Текст книги "Гордое сердце"
Автор книги: Перл Бак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
– Она имеет в виду печенье, мама, – объяснил Джон шепотом, когда она подавала им коробочку.
– Подождите, – сказал священник.
– Французская школа, – повторила Сюзан.
– Ах, – сказал мистер Уизерс, – я не уверен, разумно ли начинать обучение ребенка на иностранном языке!
– Ах, нет, звонко вскрикнула миссис Уизерс, – ты не позволишь сделать их чужими! Это большое искушение, и человек не выдерживает его, даже не зная об этом. Иногда у меня возникает такое странное чувство, когда я возвращаюсь в старую добрую Англию. Если бы у мистера Уизерса не было паствы в Париже…
Но Сюзан все-таки определила Джона в расположенную поблизости маленькую школу, куда ходили соседские дети. Мистер Уизерс, наверняка, о такой школе и не слышал и уж точно бы ее не одобрил. Маленькие, опрятно одетые французы и француженки ходили туда каждое утро. Сюзан зашла в эту школу, когда они распрощались с мистером Уизерсом.
– Ну, конечно, – воскликнула директорша – полная женщина с приятным и свежим лицом, – почему бы и нет, мадам? Мы не против того, чтобы английские мальчики учились во французской школе! Тебе только шесть лет? Ну, так ты большой мальчик! Англичане такие рослые. А, ты – американец? А они еще выше англичан. Да, да, завтра, а лучше сейчас же, почему бы и нет?
После обеда они пошли в Лувр. Побродив по его залам, они остановились перед Венерой Милосской.
– Ты тоже так умеешь? – спросил Джон.
– Не знаю, – ответила Сюзан. Целый день она не вспоминала о вопросе, который задавала себе в прошлый вечер. Теперь же он снова вынырнул. Как гладка поверхность тела Венеры и как плавно переходят друг в друга все плоскости! В ней не было ничего угловатого, что нарушало бы гармонию формы.
– Джон, посмотри, – сказала она взволнованно, – прикоснись! – Сюзан подняла сына, чтобы он мог дотронуться до гладкого камня. – Посмотри, как сливаются все линии, словно они из воды! Помнишь морские волны, убегающие от корабля?
Дети смотрели на нее большими, непонимающими глазами.
– Пойдем, уже пора домой, – ласково сказала им Сюзан. А когда они вернулись, она накормила, искупала их и уложила в кроватки.
– Я уже сам умею мыться, – протестовал Джон. – Джейн всегда дает мне самому.
– Ну тогда я тебя просто вытру, – сказала она ему, когда он вылез из жестяной ванны. Сюзан, вытирая сына, прикасалась к его худому, но крепкому телу. Оно постепенно теряло округлость форм и становилось несколько угловатым. На какое-то мгновение она увидела его как статую: угол плеча и изгиб бедер, поворот головы… Она провела с ними целый день. Дети были счастливы, а она удовлетворена. На протяжении всего дня она могла в любой момент коснуться их, приласкать, взять их за руки, так что одну половину своего естества она насытила, но в другой давал о себе знать голод.
Когда дети были уложены в постели, она вдруг сказала Джейн:
– Я перед сном немного прогуляюсь.
За дверями ее ждал вопрос, не получивший ответа. Сюзан пересекла маленькую площадь и села на скамейку рядом со статуей старого генерала. На его плечах удобно устроились нахохлившиеся воробьи. Она сидела там долго, пока мадам и ее черноволосый помощник не закрыли щитом витрину и дверь лавки на ночь. Ночью маленькая площадь была так же тиха, как дома поле. Исключением было лишь маленькое кафе в дальнем углу. Но там столики уже были пусты. Мимо Сюзан прошла молодая пара; мужчина затащил свою спутницу в тень памятника и страстно, долго целовал.
– Alors [1]1
Alors – ну, вот (франц.)
