Текст книги "Гордое сердце"
Автор книги: Перл Бак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– Девушка осенью, – пояснил он. – Ветер дует ей в волосы.
Тут она увидела девушку. Худющее, дрожащее создание, прикрывающее лицо руками. Ветер действительно дул.
– Вы видите ее? – допытывался старый скульптор.
– Да, вижу, – ответила она медленно. – Но как во сне. Невозможно быть полностью уверенным – она ускользает от вас.
– Посмотрите теперь! – Блейк отпустил плечи старика, подошел к своему творению и слегка развернул подставку. В одно мгновение на ней оказалось только множество плоскостей и углов.
– Сейчас она исчезла! – выкрикнула Сюзан.
– Никогда ее там и не было! – сказал с сарказмом старик.
Блейк Киннэрд медленно вернул массу в начальное положение.
– Я ее опять вижу! – выкрикнула Сюзан.
– Ну, может быть, что-то и есть, угадывается весьма смутно, – согласился старик. – Сразу и не поймешь.
– Вы присмотритесь внимательнее, – сказал Блейк Киннэрд, – и увидите гораздо яснее.
– В этом есть нечто волшебное! – возбужденно воскликнула Сюзан. – Не могу понять, что именно, но я вижу это.
– Раз вы ее видите, вам уже совершенно необязательно понимать это, – сказал Блейк Киннэрд.
– Конечно, – забормотал старик и, словно сомнамбула, спотыкаясь, побрел прочь. Он шел вдоль ряда своих классических скульптур, в работе над которыми он провел всю жизнь, критически осматривая их.
– Спасибо вам, Сюзан Гейлорд, – сказал Блейк Киннэрд.
Она снова подошла к изваянию девушки и удивленно рассматривала его, очарованная и сбитая с толку.
– Как необычно вы используете свет! – сказала она. – Я никогда об этом не думала. Однако, вы правы. Свет – это тот же материал и невозможно с ним обращаться как с некоей константой. Плоскости поглощают его по-разному.
– Вы это видите! – воскликнул он восхищенно.
Они опять были в опасной близости. Сюзан забыла, что хотела держать его на расстоянии. Теперь ей хотелось общения с этим человеком. С того момента, как отбыл Дэвид Барнс, она, собственно, ни с кем не говорила на волнующие ее темы.
– Пойдемте-ка пообедаем! – предложил он.
– Да, с удовольствием, – ответила она поспешно. – Мне хотелось бы поговорить с вами об этом пресловутом реализме. Меня интересует, что вы о нем думаете. У меня реалистическая школа, но иногда я ощущаю ее вокруг себя, словно тюрьму, и хочу выбраться из нее.
Они вышли из ателье. Блейк повел ее к столику, стоящему на тротуаре, и предложил ей стул.
– Реализм исчерпал себя, – сказал он. – Нет, Сюзан, вы не будете есть только хлеб и молоко – я вам сегодня закажу приличный обед. Эй, гарсон! – Он быстро приглушенным голосом сделал заказ официанту и повернулся к Сюзан. – Если использовать только реалистический метод, то его следствием будет всего лишь плоская описательность, а отнюдь не реализм. А описательность фальшива. Описательная правда – это всего лишь полуправда, а может быть, даже и в гораздо меньшей степени. Все тона и полутона остаются невыраженными. Важно не то, что изречено, а какое было намерение.
Она ела что-то горячее и вкусное, даже не зная, что именно она ест. Она говорила, слушала и во внезапных паузах между словами видела Блейка. Он был прекрасен в своем высоком, уголоватом, сухом проявлении. У него были черные волосы; руки длинные и невероятно нежные, намного нежнее, чем у нее. Сюзан, спохватившись, вдруг встала.
– Мне пора опять за работу, – сказала она.
– Где вы работаете после обеда?
– В своем ателье, – ответила она. – То есть оно принадлежит Дэвиду Барнсу, он мне его одолжил.
– Можно мне туда как-нибудь зайти? – спросил он с улыбкой, а когда она заколебалась, сказал быстро: – Я бы с удовольствием посмотрел на его вещи. Он мне говорил, что можно.
– В этом случае я, пожалуй, не могу вам отказать, – произнесла она медленно. Но потом быстро добавила: – Нет, нет, прошу вас, не приходите туда!
