Текст книги "Бальзак без маски"

Автор книги: Пьер Сиприо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)

СОПЕРНИКОВ МОЖНО НЕ БОЯТЬСЯ

В письме к госпоже Ганской Бальзак писал, что, «еще не зная, уже любит ее». Иностранкаотнеслась к этому скептически. От великого писателя она не ждала ничего иного, кроме рассказа о том, что делается в Париже, рассказа, который помог бы ей немного развлечься. Она жадно ловила любые вести, и, вполне вероятно, некоторые из них ее пугали. Польская колония, жившая в Париже, была вхожа в высший свет, а сплетни распространяются быстро. Бальзак отвечал ей: «Единственное, что соответствует действительности, это моя одинокая жизнь, мой упорный труд и моя печаль».

В понедельник 19 августа 1833 года он послал ей «Луи Ламбера». На книге он сделал надпись: «una fide»,что значит одна вера, одна любовь. Госпожа Ганская пыталась заставить его говорить, но он догадлив. Он понимал, что ею движет страсть к собиранию автографов. Она уверяла, что немного владеет даром ясновидения и потому из писем узнает о человеке гораздо больше, чем из личных встреч.

Бальзак же брался доказать ей, что писательская репутация больше, чем любая иная, подвержена искажениям. Писатели, выглядящие в своих произведениях героями, в жизни часто оказываются самыми гнусными типами.

Жюль Жанен, романист и сотрудник «Журналь де деба», состоял в любовной связи со знаменитой актрисой «Комеди Франсез» мадемуазель Жорж, которая его поколачивала.

Виктор Гюго был влюблен в актрису по имени Жюльетта, и она заставила его выплатить все ее долги, которых наделала, пока была любовницей Анатоля Демидова.

Скриб был болен.

Сандо все бросили, и Бальзак намеревался приютить его у себя. Жорж Санд отдалась Гюставу Планшу, который соизволил благосклонно отозваться об «Индиане» и «Валентине».

Ни в ком не было любви. Он один был способен услышать, о чем говорит ее сердце.

В августе 1833-го Бальзак намеревался уехать из Парижа. В том же году семейство Ганских устроилось в Невшателе, родном городе Анриетты Борель, воспитательницы дочери Евы Ганской Анны. Если он поедет к ней и увидит ее наяву, он рискует влюбиться по-настоящему и к тому же может ее скомпрометировать. А что, если отправиться туда под именем Антрега, чьим гербом он пользуется?

22 сентября Бальзак отправился в путь. В Безансоне он сделал остановку, чтобы увидеться с Шарлем де Бернаром (1804–1850), редактором «Газет де Франш-Конте», автором хвалебной статьи о «Шагреневой коже». От него Бальзак ожидал помощи в добывании необходимой бумаги, чтобы приступить к рассылке книг по подписке.

КРАТКАЯ ВСТРЕЧА И БОЛЬШОЕ ВОЛНЕНИЕ

Бальзак прибыл в Невшатель 25 сентября. Он остановился в гостинице «Фокон». Госпожа Ганская поселилась в доме Андрие, расположенном по улице Фобур, на Кретском холме, там, где в 1824 году останавливался Шатобриан. В крайнем возбуждении от близкой встречи Бальзак в течение нескольких дней тщетно бродил вокруг этого дома. Однажды он увидел «лицо в окне», в другой раз, как он расскажет об этом 1 декабря 1833 года, увидел Еву, выходившую из отеля «Фокон». Госпожа Ганская решила организовать встречу «на прогулке», воспользовавшись услугами гувернантки Анриетты Борель. «Боже, как ты показалась мне прекрасна в то воскресенье [29 сентября] в своем прелестном фиалковом платье!»

Когда читаешь письмо, написанное в воскресенье 6 октября 1833 года, трудно определить вызванные им чувства. Пожалуй, это было поклонение. Еще никогда, даже в мечтах, Бальзак не позволял себе забираться столь высоко. Оказалось, что Ева не просто прекрасна, она – сама красота. Предчувствие, что с ней он сможет достичь глубокой, божественной гармонии, охватило его: «Мне хотелось бы одной лишь искрой взгляда связать наши души воедино. Отныне ты одна моя супруга, мое божество […], мое сердце и моя жизнь полны тобой».

12 октября в письме к сестре Бальзак с изрядной долей юмора описывал дни, проведенные в Невшателе.