[Закрыть], – сказал он наконец с глубоким вздохом, и женщина на минутку прильнула к нему. Затем они покинули свое укрытие и пошли дальше. Сюзан они не заметили. Но она наблюдала за ними с такой жадностью, словно знала их. Она прямо-таки физически ощущала объятия мужчины и натиск его губ. Она сидела и думала о них, о таких людях, как они, вообще о людях и о непрекращающемся течении жизни, которая требует своего продолжения. И Сюзан как раз хотела схватить эту жизнь в руки и принудить ее существовать всегда. Те две фигуры, мужчина и женщина, стояли вместе, словно мрамор. Жизнь в своем высочайшем проявлении спокойна, и только мрамор может заключать в себе это возвышенное спокойствие, к которому стремится любое движение.
Сюзан встала и почувствовала, как в нее вливается сила. Она уже знала свои инструменты и овладела навыками работы с материалами. Но инструментов недостаточно, а материал – всего лишь средство. Мрамор, камень и бронза, плоть, кровь и кости – не что иное, как средства.
«Я хочу творить людей», – думала она. Внезапно она поняла, что покончила с цифрами и металлами, с литьем и плавкой. Она овладела своим ремеслом. Теперь она должна найти в себе свое мастерство.
* * *
– Мне нужно отдельное ателье, – сказала она Дэвиду Барнсу. – Вы действительно были весьма добры, поддерживая меня. Но теперь я хочу работать всерьез, а для этого мне надо быть одной.
– Я не знаю, с чего это вы решили, что все умеете, – пробормотал Барнс. В последнее время он был невероятно вспыльчив, так как чем дальше, тем больше убеждался в том, что за своим следующим «титаном» ему необходимо отправиться в Америку. До сих пор все эти великие мужи, канувшие в Лету, были уроженцами Европы и Англии. Но Барнс уже добрался до современников.
– Мне просто необходимо ехать в Америку, – стенал он. – Эдисон ко мне не придет. Вы можете распоряжаться моим ателье!
– Ну уж нет, – отвергла она это щедрое предложение. – Вы все равно остались бы здесь и я бы никогда от вас не избавилась.
– Вы слабая баба. Если бы вы были сильной, то смогли бы работать, где угодно. Посмотрите на меня! Я работаю там, где у меня есть материал. Руки у меня всегда с собой, и с глиной проблем нет. Одну из своих лучших вещей я делал в одном английском постоялом дворе, окруженный кучей гогочущих мужиков.
– Я бы тоже так сумела, – крикнула она ему в лицо. Его пренебрежительные слова разожгли в ней ярость, как факел солому. – Вы этакий чертов деспот! Я чувствую, что вы тут, даже когда вас нет.
– Я никогда не вмешивался в вашу работу, – кричал он.
– Вы вмешивались уже тем, что вы есть, – запальчиво ответила она.
Их слова могли бы стать вызовом на дуэль.
– Я призываю вас взять мое ателье и продолжать свою работу!
– Я могла бы, если бы знала, в чем, собственно, заключается моя работа. Пока что я в поисках. Даже если вы уедете, ваши мысли, ваши слова будут тут висеть в воздухе вашим эхом. А я этого не желаю!
– Через неделю я уеду. Подумайте об этом, женщина!
Быть женщиной стало для нее таким бременем, что уже от одного этого слова у нее начиналась аллергия. Она решительно ответила:
– Хорошо, я останусь здесь. Но к тому времени, как вы вернетесь, оно настолько станет вам чужим, что вы не захотите здесь работать.
Прежде чем прошла неделя, Джейн сообщила ей:
– Денег у меня осталось всего лишь на месяц. Вы мне велели, чтобы я вам сказала.
Она и забыла об этом.
Внезапно ее объял ужас. Она останется тут совершенно одна. Как только Дэвид уедет в Америку, у нее здесь не будет никого, к кому она могла бы обратиться, а если ей нечем будет накормить детей – она была рада, что до этого момента ничего не предпринимала. Теперь она уже ничего не скажет Дэвиду Барнсу. Свою жизнь она так или иначе уладит сама! Она помогла Барнсу упаковаться, выдержав последний день его беснований. Инструмент он чрезмерно тщательно упаковал в красивые специально сделанные ящички, а острие каждого резца он обмотал оленьей замшей. Он взял с собой также большой запас глины, которую сам замесил.
– Американская ни на что не годится, – ворчал он, – высыхает прямо под руками, в этом их проклятом темпе. Глина должна оставаться податливой, как плоть, пока работа не будет завершена. У меня есть секретный рецепт. Как-нибудь я вам его доверю, Сюзан, но только на ложе смерти.