* * *
Сюзан была не в состоянии работать над своим мрамором, когда он находился рядом. Как только он приближался, вещи, которые она до этого четко видела, теряли свои очертания.
– Пожалуйста, Блейк, уйдите! – умоляющее произнесла она, когда тот появился на ее рабочем месте рано утром. Она должна быть совершенно одна. Мэтр, который иногда топтался вокруг нее, когда она работала, не мешал ей, потому что не произносил ни слова. Но Блейк всегда заговаривал с ней, и образ, вызываемый ею из мрамора, исчезал при звуке его голоса, уходил обратно в мрамор. Еще нестерпимее было его прикосновение. Когда он положил руку на ее предплечье, – он имел привычку до всего дотрагиваться, – она запротестовала.
– Пустите меня, Блейк!
Когда однажды он бессознательно провел рукой по мрамору, она дернулась всем телом и сорвала его руку.
– Не прикасайтесь ко мне! – возмущенно крикнула она.
– Я вас даже не коснулся! – закричал он.
– Нет, коснулись! Я не выношу, когда до меня кто-нибудь дотрагивается!
– Сюзан, вы рехнулись! – сказал он ошеломленно. – Клянусь, я прикоснулся только к мрамору!
Она вытерла лицо рукавом халата.
– Блейк, прошу вас, не подходите ко мне, когда я работаю.
– Вы позволите прийти к вам после обеда в ателье, если я сейчас отойду?
Он улыбался ей настойчиво и зловредно.
– Да, все, что угодно, только если вы не будете мешать мне работать.
Когда он отошел, наступило благословенное, пронзительное одиночество. Как только он скрылся, ей стало немного не по себе, но ее видение снова начало выступать из камня, поглощая все посторонние мысли и ощущения. Это была коленопреклоненная молодая женщина, робкая, ожидающая, невинная. Сюзан начала быстро и уверенно снимать слой за слоем; она явственно видела ее перед собою.
* * *
Когда она в своем ателье лепила фигурки на продажу, он вообще не мешал ей. Блейк был ими очарован.
– Сюзан, ваши птицы и рыбы восхитительны. Я куплю их себе.
Но она запротестовала:
– Нет, вы должны купить их в магазине, как и любой другой.
– Но вы бы сэкономили на комиссионных, – сказал он.
Она отрицательно покачала головой.
– Я не была бы уверена, не помогаете ли вы этим, – сказала она решительно. – Я должна быть уверенна, что сама зарабатываю деньги для своей семьи. Естественно, я не могу запретить вам делать покупки в магазине.
– Я ненавижу независимых женщин, – с негодованием заявил он.
Сюзан подняла взгляд от фигурки невзрачного существа, которую она лепила. Находясь с ним рядом, она никогда не думала о себе, как о женщине. Но эти его слова заставили ее вспомнить об этом. Она осознала, что одета в старый, поношенный коричневый халат, что волосы ее заправлены в берет, чтобы не очень грязнились, что у нее грязные мозолистые руки, поломанные от прикосновений к камню ногти. Видимо, есть за что ненавидеть женщин, таких, как она!
– Я знаю, – сказала она скромно, – как и все мужчины, не так ли? Но ничего не поделаешь, я такая.
– Сюзан! – выкрикнул он. – Вы же это не серьезно? Ведь вы не верите, что я это действительно имел в виду?
И, в соответствии со своей импульсивной привычкой мгновенно выражать свое настроение, он упал на колени. Она еще не привыкла к этому. Блейк взял ее за запястья.
– Да нет, как раз именно это вы и имели в виду, – она энергично кивнула головой. – Я точно знаю, что вы чувствуете – мне кажется, что у всех такие чувства по отношению ко мне. – Она освободила руки от его захвата, сорвала берет и пригладила волосы.
– Я от всего сердца восхищаюсь вами, – сказал он проникновенным голосом.
– У меня впечатление, что люди не любят тех, кем они слишком восхищаются, – сказала она глухим голосом. – Даже в школе меня не особенно любили, когда я выигрывала все призы.
– Сюзи, Сюзан! – Он смеялся над нею или нет? – Вы еще совершеннейший ребенок! Где вы пропадали всю жизнь? – Он снова схватил ее за запястья.
Она посмотрела на него темными, отчаявшимися глазами. Что он, собственно говоря, себе думает? Она уже была замужем, у нее дети и она сама зарабатывает на жизнь.
