиралтейству до борку першпективная дорога застроена в 1712 году». Эта просека и дала начало будущему Невскому проспекту.

Годы, последовавшие за Полтавской баталией, отмечены размахом строительных работ. В 17161717 гг. А. Ф. Зубовым была создана знаменитая «Панорама Петербурга». Образ молодой столицы слагался из того, что было уже возведено, строилось, и того, что только предполагалось «построенну быть»  существовало в чертежах, планах, проектах.

Панорама дополнялась одиннадцатью малыми гравюрами, на которых показаны главнейшие – от Кроншлотской крепости до Летнего дворца – сооружения, не уместившиеся на центральной Панораме. Первой была гравюра с надписью «Монастырь святого Александра Невского».

Каменное строительство на правобережье Черной речки возглавлял Меншиков. Строили «с поспешанием» сразу северо-восточное угловое здание двойной двухэтажной церкви и первый, примыкающий к ней, уступ с кельями и трапезной – часть будущего Духовского корпуса. Трезини лично руководил «каменным делом» только первые годы. Уже через год появилась необходимость в опытном помощнике, который мог бы вести дальнейшие работы по указаниям Трезини. Таким помощником с середины 1718 г. стал архитектор Христофор Конрат, а с начала 1720 г.  Теодор Швертфегер, «архитект прусские Земли», с именем которого связан большой период строительства монастыря и первое изменение его генерального плана. Дело в том, что Трезини спроектировал главный вход в собор со стороны Невы, то есть с востока, там, где по церковным канонам, должен быть алтарь. Эта ошибка вынуждала пересмотреть проект. Хотя Трезини с 1720 г. почти полностью отошел от строительства монастыря, тем не менее весьма вероятно его участие в переделке проекта вместе с Швертфегером. Проект Швертфегера до наших дней не сохранился и так же, как первоначальный, известен по гравюре, сделанной П. Пикартом в 1723 г.

После разработки нового проекта, утвержденного Петром I, Трезини полностью отошел от строительства монастыря. К этому времени были завершены основные строительные работы по возведению всех трех уступов Духовского корпуса и Благовещенской (нижней) церкви. Достраивал здания и руководил работами уже Швертфегер. В августе 1724 г. в присутствии Петра I состоялась торжественная церемония освящения верхней церкви «во имя Александра Невского», и в тот же день в ней была установлена привезенная ранее из Рождественского монастыря, что во Владимире на Клязьме, рака с прахом Александра Ярославича.

Вот как об этом пишет историк XIX в. М. И. Пыляев:

«У села Усть-Ижоры Петр встретил шествие, перенес мощи угодника к себе на лодку, на которой стал сам у руля, а своих сподвижников превратил в простых гребцов. Лодка, сопутствуемая множеством судов, прибыла в Петербург, где ее первый встретил ботик Петра под императорским штандартом, а затем императрица, весь двор, все духовенство, вся гвардия и народ. Государь с приближенными поднял с лодки святыню и под богатым балдахином перенес в освященную только в этот день новую Александровскую церковь, где она и пребывала до постройки главного собора».

Впоследствии, в 17501753 гг. на петербургском Монетном дворе в Петропавловской крепости была сооружена гробница Александра Невского. На ее изготовление пошло 90 пудов серебра – годовая добыча колыванских рудников.

Гробница состоит из шести частей. Высокий саркофаг украшен барельефными изображениями сцен из жизни Александра Невского. Они повествуют о победах князя: битве на Неве (1240 г.), освобождении Пскова (1242 г.) и происшедшем в том же году знаменитом Ледовом побоище, завершившемся разгромом немецких рыцарей. За саркофагом возвышается огромная пирамида, в верхней части которой в лучах солнца изображен вензель Александра Невского. Под ним на фоне горностаевой мантии – чеканный портрет князя. Ниже по обеим сторонам пирамиды расположены фигуры ангелов. На щитках, которые они держат в руках, выгравированы тексты Ломоносова, посвященные Александру Невскому и императрице Елизавете, приказавшей создать эту гробницу-памятник. Слева и справа от пирамиды помещаются стопки с воинскими до-спехами из серебра, а рядом с саркофагом – две курильницы в виде треножников. Гигантские размеры гробницы, сложная форма, многочисленные украшения в виде скульптур, барельефов, узоров, применение разнообразной техники (литье, чеканка, гравировка и т. д.) требовали от ее создателей виртуозного мастерства.