«Самое главное, это то, что нам 27 лет, что мы восхитительно прекрасны, что у нас лучшие в мире черные волосы и нежная, обольстительно тонкая кожа, какая бывает лишь у брюнеток, и прелестная маленькая ручка…»

Бальзак ощутил на себе пристальный взгляд господина Ганского: «Он переводил взор с юбки своей жены на мой жилет. Я чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Притворство – не моя стихия».

Еве Бальзак понравился. Он показался ей «веселым и милым, этаким Наполеоном. Это истинный ребенок. Если вы ему нравитесь, он скажет вам об этом с простодушной прямотой, свойственной детям. Если не нравитесь, он уткнется в книгу».

Оба понимали, что им необходимо увидеться снова. Он «произвел на нее впечатление», и она собралась в Париж под предлогом лечения у Дюпиютрена. Для этого в Женеве ей пришлось «притвориться тяжело больной, разжалобить русского посланника и добиться вожделенной визы для поездки в Париж».

И хотя Бальзак сумел «обворожить мужа», их планы не осуществились. Дочери Евы Анне Бальзак преподнес в дар медаль, на оборотной стороне которой приказал выгравировать слова: «Adoremus in aeternam». Ева подарила Бальзаку свой портрет: «Миниатюру, вставленную в плоский медальон».

БАЛЬЗАК ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ЕВГЕНИЮ ГРАНДЕ

В Париж Бальзак вернулся на дилижансе «в компании пяти швейцарцев из кантона Во, всю дорогу обращавшихся со мной так, словно я скотина, которую гонят на рынок».

Дома Бальзак обнаружил юную особу, личность которой удалось установить А. Шансерелю и Р. Пьеро. Мари Луиза Франсуаза Даминуа, она же Мария, оказалась дочерью Адели Даминуа, довольно известной романистки, за четыре года до этого вышедшей замуж за Шарля Антуана Ги Дю Френея. Выяснилось, что молодая женщина беременна, и Бальзака не могло не взволновать появление у него этого «наивного существа, тайком пробравшегося ко мне и упавшего на меня, как цветок с неба». На какое-то время Бальзак проникся отцовскими чувствами к ребенку, который родился 4 июня 1834 года и которому было суждено дожить до глубокой старости и умереть в Ницце в 1930 году. Облик Марии заставил Бальзака войти в совершенно новый мир – мир «Евгении Гранде». У Евгении мы найдем черты Марии.

Не следует только думать, что Евгения и есть Мария Даминуа. Бальзак вполне мог бы обойтись и без присутствия последней. Тем не менее эта любовь помогла ему вылепить лицо Евгении Гранде, как, впрочем, и многих других девушек, ставших персонажами «Человеческой комедии». Все они принадлежат к одному и тому же типу небесной красоты, напоминающему Пресвятую Деву кисти Рафаэля. Бальзак, как отмечает Робер Мюзиль, «их всех любил». Он смотрел на них теми же глазами, какими смотрел на Марию.

В 1839 году «Евгения Гранде» вышла с посвящением «Марии». Бальзак почтил своим присутствием первое причастие маленькой Мари, а в завещании отказал Марии «Христа» работы Жирардона.

ДОМ ГОСПОДИНА ГРАНДЕ

Без денег честь – не более чем хворь.

Расин

К концу декабря 1833 года, несмотря на «гримасы публики», Бальзак преуспевал во всем. Еще никогда он не вел игры с такой смелостью и проворством, как теперь. Он мог писать обо всем. Он уже доказал, что он блестящий рассказчик, а кроме того – автор «потешных сказок», заканчивавший второй их десяток. Между тем благодаря заключению договора с мадам Беше, книжная лавка «платила такую высокую цену», что он решился приступить к написанию больших романов, в которые намерен был вложить свою «огромную любовь к искусству».

Итак, в ноябре он работал над «Евгенией Гранде» и «Великим Годиссаром», которые появились 12 декабря в I и II томах «Этюдов нравов XIX века». У него уже зрел замысел «Музея древностей», он уже «видел», какой будет «Серафита». Работал он с таким пылом, что под ним сломалось кабинетное кресло. «Это уже второе кресло, которое пало подо мной с тех пор, как я начал эту битву».

Необходимо отметить, что он действительно работал не щадя себя: писал, сочинял в течение двенадцати часов подряд начиная с полуночи и до середины следующего дня. «Затем, с полудня до четырех часов дня я правлю корректуру. В пять обедаю, в половине шестого ложусь спать, чтобы в полночь подняться. Состояние мое становится значительным, – пишет он Зульме Карро. – Книготорговцы предлагают мне в этом году тридцать тысяч франков, не считая дохода от журналов. Через восемь лет они разом выплатят мне весь капитал с продаж».