– Послушайте! – Почему он не отпускает ее? Ее руки были скованы, точно стальным браслетом. Она попыталась вырваться.
– Нет, я вас не пущу. Вы всегда убегаете, а когда я говорю с вами, вы уходите в себя. Но я вас, однако, верну в жизнь.
Она смотрела в его худое, напряженное лицо. Вернет в жизнь! «Я живая, – сказала ей когда-то Мэри, – а ты – труп». Тогда дом Сюзан был полон той странной, кипящей любовью Майкла и Мэри. Она ощущала ее, как снежную лавину, как разбушевавшуюся реку, на берегу которой она стояла. Она ненавидела ее, но чувствовала ее силу. Какая это была любовь, если она не заставила Мэри выйти замуж за Майкла?.. Блейк, однако, как раз что-то говорил. Он упирался грудью в ее колени. На своих щеках он удерживал ладони ее рук.
– Сюзан, вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, что вы прекрасны, прекрасны? Кто-нибудь говорил вам, что у вас самые красивые волосы на свете, что у них не поддающийся определению оттенок, потому что иногда они темные, а иногда – золотые? Вам вообще кто-нибудь говорил, как околдовывают темные глаза и такие волосы? Вам кто-нибудь когда-нибудь вообще что-то о вас говорил, Сюзан?
Его слова извлекали ее из чего-то прочного и холодного, что сковывало ее. И она выходила: робкая, дрожащая, но ожившая.
Сюзан медленно покачала головой, стараясь избавиться от наваждения, но взгляд ее не мог оторваться от его лица. Оно было столь близко. Столь близко…
– Нет, – зашептала она. Горячее дыхание застревало у нее в горле. – Нет, я не хочу…
Она склонила голову.
– Чего не хочешь? – шептал он.
Почему они шепчут, ведь никого здесь нет?!
– Я не хочу бросать свою работу, – сказала она громко. Резко высвободив руки, она выскочила из ателье и побежала прочь.
На улице было холодно. Сюзан и не подозревала, что было уже так поздно. Она не надела ни пальто, ни шляпы, но обратно она не вернется! Она спешила прямо домой, пронизываемая резким ветром. Люди оборачивались, глядя ей вслед, но она их не замечала. Может быть, он хочет за ней поухаживать? Но ведь ей-то этого не хочется. Она даже не хочет его видеть. Она хочет только домой к Джону, Марсии и Джейн. У нее есть дом, дом, куда она в любой момент может прийти. Ничего другого ей не нужно. В жизни у нее было все, впрочем, у нее и теперь есть все, кроме Марка.
Сюзан взбежала наверх и прошла в комнату, где Джейн накрывала стол к ужину. Дети как раз приносили тарелки.
– Ух, мама! – кричал Джон. – У тебя совсем взлохмаченные волосы!
– А где ваши пальто и шляпа? – растерянно спросила Джейн.
– Я, кажется, пришла без них, – сказала Сюзан. Она стояла, прислонившись спиной к двери, и смотрела на детей и Джейн. Все были такими же, как всегда, и все же смотрели на нее как-то особенно. Они были такие странные. Нет, это она, должно быть, кажется им странной.
– Ведь вы же загоните меня в гроб, – укоряла ее Джейн.
– Я торопилась домой, – ответила она. – Я и не знала, что уже так поздно. Ну и выбежала, в чем была.
Марсия засмеялась высоким, звонким, серебристым смехом и поставила на стол свою тарелку.
– Мама, ты такая забавная! – сказала она. В ее голосе угадывались терпимость и сострадание, которые обычно проявляют к нашалившему ребенку.
– Я знаю, – ответила покорно Сюзан.
Она ушла в свою комнату, вымыла лицо и руки, причесала волосы, затем присела к столу. Дома она была в безопасности. Блейк ее тут не найдет. Он не знает, где она живет. И все то время, пока они ели, пока она слушала их голоса, находясь под защитой теплого света лампы, ее сердце летело по улицам прочь от него.
* * *
Утром она встала очень рано, пошла в ателье и проработала несколько часов подряд, прежде чем он пришел. Он, видимо, долго спал, и уже приближался полдень, когда она услышала, как маэстро жалуется:
– Боже, еще один треугольник! И что же это должно обозначать, дорогой мистер скульптор? Подождите, попробую отгадать – девица в бане – нет? Ну тогда женщина, стирающая белье – нет? Признаюсь, что ничего не вижу.