Александро-Невский монастырь готовил священнослужителей для высшей церковной иерархии, в нем открылись типография, Словенская школа, в 1726 г. Славяно-греко-латинская семинария, а затем действующая и поныне Духовная академия.

В конце XVIII столетия у южной стены здания образовалась так называемая «палатка», в которой производились захоронения, так же, как и в самом здании Благовещенской церкви, где сразу было предусмотрено строительство усыпальниц на двадцать пять мест. В 1822 г. к зданию пристроили одноэтажную заалтарную ризницу, которая вместе с «палаткой» и пристройкой к первому уступу Духовского корпуса несколько исказила его облик.

Но главной заботой была центральная соборная церковь. Строительство ее началось еще при жизни Петра I в мае 1722 г. Тогда спешно сделали фундамент – за 20 дней – в июне состоялась торжественная закладка собора. Все внимание Швертфегер отдал этому зданию, строившемуся уже только по его проекту. К 1727 г. стены возвели под крышу, начали возводить барабан купола и колокольни. Однако после 1727 г. работа замедлилась, а к 1730 г. всякое строительство прекратилось.

Лишь после воцарения Анны Иоанновны в апреле 1732 г. последовал указ, касавшийся «каменного строения» Невского монастыря: велено было «строение продолжать из казны», на что ассигновали двадцать тысяч рублей. Заведовать Конторой строения поставили давно «обретавшегося» на строительных работах подполковника Военной коллегии М. О. Аничкова. Однако и он, и Контора подчинялись Канцелярии от строений, возглавляемой с петровских времен энергичными и знающими У. А. Сенявиным и Д. Трезини. Канцелярия руководила всем строительством города, но вскоре централизованное руководство было разделено между различными ведомствами, отчего пошла неразбериха и «конфузия». В довершение, по настоянию вошедшего в милость Б.-Х. Миниха, Сенявин и Трезини были отставлены от Канцелярии и вместо Сенявина поставлен бывший парикмахер, гоф-интендант Кормедон, человек, близкий Миниху. Все это не могло не сказаться и на строительстве монастыря. Отошедшему от дел за последние два года Швертфегеру предложили возобновить работы, и контора даже наняла каменщиков, но они «за самовольною архитектора Фегера от строений отлучкою и непоказанием им работ, разошлись». Собор вчерне все же достроили, назначив вместо Швертфегера талантливого ученика Трезини М. Г. Земцова, а Швертфегеру в 1733 г. указом Сената велено «от оного дела и от службы отказать».

Занятый на строительных работах в городе Земцов недолго пробыл архитектором Александро-Невского монастыря. В 1735 г. его назначили архитектором Главной полицмейстерской канцелярии, то есть фактически главным архитектором города. Вместо Земцова продолжение строительства возложили на П. М. Еропкина, но и он ничего практически не смог сделать. После образования в 1737 г. Комиссии о Санкт-Петербургском строении, руководителем которой стал Еропкин, он полностью переключился на разработку проекта преобразования Петербурга.

После трагической смерти Еропкина, строителем ансамбля, так и не продвинувшегося в годы правления Анны Иоанновны, вновь назначили Земцова.

Еще в первое его заведование работами, в 1734 г., на стройку был принят в числе прочих каменных дел мастер К.-Ф. Фоссатти, по-видимому, довольно опытный строитель, который в дальнейшем примет участие как исполнитель в сооружении ряда монастырских зданий.

Особая комиссия для обследования состояния собора была назначена уже после смерти Анны Иоанновны. Возглавлял ее фельдмаршал Б.-Х. Миних. В составе комиссии, помимо сенатора А. Л. Нарышкина и генерала Измайлова, были архитекторы Б.-К. Растрелли, М. Г. Земцов, Я. И. Шумахер, И. К. Коробов, П. и Дж. Трезини.

Выяснилось, что собор из-за недостаточной прочности фундамента осел, дал трещины на сводах и стенах и грозит обвалиться. Поэтому после повторного обследования архитекторами было решено разобрать его «до подошвы». Одновременно Канцелярия от строений, в ведение которой с января 1741 г. целиком перешло строительство, поручила той же Комиссии решать вопрос о дальнейших работах. Решено было продолжать их, руководствуясь, в основном, старым генеральным проектом. Но до возобновления строительных работ прошло еще немало времени. Только после воцарения Елизаветы Петровны, с конца 1741 г., начался новый период в строительстве ансамбля.

