Текст книги "Гордое сердце"
Автор книги: Перл Бак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Доделай это! – приказал он ей тихим голосом. – Мы поженимся и поедем домой!
– Когда? – спросила она с удивлением. Каждый вечер он говорил ей: «Немедленно выходи за меня замуж!» – но остальные слова он топил в поцелуях.
– Почему ты так внезапно принял решение? – спросила она.
– Мне уже это надоело, – ответил он нетерпеливо. – Я хочу отвезти тебя к себе домой.
Сюзан не ответила. Она тут же взялась за работу, чтобы закончить мраморную статую. Наконец-то она заполучила несколько мгновений своего прежнего одиночества. На какое-то время забыв о Блейке, она доводила рисунок глаз, руки, линии волос. Затем выбила на постаменте мелкими буквами: «Коленопреклоненная» и буквами, еще более мелкими, – свое собственное имя.
* * *
На следующей неделе, за день до отплытия, они с Блейком зарегистрировали свой брак. Сразу же после этого Сюзан отправилась домой, где тотчас же заявила своим домашним:
– Сегодня мы с Блейком поженились.
Джейн, испуганно округлив глаза, прикрыла рот рукой.
– Ах, леди, ну не так же!..
– Мы оба хотели побыстрее с этим покончить, – сказала она.
– Мама! – выкрикнул Джон, но Марсия лишь бросила на нее взгляд и продолжила есть свой ужин.
– Это ничего не изменило, – сказала Сюзан спокойно. Она нагнулась и поцеловала обоих детей. Затем она прошла в спальню, сняла шляпу и привела в порядок волосы. В этой маленькой комнатке она сегодня проведет последнюю ночь. Блейк сказал: «Надо с этим разделаться. Ненавижу свадьбы». Да это и не была свадьба, а всего лишь договор, подписанный их двумя фамилиями. Затем Блейк настойчиво потребовал от нее: «Приходи сегодня ко мне, Сюзан. В самом деле, отчего бы тебе не прийти?» – Но она покачала головой: «Нет, Блейк, я не могу их бросить – ночью они еще никогда не были одни в доме».
Он не переубеждал ее, хотя она была готова к уговорам. Из его лица исчезло напряжение. Он закурил сигарету.
– Ну, хорошо, Сюзан, это уже неважно, сегодня или завтра! – улыбнулся он. – К тому же я закупил самые великолепные апартаменты на корабле.
Она сидела и раздумывала. Она совсем потеряла из-за него голову. Теперь она уже осознавала, что Блейк разбудил в ней женщину, которая до этой поры дремала. Как только она оказывалась с ним, то изменялась: она дрожала от робкого нетерпения и была живой, живой… Он скалывал ее защитную оболочку слой за слоем, пока не добрался к самой сердцевине ее женственности. Его не интересовало, есть ли в ней сила что-то делать, творить. Ему вообще было неважно, какой она скульптор: ниже среднего уровня или выше. Он только смеялся, когда она серьезно заявляла ему, что должна работать.
– Зачем тебе работать, раз у тебя есть я, чтобы о тебе заботиться? – сказал он и, прежде чем она смогла возразить, страстно прошептал: – Знаешь, Сюзан, что у тебя ямочка около левого уголка губ? Подожди, не двигайся, я должен тебя туда поцеловать.
И Сюзан ждала и забывала обо всем на свете.
Она делал именно то, что хотела. Так почему же она непрестанно думает о своей «Коленопреклоненной» и о том, что с ней станется, когда она оставит ее, одинокую, на растерзание старым академикам?
* * *
– Сюзан! Сюзан!
День начинался его голосом. Она спала так, как не спала уже с детских лет. Его голос вызывал ее из сна.
– Ты так прекрасна, когда спишь, что я должен был разбудить тебя, чтобы сказать это!
Она проснулась, каюта была полна свежего морского воздуха, солнца и звуков его голоса. Под его взглядом она, все еще в полусне, чувствовала себя красивой. Она была красивой женщиной, и этого было достаточно.
– Сюзан, ты помнишь вчерашний вечер? Когда ты утром просыпаешься, то твои глаза смотрят так, словно ты ни о чем не помнишь.