– А что, если вы вывалитесь из самолета или что-то в этом роде?
– Ну тогда вам придется заглянуть внутрь Адама, – он кивнул головой в сторону маленькой, старинной статуэтки из гипса. – В нем спрятан рецепт на листке бумаги. Никто о нем не знает. Ну, а теперь мне пора идти.
– А где же ваша одежда? – спросила Сюзан.
Барнс ошеломленно посмотрел на нее.
– Проклятье! – сказал он и вытянул из-под кровати старый дорожный мешок. Открыв платяной шкаф, он начал вытаскивать одежду и белье. – Однажды я отправился без этого, – говорил он, засовывая вещи в мешок, – и обнаружил это только в море.
– И что вы сделали?
– Ничего. Я носил то, что было на мне, – ответил он резко. – Ну, пока, Сюзан.
Он открыл дверь и на кого-то заорал. Пришел мальчик, вскинул себе на плечо ящичек с инструментом, а Барнс схватил свой чудовищный мешок. Сюзан почувствовала на щеке жесткие волосы его бороды.
– Прощайте, – сказал он еще раз и остановился у двери. – В ящике еще осталось немного глины. Пожалуй, вы могли бы ее использовать.
– Хорошо, – сказала она.
Он исчез. Она видела в окно, как он бросил мешок в такси, и автомобиль, рванув с места, затрясся по узкой улице. Минуту она еще постояла у окна, затем круто повернулась и быстро открыла крышку ящика. Там ее ждала глина.
* * *
Итак, она теперь хозяйка ателье Дэвида Барнса. Его рабочий халат еще висел на двери; пробные скульптуры «титанов» стояли вдоль стен. Сюзан расчистила для своей работы немного места. Да, она должна была работать. День уплывал за днем, и Сюзан страшилась конца месяца, как какой-то катастрофы, когда Джейн протянет к ней пустую ладонь. Она должна накормить детей и она одна ответственна за это. Внезапно Париж показался ей совершенно чужим. Она постоянно была так занята, что ей и не приходило в голову, что она за границей. Но теперь она вспомнила о лесе Бродяги, глядя на Париж из высоких окон ателье. Улицы здесь были незнакомыми, люди бесцеремонными и чужими. Она отвернулась, чтобы мобилизовать в себе волю. Она не смеет быть слабой, не смеет бояться. Она ведь умеет добиться своего и она добьется!
Именно эти люди должны ей помочь заработать деньги на содержание детей. Сюзан отошла от окна и быстро начала лепить. Она лепила маленькие фигурки людей, которых видит ежедневно: старую лавочницу мадам Жер, брюхатого владельца кафешки на углу улицы, который весь день попивает свое вино, детей, играющих у колен статуи каменного генерала, водителя такси, спящего за рулем у тротуара ранним утром. Эти чужие люди были, тем не менее, хорошо знакомы Сюзан, и ее пальцы так и порхали. Она вылепит их, сделает гипсовые отливки и предложит их на продажу в одном маленьком магазинчике, мимо которого она ходит каждый день. Она видела, как туда входят женщины и выходят уже с пакетами. В витрине было выставлено множество сувениров. Эти ее статуэтки были, в общем-то, только игрой и все же это давало ей какое-то сладкое удовлетворение. Она работала, напевая, а когда поймала себя на этом, то повторила слова еще раз, что же она поет: «Ах, это будет – слава мне». Это был ее старый напев. Она не пела его с того времени, как приехала в Париж. Откуда же эта песенка вдруг взялась? Это была песенка ее рук, снова пробужденных для лихорадочной деятельности.
* * *
– Денег мне хватит еще на неделю, – спокойно сказала Джейн.
Рано утром она отправилась на рынок и уже вернулась с многочисленными покупками, лежащими в большой французской корзине. Джейн вообще не была испугана. Деньги всегда откуда-нибудь да возьмутся. Ее долгом было расходовать их как можно экономнее. Сюзан, отправляя Джона в школу, поправила ему галстук и нашла кепку.
– Счастливо, сыночек. Не забывай, что ты американец.
– Мама! Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь это забуду?!