Наиболее длительный период строительства – 9 лет – связан с деятельностью П.-А. Трезини. Хорошо освещенный документально этот период строительства, начиная с 1741 г. до завершения постройки монастырских корпусов и Митрополичьего дворца, не ясен во многом, что касается проектирования и авторов проекта. Историки русской архитектуры часто расходятся в атрибуции отдельных сооружений, используя разноречивые архивные документы. Во всяком случае, вероятно, основная роль в проектировании не только Федоровской церкви (что признано бесспорным) принадлежит П.-А. Трезини, архитектору одаренному, обладавшему утонченным вкусом, большим мастерством и художественным тактом, что особенно важно учитывать, так как ему приходилось вести работу в уже начатом ансамбле.

Первоначально он предполагал изменить характер южных уступов, продлив их до соединения с северными круглой двухэтажной галереей, огибающей алтарную часть собора, но в конце концов начал строить, точно повторяя структуру Духовского корпуса, и лишь внес большую пластичность в декоративную обработку фасадов, применив вместо межоконной раскреповки одной полуколонной (как это было в Духовском корпусе) полуколонну на фоне плоских пилястр. Эта деталь сообщила живописность и эффектность ясным и четким объемам уступов, законченных к 1748 г. В 1744 г. Трезини составил план, самый ранний из сохранившихся планов монастыря, а в 1745-м заложил по своим чертежам новую церковь, Федоровскую, завершающую главную восточную линию монастырского каре.

Федоровская церковь, так же как и Благовещенская, с годами обросла пристройками.

Одна из них была сделана в 1891 г. архитектором В. И. Карповым, построившим Исидоровскую одноэтажную церковь-усыпальницу, примыкающую к старому зданию с восточной стороны. Другая – более ранняя, 1754 г., очень интересна в архитектурном отношении.

Чтобы замкнуть «перспективу» и устроить парадный въезд, Расторгуеву, только что перешедшему со стройки Стрельнинского дворца в Контору строения монастыря, было поручено в 1753 г. спроектировать колокольню с воротами.

Богато декорированное колоннами, многоярусное деревянное сооружение на каменном фундаменте с высоким лантернином и «боевыми» часами воздвигли в 1756 г. там, где 30 лет спустя встанет Надвратная церковь лавры, существующая и поныне.

В 1756 г. начали возводить здание Архиерейского дома и всего Митрополичьего корпуса.

Западная линия, которую строил вначале Расторгуев, а потом Антонетти, с начала XIX в. постепенно теряет свой изначальный облик. В 1819 г. над Митрополичьим домом сделали первую надстройку. В 1860 г. начали пристраивать к палатам со стороны сада двухэтажный флигель. С 1861 г. в лавре работал А. М. Горностаев.

Талантливый зодчий, знаток архитектуры предшествующего периода и прекрасный стилист, он, по мере возможности, сохранил первоначальный облик западных корпусов с их характерным для XVIII в. декором. В своем проекте надстройки второго этажа обеих крыльев Митрополичьего корпуса он использовал приемы и стилистические особенности, присущие архитектуре старых Архиерейских палат.

Поэтому современный облик зданий, несмотря на неизбежные при перестройках потери, сохранил во многом художественную выразительность прежних монастырских строений. Сохранились в основном и некоторые интерьеры, в том числе впечатляющий парадным великолепием приемный зал.

Одной из потерь в планировке была утрата широкого сквозного проезда в центре Митрополичьего дома. Проезд заложили в 1880-х гг. (устроив на его месте вестибюль) так же, как значительно ранее были заложены проезды в боковых – южном и северном – «служительских» корпусах.

С начала 1760-х гг., т. е. правления Екатерины II, строительные работы приобретают большой размах.

В 1774 г. было закончено строительство всего монастырского каре. Оставалось незастроенным пространство в середине уступов восточного корпуса – то место, где еще недавно поднимались стены недостроенного собора Швертфегера. Возведение нового собора составляет последний период в создании ансамбля.

