Текст книги "Верхом на раторне"

Автор книги: Пэт Ходжилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Собеседница подозрительно на неё посмотрела.

– Что именно?

Джейм начала поворачиваться к двери казарм, но заколебалась и оглянулась назад. Её лицо разрезала кривая улыбка.

– Что, спать, разумеется. И видеть сны.

Глава XXII
Бросая камни

110-й день лета

I

Рута встретила её в дверях казарм, бросив изумлённый взгляд вслед уходящей Рандир, а затем ещё один, на общее шевеление вдоль галереи.

– Леди, что происходит?

Джейм не чувствовала в себе сил, чтобы всё объяснить, даже предполагая, что она смогла бы, так что она выбрала самый простой ответ: Начался осенний отбор.

Кадет метнула ошеломлённый взгляд через тренировочный квадрат на освещённые окна Комнаты Карт.

– Что, сегодня вечером?

Другие кадеты Норф сбились за ней в кучу, бормотание их голосов звучало всё громче: «Что она сказала?»

– Они бросают камни!

– Но что насчёт груды тел в конюшне?

– Неважно. Это отбор!

Джейм с трудом привлекла обратно внимание Руты.

– Отнеси серый шёлковый шарф Рану Харну. Поторопись.

– Н-но у меня даже не было времени его постирать, а что касается вышивки…

– Это неважно. Он собирается бросать камни с чём-то, что выглядит как грязный носок, повязанный вокруг его шеи. Иди.

Она вскарабкалась по лестнице, борясь со стремительным потоком спускающихся кадетов. Они, конечно, знали, что это событие приближается, но совсем другое дело, когда оно внезапно обрушилось на них. Непохоже было, что бы кто-нибудь хотел или сумел хорошо выспаться этой ночью.

Неуважительно брошенная, Куртка Лордана всё также развалилась в углу обшей комнаты на третьем этаже. Таща её за воротник как за загривок шеи, она вошла в апартаменты лордана и закрыла за собой обе двери. Жур проскользнул внутрь вслед за ней.

Внутренняя комната так и была брошена разоренной и заваленной забракованной одеждой, пустыми коробками и потускневшими безделушками, безвкусными остатками никчёмной жизни и смерти, о которой горевать стоило ещё меньше. Даже вонь казалась старой и пыльной, слабое зловоние смертности. Дверь в северное крыло с помещениями слуг стояла приоткрытой и слабое, холодное дыхание проходящего сквозь неё воздуха звучало как долгий вздох. Джейм закрыла её. А потом, чувствуя себя немножко глупо, прислонила к ней кресло, так чтобы оно упало, если дверь начнёт двигаться.

Где-то за всеми этими остальными ящиками у южной стены, была ещё одна дверь, но она не собиралась её раскапывать. Неважно, спал ли Серод в каком-то своём гнезде, которое он там устроил, или же, более вероятно, был снаружи и отрабатывал своё содержание, шпионя в Комнате Карт. Чем бы она ни собиралась сейчас заняться, это было не его дело. С некоторым мрачным весельем, она расставила мины-ловушки и у этого края комнаты, используя богатый выбор безделушек и бутылок, уверенная, что они захрустят или покатятся под неосторожной ногой.

Вот. Я тебя предупреждала, больше никогда за мной не шпионить.

В очаге, среди груды тлеющих тряпок, светилось несколько красных угольков. Чтобы пробудить пламя, Джейм подбросила туда обломки коробки из кедра и протянула к загоревшемуся огню руки. Она всё ещё чувствовала себя очень замёрзшей и дрожащей, и совсем не готовой к тому, что должно было последовать дальше.

Кстати говоря, неужели всё это было действительно необходимым, или хотя бы разумным? В отличие от сферы души, находясь во снах, нельзя было получить физических повреждений, или так она полагала, но если она и в самом деле начала видеть провидческие сны, то кошмары прошлого могли рассказать ей нечто такое, что ранило бы гораздо сильнее, чем любой удар кулаком по носу. Она действительно хочет узнать, что случилось с её отцом в этой комнате много лет тому назад? Прошлые дни скрывали так много тёмных историй, и некоторые из них, возможно, было бы лучше оставить не потревоженными.