– Конечно, нет, но помни о том, что ты единственный американец, которого они знают, и когда они на тебя смотрят, то видят всю Америку.
– Мама, но я уже немножко забываю Америку! У нас там были яблони и рига?
– Да, милый, и они у нас все еще есть. Ну, тебе пора!
Она смотрела ему вслед, на его высокую, стройную фигурку, как он бежит вниз по улице; да, ее сын, конечно, отличается от других мальчиков. А Марсия готовилась к вырезанию бумажных куколок и болтала немного по-английски, немного по-французски.
– Мама, мама, ou est 1е [2]2
ou est lе – где (франц.)
[Закрыть]ножницы, мама?
Сюзан нашла ножницы и посадила Марсию к открытому, залитому солнцем окну.
– Мамочке теперь надо работать, милая.
Марсию это уже не интересовало. Девочка с увлечением занялась своим делом. Она уже напевала песенку, которой научилась у мадам Жер, когда Джейн водила ее в пекарню, чтобы посмотреть, как из печи вынимают румяные рогалики.
– Я точно не знаю, когда вернусь, Джейн, – крикнула Сюзан у дверей.
– Да, миссис, – сказала Джейн, которая стояла в дверях кухни и вытирала руки фартуком.
– Возможно, сегодня я принесу немного денег.
– Да, это было бы неплохо.
Сюзан открыла дверь и вышла на улицу, освещенную ярким осенним солнцем. Каждый угол прилепленных друг к другу домов выделялся четко и твердо, брусчатка, влажная от частых дождей, так и блестела. Сюзан повернула направо, как обычно, намереваясь пройти мимо того маленького магазинчика с сувенирами. Тут она остановилась. Две из ее маленьких статуэток исчезли с витрины! Она влетела в магазин и устремилась к старому торговцу.
– Monsieur, – растерянно сказала она, – monsieur, est se que… [3]3
Monsieur… – мсье, мсье, неужели… (франц.)
[Закрыть]
– Ага! – ответил он весело из-за прилавка. От удовольствия его белые усы шевелились. Он сунул руку в ящик стола, затем протянул ее Сюзан. В ней была пригоршня франков.
– Mes Americains [4]4
Mes Americains – мои американцы (франц.)
[Закрыть], – воскликнул он игриво, – обожают маленьких куколок!
– Мерси, – улыбнувшись, поблагодарила она старика.
На улице Сюзан пересчитала деньги. Вышло совсем неплохо – он, конечно, оставил себе комиссионные. Она положила деньги в сумочку. Было приятно ощущать, что они там, хотя в действительности их было очень мало. Вырученных за статуэтки денег не хватило бы на квартплату, еду, обучение Сына и плату Джейн. К тому же, день ото дня становилось все холоднее, так что ей надо было подумать и об угле. Она пошла дальше, к ателье, где ежедневно проводила все предобеденное время, там она училась всему, чего до сих пор не умела. Но таких вещей было уже гораздо меньше. Теперь она уже приобрела некоторую сноровку. Но она еще не сделала ничего стоящего, как ей хотелось. Она еще не знала, что будет ее следующим произведением.
Сюзан открыла двери в квадратный холл ателье, сняла пальто и шляпу и натянула коричневый халат. Затем она вошла в мастерскую. Иногда здесь работали и другие студенты, хотя «мсье» и не давал уроков, но он позволял некоторым молодым людям приходить сюда смотреть на него и тем самым учиться. Время от времени он задавал им какой-нибудь вопрос, чтобы они таким образом осознавали свое невежество – но не более того. Но никто из этих энтузиастов все же не приходил так рано, как она – прежде, чем мэтр заканчивал свой скромный завтрак. Едва появившись в мастерской, Сюзан бралась за задание, не законченное в предыдущий день: делала арматуру, гипсовую форму, подготавливала металл. Ее учитель входил внутрь и вытирал с усов кофе и мед.
– А, Сюзан, ранняя пташка, вы уже здесь!
– Да, мэтр. Что я буду делать, когда закончу это?
– Подождите, дайте посмотреть на вас – вы бледны!
Он схватил ее за плечи и повернул лицом к окну.
– Я чувствую себя вполне хорошо.