Она быстро кивнула. Она помнила все. Когда он ласкал все ее тело, ей казалось, словно он высекает и освобождает ее из мрамора, словно бы она была из глины, а он лепил ее. Прикосновения его рук оживляли ее. До этого, момента она никогда себя не видела.
– Когда я тебя глажу, Сюзан, то чувствую восхитительные изгибы твоего плеча, спины, бедра, колен, щиколоток, красивых ног. У тебя такое сильное тело! Я ненавижу хрупких женщин!
– Мне надо быть сильной, у меня интересная работа, – сказала она ему однажды. А он быстро ответил:
– Нет, ты сильная, потому что обладаешь силой – это прекрасно.
Обожая ее, он создавал то, чем она до сих пор не была. Он создавал женщину, которая полностью сознавала себя саму. Их взаимоотношения ни в чем не походили на супружество, не возбуждали в ней никаких воспоминаний и сопоставлений. Она, скорее, казалась себе его любовницей, любимой и любящей. Их любовь не распространялась дальше их двоих. Они не мечтали о совместном домашнем очаге или ежедневной совместной жизни. Между ними существовала только та сильная, возбуждающая взаимная страсть…
Он поднял ее с постели и завернул в кружевную шаль. Шкафы в их каюте были полны подобных дорогих вещей, которые он сам выбрал для нее.
– А теперь умойся и причешись! – скомандовал он.
Когда она вернулась, в маленькой комнате был уже накрыт стол. Они позавтракали вместе, весело подшучивая друг над другом. Он настолько овладел всем ее существом, что Сюзан забыла обо всем остальном.
Но все же, улучив момент, она сказала:
– Мне нужно увидеться с детьми.
– Нет, не нужно, – сказал он. – Тебе нужно только одно: любить меня и больше ни о чем не думать.
Он схватил ее в объятия, и Сюзан полностью отдалась этому мгновению. Каждый такой момент открывал ей новую, ослепительную жизнь. Она засмеялась – она теперь смеялась постоянно. Изо дня в день их окружал океан, сверкающий пронзительной голубизной, а по ночам над ними зависал серп молодого месяца. Дети были счастливы и веселы. Она изредка их видела и изредка о них думала.
Каждая мелочь, привлекавшая ее внимание, была так абсурдно совершенна, как подвергшаяся чрезмерной режиссуре пьеса. Блейк увлекался совершенством деталей. Но полнолуние, безветренную погоду, череду эксцентрично окрашенных заходов солнца он запланировать не мог.
– Я не могу избавиться от чувства, что ты заказал все: солнце, луну и красноватый оттенок моря. – Она положила голову на его плечо, когда они стояли в полночь на носу корабля.
– Естественно, – ответил он всерьез. – Я сказал Господу Богу: принимайся за работу. По Твоему океану поплывет прекраснейшая из женщин. И Он был послушен, как ягненок.
Они рассмеялись, Блейк схватил Сюзан, прижал к себе и начал целовать.
– Блейк, – шептала она ему прерывисто, – Блейк, я почти верю тому, что ты говорил о Боге.
Она напряженно и восторженно впитывала этот момент: Блейк, прижимающий ее к себе, льющийся на них лунный свет и море, спокойное и темное.
* * *
«На суше это не может быть и приблизительно так совершенно, как на море», – думала она, глядя не небоскребы, вырисовывающиеся на берегу на фоне неба. Она чувствовала, как холодеет сердце в ее груди и изменяет свой прежний танцевальный ритм. Кровь, казалось, застывала у нее в жилах. Они прожили эти дни в совершенно нереальном мире. Теперь же она должна будет думать о доме, о прислуге и о жизни в большом городе, которого она не знала – жизнь Блейка была для нее совершенно незнакома. Она так хорошо знала его теперь и при этом знала о нем очень мало. Когда они были одни, ей казалось, что она знает его настолько, насколько это было вообще в человеческих силах. Но как только он выходил из комнаты, то становился внезапно совершенно иным – светским, немного нетерпеливым, со склонностью все критиковать, даже ее саму.
– Сюзан, – обращал он ее внимание на зеркало в двери каюты, когда они уходили, – эта шляпа не идет к твоему коричневому костюму.
