Текст книги "Бальзак без маски"

Автор книги: Пьер Сиприо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

ЖАРДИ

Еще до отъезда Бальзак поручил предпринимателю Юберу заняться устройством маленького дома, который купил в Севре. К июлю 1838 года он расширил свои владения, прикупив несколько небольших участков земли, и теперь вполне мог здесь обосноваться. Он обставил свое жилище с предельной скромностью, углем нацарапав на стенах: «палисандровая обшивка», «гобелены», «венецианское стекло», «картина Рафаэля».

Почва в имении оказалась глинистой, а участок неровным. Гости Бальзака восхищались ловкостью, с какой хозяин перемещался по саду, держа в руках булыжники, которые по мере необходимости кидал себе под ноги.

Подумать только, через год он сможет добраться до Парижа поездом!

В июле-августе он был завален работой. Требовалось срочно оплатить счета и векселя, выданные для обустройства Жарди. В парке Сен-Клу распевали птицы, зеленая сень деревьев навевала сладкие сны, а он корпел над первой частью «Блеска и нищеты куртизанок».

Окончательный текст этого романа был опубликован только в августе 1844-го с датировкой 1845 года, а до этого в печати появились многочисленные отрывки и варианты.

В августе Бальзак принялся за переработку «Сельского священника» и «Крестьян», пока что озаглавленных «Кто с землей, тот с войной».

Одновременно он написал «Дом Нусингенов», а с 22 сентября по 8 октября в «Конститюсьонель» появился его «Музей древностей» – своего рода заключение к «Старой деве». Правда, Алансон в этом романе не упоминается, а сюжет разворачивается вокруг молодого аристократа Виктюрниана д’Эгриньона, который приезжает в Париж, связывается с компанией кутил и гуляк, а затем, стараясь угодить своей любовнице Диане де Мофриньез, совершает подлог. Фигуры второстепенных персонажей, заимствованные из провинции, «становятся барельефами на стенах склепа». Аристократы вроде д’Эгриньона, которым в 1818 году было под семьдесят, мечтают о возвращении своих огромных состояний. Отсюда название – «Музей древностей», потому что именно так называли собрания этих людей. Если Париж для жителей Алансона – это цитадель удовольствий, то парижане видят в провинции мирную гавань, в которую они стремятся, скрываясь от долгов, спасаясь от любовных скандалов, а то и от обвинений в подлоге или убийстве. За последнее преступление правосудие карает жестоко: виновного на два часа выставляют на всеобщее обозрение, как во времена позорного столба, затем клеймят каленым железом и отправляют на каторжные работы в Тулон. Бальзак знал, что один из родственников Эжена Делакруа подвергся именно такому наказанию.

15 июня 1839 года Бальзак добавил к своему владению в Жарди еще один земельный участок. Теперь у него было два дома и еще один, построенный Юбером, а также 4,4 гектара земли. Земля обошлась в 10 тысяч франков, постройки – в 42 тысячи. Но где взять эти деньги? Бальзак чувствовал, что силы его на исходе. Неужели снова «бросаться в работу, словно в бездонную пропасть»? Не лучше ли продать авансом свои будущие произведения, скажем, на десять лет вперед? Но и в том и в другом случае его ждет жизнь, полная лишений: «Какое несчастье родиться бедным, но с сердцем художника!»

2 июня, прогуливаясь по саду, он упал. Пришлось провести в постели 40 долгих дней. Кончился хлеб, кончились свечи, кончилась бумага. Не было покоя от кредиторов, на его след снова напала национальная гвардия. В январе 1839-го он уже побывал в тюрьме. В августе он отправил Еве Ганской одно из самых горьких писем:

«Жарди грозит гибель. А ведь я уже почти закончил стройку, остались какие-то пустяки. Но мне все равно не жить спокойно, пока я не расплачусь со всеми, кому должен, а должен я целое состояние. Тысячефранковые билеты проваливаются, как суденышки в море. Литературный труд становится все неблагодарнее. Издатели хотят получить все рукописи сразу, а критики считают, что я слишком много пишу».