– Это тигр, – спокойно сказал Блейк.
– Тигр!
– Стоит его осветить, как должно, тогда увидите, – сказал Блейк.
– Ха, спасибо вам, мсье. Я в этом не столь уверен.
Через минуту она услышала, как его голос заботливо спрашивает:
– Вам не кажется, что у старика редеют усы? Он из-за меня в таком отчаянии, что, пожалуй, скоро останется без них.
Сюзан чувствовала, что он идет к ней. Она на него даже и не посмотрит.
– Блейк, вы обещали! – не оборачиваясь, сказала она.
Ведь обещал же он, что не приблизится к ней, пока она работает, если он сможет прийти к ней после обеда.
– Нет, я буду хорошим, уже ухожу. Но, Сюзан, милая, она великолепна! Я ясно вижу ее на коленях – чертовски прелестное создание! Мне поскорее хочется увидеть ее лицо.
Она вся дрожала от его голоса.
«Ах, отцепись, Блейк, по крайней мере, пока я работаю! – взывала она в душе. – Я хочу работать, а пока ты здесь, ну не могу. Мне постоянно приходится выслушивать тебя. Я хочу быть свободной».
Но она не произнесла ни слова. Она не повернется. Она даже не взглянет на него. Она ждала.
– Боже, Сюзан, у вас ледяное сердце! – вздохнул он.
Она подождала, пока он не ушел. А потом начала тонким, как карандаш, стальным резцом нащупывать в мраморе лицо коленопреклоненной женщины.
* * *
Ей было некуда убежать от него в этом чужом городе. После обеда ей нужно было работать в ателье Барнса, а там он ее всегда найдет. Она не перестала лепить, когда он вошел. Наоборот, она работала намного быстрее, чем когда либо. Но иногда она думала, что, может быть, напрасно внушает себе, что должна его избегать. Он такой милый и спокойный! Он ведь не каждый раз хватал ее за руки и говорил ей: «Сюзан, дорогая!» – не всякий раз молол чепуху о ее «прекрасных сочных губах, красных, словно ягодки остролистника». Он вытягивался на диване лениво и вполне равнодушно. Вот и в этот раз, расположившись на своем излюбленном месте, он сказал:
– Старик меня ничему научить не может, Сюзан. Я еду домой. Он совершенно не понимает современной Америки. Я для него – всего лишь жалкий авангардист.
И как только она поняла, что он о ней не думает, то из какого-то странного чувства противоречия, которое ее удивило и испугало, она захотела, чтобы он о ней думал. Она ненавидела себя за то, что преднамеренно сказала ему:
– Я не хочу, чтобы вы уезжали, Блейк.
Но ведь утром она хотела, чтобы он уехал.
– Ты будешь скучать, милая?
– Немножко, Блейк.
Нет, все-таки одиночество – вещь хорошая. Человек может творить только тогда, когда он один.
– Так уж и немножко! Ты очень будешь скучать, милочка, потому что ты в меня уже немного влюбилась, – сказал он нагло.
– Нисколько! – выкрикнула она, разозлившись. – Это я уже проходила!
Он не позволил ей говорить о Марке. Он смеялся, когда она говорила, что была замужем.
– Ты никогда не была влюблена, – сказал он и снова рассмеялся.
– Была, была! – повторяла она и изо всех сил призывала на помощь свое чувство к Марку. Но Марк мертв. Она даже была не в состоянии представить его полностью. Тем временем Блейк приближался к ней. В темное ателье проникали лишь несколько лучей зимнего солнца. Она стояла, как завороженная, и наблюдала за Блейком.
– Так вот, ты никогда не была влюблена, – он привлек ее к себе, взял за подбородок и заглянул в глаза. – Ты и не знаешь, что ты – женщина. – Его глаза сощурились. – Но это так! – Голос его внезапно осекся. Он поцеловал ее, но она даже не дрогнула. Какое жаркое солнце согревает ее, как тихо в ателье! Нет, не тихо. Блейк ворвался в ее тишину. Тишина исчезла. С каждым мгновением она все больше капитулировала. Блейк целовал Сюзан, и под давлением его губ она приоткрыла рот. Он входил в невероятную тишину ее существа, где до сих пор не побывал никто. Вплоть до этого мгновения она всю жизнь была одна.