– Ты так считаешь, Блейк? – Она ненавидела себя за то, что была не в состоянии воспротивиться ему. Она должна была бы спокойно возразить: «А мне так не кажется, Блейк». Но вместо этого проявляла странную покорность. Может быть, через какое-то время она сможет высказать несогласие с его мнением.
– Когда прибудем домой, приобрети себе другую, – добавил он. – Побольше. Тебе стоило бы отказаться от маленьких шляп. – Сразу же после этого он заявил со своей неизменной горячностью, которая мгновенно ее так будоражила: – Ты так красива, что все, что надеваешь на себя, должно быть единым целым с твоей красотой.
Никогда до этого она не думала о своем лице, теле, глазах, волосах, даже об одежде, которую ей следовало бы носить как идущую ей. И только он создал ее и научил знать себе цену. Может быть, именно поэтому она подчинялась ему и слушалась его.
«Или, может быть, я становлюсь тщеславной?» – спрашивала она себя удивленно. Блейк создавал из нее женщину, которой она никогда до этого не была. Как странно быть тщеславной!
Но Блейк как раз что-то говорил. Корабль уже стоял в порту.
– Вот это моя прекрасная Сюзан, отец. Сюзан, отец никогда не покидает свою сельскую резиденцию, так что он приехал только из уважения к тебе.
Высокий пожилой мужчина с интеллигентным лицом – невероятно худой и хрупкий в светло-сером костюме – взял ее за обе руки. Она почувствовала сухость его рук и губ, когда он целовал ее в щеку. Взгляд его бледных старческих глаз был тоже сухим, он остановился на Сюзан. Он заговорил неожиданно высоким голосом:
– Я уже отчаялся, моя милая, что мой сын женится. У меня самого было очень счастливое супружество. А теперь я рад, что дождался этого.
Она улыбнулась. Этот высокий, слегка покачивающийся старик, нравился ей.
– А это мои дети, – сказала она, положив руки на худенькие детские плечи.
– Очень приятно, – пробормотал он и отвернулся от них. – Как-нибудь им надо на целый день приехать в Фейн Хилл. – Но руки, которые ему робко подали Джон и Марсия, он не пожал. За ними стояла Джейн в монашески черном одеянии. Она была очень бледна, и Сюзан в душе тайно думала: «Какой ужас! Мне даже не пришло в голову, что у нее, наверняка, была морская болезнь». Но прежде чем она успела что-то сказать, Блейк усадил ее в большую машину, и они поехали по залитым вечерним светом улицам города. У одного из домов, расположенных в спокойном квартале у реки, машина остановилась. Двери дома открылись, и из них вышел мужчина в ливрее.
– Составишь нам компанию, отец? – спросил Блейк.
– Нет, – ответил старый мистер Киннэрд, – я поеду к себе в Фейн Хилл. Вы, наверняка, устали. И, кроме того, я безумно устаю в городе. А персики в этом году опять прекрасные. Линлей вам утром их привезет. Один из моих терьеров заболел. Мне надо сразу же назад.
Все вышли из машины, которая тут же бесшумно отъехала. Дети стояли на тротуаре в смущении. Сюзан внезапно показалась себе чужой на чужой улице незнакомого города. Сюзан была словно одурманена и не знала, что будет дальше. Внезапно она почувствовала, что кто-то поднимает ее и сразу же ставит на порог дома.
– Теперь ты у меня дома, Сюзан, – сказал Блейк. Она стояла и смотрела на просторный прекрасный холл, почти лишенный мебели. На противоположной входу стене висела одна из картин Блейка, изображающая индианку, одиноко стоящую в раскаленной пустыне под жесткими палящими лучами солнца. Солнца было столько, что оно прямо-таки изливалось с полотна. Сюзан услышала голос Марсии, доносившийся с улицы:
– Блейк, подними и меня! И перенеси через порог!
Но Блейк с улыбкой повертел головой. Он обнимал Сюзан за плечи и спешил продемонстрировать ей комнаты. Она оглянулась и увидела, что дети в нерешительности остановились в холле.
– Идите-ка сюда, мои милые, – позвала она их.
Блейк широко распахнул одну из дверей.
– Это твои комнаты, Сюзан!
Затем они пошли наверх. Дети осторожно, на цыпочках поднимались за ними по мраморным ступенькам.