Тем не менее в Жарди Бальзак пережил и радостные моменты. К нему приезжали друзья, веселые люди, с которыми ему было приятно проводить время. В числе самых верных почитателей – Леон Гозлан, впоследствии написавший книгу «Бальзак в домашних туфлях», Шарль Лазайи, «человек с крупным телом, управляемым не менее крупным носом», Лоран-Жан, любивший называть Бальзака «деткой», «дорогушей» и «любимым».

Лоран-Жан занимался интерьерами парижских особняков, в частности, оформлял жилье барону Джеймсу де Ротшильду. Не чужд он был и литературы, но сам себя именовал «лакеем Бальзака».

4 августа 1877 года «Жокей» поместил подписанный Морисом Регаром некролог, посвященный Лорану-Жану. В нем описывается внешний облик этого человека: «Лицо асимметричное, фигура совершенно перекошенная… Он не ходил, а словно подпрыгивал, опираясь на палку. Худ был настолько, что гвоздь в его присутствии сгорел бы от стыда за свою тучность. Нос его больше всего напоминал нос хищной птицы». Лоран-Жан нередко именовал себя «мизантропом без тени угрызений совести». При этом его преданность Бальзаку не знала границ. «Добродетели Бальзака, – говорил он, – посрамляют мои собственные, в том числе самую достойную – ничегонеделанье». Будучи завзятым остряком, он особенно ценил в других чувство юмора.

Как и во времена «Истории Тринадцати», Бальзак, не забывший девиз «Один за всех и все за одного», мечтал собрать вокруг себя преданных друг другу единомышленников в некое общество или ассоциацию. Журналисты, конечно, «злыдни», но без них не обойтись. Не может быть, чтобы в редакциях газет совсем не нашлось порядочных людей, верных и надежных. Пускай Леон Гозлан завяжет с ними знакомство, а Бальзак пригласит их потом к себе на обед. Необходимо вооружиться «копьями „Пресс“, алебардами „Котидьена“, ружьями „Журналь де деба“, мушкетами „Сьекля“. Только так можно править миром».

Гозлан составил список. Бальзак просмотрел его и против каждого имени сделал пометку: такой-то не понял «Серафиту», такой-то осудил безнравственность Горио, этот вообще никогда не писал о Бальзаке, этот жалкий трус, про которого и говорить не стоит… Одним словом, безгрешных в списке не оказалось.

По-настоящему счастливо он прожил в Жарди только одно лето 1839 года. Он радовался, что сбежал от сырости и духоты Парижа под сень могучих деревьев; мечтал, что разведет плантацию редких культур (ананасов и апельсинов, особенно ценимых гурманами), будет продавать их на бульварах, а на вырученные деньги жить.

Эгоизм творчества не давал Бальзаку страдать от одиночества, а когда ему становилось слишком грустно, он писал Еве Ганской: «Я вижу в вас лучшую часть собственного „я“. Работать для меня значит любить вас. […] Вы – воплощение моей честности и порядочности».

16 августа Бальзак добился-таки того, что его избрали президентом Общества литераторов, а затем переизбрали 25 декабря. 9 января 1840 года его сменил на этом посту Виктор Гюго.

Он не мог знать, что и здесь его подстерегут акулы бизнеса. Постоянно нуждаясь в деньгах, Бальзак занял у неких дельцов энную сумму под свои будущие театральные постановки. И в сентябре 1840 года в его мирный уголок Жарди явилась целая армия судебных исполнителей в сопровождении мускулистых грузчиков, чтобы помочь ему поскорее освободить помещение.

ДЕЛО ПЕЙТЕЛЯ, ИЛИ ЖЕРТВА ЛЮБВИ

11 ноября 1838 года на Андерском мосту, близ Беллея, некий нотариус по имени Себастьян Пейтель, бывший по совместительству критиком в газете Жирардена, застрелил из пистолета свою жену. Правда, сам Пейтель заявил, что жену убил не он, а Луи Рей, слуга, который целился в него самого, но промахнулся, после чего разъяренный нотариус якобы нагнал убийцу и размозжил ему голову ударом молотка.