Ох, но прошлое не было мёртвым, только спящим, готовым снова подняться и нанести удар. Так ей пообещала Ведьма.

– Что-то изменило твоего отца, – сказала Ранет сквозь кровоточащие губы Искусительницы. – Теперь, его кровь бежит в тебе, как и твоем брате. Является ли его заключительное безумие вашим общим наследством? Сможет ли кто-нибудь из вас по-настоящему узнать самого себя, пока не поймёт его?

Ха. Сколько ни выбирай – всё одно. Это касается Тори так же сильно как и её. К тому же, весь её опыт показывал, что если повернуться к проблеме спиной, она норовит укусить вас в зад.

Здесь нашлась груда не слишком заплесневелой одежды, возможно, её обронила Рута, когда ринулась вниз по лестнице. Джейм навалила её на приподнятый очаг, создав что-то вроде постели, улеглась, всё ещё полностью одетая, и попыталась устроиться поудобней. Пламя грело ей спину, да и Жур забрался на руки, но она продолжала дрожать.

Куртка Лордана ухмылялась ей из теней у двери, где она позволила ей выпасть из рук. Никакое другое слово не могло передать выражение этих острых складок толстой от стежков ткани, слишком тяжёлой, чтобы смяться, даже когда её так бесцеремонно бросили. Несмотря на протесты потревоженного Жура, она со вздохом встала, чтобы поднять её. В конце концов, зачем ещё она притащила с собой эту проклятую вещь? Рута, как могла, почистила её и заштопала разорванную подкладку, но при малейшем движении, из неё по-прежнему просачивалась наружу старая вонь, как всегда сильная, индивидуальная и отвратительная. Вернувшись с курткой к очагу, Джейм задумалась, не бросить ли её в огонь. Фамильная реликвия или же нет, Грешан без сомнений изгадил её во время последней починки. Но если куртка стала ободранной шкуркой старых кошмаров, то ей всё ещё нужно узнать их секреты.

Самодовольно воняя, куртка легла на неё непрошенными объятьями. Складки одежды, на которой она лежала, впивались ей в кожу и она беспокойно ворочалась, заставляя Жура ворчать. Огонь рычал над своей деревянной добычей. Снаружи приходил приглушенный рокот казарм.

Никогда в своей жизни она не чувствовала себя менее способной заснуть.

II

– Чего это ты ухмыляешься?

Харн мрачно глядел на старшего офицера Эдирр, сидящего, скрестив ноги, третьим справа от него по кругу, через высокомерного Ардета и Даниора, который казался слишком юным, чтобы находиться здесь, в такой августейшей компании. Как и в зале внизу, Совет Рандонов придерживался порядка следования знамён их домов, но сейчас они сидели кругом, не выделяя старших и младших.

– О, ничего, ничего, – поспешно сказал Эдирр и отвернулся, чтобы поговорить с серьёзным Бренданом справа от себя.

Харн потянул свой шёлковый шарф. Может он и миленький, но скользкий; ему пришлось завязать его узлом вокруг своей толстой шеи, чтобы удержать от соскальзывания. Однако, теперь он чувствовал, что тот как будто пытается его задушить. Или он, или вина: Кадет Рута перехватила его прямо у входа в Комнату Карт с коротким, свистящим посланием, что Лордан Норф полагает, что ему следует надеть этот шарф – и это тогда, когда Джеймс должна была точно знать, что он собирается предать её.

Он тайком скосил глаза на украшенную вышивкой кайму, которая, похоже, так забавляла Эдирра. Если смотреть сверху вниз, она походила на абстрактный узор, павлиново-синие нитки на мерцающем сером. Он не видел ничего смешного ни в нём, ни в чём-то ещё, случившимся этим вечером.

Жуткая судьба Искусительницы его не волновала – сильно: было ясно, что женщина пересекла множество ограничительных черт, и то, что она насквозь продырявила Шета Острого Языка стрелой было наименьшим из её проступков.