Теперь Блейк говорил уже Джону:
– Ты, Марсия и Джейн будете жить на другом этаже.
– Прекрасно, – сказала Джейн и взяла детей за руки.
Когда они спустились вниз, Блейк вновь открыл широкую дверь, Сюзан остановилась на пороге и смотрела на комнаты, которые он обставил для нее – прекрасные в своей простоте и гармонично простые, со светлой, скромной мебелью, огромными окнами и соответствующей интенсивностью светильников.
– Ничего мелкого и пустячного для моей великой Сюзан, – заявил Блейк. – Все проектировал я сам.
– Когда же ты успел? – спросила она, пораженная, осматривая это гигантское пространство.
– Почти сразу же, я имею в виду, что начал через день после того, как мы познакомились, – сказал он, улыбаясь и в то же время наблюдая за нею.
Сюзан не знала, что и сказать. Она стояла и удивленно осматривалась вокруг.
– Тебе здесь нравится? – поинтересовался он.
– Да, – прошептала она, – здесь все такое необыкновенное и прекрасное.
Мгновение она помолчала, а после сказала просто:
– Спасибо тебе, Блейк, за твою любовь.
ЧАСТЬ IV
Сюзан осмотрела длинный узкий салон. Она жила в доме Блейка уже несколько недель и могла довольно точно определить, что утренняя уборка и без того очень чистого и ухоженного дома завершена. В конце салона был разбит маленький, аккуратный садик, а за садиком несла свои воды Ист-ривер. Садовник-шотландец Линлей приезжал один или два раза в неделю из провинции, чтобы поухаживать за растениями, посаженными в изобилии вокруг бассейна. В его отсутствие цветы должен был поливать шофер. Сюзан выслушивала жалобы Линлея:
– Банти не выливает и половины того, что должен, миледи. Это возмутительно! Если позволите, я переговорю с хозяином.
– Ах, нет, Линлей, – сказала она быстро, не беспокойте этим моего мужа, прошу вас. Я поговорю с Банти сама. – Не забыть бы сегодня после обеда, когда она поедет в музей «Метрополитэн», отругать этого мальчишку Банти… В музей «Метрополитэн» она ездила почти каждый день. Там было прохладно и безлюдно, она могла сидеть там столько, сколько ей хотелось, и, не спеша, раздумывать о том, что видела.
В середине лета дом был неимоверно тихим. Дети уехали в лагерь. Уже в первую неделю лета Блейка охватило беспокойство и он спросил у Сюзан:
– Твои дети на лето не ездят в лагерь?
Конечно, их не стоило бы оставлять на лето в городе. Блейк был невероятно щедрым и распорядился подготовить для них западное крыло дома, но и сейчас там было слишком жарко. Кроме того, она застала однажды Блейка в салоне, сжимающим голову ладонями, так как Джон как раз скакал вниз по лестнице.
– Джон! – резко окликнула она сына, пошла навстречу в холл и хотела его отругать. Но ее остановил его невинный взгляд, и Сюзан сдержалась.
– Ты хотел бы съездить в лагерь? – спросила она его.
– Джейн говорила, что она могла бы взять меня и Марсию домой, – сказал он осторожно.
– Вы здесь дома, – сказала она.
– Да, я это знаю, – деликатно ответил мальчик. – Но я имел в виду – по-настоящему домой.
– Ну, нет, – возразила она. – Мне бы хотелось, чтобы вы оба поехали в лагерь, там вас научат плавать, и вообще, там вы отдохнете и окрепнете.
Целую неделю они с Джейн готовили детей в дорогу. Блейк был очень заботлив и мил. Он купил Джону дорогую удочку и объяснил ему, как ловят рыбу на мух. Пожалуй, не существовало ничего, о чем Блейк не знал бы. Но Джон ей на прошлой неделе написал из лагеря письмо: «Прошу тебя, не могла бы ты послать мне простую удочку? Но Блейку ничего не говори. Ребята мне твердят, что простые удочки лучше. Кроме того, мы ловим на червя». Ничего не говоря Блейку, – ни за что на свете она не упомянула бы об этом – она сама сходила в спортивный магазин и купила Джону самую обыкновенную удочку. Марсия сама не писала – была еще слишком маленькой. Но каждую неделю приходило изящно написанное официальное письмо, сообщающее, что у Марсии дела идут хорошо и что из нее будет хорошая пловчиха, что она будет хорошо ездить на лошади, но что она несколько привередливая и упрямая. Сюзан в письме спросила: «Марсия не скучает?» – «Не скучает, – ответило изящное письмо. – Марсия иногда упоминает о своем новом отце, но можно сказать, что она ни о ком не скучает».