Бальзак, как истинное дитя своей эпохи, преклонялся перед деньгами. Нарождавшийся капитализм знаменовал собой организованный эгоизм, высшим наслаждением которого становилась скупость. Пусть скупец кажется самым нелепым из человеческих созданий, зато ему нет равных в силе, богатстве, стойкости, могуществе, – ведь он может получить все, чего пожелает. До сих пор Бальзак отличался своей расточительностью. Его жизнь протекала среди «светских львов», в их мальчишеской ватаге, которая кидалась от безумства к безумству, задаваясь единственным вопросом: «Что бы еще такое придумать?»

«Евгения Гранде» стала для него своего рода договором, кодексом домашней экономии.

Кто ты, человек, умеющий делать деньги? Бондарь? Виноградарь? Мэр? Ростовщик? Лесоторговец? Спекулянт? Подрядчик? Папаша Гранде поочередно перепробовал все эти занятия, пока не стал самым крупным налогоплательщиком своего округа. У него есть то, что мы сегодня называем «деловой хваткой». Добившись избрания на пост мэра, он строит дороги, но все они «ведут к его виноградникам». Он требует к себе «раболепного почтения» от всех жителей городка Сомюр, включая нотариуса, банкира и местные власти. Он и сам искренне восхищается собой, когда «ночами предается несказанному наслаждению, какое способно доставить созерцание большой груды золота».

Говорят, что обладание убивает. У Гранде все наоборот: обладание лишь подстегивает его ум. Богачи каждый год меняют лошадей и кареты, мебель и бриллианты, а вот Гранде меняет лишь способы вложения капитала. Он живет ожиданием будущего барыша. Свое состояние он держит в старинных золотых монетах. И ничего, что в доме не бывает ни гроша. Однажды вечером Гранде грузит все свое золото и везет его продавать. Цена на золото подскочила, потому что Нант закупает вооружение. Но Гранде продает не в Нанте, а в соседнем Анжере, где ему предлагают самый выгодный курс. Операция, проведенная под покровом ночи, «напоминает сцену ограбления банка из современного детектива: не вызывающее подозрений средство передвижения (дорожная карета Фруафона), надежные соучастники, строго рассчитанный график и строжайшая выдержка» (Николь Мозе). Все время, пока длится операция, Гранде не берет в рот ни крошки.

Проданное золото Гранде обращает в боны казначейства. Купленные по самому низкому курсу (60 франков), к 1820 году они, как уверяет Гранде, вырастут в цене до 99 франков, с учетом пяти процентов годовых. На самом деле он несколько переоценил выгоду сделки. Реальный рост стоимости этих бумаг составил 79 франков против 60. Пьер-Жорж Кастекс подсчитал, что «вложив два миллиона шестьсот тысяч франков капитала, Гранде за четыре с половиной года с учетом сложных процентов получил чистой прибыли на сумму семьсот двадцать тысяч франков».

В своих письмах к Еве Ганской Бальзак настойчиво советовал ей подумать о выгодном вложении капитала: «Будьте папашей Гранде». Уже в 1833 году Бальзак спешил доказать своей корреспондентке, что, сочинив роман не столько о скупости, сколько о скупце, он дал Ганским пример для подражания и предлагал себя в качестве их доверенного лица по ведению дел в Париже, поскольку, хорошо разбираясь, когда следует продавать, а когда придержать, он всегда останется в выигрыше. «Париж для нас двоих», – скажет Растиньяк. Победа жителя Сомюра Гранде (который, как показал П.-Ж. Кастекс, считал себя скорее уроженцем Турени) над Парижем, кажется окончательной. «Не то что эти парижане!» – так отныне будет звучать его излюбленное ругательство.

«Евгения Гранде» – это история неуклонного восхождения дальновидного человека, проявившего способность пользоваться обстоятельствами и сумевшего сколотить состояние, несмотря на смену четырех властных режимов в годы с 1789 по 1830-й. Иными словами, человека, сумевшего сделать то, что не удалось Бернару-Франсуа. В то же время это восхитительно написанный роман, постоянно держащий читателя в напряжении. Никто – ни любимая дочь Евгения, ни жена, ни служанка, ни сын его брата Шарль – не понимает, чего от них хочет Гранде. Он пристально следит за каждым из них, а они с тревогой вслушиваются в звук его шагов. Никто из домочадцев так и не понял: все, что интересует Гранде, – это золото.