– Вы ничего не едите. Не развлекаетесь. Вечером вам надо пойти с другими студентами и хорошенько повеселиться. Вы ходите домой – что вы делаете дома?
Она улыбнулась и не ответила.
– Вы случайно не влюблены? – спросил он.
Она решительно покачала головой. Влюблена!
Эти французы не в состоянии думать ни о чем другом.
– Нет, нет, вы не смеете влюбиться, Сюзан. Это жуткое проклятие для работы. Каждому приходится раз влюбиться, чтобы определить, что ничего особенного в этом нет. Вы уже были влюблены?
Она заколебалась, а потом быстро произнесла:
– Да, один раз. – Разве она не была влюблена в Марка?
Он снял руки с ее плеч.
– Ну, за работу! – Он подошел к большой мраморной глыбе и начал размечать ее. Он приступил к новой работе по заказу – статуе Клемансо. Сюзан целыми часами смотрела, как он делает наброски.
Он был недоволен и целую неделю только ходил вокруг огромной мраморной глыбы.
– Человеческое тело – это ничто – просто довесок к пылкой голове, – бормотал он.
Внезапно он закричал:
– Господи, Сюзан! Я совершенно забыл!
– Что случилось? – отозвалась она.
– Который час?
Она посмотрела на часы.
– Скоро десять.
– Ну, значит, этот парень скоро будет здесь! – пожаловался он. – Как будто бы мне не хватает забот с этим старым страшилищем, так извольте радоваться – как раз сегодня должен прийти новый ученик от Барнса – еще один гений, по крайней мере, по словам Барнса. Он прислал мне телеграмму, пожалуйста, тут так и написано: гений! Ко всему этому не может прийти Робер – именно сегодня, когда я вижу, наконец, как должно выглядеть в камне это страшилище, как раз сегодня, когда я хотел, чтобы Робер начал приготовления, он просто должен был порезать себе руку во время какой-то своей глупой забавы! Робер ну никак не мог подождать – именно теперь ему приспичило пораниться из-за какой-то очередной своей глупости, занести в руку инфекцию и повеситься, утопиться, застрелиться, а я теперь в отчаянии. Разве что доверить работу Робера этому новоявленному гению, но боюсь, что он мне развалит страшилище. Страшилище – старое, древнее. Сколько раз я говорил Роберу: «Робер, ты – каменотес, выдающийся каменотес, но скульптором не будешь, слышишь? Оставь инструменты в покое!»
Сюзан часто наблюдала за работой Робера – огромного, смуглого, симпатичного мужчины; ему поручалось снимать первые слои мрамора. Он громко сопел, склоняясь над эскизами, и, шевеля губами, замерял толщину и углы глиняной или гипсовой модели, стоящей перед ним.
– Я бы с этим справилась, – сказала она вслух.
Скульптор в упор посмотрел на нее и пригладил усы над алыми губами.
– Да уж, если бы!
– Дайте мне попробовать! – сказала она и тотчас вспомнила о своих детях. Она быстро сказала, чтобы стыд не успел взять над нею верх: – Заплатите мне столько же, сколько платите Роберу!
Вот она и сказала это. Сюзан застыдилась, но сказанного уже нельзя было вернуть. Робер зарабатывал себе на жизнь как каменотес.
– Деньги, деньги, – заворчал на нее старый скульптор. – Вот в этом все вы, американцы. А что, если вы испортите мне мрамор?
– Я заплачу за него. – Она схватила резец и молоток.
– Нет, нет, – кричал он, отмахиваясь от нее. – Но, впрочем, давайте, – неожиданно согласился он. – Но только я буду в ателье, слышите? Я буду следить за каждым вашим ударом!
Пришло несколько учеников-французов, они принялись за работу, исподтишка наблюдая за происходящим. Сюзан не была с ними хорошо знакома. Иногда кто-нибудь из них приглашал ее поужинать, но она всегда отказывалась.
– У меня нет времени на развлечения, – быстро говорила она и добавляла сдержанно: – Благодарю вас.
Она начала откалывать большой кусок мрамора.
– О, Боже, – застонал старый скульптор, – почему так глубоко?