Но этот мальчик в квадрате с вырванным горлом… что за несчастный, маленький комочек он из себя представлял, его глаза и рот, разинутый в застывшем ужасе. Харн помнил его живого, слишком маленького для своего возраста, с худощавым, полным решимости лицом, борющегося за своё место под солнцем. Ребёнок. Искусительница могла это использовать: Вот твой шанс проявить себя, получить боевое крещение[75]75
  to be blooded


[Закрыть] на службе своей леди.

Кровь. Земля была пропитана ею. Его руки были влажными и сальными – только от пота, говорил он себе; но когда он закрывал глаза, всё, что он видел, было красным.

Что случилось с нами, Черныш? Как подобное могло произойти, да ещё в этом месте? Мы потерпели неудачу в чести, или это честь потерпела неудачу в нас?

Он крутил в ладони два камня – белый кварц и черный известняк, оба гладко отполированы горным потоком и согреты его прикосновением. Ещё два лежали перед ним. Подобно остальной части Совета он потратил последние несколько недель решая, какой камень заработал каждый кадет, белый или чёрный, остаться или уйти. Некоторые решения были очень непростыми. И одно из них становилось всё тяжелее с каждой минутой. Возможно, ему стоит попросить отсрочки. Способен ли хоть кто-то из них судить мудро и разумно после подобного вечера?

Старший офицер Рандир Шило села напротив, её спина была примерно напротив восточной стены, так же как его – напротив балкона и запада. Вокруг них, в свете свечей мерцали настенные фрески, на каждой из которых кровавый хаос битвы превращался в чёткие линии и сверкающие цвета. Вон там, на северной стене была самая новая: Водопады. Шило прекрасно справилась со своими обязанностями на Нижних Валах, как и на многих других, так называемых, полях славы, где она часто сражалась вместе с ним. Хорошая женщина. Хороший офицер. Однако, этим вечером она выглядела как не сожжённый мертвец. В её левой руке была шишковатая кость, позвонок крупной змеи; а в правой, чёрная… штука с маслянистым блеском, небольшая, но спиральная, как будто туго намотанная – и то и другое, без сомнений, было выбором её леди Ведьмы. Харн злился из-за участи своей сослуживицы. То, что случилось этим вечером не было её виной. Почему такие чистые руки как у неё, должны касаться подобных предметов?

Но она не попросила отложить отбор.

Комендант сел слева от него, за Яраном. Отблески свечей оттенили соколино-острые линии его лица и свежий, белый шарф, который служил перевязкой. Его плечо должно было пульсировать при каждом ударе сердца, но он не проявлял никаких признаков этого, кроме, возможно, собирающихся теней под глазами.

И он тоже не попросил отсрочки.

Харн вздохнул. Если Шет мог справиться с этим даже с кровавой сквозной дыркой в плече, то, значит, мог и он. Ох, но это было трудно.

– Мы знаем, почему мы здесь. – Голос Коменданта звучал ровно. Это наша клятвенная обязанность, говорила его интонация, и мы не можем от неё уклониться. – Училище не сможет обеспечить всем необходимым своё текущее население на всю наступающую зиму. Что более важно, здесь должны быть только самые лучшие и теперь настало время определить, кто они. Пара десятков уже уехала этой ночью.

Тонкие губы Шила сжались, но она ничего не сказала и на неё никто не взглянул.

– Мы должны отсеять, по крайней мере, ещё сотню. Вы согласны? Тогда позволим камням упасть – ради блага нашего товарищества рандонов, наших домов, всего Кенцирата, и нашей личной чести, столь прискорбно раненной этим вечером. Пусть наш долг исцелит нас всех.

III

Это нелепо, думала Джейм, всё еще ёрзая на очаге.

Жур, никогда не отличавшийся терпением, когда его отдых тревожили, давно удрал в более тихий угол. Сама она, прекрасно спала в гораздо более странных местах, чем это. Так почему же не сегодня вечером?

Сначала ей захотелось, чтобы у неё было немного вонючей настойки болиголова Киндри. Это, в свою очередь, напомнило ей о распакованных Рутой бутылках и, встав, она нашла только одну, условно пригодную для питья, квадратную зелёную бутылку, запечатанную воском и мягким свинцом. Тубан держал подобный кувшин за прилавком в Рес аБ'Тире в Тай-Тестигон, пока Клепперти не опустошила его в сточную канаву. Джейм припомнила, как задымился тогда бордюрный камень. Но как хайборна, напомнила она себе, её было очень сложно отравить. Анис, пижма, полынь, и её как будто лягнул тяжеловоз. Всего один глоток вызвал жжение в глазах и заставил её рот онеметь; но это, по-видимому, было всё.