Наконец он отошел от нее.
– Я не верю, что ты вообще когда-либо кого-нибудь целовала, – сказал он изумленно и весело.
Сюзан не ответила.
Она смотрела на него огромными, полными слез глазами. Она дрожала.
– Не плачь, – сказал он. Да, ей было страшно и впервые в жизни она почувствовала, что силы оставили ее. Он громко засмеялся.
– И ты выйдешь за меня замуж, – он прижал ее к себе и снова и снова целовал ее, пока она тоже не рассмеялась. Она бессильно плакала и смеялась одновременно:
– Ах, Блейк, Блейк!
– Так! – сказал он. – А теперь возьми шляпу и пойдем праздновать!
Он ворвался в ее жизнь, словно свежий морской ветер, захватив инициативу и принимая важные для них обоих решения.
– Мы поженимся тотчас же, – заявил он тоном, не терпящим возражений. Он показывал ей Париж таким, каким она его еще не видела. Ее Парижем были тихие, извилистые улочки, старый каменный генерал, маленькие комнатки над булочной мадам Жер и сама она с ее маленьким морщинистым личиком, сияющим поутру. Ну и, конечно же, Лувр, Сена, букинистические лавочки и огромный, тихий собор Нотр-Дам. Все это и люди, которых она внимательно рассматривала, было ее Парижем.
Блейк, однако, продолжал по ночам возить ее по городу.
– Этого, Сюзан, ты еще не видела? Но ведь как раз это и есть Париж! – Она ошеломленно смотрела на толпу сумасшедших, пестро одетых, танцующих людей. Она сидела в театре и слушала веселый, остроумный диалог актеров, смеялась и немного конфузилась.
– Если бы мне раньше кто-то сказал, что я женюсь на ребенке! – говорил он. – Сюзан, ты еще дитя. Милая, ты не очень-то большая интеллектуалка. Но добропорядочный, большой интеллигентный ребенок, к тому же не очень-то разговорчивый. Что мне с тобой делать? Это выглядит так, словно я взял себе домой щенка бернардина. – Он смеялся, глаза у него сверкали, и Сюзан казалась самой себе глупой и беспомощной.
И действительно, иногда она не знала, что сказать Блейку. В конце концов, она никогда много не говорила. Она постоянно бывала чем-то занята. Когда кто-то говорил, она всегда внимательно слушала; но теперь она внимала не только его словам, но также жестам, взгляду, интонации его богатого оттенками голоса. Временами ей казалось, что она даже знает, о чем он думает. А говорить при этом ей и не требовалось.
– Может быть, ты и прав, – покорно сказала она Блейку.
Затем наступили прекрасные солнечные дни, которые они проводили в Булонском лесу. Блейк, сняв пальто, катал ее в маленькой лодке по озерку. Она уже не так его боялась и после нескольких прогулок робко спросила его:
– Ты бы не возражал, если бы мы с собою взяли детей?
– Конечно же, нет, если ты этого хочешь.
Хотя она ему и не призналась, но обычно она не развлекалась без детей. Она так желала, чтобы Блейк видел, какие они красивые. Она рассказала ему, как когда-то страстно мечтала о детях, что хотела иметь их много, и, зардевшись, осознала, что теперь у нее могли бы быть и еще. Вплоть до этого момента она и не думала, что могла бы с Блейком иметь детей.
Но Блейк вскользь сказал:
– Сюзан, милая, тебе бы детей вообще не надо иметь.
Он мешал ложкой в высоком зеленом стакане. Они обедали.
– Ведь ты не можешь так растрачивать свои силы. Я тебе этого не позволю.
– Но, Блейк, ты этого не понимаешь, – она серьезно посмотрела на него. – Это совершенно не так. Я не могу тебе объяснить, что я чувствую, когда ношу в себе ребенка – словно работают не только голова и руки, но и все мое существо…
– Сюзан, ты же меня любишь, – прервал он ее внезапно. Его глаза смотрели на нее поверх зеленого стакана хмуро и немного холодно. Сюзан смутилась.
– Но, Блейк, когда двое любят друг друга, они хотят детей.
– Я детей не хочу – я бешено влюблен в тебя, старомодная ты моя!