Следствие довольно быстро убедилось, что вина за оба убийства лежала на самом Пейтеле, заставшем свою жену, молоденькую креолку, с любовником – Луи Реем.

Гаварни обратился к Бальзаку: «Человека казнят, и только вам под силу его спасти». Свидетельские показания настолько не соответствовали всему, что знал Бальзак о Пейтеле, с которым прежде встречался, что он написал: «В его вспыльчивой натуре они усмотрели лицемерное вероломство и из порядочного человека поспешили сделать преступника, избавившегося от жены с целью получить наследство».

9 сентября Бальзак и Гаварни посетили Пейтеля в тюремной камере. Если Пейтель и убил, рассуждал Бальзак, то сделал это из страсти. Люди же, способные на страсть, заслуживают того, чтобы их оставили жить.

Пейтель был готов взойти на эшафот, не желая поступиться своим достоинством и признать, что жена обманывала его со слугой.

Бальзак ничем не смог помочь Пейтелю. Пейтель был осужден и 28 октября 1839 года казнен на гильотине.

Почему Бальзак принял так близко к сердцу это безнадежное дело? Может быть, его память воскресила дядю Луи Бальса, казненного в Альби в 1819 году? Бернар-Франсуа страшно не любил, когда в семье вспоминали про этого дядю. Не всколыхнуло ли дело Пейтеля в душе Бальзака застарелые угрызения совести? Во всяком случае, оно стало еще одним доказательством того, что помимо суда юридического со всеми его кассациями и прошениями о помиловании существует и другой суд – суд писателя. В «Сельском священнике» Жан-Франсуа Ташрон, подобно Пейтелю, никому не откроет имя женщины, ради которой он пошел на убийство. Отчаянные головы черпают свои силы в гордыне; не признавая себя виновными, они, как им кажется, очищаются внутренне от своих грехов.

«ОЖИДАЯ ОТ БУДУЩЕГО ОДНИХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ, ЛЕГЧЕ ВСЕГО ПРОСЛЫТЬ ПРОРОКОМ» [45]45
  Талейран.


[Закрыть]

Опубликованный в апреле-мае 1839 года в «Сьекль» роман «Беатриса» вызвал бурю возмущения «добродетельной публики». Шутливое описание «костлявой» Беатрис крайне не понравилось мадам Луи Денуайе, тощей, как гвоздь, жене главного редактора. Набрасывая портрет женщины, Бальзак осмелился подробно остановиться на ее груди, он употребил слово «сладострастие», вложив в него самый плотский смысл в отличие, например, от Сент-Бёва (Бальзак называл его «Сент-Бевю» [46]46
  Sainte-Bévue – Святая Оплошность (фр.). Примеч. ред.


[Закрыть]), который в подобном контексте предпочитал говорить «мрачное наслаждение».

12 и 13 мая 1839 года в Париже вспыхнуло восстание республиканцев, которые заняли городскую ратушу и Дворец правосудия. Обыватели страшно перепугались, и виновные понесли самое суровое наказание: Барбеса приговорили к смертной казни, изменив затем приговор на вечную высылку из страны. Месяц спустя, 2 июня, Бальзак поранил ногу и на 40 дней свалился в постель. В этих обстоятельствах он написал свое «Письмо Жана Фету бедным людям».

Жан Фету – просвещенный провинциал, прибывший в столицу, чтобы разобраться в причине беспорядков. «У нас во Франции хватает несчастий, вот только мы никак не можем составить себе о них ясное представление». Фету разделяет всех людей на три группы: «1) те, кто все понимает и правдиво рассказывает об увиденном остальным; 2) те, кто все понимает, но лжет; 3) те, кто не понимает ничего и способен верить любой чепухе».

Наиболее опасна вторая категория, то есть лжецы. Типичный представитель этой группы пользуется в обществе всеми правами, потому что не считает себя никому ничем обязанным. Его, этого «жирного борова», заботит лишь то, чтобы в летнюю жару он мог пить холодное вино, а зимой подогретое бордо, Францией же он управляет, меньше всего думая об ответственности. Бальзак придумал для такого персонажа прозвище «господин Соглашатель».