– Я это четко вижу, – ответила она спокойно. Но она была спокойной только внешне. Внутри нее поднималась горячая волна одержимости. Она видела, как из камня проступает тщедушное согбенное создание с огромной, дикой, но прекрасной головой. Ей надо было быстро продвигаться дальше – эти два больших выступа прочь, левый и правый, но основа должна остаться квадратной. На ней будет размещаться фигура.
Открылись двери, и кто-то вошел. Она обернулась. Она никогда не оборачивалась, когда открывались двери.
«Ах, это вы, мсье?» – услышала она голос мэтра. Теперь ей надо быть осторожнее – здесь из камня должно было выступить плечо. Она не должна забывать о модели. А вот здесь модель неверна – слишком длинная шея, да и плечи должны быть сутулыми. Она обернулась и воскликнула:
– Мэтр, вот тут модель неверна – видите, вот здесь? Плечи должны быть вот такие… – Она снова начала бесстрашно в полную силу отсекать мрамор.
Он подскочил к ней.
– Остановитесь, дайте-ка посмотреть – вы меня просто убиваете!
Он схватил ее за руку и, прежде чем она смогла освободиться, ее взгляд упал на веселые серые, под ровными черными бровями глаза мужчины, глаза невероятно холодные и невероятно красивые. Никогда ранее она их не видела. Сюзан судорожно сжимала в руках инструменты, которые у нее пытался вырвать мэтр.
– Пустите меня, – закричала она. – Я знаю, что делаю. Я вижу вашего Клемансо! У него не было такой шеи. Посмотрите! – Она переложила осторожно резец и молоток в левую руку, взяла карандаш и начала быстро рисовать. – Вот так это должно выглядеть, мэтр, вот так!
– О, нет! – застонал он. – Это мой Клемансо или ваш?
Сюзан посмотрела на него и рассмеялась, потом отложила в сторону молоток и резец.
– Я, конечно же, не каменотес, – сказала она гордо, – я была неправа. Вам придется дождаться Робера.
– Нет, подождите! Боже мой, какая резвость! – бормотал мэтр утомленно. – Подождите, а что, если вы правы?
Сюзан застыла в ожидании. Она знала, что права. Но ей было неважно, права она или нет. Шероховатая поверхность мрамора под резцом, инстинкт ее рук, направляющих инструменты, разжег ее старую, таинственную и дикую страсть. Она хотела творить, она должна создавать собственную вещь, большую вещь.
– Да, вы правы, – сказал внезапно мэтр. – Я уже знаю, как вы его видите. Вам следует продолжить начатую работу.
– Я требовала денег, – сказала она. – Я раздумала, маэстро. Я не хочу денег. Если я буду работать вместо Робера, вы дадите мне мрамор для моей собственной работы?
Ей нужно заполучить мрамор. Она сделает еще мелкие вещички из глины на продажу, но если бы у нее был мрамор! Старый скульптор в упор смотрел на нее.
– Почему вы родились женщиной? – печально молвил он. – Подумать только, меня поучает какая-то женщина! Барнс был прав, когда говорил мне: «Бог стал легкомысленным – разбрасываться таким образом своим даром!..» – Он вздохнул, пожал плечами, потянул себя за ус. – Вы хотите кусок моего мрамора? Хорошо, вы его получите, но при одном условии – больше никаких собственных идей. С этого момента будете руководствоваться моделью. И как только вы снимете дюймовую толщину мрамора, остановитесь, слышите? Иначе вы это завершите согласно своей упрямой натуре. Что за урод – женщина с мозгами! Как я таких женщин ненавижу! И почему Господь послал такой дар женской особи?!
Но Сюзан уже не обращала внимания на его причитания.
– Могу я выбрать мрамор уже сегодня? – спросила она, глядя на него своими ясными глазами.
Он что-то еще ворчал в бороду, уходя. Развеселившаяся и одновременно посерьезневшая от своего успеха, она взяла в руки молоток и резец. У нее будет мрамор! А после этой она, наконец, начнет собственную работу.
– Кажется, вы напугали этого старикана, – раздался вдруг за ее спиной приятный, сдерживающий смех голос.
Она обернулась, вырванная из размышлений, и увидела высокого молодого мужчину в сером костюме. Это был тот мужчина с серыми глазами. Она совсем о нем забыла.