Он протянул красивую длинную, узкую руку и погладил под столом ее ладонь. Она ловила ртом воздух. Она дрожала от его прикосновения, он был таким сильным и желанным. Она станет его женой, почему же она все еще боится его? Когда они будут принадлежать друг другу, он захочет иметь детей. Может быть, он такой потому только, что еще не был женат и никогда не знал дома? Мать его умерла, когда он был еще маленьким мальчиком, а отец после ее смерти так и не женился. Денег у них было много, и они много путешествовали.
– Мне так бы хотелось, чтобы ты любил Джона и Марсию, – сказала она боязливо. – У Марсии длиннющие ресницы, а Джон такой милый, хороший мальчик.
– Я вообще не могу их представить. Ты и дети! Ты, наверное, произвела их на свет только для того, чтобы напугать меня.
Но Сюзан не желала шутить.
– Нет, я не преследовала такой цели, Блейк. Если хочешь, чтобы я была счастлива, ты должен полюбить их.
– В таком случае, я тебе обещаю, что буду любить их, – ответил он весело.
* * *
Он действительно был мил с ними. Но Сюзан не была уверена, любит ли он их.
– Внимание! – крикнул он. – Ловите! – и бросил им несколько франков. – Купите-ка на них шарики. Я люблю детей с шариками.
– Я не могу себе купить ничего другого, кроме шариков, мамочка? – разочарованно спросил Джон.
Блейк рассмеялся своим задорным веселым смехом.
– Нет, юный догматик! Шарики означают все, что угодно. Это просто я люблю шарики.
– Тогда я и вам один куплю, – сказал Джон вежливо, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства в этой ситуации.
Джон немного боялся Блейка, и Сюзан это чувствовала. Он был с Блейком невероятно вежлив, никогда не преминул утром поздороваться и поблагодарить за мелкие подарки. Но в большинстве случаев он был от этих подарков сам не свой.
– Что мне с этим делать, мамочка? – спросил он однажды, когда Блейк ушел. Мальчик рассматривал забавного керамического тигренка, который, повернув голову, печально смотрел на свой хвост.
– Если честно, то я и не знаю, – ответила искренне Сюзан.
– Он вполне jolie [5]5
jolie – забавный (франц.)
[Закрыть], – с вызовом сказала Марсия. Марсия Блейка не боялась. Она никогда не была робкой, и ей ничто не внушало страх.
– Ты мне нравишься, – сказала она однажды Блейку. – Очень даже нравишься.
– Я рад, – сказал он весело и добавил ехидно: – Я всем нравлюсь, то есть, почти всем. Только Сюзан иногда не нравлюсь.
– А мне – да, – сказала Марсия серьезно. – И этого вполне достаточно.
Она покровительственно взяла его за руку и с вызовом посмотрела на Сюзан. Ее детская заносчивость в данной ситуации была совершенно абсурдной. Но все же Сюзан чувствовала, что ей надо протянуть руку и прикоснуться к Блейку…
– Если тебе тигренок не нравится, я его возьму себе, – заявила Марсия Джону.
– Возьми, – согласился Джон. – Он мне не нужен.
Марсия схватила игрушку.
– Я буду звать его Блейком, – шептала она и гладила статуэтку. – Милый, красивый Блейк!
– На самом деле он вовсе и не красивый, – сказала Сюзан. – Но я рада, что ты не сказал этого в присутствии Блейка.
– Как бы я мог сказать ему что-нибудь подобное?! – выкрикнул Джон, и глаза у него широко раскрылись от страха.
– А мне он нравится, – настаивала на своем Марсия.
* * *
Сюзан было не легко сказать Джейн, что она выйдет замуж за Блейка. Однажды вечером, уложив детей в постель, она зашла к Джейн на кухню и сказала напрямую, потому что не знала, как можно было бы об этом сообщить иначе:
– Джейн, я выхожу замуж!
Джейн подняла на нее взгляд.
– Матерь Божья! Неужто за француза?!
– Нет. За американца из Нью-Йорка.
Джейн во все глаза уставилась на нее. С Блейком она еще не была знакома.
– Неужели в городе есть хоть один американец? Я сама тут еще ни одной христианской души не видела.
Сюзан рассмеялась.
– Он тоже скульптор.