Ох, ну почему она не может заснуть?

– Потому что ты всегда будешь неудачницей, – сказал голос Искусительницы, просачиваясь сквозь жужжание насекомых.

Она откашлялась, прочищая горло. Вытолкнутая наружу пчела шлёпнулась на пол, её внутренности были вырваны вместе с жалом. Насекомое нетвёрдо выправилось, и, пошатываясь, направилось прямо в огонь, где его крылья охватило пламя. Сама Рандир стояла в тени, её очертания всё ещё странно бурлили.

– У тебя нет фокуса, центра, – сказала она. – Любовница беспорядка, хаоса, разрушения.

– Нет! Я просто не смотрю на вещи так буквально, как это делаете вы, Рандиры. Бедная Тень. Я вызвала у неё головную боль. Моя голова теперь тоже пульсирует.

– Т-ты это заслужила. – Симмел покачивался на шатающемся кресле, прислонённом к боковой двери, шамкая и глотая слова из-за отсутствия зубов. Пылинки тонкими струйками вытекали у него из ушей и пустых глазниц, шшш, шшш, шшш, на пол. – Посмотри на м'ю бедную голову, вся р-разбитая и п-пустая.

– Поблагодари за это свою леди, – Оборвала его Джейм. – Это она опустошила твой череп, не я, и ты ей это позволил. Мир не чёрно-белый.

– Он именно такой сегодня вечером, – сказала Искусительница, с жуткой, зубастой улыбкой, полной покалеченных, извивающихся пчёл. – Белый камень, остаться; чёрный камень, уйти.

Джейм чувствовала своей спиной тепло. Она думала, что это огонь, пока он не начал беспокойно ворочаться.

– Я всё ближе к провалу, – бормотал её брат. – Так много имён, так много лиц… как я могу их все запомнить?

Они словно снова стали детьми в замке в Призрачных Землях, прижавшимися друг к другу в постели ради спокойствия, ради защиты.

– Муллен. Марк. Я никогда не забуду их обоих, но он один из них мёртв, а другой отверг мою связь. Отец сказал, что я слаб и я такой и есть. Я такой и есть. Я такой и есть.

Ну хорошо, подумала Джейм. Я в конце концов заснула, но это мой сон или его?

– Я всё ближе к провалу…

Она попыталась повернуться, но куртка лордана принялась с ней драться. Да сколько же у этой штуковины рук и почему она не может держать их все при себе?

– Тори, позволь мне помочь тебе. Чёрт побери, – это шипение относилось к куртке, которая обернула свой пустой рукав вокруг её лица и попыталась перетащить его вниз, на её горло. – Уммп… отпусти! Тори!

Мог ли он слышать её? Был ли он ещё тут?

С большим усилием она стряхнула с себя куртку и вскочила на ноги, поняв по сквозняку, что скинула с себя и всю остальную свою одежду. Из теней захихикал Симмел.

– Ох, заткнись, – зарычала она на него. – Ты и сам не слишком привлекательный.

– Вспомни меня! – кричали сухие голоса из пепла прошлого, из треска и жадного шипения погребального костра. – Вспомни меня! Я принёс твоему деду весть о смерти его сына и за это он проклял меня.

– Меня почтили семью контрактами и наконец я умерла при родах, вдали от дома.

– Я сражался рядом с твоим отцом в Белых Холмах и умер от рук своей собственной жены ради нашего не рождённого ребёнка.

– Я спас честь Тентира на острие Белого Ножа, или думал, что спас, но всё оказалось напрасно…

Теперь она могла почти видеть их в арке камина, громадная, серая толпа, теснящаяся вокруг её брата, протягивающая к нему ищущие руки. Как же их было много, все хайборны и кендары их дома из прошлого, чья кровь, подобно крови Кинци и Эрулан, поймала их души в ловушку в тканях их смерти.