– Не думаю. Он просто немного разворчался, потому что я хотела его поправить, – коротко ответила она. Затем снова отвернулась и принялась отсекать куски мрамора, на этот раз с предплечий, она видела их сложенными на груди, хотя до сих пор они были скрыты в камне.
– Меня зовут Блейк Киннэрд, – снова произнес приятный, чистый голос. – Дэвид Барнс мне сказал, чтобы я нашел Сюзан Гейлорд.
– Это я, – сказала Сюзан: Но стук ее молотка и скольжение резца ни на минуту не прекратилось. Она раздумывала: когда она найдет тот мрамор, то узнает, что ей надо делать. Сам мрамор скажет ей это. Она будет ходить среди мраморных глыб до тех пор, пока не найдет большую, ту, которая ей нужна. Ей хочется сделать нечто большое. Она скульптор, а не лепильщик. Ей уже и не хочется смотреть на глину – только ради хлеба для своей семьи – она хочет работать с камнем сразу – без набросков, без моделей, она сразу же обнаружит в камне свой образ… Голос она уже не слышала, даже не оглянулась, чтобы определить, куда он исчез.
* * *
Сюзан так долго была одна, что каждый раз пугалась, когда он обращался к ней. Он внезапно врывался в ее тишину и всегда неожиданно выводил ее своим голосом из естественного душевного спокойствия. Она смотрела на него, отвечала и снова погружалась с свою тишину. Каждый день она работала над статуей Клемансо, стараясь не углубляться ни на дюйм дальше обозначенного предела. Страстно мечтая о возможности самой закончить статую, она запретила себе дальнейшую работу.
«Я бы сделала это так же хорошо, как и мэтр, может быть, даже лучше», – думала она, нисколько не стыдясь, потому что чувствовала в себе неизбывную силу. Так же, как она была уверена в том, что живет, она была уверена и в том, что создаст нечто великое. Она знала, что в ней скрыта сила, ни на что не растраченная и никем не обнаруженная. В ней было столько непоглощенной жизнью энергии! Только капелька ее израсходовалась на Марка и детей. Иногда в воскресенье или в праздники ей требовалась разрядка, и она бежала к детям.
– Джон, Марсия, давайте поиграем! Представим, что мы путешествуем вокруг света на тучах наперегонки с ветром. Нас никто не видит, но мы видим каждого.
Но их хватало ненадолго. Они пресыщались ее буйной фантазией и молниеносным выдумыванием новой забавы. Они уставали от нее.
– Я уже не хочу играть, мама, – сказал Джон.
– Мне эта игра, мамочка, не нравится, – сказала Марсия.
– Я буду вырезать, – заявил Джон.
– Ну так мы все будем вырезать, – сказала она. Ей не хотелось быть исключенной из их окружения; наоборот, она страстно желала охватить их всей силой своей любви. Но ловкость ее пальцев их отпугивала. Она вырезала целую стайку маленьких птичек на ветке, и Джон недовольно заявил:
– Никогда у меня не получатся такие красивые птички. Тебе не надо было их делать, мама.
Нет, никогда ей не удавалось отдать им столько любви, чтобы израсходовать ее всю. Когда дети проходили мимо нее, она не удерживалась, чтобы не протянуть к ним руки и не обнять их.
«Как вас мама любит!» – хотелось кричать ей. Но проявления ее любви для них были слишком бурными, и потому – утомительными.
– Ты ведь меня раздавишь, мама! – кричала Марсия, и Джон старался ее высвободить. Она научилась целовать их лишь походя, сдерживать желание приласкать их…
И только мрамор был достаточно велик для ее силы. Часами она выбирала себе глыбу. Если уж у нее может быть только одна единственная, то она должна быть ценной. Мэтр был щедр. Он был доволен ею и потому сказал:
– Возьмите себе, какую хотите. Вы не Робер, вы получите неизмеримо больше, чем он. На что бы ему был мрамор?
Сюзан расхаживала между грубыми блоками мрамора, осматривала, прикасалась к ним и размышляла над каждым камнем. Каждый заключал в себе какую-то тайну. Сюзан была наполнена тем странным знакомым тихим счастьем, которое заливало ее, когда она готовилась к следующему своему творению.