Такой господин произносит пустые речи, слегка сдобренные оптимизмом, и любит рассуждать о новом обществе.

14 мая Бальзак, купивший еще один небольшой дом с двумя комнатами на первом и втором этажах, на три летних месяца сдал одну из них Гидобони-Висконти. Он мечтал об устройстве парка, о покупке других домов, ведь благодаря железной дороге от Севра до Парижа стало возможным добираться за какие-нибудь четверть часа. Ему хотелось заняться разведением редких культур, все тех же ананасов или «синих» роз, за которые цветоводческое общество обещало премию в 5 тысяч франков.

На глинистой почве трудно заниматься земледелием; но еще большие проблемы возникли с постройками. В апреле обрушилась стена дома. Надо было вызывать землекопов и поднимать участок, подмываемый водой. Хорошо еще было бы нанять садовника, лучше всего – с женой. Для поездок в Париж необходимо было обзавестись экипажем, сделать планировку сада, закупить растения, заплатить архитектору Юберу, у которого векселей скопилось на 2795 франков, и большая их часть ничем не была обеспечена. Бальзак смотрел на «швейцарскую долину» Виль-д’Аврей, опирающуюся на гору Сен-Клу и спускающуюся к Сене, и чувствовал, как сам он катится куда-то под откос.

Славно было бы исчезнуть, остаться лишь строкой в энциклопедии: «Мне кажется, я скоро покину Францию и пущусь в какую-нибудь сумасшедшую авантюру где-нибудь в Бразилии. Эта мысль греет меня именно своим безумием. Я больше не в силах влачить существование, которое вынужден влачить. Довольно пустых хлопот. Бумаги и письма сожгу. Останется мебель, останется Жарди, а я уеду, доверив пустяки, которыми дорожу, дружбе сестры. Она сохранит эти сокровища получше любого дракона. Выдам кому-нибудь доверенность, пусть используют мои сочинения, отправлюсь ловить фортуну, которая от меня ускользает, а потом или вернусь, разбогатев, или никто так и не узнает, что со мной сталось. Я тщательно продумал этот план и к его осуществлению приступлю уже зимой. Мой труд не дает мне средств, чтобы расплатиться с долгами, значит, следует поискать нечто иное. У меня осталось еще лет десять активной жизни, и, если я ими не воспользуюсь, значит, я никчемный человек. Мой отъезд могут ускорить некоторые обстоятельства, но как бы срочно я ни был вынужден действовать, с вами попрощаться успею. Если получите письмо с маркой из Гавра или Бордо, вы все поймете!»

Это письмо написано 3 июля 1840 года.

В начале этого года Бальзак связывал свои надежды с пьесой «Вотрен», в которой главную роль предстояло сыграть знаменитому актеру Фредерику Леметру, с триумфом выступавшему в «Кине и Роберте Макейре». Согласно правилам 16 января автор передал текст пьесы в цензурную комиссию. Уже 23 января он получил ответ: в постановке отказать. Бальзак немного переделал пьесу, но снова получил отказ: «Произведение представляет опасность для нравственности и общественного порядка». Руководство театра «Порт-Сен-Мартен» решилось проигнорировать мнение цензуры, и в марте приступили к репетициям. Действительно, министр внутренних дел Шарль де Ремюза и директор департамента изящных искусств Каве не особенно пристально прислушивались к рекомендациям цензурной комиссии. Премьера состоялась 14 марта. Три первых акта показались публике затянутыми и не очень понятными, кое-кто засобирался уходить, когда в четвертом акте на сцене наконец появился Леметр-Вотрен в образе генерала Крустаменте – посланника императора Мексики, молодого государства, добившегося независимости от Испании. Он весь был увешан ожерельями, бриллиантовыми бляхами, носил шляпу в перьях и длинную саблю. Одним словом, одет был, как попугай. Говорил он гортанным голосом, подражая мавру. Накладные волосы и бакенбарды делали его похожим на карикатурное изображение Луи-Филиппа. Пресса встретила пьесу в штыки, а министр внутренних дел запретил ее дальнейший показ. Директор театра Арель подсчитал убытки, составившие 600 тысяч франков, и объявил себя банкротом. Бальзак, с которым приключился «приступ горячки», укрылся у сестры, в доме 28 по улице Фобур-Пуасоньер.