Когда дети уже отбыли, Джейн сказала решительно:
– В доме столько помощников, леди, что я вам не понадоблюсь, пока не вернутся дети. Я поеду домой, как следует приберусь и наварю ежевичного варенья.
Итак, она осталась в доме одна с Блейком.
– Тебе хотелось бы куда-нибудь поехать, Сюзан? – спросил он ее.
– А тебе? – ответила она вопросом на вопрос.
– Нет, – сказал он. – Я люблю жить здесь. Я полюбил этот д ом,я люблю этот город. Кроме того, у меня есть определенные идеи, которые мне хотелось бы выразить в керамике. Нью-Йорк летом изумителен. К тому же, все разъехались.
Но город был полон людей. Она часто наблюдала за ними из своего окна, выходящего на реку. Она бездельничала, только бездельничала. Она сдалась своей любви к Блейку.
Блейк, несмотря на переменчивость своих настроений, был неутомим в работе. Последний этаж дома служил ему ателье. Сразу же в первый день, приведя сюда Сюзан, он опередил ее вопрос, сказав:
– Ты можешь тоже пользоваться ателье, если захочешь продолжать работу.
– Естественно, я буду продолжать работу, – она посмотрела на него с удивлением. – Только не знаю, когда начать…
Он, казалось, даже ее и не слышал. Он все ей продемонстрировал. Он гордился своим домом и более всего – ателье, которое сам проектировал. В нем были огромные окна со шторами, весьма хитроумно управляемыми при помощи шелковых шнурков и блоков, многочисленные встроенные шкафы с материалами, мольбертами и инструментами – все это составляло резкий контраст с пустой ригой и совершенно беспорядочно оборудованным ателье старого маэстро, ей даже и не снилась такая роскошь. Сюзан часто поднималась наверх, чтобы посмотреть на работу Блейка, но сама она не работала. При всей этой окружающей ее роскоши ей и в голову не приходило ничего, чтобы ей хотелось создать.
Зачем ей спешить? Ей чудесно жилось в доме Блейка, приятно было осознавать, что она жена Блейка. Она была совершенно счастлива.
Когда она вышла замуж за Марка, то неустанно думала о других вещах, которые она хотела бы делать. Теперь же, даже если бы Блейк был беден и если бы ей пришлось готовить еду и мыть полы, она не хотела бы делать ничего иного, только быть тем, чем была, то есть любимой женой Блейка.
– У меня все еще нет ощущения, что я твоя жена, – вновь и вновь говорила она ему.
– Это вообще не важно, – весело говорил Блейк, – это всего лишь чистая формальность, к которой мы прибегли всего лишь из-за того, что она нас устраивает. Единственное, что важно, так это то, что ты – моя любовь.
Он накидал подушек на огромный диван, стоящий в ателье. Лежа на нем, она наблюдала, как Блейк работает. А работал он с жуткой скоростью, не переставая насвистывать, потом на минутку прерывался, чтобы приготовить себе коктейль, потом снова бросался к Сюзан в порыве страсти, которая завладевала им и снова оставляла его так внезапно, что Сюзан чувствовала себя бессильной и сбитой с толку. Его страсть всегда заставала ее врасплох.
Когда она вот так смотрела на него, то время от времени ее удивляло собственное удовлетворение. В ней уже не было тяги к творчеству, а если и была, то, может быть, она компенсировалась упорной и вдохновенной работой Блейка. Рядом с его произведениями ее работы казались бы слишком массивными и громоздкими. Он как раз работал над созданием своей галереи современного искусства. Один или два раза в неделю она видела в ателье натурщиков – молодых мужчин и женщин с худыми, чувственными телами. Блейк проворно делал с них наброски в виде серии прерывистых, изогнутых плоскостей, которые одновременно были и абсурдными и реалистичными.