Торисен протягивал вперёд свои красивые, покрытые шрамами руки – для объятья или чтобы отбросить их прочь?

– Да, да, я знаю, это мой долг, и честь обязывает привязать их, но так много имён, так много лиц – как я могу запомнить вас всех?

Последняя серая фигура, которая говорила о чести, Тентире и Белом Ноже… это был крупный кендар с большими руками и широким, почти знакомым лицом.

Я знаю его, подумала Джейм. Я знаю его!

– Тори! – позвала она через пустошь пепельных голов, серых лиц, которые медленно поворачивались к ней, даже если при этом они рассыпались в обломки. – Это Халлик Беспощадный, отец Харна! А тот, другой, должно быть Сухой[76]76
  Sere


[Закрыть], муж Зимы. Разве ты не помнишь его лицо, нарисованное на стенах спальни наших родителей? Я так же знаю и других, живых и мёртвых. Позволь мне помочь!

Но слышал ли он её? Крики стали настойчивей, они требовали:

– Меня!

– Меня!

– Возьми меня!

Посмертные знамёна распустились на нити и заново сплелись в одежду, чтобы одеть живых. Леди хайборн роились вокруг Торисена в вихре украденных погребальных нарядов, их ленты хватаются друг за друга, пытаясь добраться до него. Что такое притязания мёртвых по сравнению с хищным голодом живых?

– Возьми меня!

– Меня!

– Меня!

Что это такое, что за исступлённый голод?

Джейм окунулась в них, голая и совершенно взбешенная. Они разбегались перед ней со слабым визгом, шокированные отсутствием маски на её лице. Можно было не сомневаться: это был кошмар Тори, во сне и наяву. Если хотя бы часть этого была правдой, Женский Мир потерял всякий разум или, по крайней мере, голову. Не удивительно, что Тори так запаниковал. Но где это он, или, скорее, где это они?

Она последовала за ним в холодное, тёмное место, которое, без сомнений, она должна была узнать по этому тонкому, кислому запаху, но тут было очень и очень темно, и почему-то чувствовалось, что безопаснее было не знать и не быть замеченной. Голоса бормотали, то громче, то тише, сплётённые вместе с плотной фактурой ткани спора, который никогда не кончался, а только всё повторялся в бесконечных вариациях.

– … руки, руки, руки, – говорил Торисен. Его голос звучал теперь гораздо моложе, чем мгновение назад, и ломался от беспомощного изнеможения. – Как они хватаются и цепляются! Они могут утащить меня вниз, но я поклялся никогда не допускать неудачи, как это было с Мулленом. Я п-поклялся!

Ему ответил хриплый, приглушённый голос, коварный шепот откуда-то изнутри:

– Мы все клянёмся. Многие поклялись мне, и все поклялись ложно. Я потерял тысячи. Я потерял тебя, мой единственный сын. Что такое один человек по сравнению с этим?

– Он был просто им, человеком, и он мне доверял. Как и все они.

– Все, кто доверяют кому-то – глупцы. Я доверял тебе. Ты, не доверяй никому.

– Но она моя с-сестра, мой близнец, моя другая половинка. Почему я не могу довериться ей и принять её помощь?

Это был голос ребёнка, обороняющегося от темноты. Джейм захотелось закричать в неё: «Ох, стань взрослым! Не спрашивай. Скажи ему!», но её собственный голос застрял в горле.

– Потому что, парень, она шанир.

– Это – это действительно так плохо?

Вот теперь она и в самом деле изумилась. Когда это Тори начал спрашивать такое, подрывая основы их самых первых уроков?

– Анар рассказывал нам старые истории. Мать пела их нам в темноте, прежде чем покинула нас. Когда-то, эти из Старой Крови, творили великие вещи…

– Ужасные вещи.

– И это тоже. Однако, всё остальное в жизни – серое. Почему только этот вопрос чёрно-белый?

… белый камень, чёрный камень, остаться или уйти…

– Ты спрашиваешь меня об этом, снова, и снова, и снова. Ты думаешь, что если будешь ныть достаточно долго, я смогу изменить ночь на день? Слабый, глупый, вероломный мальчишка. Не рассказать ли мне тебе, снова, что этот мерзкий шанир, мой братец Грешан, сотворил со мной в детстве, когда я был не старше, чем ты сейчас? Стоит ли мне показать тебе?