Рассчитывая на прибыль от постановки «Вотрена», Бальзак заранее продал авторские права на нее за 5 тысяч франков плюс ростовщический процент в две с половиной тысячи Антуану Помье, агенту Общества литераторов, президентом которого он больше не являлся, и Пьеру-Анри Фуллону. Оба эти кредитора в судебном порядке потребовали продажи мебели и построек в Жарди. В апреле Бальзак предложил Фредерику Леметру еще две вещи – «Ричарда Губчатое Сердце» и «Меркаде», но актер, зная, что театр «Амбигю» готовился восстановить «Кина» Дюма, ему даже не ответил. 17 ноября по иску «литераторов» Помье и Фуллона судебный исполнитель арестовал имущество Бальзака. В Жарди ему оставили только кровать и постельные принадлежности.

«Я почти превратился в бродячего пса», – писал Бальзак матери.

Его неудачи взволновали весь Париж. Шарль Рабу писал Филарету Шаслю о том, что «Бальзака скоро продадут с потрохами». Против него начата настоящая травля. Где он ночует? Может быть, прячется под кроватью у Дельфины Гей? Ламартин представил в Палату доклад о литературной собственности и потребовал создания общей литературной кассы. На обсуждение явились только Бальзак и Виньи. Депутаты отклонили проект Ламартина. 25 марта Жирарден дал обед, на котором об этой неприятности уже никто не вспоминал. Были приглашены Ламартин, Гюго, который произвел на всех сильнейшее впечатление, Бальзак, развлекавший общество, Россини, тонкий ценитель женской кожи, уверявший, что «парижский атлас» ни в какое сравнение не идет с «русской шкуркой».

Еще 1 октября 1840 года Бальзак перевез свои вещи из дома 19 по улице Рейнуан в дом 19 по улице Бас в Пасси, который и стал отныне его жилищем. Арендная плата в размере 650 франков в год была внесена от имени Этьена-Дезире Грандемена и Филиберты Луизы Бреньо, родившейся в 1804 году в Ньевре. С этой дамой, бывшей любовницей Анри Латуша, Бальзака познакомила Марселина Деборд-Вальмор. Он слегка переиначил ее фамилию в Брюньоль. Почтовый адрес Бальзака, по которому ему писала Ева Ганская, на некоторое время стал таков: Пасси, улица Басс, дом 19, господину де Брюньолю.

Бальзаку страшно не хотелось терять Жарди. Ему удалось найти человека, согласившегося оформить на свое имя официальную продажу имения. Им стал архитектор Жан-Мари Кларе, проживавший на улице Мартир в доме 23. Лишь три года спустя, в 1843 году, Бальзак на самом деле продал то, что сам называл «своим безумием». Затея с имением обошлась ему в 100 тысяч франков, а Сильвену Пьеру Бонавентуре Гаво, с 1840 по 1844 год выступавшему в роли «опекуна» Бальзака, удалось найти покупателя всего лишь на 20 тысяч.

Во всех этих передрягах Бальзака спасало лишь то, что он сознательно настроился принимать от жизни все, включая «нищету и битву с нищетой», но в любых обстоятельствах «хранить благородство характера и не ломаться под ударами судьбы».

В своем будущем романе «Альбер Саварус» он расскажет о человеке, который беззаветно и горячо влюблен в женщину и которого преследует одно несчастье за другим. Сам Бальзак уже давно понял, что единственный способ победить несчастье заключается в том, чтобы оставаться к нему равнодушным.

Только поэтому он не падал поверженный очередным ударом судьбы, а вновь и вновь пробуждался к жизни, словно весенний цветок. Ему нужны были отвага и мужество, чтобы не переставать восхищаться собой, уважать себя и любить себя так, как его никто не любил.

МИЛОСТЬ ГОСПОДА

10 мая 1840 года Бальзак написал Еве Ганской, что заканчивает работу над новым романом. Он имел в виду «Сельского священника», в котором хотел показать, как «в цивилизованном обществе проявляет себя кающийся католик».