– А, тот самый! – сказала Джейн с сомнением. – Дети мне о нем рассказывали, но то, что он американец, они мне не говорили. Ну, надеюсь, что вам это пойдет на пользу. Но не знаю. Я всегда говорю: «Не гаси то, что тебя не жжет». В одном супружестве вы были счастливы. Но на свете нет столько хороших мужчин. Они или уже женаты, или уже под дерном.
– Что ж, скоро увидите, – сказала Сюзан. – Он придет завтра. Дети должны быть красивыми.
Она повернулась к двери; уныние Джейн выводило ее из себя. Джейн смешна. Она ведь не может жить так, как желает Джейн. Джейн хочется, чтобы все было по-старому.
– Ну же, Джейн, вы совсем скисли! – обернувшись, сказала она нетерпеливо. – Вам бы радоваться, что я опять счастлива.
Но Джейн не хотела радоваться.
– Мы будем жить в Нью-Йорке? – печально спросила она.
– Пожалуй, да, – ответила Сюзан.
– А вся наша малина и ежевика дома пойдет коту под хвост, – горестно причитала Джейн.
Но Сюзан уже не обращала на нее внимания. Раз уж Джейн теперь об этом знает, то ей необходимо сказать это и детям. Она вошла в спальню. Обе кроватки стояли близко одна к другой.
– Еще не спите, мои дорогие? – Она присела на кровать Джона и взяла Марсию за руку.
– Нет, – ответил Джон.
– А я уже сплю, – сказала Марсия.
Джон уселся на кровати.
– Марсия! – сказал он с упреком. – Ты не спишь. Она бы ведь не знала, что ты здесь, правда, мама?
– Но глаза-то у меня крепко закрыты! – настаивала Марсия на своем.
– Это неважно, – сказала Сюзан. – Но ты можешь на минуточку проснуться, потому что у меня для вас сюрприз. Воробышки мои, я выхожу замуж за Блейка, и мы все переедем к нему домой.
Как она обнаружила, Джон вообще не имел представления о том, что значит выйти замуж. Но Марсия тотчас же открыла глаза и украдкой хитро взглянула на Сюзан.
– Куда это – к нему домой? – осторожно спросил Джон.
– В Нью-Йорк.
– Ну и что дальше? – спросила Марсия бодрым голоском.
– Пожалуй, что ничего, – сказала Сюзан, удивленная тем, что все выглядело так просто. – Еще только то, что завтра утром они придет на вас посмотреть, ну и я хочу, чтобы вы выглядели самым лучшим образом. Теперь это будет ваш новый папа.
– Этого я не знал, – обескураженно произнес Джон.
– Я того, старого, даже и не помню, – сказала Марсия.
– А я немножко, – сказал Джон. – Он был такой высокий, правда, мама? И он играл со мной, когда приходил домой.
– Да, – спокойно сказала Сюзан. Марк робко выступил из тени забвения. При звуке голоса его сына он возник в ее памяти так ясно, как она не видела его уже много месяцев. Она уже не могла вынести этого. Марсия не отводила от ее ясного вопрошающего взгляда.
– О чем ты думаешь, Марсия? – спросила она у дочери.
– Тебя Блейк будет любить больше всех? – Ее глаза расширились, а маленькие губы были сурово сжаты.
– Он меня любит несколько иначе, чем тебя, – ответила Сюзан.
Она не могла вынести холода в хорошеньком личике Марсии.
– Ну, а теперь спите, – сказала она быстро. – Спокойной ночи!
* * *
Сюзан испытывала невероятную гордость, глядя на детей, стоявших перед Блейком, подтянутых и приодетых. Джон быстро поклонился ему на французский манер, а Марсия сделала небольшой книксен. В другое время она подскакивала к Блейку, хватала его за шею или колени, или крепко держалась за его талию. А сегодня он был словно чужим! Девочка кивнула ему головой без единого слова. Затем дети подали ему совершенно чистые руки.
– Добрый день, – сказали они одновременно.
– Добрый день, – серьезно ответил Блейк. – Я принес вам конфеты, мадемуазель, а вам – коробочку волшебных карандашей, мсье. – Он отдал им обе коробочки.
– Благодарю, – разом ответили дети и посмотрели на Сюзан.
– Вы можете их открыть, дорогие. Как это мило со стороны Блейка, – сказала она.
Но Джон прошипел:
– Мама, ты спросила – ну, сама знаешь о чем?!