«Нет! – хотела закричать Джейм. – Оставь его одного, ты, обормот!» Но страх проглотил её голос.

– Смотри. Слушай. Учись, – сказал этот тошнотворный голос, злорадствуя над каждым словом. – Просто капля его крови на кончике ножа, это не достаточно сильно, чтобы привязать его больше, чем на час или два, но как раз достаточно долго, чтобы сделать игру более интересной. Дорогой маленький Гангрена. В последний раз ты поплакался об этом Отцу, но он тебе не поверил и никогда не поверит. Не против меня. Ты никчёмный, распускающий сопли лжец, и все это знают. А теперь будь хорошим мальчиком и открой пошире рот или я выбью тебе зуб – снова – ножом. Вот. А теперь, иди ко мне.

И Джейм проснулась на холодном очаге, с железным вкусом крови во рту из её собственного прокушенного языка и криком ужаса брата, эхом отдающимся в голове.

IV

Первый раунд отбора прошёл в основном так, как и ожидалось, хотя и с несколькими сюрпризами. Разумеется, начали с дома Верховного Лорда и первое имя, названное саргантом, стоящим позади Харна Удава, было именем Лордана Норф.

Долгое время никто не двигался, за исключением Харна, который опять дёргал свой серый шёлковый шарф. Камней не было брошено, ни чёрных, ни белых, а это означало, что Джейм прошла. Затем старший Яран наклонился вперёд и катнул шар из слоновой кости, покрытый мелкими рунами. Харн почувствовал, что комната поплыла перед его глазами. Должен ли он, тем не менее, бросить чёрный? Но от этого его избавила Рандир. Неважно, по собственному решению или по приказу своей леди, она позволила упасть своему чёрному шару. Он не подпрыгнул и не покатился, а упал с тихим хлопком и остался лежать, слегка подёргиваясь.

И опять все ждали, но никто не двигался. Затем Яран и Рандир подобрали свои метки и было названо следующее имя.

Харн с громким свистом вуусс перевёл дыхание, заставив Коменданта бросить на него позабавленный взгляд. Судьба Джейм не будет определена до второго раунда или даже, возможно, третьего и последнего.

Решение было отложено и для лорданов Каинрон и Ардет. Политика в сторону, некоторые считали, что первый был слишком неуклюжим и грубым, а второй слишком легкомысленным, чтобы стать хорошими офицерами. Шиповник Железный Шип тоже приобрела один белый и один черный камень. Никто не сомневался в её способностях, но некоторые всё ещё настороженно относились к её внезапной перемене домов. Такие вещи редко случались и вызывали большие подозрения, когда всё же происходили. К концу первого раунда осталась не решенной судьба порядка двух сотен кадетов.

К этому времени уже наступила ночь, толстые свечи с часовым полосками успели наполовину сгореть.

– С такой скоростью, – прошептал юный Даниор Брендану в паузе между раундами, – мы не закончим до рассвета. Ты думаешь, Комендант сможет продержаться так долго?

Брендан коротко и безрадостно усмехнулся.

– Я видел как Шет Острый Язык руководил битвой, а бой продолжался трое суток подряд, с бедром, рассечённым на два дюйма в глубину. Мы узнали об этом только в самом конце, когда он спешился и повалился на землю от потери крови. Меня больше беспокоит Шило. Всякий раз, когда она касается этого проклятого чёрного шара, из неё что-то уходит прочь.

– А Харн?

– Ты сидишь к нему ближе, чем я. Продолжай наблюдать. Мне не нравится цвет его лица или то, как он продолжает затягивать этот треклятый шарф; и я не верю, что Ардет поможет, хоть он и сидит ещё ближе.

Они оба бросили взгляд на старшего Ардета, который стоял в стороне, потягивая янтарное вино из хрустального бокала. В настоящий момент в Совете Рандонов только он и Яран были чистокровными хайборнами, хотя в остальном они отличались друг от друга как тонкая кожа от грубого шелка.

– Так Лорд Ардет всё ещё не разговаривает с Чернышом.