Первые наброски он сделал в сентябре 1838 года, однако эту работу приходилось все время откладывать. 2 июня 1839 года он упал, затем его поглотило дело Пейтеля, затем провалился «Вотрен», затем последовал арест имущества в Жарди… Несмотря на все эти события, с 1 по 7 января в «Пресс» была опубликована первая часть «Сельского священника» (вторая появилась 30 июня – 13 июля того же года). Издатель Суверен ждал от него окончания романа. 8 августа 1840 года он отправил к Бальзаку посыльного, и тот вернулся с 68 страницами рукописи.

В октябре у Бальзака под руками уже был готовый набор, и он приступил к переделке текста. 20 февраля 1841 года «Сельский священник» вышел книгой, а чуть позже, 8–13 марта в «Мессаже» появились четыре отрывка из романа.

Действие «Сельского священника» разворачивается в Лиможе. Бальзак побывал в этом городе в августе 1832 года вместе с молодым Ниве, племянником Зульмы Карро.

В доме ярмарочного торговца, женатого на дочери жестянщика, в 1802 году родилась девочка Вероника – существо удивительной красоты, «кроткая, как агнец». Вероника росла, а став девушкой, поражала родителей тем, что по вечерам читала им «Жития святых» и «Душеспасительные письма». Однажды ей под руку попался роман «Поль и Виргиния», и благодаря этой книге с ее глаз «спала пелена, под которой до поры были скрыты тайны Природы».

Лицо Вероники, обезображенное оспой, в минуты молитвы преображалось и становилось прекрасным.

Настал день, когда крупнейший лиможский банкир Пьер Граслен, «чудовище лицом», попросил руки Вероники. На свадебной церемонии ее усыпали драгоценностями и цветами, а жить ей отныне предстояло в самом красивом доме города.

В замужестве Вероника подурнела и стала еще строже, так что ее прозвали святошей. На самом деле она чувствует зависть окружающих и борется с ней своими средствами, отказываясь от любых благ этого мира. У нее нет ни лошадей, ни экипажа, ни повара. Вероника ни гроша не тратит на себя, щедро раздает милостыню.

Перед смертью отец Вероники советует ей обратить внимание на одного «необыкновенного человека» – рабочего фарфорового завода Жана-Франсуа Ташрона.

В марте 1829 года в Лиможе произошло чрезвычайное событие. Местный скряга папаша Пенгре, имевший привычку по ночам ходить на поле люцерны, где у него закопаны горшки с золотом, чтобы добавить к своему сокровищу новую монетку, найден мертвым. Убита и его служанка.

Все подозрения падают на Ташрона. Он покупал металл, чтобы сделать отмычку, клочок его рабочей блузы, оторвавшийся во время схватки, найден рядом с местом преступления, вечером в день убийства его видели слоняющимся возле дома Пенгре, наконец, он не ночевал в ту ночь у себя. Правда, всем известно, что этот кроткий и смирный молодой человек в последний год часто не ночевал дома, иногда по нескольку дней сряду.

Количество украденного золота было так велико, что Ташрон не мог унести его один. Ташрона арестовывают, заодно прихватывают и его сестру. Ни тот ни другая ни в чем не сознаются, но и ни слова не говорят в свою защиту. Они молчат, как если бы поставили своей целью кого-то выгородить. В городе болтают, что речь идет о некоей светской даме, с которой у Ташрона завязался роман, так что дело якобы дошло до того, что оба собирались бежать в Северную Америку.

Заслуживает ли Ташрон казни? Мнения судей разделились. Если его отправят на гильотину, наследникам Пенгре никогда не узнать, куда он спрятал золото на 100 тысяч франков.

Есть лишь один человек, аббат Бонне, который служит в Монтеньяке, родной деревне Ташрона, где по-прежнему живут его родители, и который может убедить его во всем сознаться. Должен же он рассказать, где припрятал денежки! Именно такого мнения придерживается викарий епископа Дютей, с которым полностью согласен епископ Лиможа.