– Я вообще не понимаю того, как тебе удается чего-то добиться, – сказала она ему. Но я чувствую, что это – искусство.
– Это едва ли не единственное искусство сегодня, – заявил Блейк небрежно.
Сюзан посмотрела на него. Если он неправ, то ей надо было бы с ним поспорить. А он неправ. Ни в какой из эпох не существовало всего лишь одного искусства.
– То есть единственное живое искусство, – добавил он и начал насвистывать мелодию из румбы, которую они в предыдущий вечер танцевали высоко под звездным небом. Каждый вечер он водил ее куда-то на люди, где их не знали, и затем они вместе смотрели с высоких зданий вниз, на бесконечные нити нанизанных огней.
* * *
Однажды она спросила у Блейка:
– Мне надо бы съездить навестить родителей. Почему же мне не хочется? Я всегда думала, что люблю их – и я люблю их.
Блейк усмехнулся:
– Может быть, мне удастся сделать тебя откровенной. Ты ведь их никогда не хотела навестить, ты только считала, что тебе надо бы хотеть этого. Дети, как правило, недолюбливают своих родителей, что вполне естественно.
– Я не верю в это, – сказала она, изумившись. Это его высказывание еще долго сидело у нее в голове. Иногда ему удавалось выразить суть вещей точно, хотя внешне это выглядело совершенно случайным.
– Так почему бы тебе не съездить повидать них? Почему я живу совершенно счастливо без отца? Почему он не хочет провести с нами хотя бы вечер? Почему Джон и Марсия обходятся без тебя совершенно спокойно?
Она не ответила. Его лицо, когда он работал вот так, как сейчас, становилось весьма жестким и сосредоточенным, именно такими чертами обладали и создаваемые им фигуры.
– Ты жесткий, Блейк, – сказала она. – Но почему?
– Если не будешь жестким, то ничего не добьешься, – ответил он и отошел на шаг, чтобы посмотреть на глиняную массу, которой он навязал задуманную форму. – Это самая лучшая вещь, которой мы, модернисты, обладаем, – у нас есть жесткость.
– Ну да, но все же почему? – настаивала она.
– Беспощадное чувство красоты! – заявил он. – Чистая красота является жесткой.
Нет, в Блейке нет ничего мягкого. Даже в самой большой своей страсти он всегда беспощаден. И его нежность жесткая… Какой была его жизнь? Она не хотела ничего знать о нем. Он у нее тоже ничего не спрашивал о том, как она жила до него, а сама она об этом не говорила. Они жили так, словно до их теперешней жизни ничего не существовало. Может быть, так оно и было в действительности.
Сюзан ушла в свою комнату и написала длинное письмо родителям. «Я совершенно счастлива, мои дорогие, – и закончила его словами: Может быть, скоро приеду домой надолго». Потом еще добавила: «Блейк бы с вами, конечно, с удовольствием познакомился», – и далее, на последнем дыхании дописала свое старое детское предложение: «Не забывайте, что я вас люблю. Сюзи». Письмо получилось таким, что она ни за что на свете не хотела бы, чтобы оно попало Блейку в руки.
* * *
Мэри Блейку понравилась с первого взгляда.
Сразу же, как только они приехали в Нью-Йорк, Сюзан послала Мэри письмо, но не получила ответа. Но через несколько недель Мэри вдруг нанесла им визит. Она послала Сюзан через слугу визитную карточку и в ожидании ответа присела в кресло в салоне. Блейк, который как раз вернулся, нашел ее там и отправился за Сюзан в ее комнату.
– Внизу тебя ожидает какая-то девушка, которую зовут Мэри. Говорит, что она – твоя сестра. Красивая девчонка, но на тебя нисколько не похожа.
Сюзан спустилась вниз. Там сидела Мэри, вся в белом и черном, с бледными руками, сложенными на коленях.
– Привет, Сюзан! – сказала она. – Это потрясающе, что именно ты вышла замуж за Блейка Киннэрда!
– Ты знаешь Блейка? – Сюзан поцеловала ее в прохладную, гладкую и бледную щеку. Мэри никогда и никого не целовала. Она просто всего лишь подставляла щеку для поцелуя, глядя при этом куда-то в сторону.