Она не знала. Она растеряно посмотрела на детей.
– Но ты же ведь знаешь – папа? – зашептала Марсия.
– Ну, конечно! – воскликнула Сюзан. – Как я могла забыть?! Блейк, как им потом тебя называть?
Она улыбнулась ему. Ей было приятно, что Блейк позаботился о том, чтобы доставить детям удовольствие, и теперь она ощущала блаженство от того, что любимые ею существа были вместе. Джейн как раз внесла чай. Сюзан показалось, что она снова дома.
– Это наша Джейн, – сказала она и Джейн быстро поклонилась.
– Добрый день, Джейн, – сказал Блейк небрежно. Джейн кивнула и тут же вышла. – Ну, – сказал он затем и посмотрел на детей, – я бы совсем не хотел, чтобы двое взрослых детей ни с того, ни с сего называли меня папой. Думаю, что у меня тотчас бы выпали передние зубы и появилась плешь. Пожалуй, я бы начал и подергиваться. Называйте меня Блейком… Я бы выпил немного чаю, Сюзан.
– Я бы и не стала называть тебя папой, – внезапно заявила Марсия.
– Это почему же? – шутливо нахмурился Блейк. – Что это сегодня с тобой происходит, барышня? Ты холодна, как сосулька.
– Ты не мой папа, – сказала Марсия.
– Верно! – энергично воскликнул Блейк.
– Ты не обидишься, если я попью чай у Джейн, мама? Ей одной на кухне может быть грустно, – осторожно спросил Джон.
Дети ушли, старательно балансируя тарелками. Сюзан посмотрела на Блейка и засмеялась.
– Ну, не прелестны ли они? – требовала она ответа.
– Очень хорошо воспитаны, – сказал он. – А теперь, Сюзан, мы пойдем на выставку французских модернистов. – Он посмотрел на часы. – Как раз успеем.
Она оделась и зашла на кухню. За столом молча сидели Джон, Марсия и Джейн.
– Я пойду прогуляться, Джейн.
– Хорошо, леди, – сказала Джейн и грустно посмотрела на Сюзан поверх большой кружки чая.
Сюзан заколебалась.
– Пока, милые. Я ненадолго.
– Спокойной ночи, мама, – сказал Джон. Но Марсия даже не отозвалась. Она задумчиво рассматривала мать, ее маленькие алые губки были крепко сжаты.
– С Марсией что-то происходит, – сказала она Блейку, когда они шагали по улицам, скованным холодным и прозрачным вечерним воздухом.
– Странный ребенок, – сказал Блейк. – В чем-то она старше тебя, впрочем, встречаются такие женщины, которые рождаются всезнающими.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– Прошу тебя, забудь уже о ней, – ответил он нетерпеливо. – Сейчас ты со мной, Сюзан.
Она любит, любит своих детей. Но как только она вместе с Блейком выходит на улицу, то дети остаются там, за закрытыми дверями.
* * *
Но Блейк был с ними неизменно мил. И если вечерами они бывали одни в каком-нибудь развлекательном заведении, то по воскресеньям стало обычаем выходить с детьми и Джейн в лес, в театр или в Фонтенбло.
Но он никогда не скрывал, что был бы более счастлив с нею наедине.
– Ну, – говорил он искренне, когда за детьми закрывались двери, – свой долг ты выполнила. А теперь, Сюзан, прошу тебя, думай только обо мне.
– Но ведь я и так всегда думаю только о тебе, – говорила она покаянно. – Когда я с ними, то сгораю от нетерпения – так хочется быть с тобой. Когда я работаю, постоянно смотрю на часы, я, которая никогда не прекращала работу, пока не стемнеет!
Он обнял ее и торжествующе рассмеялся.
– Ты влюблена в меня! – выкрикнул он, и уверенность в его голосе заставила ее задрожать…
– Что в вами происходит, мадемуазель? – спросил ее утром маэстро. – Вы всегда так рвались к работе, а теперь теряете время на созерцание того, что уже сделали. Не знаю, закончите ли вы работу вовремя, чтобы послать ее на Салон. Она почти готова, но вы почему-то не торопитесь ее закончить.
Блейк, который выслушал упреки старого маэстро, подошел к ней, как только мэтр удалился. Ученики-французы украдкой с интересом посматривали на них.