Ташрон ничего не рассказал кюре Бонне, хотя исповедовался перед казнью. Перед тем как приговор привели в исполнение, он успел сообщить сестре и брату, что сокровища Пенгре спрятаны на одном из островов реки Вьенны. Деньги следует вернуть наследникам.

В те самые дни, когда совершается казнь над Жаном-Франсуа, у Вероники рождается сын. Спустя два года умирает ее муж, но Вероника отказывается от нового замужества и переезжает в Монтеньяк, где муж когда-то по ее просьбе купил ей имение на деньги от ее приданого. Монтеньяк представляет собой совершенные развалины, но Вероника с помощью бывшего каторжанина Фаррабеша принимается его обустраивать. У Фаррабеша золотые руки, и никто лучше него не умеет возиться с саженцами, ухаживать за посадками и очищать лес от сухостоя. В образе Фаррабеша нашла воплощение давняя идея, которой горел еще отец Бальзака: не нужно ни тюрем, ни каторги; преступников следует перевоспитывать в особых мастерских, какие должны быть в каждом округе.

Благодаря системе ирригации, созданной инженером, напоминающим Сюрвиля, Монтеньяк превращается в райское местечко, утопающее в зелени садов и парков. И вода, которая весело журчит, сбегая в долину, словно бы смывает с души Вероники память о совершенных грехах, ибо читатель уже догадался, что сообщницей Ташрона была конечно же она. Жизнь ее постепенно становится «чистой, как зеркало вод, и безмятежной, как небо». Деятельный труд на благо людям «наполнил ее душу миром, какого она давно не испытывала».

Урок «Сельского священника» прост. Любовь к земле и к людям помогает Веронике сделать Монтеньяк цветущим садом. «Душу следует возделывать», как возделывают сад. То же самое относится и ко всей Франции. Бальзак со страхом наблюдает, как во Франции поднимается пролетарская волна, он считает, что необходимо любым путем противостоять раздроблению крупных владений и даже вернуться к обсуждению вопроса о принадлежности земель, национализированных с 1793 по 1798 год.

Французам пора перестать заниматься пустой болтовней и осознать, что им необходима «политика оздоровления». Следует восстановить природную среду в том виде, в каком ее оставили предки, а затем перейти к спасению нации через семью, вырвать у прессы ее «ядовитое жало» и оставить только те газеты, которые могут приносить пользу, заставить Палату заниматься своим настоящим делом, и тогда «религия снова обретет свои права над народом».

– Что ж, господин кюре, у вас, оказывается, имеется целая программа! – говорит инженер Жерар аббату Бонне.

Бальзак все подвергает сомнению. В 1840 году он пишет статью «О рабочих». Чтобы на земле цвели сады и осуществлялось промышленное развитие, нужен мир, а мир – это труд под руководством власти, сосредоточенной в руках единого правительства. «Государственные деятели доверяют миру внутри страны меньше, чем за ее пределами. Они все шарят глазами в поисках какого-нибудь гения власти, одного из тех, кто устраивает 18 брюмера и 13 вандемьера, и ждут, что он явится установить свою власть, потому что те, кто правит сейчас, восстановить ее не могут».

Бальзак выступал за сильную власть. Порядок в человеческой вселенной базируется на единой власти, благодаря которой разрозненные фантазии индивидуумов складываются в общее действо. Власть не обязательно означает тиранию, ибо она служит выражением жизненного духа. Каждый должен сказать себе, что субъект, заключенный внутри каждого из нас, это не просто я, но вся Вселенная, частицей которой является Человек. Успешное становление Человека на земле – необходимое условие прогресса, условие всеобщего выживания. Нельзя сказать, что Творение устремлено к Богу, как нельзя сказать, что оно заложено в нас изначально, а мы лишь разыгрываем сценарий, принятый задолго до начала существования мира. Всякое творение есть наше преображение, и оно следует путями преображения. Мы живем в Творении и вместе с ним. Оно – наш неразлучный спутник.

Таким образом, Человек у Бальзака также становится создателем жизни, которая является его неотъемлемой собственностью.