– Я не мог бы вам помочь? – его голос снова проник в ее тишину. Она, разозлившись, подняла взгляд, чтобы осадить этого непрошенного помощника.
– Я довольно хорошо разбираюсь в этом камне, – продолжил он. – Мой отец является поставщиком мрамора. В этом блоке, например, проходит сверху вниз черная смолистая жила. Прежде чем вы ее обнаружите, вы уже сделаете половину работы.
– Как вы это узнаете? – с интересом спросила она, мгновенно забыв о своей досаде.
– Видите вот здесь нить кремового цвета? – Нервными изящными руками он прикасался к мрамору. Ей пришлось наклониться, чтобы увидеть то, что он нащупал. Она была там, почти невидимая на шероховатой поверхности необработанного камня.
– Вот этот и этот тоже нехороши, – сказал он и мгновенно забраковал еще два. – А вот эти два очень красивы, а вот этот самый лучший из всех.
Он выбрал округлый блок, который понравился Сюзан с первого взгляда. Она только хотела, чтобы этот назойливый тип оставил ее в покое, чтобы она этот мрамор могла выбрать себе сама.
– Вы работаете с мрамором? – спросила она, уходя от его предложения; она примет решение, когда он уйдет.
– С чего вы взяли?! – засмеялся он. – Это для меня слишком медленно. Я только леплю, а работу с камнем я оставляю другим.
Она не слушала его. Она раздумывала о мраморной глыбе и желала, чтобы он наконец ушел.
– Дэвид Барнс мне о вас много рассказывал, – журчал его приятный голос.
– Да? – она вздрогнула, посмотрела на него и сразу же отвернулась. У него были серые глаза цвета моря под пасмурным небом.
– Он говорил о вас, что вы великая и гениальная.
– Я пока что сама не знаю, какая я, – сказала Сюзан. – Пожалуй, никто не знает о себе таких вещей.
Блейк Киннэрд засмеялся:
– И я так думаю. Но, может быть, вы позволите определить это мне?
Она серьезно покачала головой.
– Вы этого сделать не сможете. Я должна узнать это сама. – Он стоял невыносимо близко. Сюзан чувствовала странный, предостерегающий страх перед ним. – Мне нужно идти, – сказала она внезапно и, круто повернувшись, вышла из ателье. Он стоял и неотрывно смотрел ей вслед. Она вышла на улицу и в маленьком магазинчике купила себе рогалик и чашку горячего молока. Она в действительности остановила свой выбор именно на этой глыбе мрамора, но только хотела, чтобы он не вмешивался…
– Я просто о нем забуду, – решила она и облегченно вздохнула.
* * *
Однако ей это не удавалось. Он приходил в ателье каждый день, рассуждал о своей работе и смеялся, когда старый маэстро насмехался над его скульптурами, которые он так быстро и легко лепил.
– Но ведь я модернист! – защищался он. – Я выработал себе собственную технику, если позволите! Я пользуюсь плоскостным выражением – долой реализм! Я не реалист в отличие от вас!
Старый скульптор, стиснув сложенные за спиной руки, кричал:
– Кто это когда-нибудь видел, чтобы так выглядело человеческое лицо? Это может быть только пятном, тазом или подносом, но человеческим лицом – никогда!
Блейк Киннэрд, это воплощение веселости, схватил маэстро за жирные покатые плечи:
– Когда вы находитесь на расстоянии двух дюймов от человеческого лица, какого угодно, то оно выглядит, как таз, поднос, чайник или чайное блюдце. Встаньте вот сюда, сэр, куда падает свет, – видите, свет для меня является одним из материалов!
– Сюзан! – вопил старик, сжатый сильными молодыми руками. – Идите сюда, посмотрите своими честными глазами – это лицо человека?
Сюзан покинула угол, где стоял теперь ее мрамор, подошла к ним и стала испытующе рассматривать глиняное изваяние, которое столь быстро и с кажущейся небрежностью Блейк лепил на протяжении нескольких дней. По крайней мере, половину этого времени он провел на расстоянии добрых семи метров от статуи, откуда он ее сосредоточенно рассматривал. Время от времени он подходил к статуе и поворачивал ее в ту или другую сторону.