– Не напрямую. – Брендон сделал большой глоток разбавленного водой сидра. Только Харн пил его чистым, и помногу. Мы слышали слухи, что он пытается добраться до Верховного Лорда через свою матрону, Адирайну. Наша собственная матрона не появляется вблизи Готрегора с тех пор, как вернула себе посмертное знамя Норф.

Даниор тактично не стал комментировать это. Все знали, что Бренвир нездоровится и её брат лорд о ней беспокоился, но чем бы она ни хворала, всё это относилось к непроницаемым, но, без сомнений, банальным, тайнам Женского Мира.

Комендант вернулся в круг и опустился на своё место на полу, вскоре за ним последовала, слегка похрустывая затекшими суставами, и остальная часть Совета. Второй раунд отбора был готов начаться.

V

Чтобы вернуться обратно в сон, потребовалось ещё несколько глотков из зеленой бутылки, сделанных с большой неохотой: Джейм ещё слишком ясно помнила, какой беспомощной себя ощущала, когда Киндри дал ей порцию болиголова. Сны и так уже были достаточно коварные, подумала она, рухнув обратно в своё зловонное гнездо на очаге, её голову и желудок мутило одновременно.

Теперь она больше не знала что и кому снится. Было ли последнее всё-таки сном, или она спустилась достаточно далеко, чтобы подслушать Тори у запертой двери в образе его души? И даже тогда было странным то, как голос её отца плавно перетёк в голос дяди. Грешан, связующий кровью? Это не сильно удивило её, как и то, что его силы шанира оказались гораздо слабее, чем у её отца, учитывая тот факт, что старший мальчик был способен привязать младшего только на короткие промежутки времени. Это, конечно, помогло объяснить ненависть Ганта к Старой Крови, но случившееся не заставило его осознать, что он и сам ею обладает.

Что за несчастное детство у него, должно быть, было, почти такое же плохое, как её собственное. На что это было похоже, жить под сенью такой переменчивой жестокости и пренебрежения? Её разум уплывал в сон, пытаясь вообразить себе мальчика, которым когда-то был её отец.

Это был Канун Осени.

Мальчик бродил по Лунному Саду своей бабушки, между рядами высокого, бледного окопника и кружевного тысячелистника, среди примул и изогнутых арками папоротников. Он имел стройное телосложение, характерное его дому, и изящные, сильные черты, которые так и сохранились у него с детства, но они были подрезаны его тревожным видом, и он напоминал побитого щенка. Вокруг него были целебные травы, но ничто не могло исцелить вакуум внутри, отдающееся эхом чувство негодности, так тщательно взращённое в нём его старшим братом, Лорданом Норф.

Вслед за ним лунной тенью двигался ещё кто-то: будущая дочь, ребёнок его загубленного будущего. Если он считает тебя таким ничтожеством, вопрошала эта тень, то почему он так изводит и мучает тебя?

Мальчик не знал. Всё, чего он просил, это, чтобы его оставили в покое. И тем не менее, он, почему-то, был как тайный зуд, который испытывал его брат и который вынуждал того расчёсываться до крови.

Он бросил несчастный взгляд вверх, на тёмное окно, прорезанное высоко в северной стене сада. Только со своей бабушкой Кинци он чувствовал себя в безопасности, но Матрона Норф отправилась навестить свою подругу Адирайну в Женских Залах. Он мог бы подождать её здесь, пока она не вернётся домой. Тогда бы он поднялся наверх, чтобы пожелать ей спокойной ночи и услышать в ответ доброе слово.

Он повернулся и обнаружил, что больше не один. Дверь во внешние залы бесшумно открылась. Точно посередине проёма стояла стройная девушка в маске, одетая в чёрное, белое и серебряное, её глаза жадно застыли на тёмном, верхнем окне.

Джейм болезненно вздрогнула и едва не проснулась.

Это Ранет, подумала она, сглатывая зелёную тошноту. Молодая, красивая и, ох, такая жаждущая. Но вот чего?

Теперь они были в покоях Кинци, и Ранет осматривала владения Матроны.

Это неправильно. Почему ты её сюда привёл?