– Я – нет, но Майкл его знает.
– А где Майкл?
– Мы как раз вернулись из Норвегии, – сказала Мэри холодно. – Он рисовал там скалы, море и так, вообще… Он невероятно восхищается Блейком и от души смеялся, когда узнал, что тот женился на тебе. Это должно быть для тебя большой переменой, Сюзан. Майкл говорил, что он не может себе представить, чтобы Блейк Киннэрд на ком-то мог жениться. Ну, по крайней мере, ты теперь будешь независима – он, наверняка, не захочет детей, и вообще…
Вошел Блейк, закуривая сигарету и краем продолговатых серых глаз посматривая на Мэри.
– Так что там должно со мною быть? – спросил он.
– Я говорила, что Сюзан теперь может быть самостоятельной, раз вышла за вас замуж, – сказала Мэри невозмутимо, так, словно она всю жизнь была с ним знакома. В ней не было ни капли робости. Может быть, она и была молчалива в компании женщин, но только не с мужчинами.
– Никто из вас не понимает Сюзан, – сказал Блейк. – Она нисколько не самостоятельна. Так ведь, Сюзан?
Мэри улыбнулась.
– Ты уже не настаиваешь на своих взглядах, Сюзан?
– Конечно, нет, – дерзко ответил ей Блейк. – Она самая женственная из всех женщин.
– Я всегда ее подозревала, – Мэри скривила свои маленькие губы. – Не верьте ей! Она еще охмурит вас и сразу обзаведется еще одним ребенком. Она всегда хотела иметь много детей.
– Ну, это было бы поводом к разводу, – шутливо заявил Блейк. – Я женился на женщине, которую зовут Сюзан Гейлорд, а не Сюзан Гейлорд и компания!
Они обменивались колкостями, шуточками и довольно ехидно смеялись. Мэри воплощала тот тип женщин, в общении с которыми Блейк мгновенно находил верный тон; хотя она его никогда до этого не видела, но в его присутствии вела себя совершенно непринужденно. Сюзан, наблюдая за ними, улыбалась, но не была уверена, что не является объектом их насмешек. Она казалась себе неуклюжей, неспособной бросить вызов и достойно ответить на подначку. Когда Мэри ушла, она совсем покорно спросила:
– Кстати, Блейк, почему ты женился на мне?
– Не имею представления, – ответил он и хитро посмотрел на нее.
– Ты находишь Мэри красивой? – спросила она. В комнате потемнело, она не видела выражения его лица.
Он взял сигарету, и пламя спички осветило его узкое, красивое лицо, ставшее внезапно напряженным.
– Красивая? – задумчиво произнес он. – Даже не знаю. Ее было бы легко рисовать. У нее четкие черты. Но она нисколько не походит на тебя.
Ей хотелось крикнуть: «Когда она была маленькой, она была страшной дурнушкой, Блейк!»
Но, осознав, какая в ней дремлет предубежденность по отношению к сестре, Сюзан испугалась. Любовь к Блейку изменила ее. Никогда до этого у нее не было таких мыслей о Мэри. Она ужаснулась: какова же, собственно, она сама? И желая загладить свою вину перед сестрой, она лихорадочно рассуждала: «Я могла бы подарить Мэри что-то красивое, что-то действительно ценное и красивое. Блейк так щедр ко мне!»
– А что, если мы зажжем свет? – Блейк встал со стула. – Ненавижу неосвещенные комнаты.
Помещение залил свет. Он прислонился к креслу, в котором сидела Сюзан.
– О чем думаешь? – поинтересовался он.
– Я думала, что Мэри можно было бы сделать красивый подарок, – сообщила она простодушно.
Он рассмеялся, его серые глаза были умными и ясными.
– Ты думала о чем-то противном, – сказал он. – И сама этого стыдишься!
– Откуда ты знаешь? – спросила она, изумленно посмотрев на него.
– Простушка Сюзан! – снова рассмеялся он.
– Я простушка? – спросила она покорно. – Я для тебя слишком проста? – Лишь бы он только перестал смеяться! Почему он так часто высмеивает ее?
– Хорошие люди всегда просты, – заявил он. Он все еще нависал над ней и смотрел ей в глаза.