Иконостас собора в это время был сделан из белого итальянского мрамора. Вокруг икон  красный сибирский агат; нижний цоколь клиросов из синего итальянского мрамора. Над южными вратами  благославляющий Спаситель Ван-Дейка, над северными  Богородица с младенцем кисти Куверчино. На правом клиросе средняя икона  Божией матери с младенцем, а верхняя  Спасителя, приемлющего поругание, на левом клиросе  Богородица, а над нею воскрешение Лазаря кисти художника Бассано. На восточной стене  «Воскресение Христово» Рубенса, ему же приписывается «Снятие с креста» за левым клиросом и, наконец, образ «Благовещения» Рафаэля Мэнгса. В ризнице лавры хранилось много драгоценностей: большой золотой крест 1660 г., антиминсы XIIXIV вв., золотые с бриллиантами дискосы и потиры, трость Петра I из слоновой кости с набалдашником, который он сам выточил, его же маршальский жезл и т. д.

Затянувшееся на многие десятилетия строительство подходило к концу. Старое неудавшееся здание собора было разобрано в 1755 г. В 1763 г. архитекторам предложили разработать проекты нового собора. Ни один из проектов не получил «апробации» Екатерины II, и только через 11 лет составление проекта поручили тридцатилетнему архитектору И. Е. Старову. В феврале 1776 г. проект, представленный Екатерине II – план, фасад, разрез и приложенная к ним смета,– был утвержден, и Старова назначили руководителем строительства.

Расположение ансамбля на главной магистрали города обязывало упорядочить его окружение и прежде всего «оформить» его выход к проспекту. Поэтому с 1783 г., в одно время с руководством строительством собора, Старов разрабатывает реконструкцию северной левобережной стороны монастырской территории, которая и была завершена к 1789 г.

Охватив полуциркульными дугами низких каменных стен вновь организованную площадь, замыкающую Невский проспект, архитектор поместил по сторонам ее два двухэтажных скромных жилых здания и встроил в западное крыло полуциркуля одноэтажное здание богадельни. В центре полукольца, там, где и ранее был проезд, ведущий к мосту, у ворот каре, Старов воздвиг каменную Надвратную церковь, решенную в формах раннего классицизма. Невысокий купол, плавные линии кровли алтарного выступа и симметричного ему выступа, внутри которого размещена лестница, создают строгий силуэт здания. Строительством Надвратной церкви и каменных стен Старов не только создал въезд на территорию монастыря, но и включил левобережье с каменной Лазаревской церковью и Лазаревским кладбищем в общий ансамбль.

Со времени окончания Надвратной церкви, в 1786 г., в соборе начались отделочные работы, создавалось декоративное убранство здания, в котором приняли участие десятки великолепных мастеров, – скульптор Ф. Шубин, лепщики К. Фонтано и Ф. Ламони, мраморщик И. Пинкетти, резчики Ф. Кауш и И. Акимов, живописцы Я. Меттенлейтер, Ф. Данилов, Г. Угрюмов и многие другие, работы которых, за исключением первоначальной росписи собора, сохранились до сегодняшнего дня. К августу 1790 г. все работы по отделке собора были завершены.

Архитектурный облик и декоративное убранство Троицкого собора вызвали восторг современников. И это понятно: в конце XVIII столетия он был единственным завершенным монументальным собором Петербурга и долго не имел себе равных.

Восхищение величием замысла и мастерством исполнения выдержало испытание временем. Значение созданного Старовым не ограничивается только художественными достоинствами самого собора. Зодчий завершил создание исторического ансамбля, первого по времени замысла и началу строительства ансамбля Петербурга и одного из самых крупных архитектурных комплексов рубежа XVIIIXIX вв. на берегах Невы. Старов одновременно включил его в городскую застройку и выделил в панораме Петербурга могучим собором, который вместе со стройными башнями широко раскинувшихся корпусов создал один из красивейших архитектурных силуэтов столицы.

В церкви святого Лазаря, построенной в 1717 г., была захоронена любимая сестра Петра I Наталья. Этим было положено начало старейшему кладбищу Санкт-Петербурга, на котором предавали погребению лиц придворного сословия и высокопоставленных чиновников. Здесь покоятся останки знаменитого русского генерала времен Петра В. Шереметьева и Ф. Уварова, командовавшего кавалерией в Отечественную войну 1812 г. На монастырском кладбище захоронены Ломоносов, архитекторы Старов, Воронин, Росси, драматург Фонвизин и др. Над созданием многих надгробий трудились талантливые скульпторы и архитекторы, такие как Мартос, Козловский, Воронихин, Кваренги, Гордеев и др.

С 1918 г. во внутреннем дворе лавры существовала Коммунистическая площадка – кладбище для героев Гражданской и Великой Отечественной войн, государственных деятелей.