Она была такой доброй с ним в саду, такой сочувственной. Почему он не отправился вместе с отцом на этот Канун Осени, чтобы помянуть мёртвых Норф? Верховный Лорд не просил его об этом? Ох. Ну, возможно Лорд Геррант подумал, что ему будет скучно и это, действительно, такая длинная, нудная церемония. Как бы то ни было, это обязанность Лордана, сопровождать его отца этим вечером. Что, Грешан тоже не пошёл? Он на охоте? Как любопытно.

Он напомнил себе, что ей только шестнадцать, она старше его на три полных года, но такая уравновешенная, что они могли бы принадлежать к разным поколениям. Нижняя треть её широкой юбки, её рукава и маска были чёрными, а корсаж белым, туго зашнурованным серебром – расцветка элегантной жуткогончей.

Ей всегда хотелось увидеть покои Норф, особенно вот эти, Матроны Норф. Не покажет ли он их ей? Как же блестели её тёмные глаза за маской, как же алели её тонкие губы на фоне белоснежной кожи. Её кончики пальцев, украшенные длинными ногтями, погладили его щёку и он содрогнулся, разрываясь между желанием и отвращением, едва ли зная, что шевельнулось в нём сильнее. Покажи мне. Пожалуйста?

Теперь он отступил назад, со всё возрастающим смущением наблюдая, как исчезло её притворное деликатное любопытство и она принялась рыться в вещах Кинци, как собака, унюхавшая запах и жадно раскапывающая отбросы. То, что она обнаружила, было квадратом превосходного полотна, покрытого крошечными узелками-стежками.

– Так, так, так.

К дверному косяку прислонился Грешан. Он вонял охотой, потом, кровью и потрохами, грязная, великолепно расшитая куртка висела на одном плече. Наполовину развязанная шнуровка кадетской рубашки свободно болталась у горла.

– Что это ты привёл мне, Болван? Развлекусь ли я с этим?

Они закружили друг за другом вокруг постели Кинци. Её длинные, чёрные волосы волновались и поднимались вокруг неё ввёрх, как будто снизу дул ветер, хотя комната была тихой и закрытой. Её кончики пальцев царапнули его голую грудь, оставляя слабые красные линии. Он позволил своей руке скользить сквозь её сияющие волосы, затем внезапно схватил их в кулак и дёрнул её лицо к своему. Она подавила крик, но на её бледных щеках заблестели слёзы боли. Он наклонил голову, слизнул их и содрогнулся.

– Горькие, – сказал он хрипло. – И крепкие. Магия в твоей крови так же сильна?

– Попробуй и узнаешь.

Завитки чёрных волос, закрученные вокруг его руки, потихоньку расслабились и грубость перешла в ласку. Она сипло рассмеялась.

– Тебе стоит познакомиться с моим кузеном Роаном. Ему тоже нравится играть в игры.

– Позже. Гангрена, пошёл вон.

Она искоса посмотрела на Ганта через плечо Грешана, чёрные глаза сверкают наполовину в насмешке, наполовину в вызове.

– Ах, пускай паренёк понаблюдает… пока не захочет присоединиться и стать мужчиной.

Затем всё остановилось.

В дверном проёме стояла Кинци. Матрона Норф была крошечной, опрятной старушкой с короной туго заплётённых седых волос, которые, будучи распущенными, подметали бы пол, но всё, что каждый из них действительно видел в этот застывший момент, были её глаза, твёрдые, яркие и холодные, как отполированное серебро.

– Оставь нас, – сказал она своему старшему внуку. – Живо.

Грешан вытаращился на неё, издал придушенный звук и, спотыкаясь, бросился прочь из комнаты.

Норф и Рандир встали друг напротив друга.

– Так-так. Ты собиралась привязать наследника Верховного Лорда, если бы смогла.

– А вы думаете, это за пределами моих возможностей, Матрона?

– Я думаю, ты веришь, что это такая мелочь.

Теперь они плавно скользили друг вокруг друга, высокая, элегантная девушка и маленькая старушка. Позабытый мальчик отступил в угол, так далеко, как только мог. Ему казалось, что комната раскачивается то так, то эдак, что её скручивает в узел столкновение их воль; но здесь не возникало сомнений, кто был сильнее.