– Мэри… – снова начала она.
– Мэри, – перебил он, – она такая же, как и все прочие женщины. Ты – нет. И давай забудем о Мэри.
* * *
В августе они с Блейком выехали на неделю в Фейн Хилл, так как в Нью-Йорке разразилась страшная жара. Однажды утром Блейк с отвращением отвернулся от глины:
– Черт возьми, все прилипает к рукам, – пожаловался он. – Собирайся, Сюзан. Мы едем в Фейн Хилл. Дом там такой большой, что старикан нас там днем с огнем не найдет.
– Я с удовольствием познакомлюсь с ним поближе, – сказала Сюзан. Она вскочила с дивана. От мыслей о зелени и чистом воздухе у нее перехватило дыхание.
– К чему? Его ты узнать все равно не сможешь, – сказал Блейк. Он тщательно вымыл руки и немного побрызгал на ладони духами, так как они пропитались запахом глины, который он не выносил.
Через час они уже были в пути. А потом Сюзан сидела под огромным вязом с прохладным стаканом в руке и слушала рассказ старого мистера Киннэрда. Блейк развалился на газоне с закрытыми глазами, разбросанными от утомления руками и ногами, но по-прежнему элегантный.
– Теперь о мраморе, – говорил старик и осторожно помешивал длинной серебряной ложкой в высоком стакане, – мрамор не поймешь за всю жизнь. Я предполагаю, что о мраморе я знаю больше, чем кто-либо из живущих на этом свете. Я не продаю его просто так – самые лучшие образчики я оставляю себе, изучаю, чтобы понять их, и только потом отдаю в руки тем, кто что-то умеет.
«Он и сам вполне мог бы быть из мрамора», – думала Сюзан. Он сидел под деревом, листья которого отбрасывали не него колеблющиеся тени, тощий и прямой в своем светлом фланелевом костюме. Маленький черный терьер дремал, положив голову на его длинную, узкую ногу в белом ботинке.
– Между прочим, – говорил Киннэрд сухим старческим голосом, – если бы вы захотели поработать с мрамором, то я был бы и вправду очень рад – у меня тут несколько образцов итальянского мрамора, которые я храню уже несколько лет. Я все думаю, что Блейк однажды захочет перейти на мрамор, но он не хочет.
– Мой стиль мрамора не выносит, – пробормотал Блейк, не открывая глаз.
Сюзан почувствовала слабое волнение, идущее откуда-то из глубины ее существа.
– Я с удовольствием бы на них посмотрела, – осторожно сказала она, – но, пожалуй, попозже.
Блейк зевнул, но даже при этом он не утратил своей респектабельности.
– Не люблю провинцию, – проворчал он. – Она превращает меня в болвана.
Он прикрыл глаза ладонями и мгновенно погрузился в легкую дремоту.
– А почему бы нам не пойти сейчас же? – предложил мистер Киннэрд. Из него исходило такое нетерпение, до сих пор тщательно скрываемое, и Сюзан тотчас же встала.
Они оставили спящего на газоне Блейка и медленно пошли по тенистой аллее.
– У меня здесь собраны все самые красивые блоки, когда-либо проходившие через мои руки. Я просматриваю все новые выставки и отбираю лучшие образцы, которые не подлежат продаже – отдаю их бесплатно.
Он вынул из кармана ключ и отомкнул ворота большого неокрашенного деревянного сарая, стоявшего в конце аллеи. Внутри были блоки необработанного мрамора всевозможных размеров.
– Они все ждут своего часа, – сказал он почти нежно. – Вам бы хотелось выбрать один, моя милая? Однажды я привел сюда Дэвида Барнса, и тот взял себе три – один большой и два маленьких. Эдисона он тоже делает из моего мрамора.
Сюзан беспокойно прохаживалась среди блоков мрамора. Что-то тревожное снова шевельнулось в ней.
– Вам не следует выбирать сразу же, – сказал он. – Вы примете решение не спеша, мрамор быстро не выбирают.
– Да, я знаю, – согласилась она. Ей надо было бы сказать еще что-то, но она не могла. Она была рада, когда он снова закрыл ворота, но продолжала чувствовать в себе беспокойство, словно предвестие боли.