Бальзак сам заражается одержимостью своих героев и передает эту одержимость нам. И мы уже живем в доме, где экономят буквально на всем. В просторных комнатах царят холод и пустота; каждое полено для растопки выдается строго по счету; скупец пересчитывает каждый кусок сахару; полуденная трапеза скудна до ничтожества: какой-нибудь фрукт, кусочек хлеба, проглоченный всухомятку, да стакан белого вина. По вечерам свечей не зажигают: экономия…

Страстная любовь к деньгам – занятие далеко не легкое. Гранде и по ночам не знает покоя. Малейший шум вселяет в него тревогу. К концу жизни Гранде «слышит, как зевает во дворе собака».

Жизнь семьи течет в механическом ритме, диктуемом скупостью. Мать не покидает своего стула на полозьях, стоящего возле окна, дочь сидит рядом. Здесь никогда ничего не происходит, если не считать появления в назначенный час торговцев скобяным товаром, веревками или мелким инструментом.

Эта пронизанная глубокой печалью жизнь выглядит столь жалко, что прибывший из Парижа кузен отказывается от намерения жениться на Евгении. Увидев «грязно-желтые закопченные стены этой клетки и шаткую лестницу с трухлявыми перилами», он решил, что «попал в курятник».

Что ж, тем хуже для Шарля, потому что после смерти отца Евгения унаследует семнадцать миллионов. Между тем именно Шарль как раз вполне мог бы эти миллионы успешно приумножить. Подобно брату Оноре Анри Шарль отправится в дальние страны и станет торговать «китайцами, нефами, ласточкиными гнездами, детьми и артистами, а ростовщичество поведет по-крупному».

После фиктивного брака с господином де Бонфоном, долго мечтавшим об этой выгодной партии, но вскоре умершим, Евгения будет продолжать жить той же жизнью, что при отце. Она вовсе не «мертвая душа». Но ей, ведущей дела и управляющей домом, не хватает жадности. И это равнодушие в конечном счете освобождает ее из плена золота. Евгения «движется к небесам в сопровождении кортежа добрых дел».

Бальзак мог бы ограничиться обсуждением вопроса о золоте, высказавшись от имени тех двухсот пятидесяти тысяч рантье и собственников, на которых Жорж Дюшен обрушил упрек в том, что они никогда ничего не покупают, а только копят. Но через образ Евгении, сумевшей войти в соприкосновение с миром сверхъестественного, Бальзак снял «проклятие золота».

Так в одной книге он рассказал нам и о яде, и о противоядии.

ПОСЕЩЕНИЕ БОЛЬНОГО

Осенью 1833 года Бальзак с головой окунулся в светскую жизнь. Семейство Жирарденов и барон Жерар устраивали в его честь званые вечера. Тьер, олицетворявший «полицейское министерство», оказывал ему знаки уважения. Россини приглашал на обед в обществе своей любовницы Олимпии Пелиссье…

17 ноября, в воскресенье, Бальзак испытал настоящий шок: в мастерской скульптора Теофиля Бра он увидел шедевр. «Младенец Христос, покоящийся на руках Пресвятой Девы, сам приоткрывает покрывало, под которым спрятано от мира сияние его света». Бальзаку показали гипсовую модель, и он сейчас же захотел получить скульптуру в бронзе. От себя он добавил двух ангелов и написал «Серафиту», эту историю предшествовавшей жизни, историю Евы и свою собственную, историю жизни, о которой они оба мечтали: «два существа, слившиеся воедино […], явление ангела в своем последнем воплощении, разрывающего бренную оболочку, дабы подняться к Небесам».

Бальзак снова и снова возвращался к своей излюбленной идее: искусство существует вовсе не для того, чтобы приукрашивать или драматизировать жизнь; оно и есть сама жизнь, рождающаяся в гуще созидательного труда. «Я работаю, как лев», – писал он.

Субботу 21 декабря Бальзак встретил в пути. 24-го он должен был прибыть в Женеву, где собирался показать госпоже Ганской рукопись «Евгении Гранде». По случаю Рождества Ганская, с которой он встретился на постоялом дворе «Арка» в Пре-Левек (О-Вив) подарила ему кольцо «изысканной и нежной красоты». Место встречи, эта «жалкая лачуга», в которой имелось всего одно помещение, напоминало хибарки «павловских мужиков». Как далеко отсюда до отеля «Корона», в котором Бальзак проводил время с маркизой де Кастри! Зато отсюда рукой подать до дома Мирабо, где Ева Ганская обитала со своими домочадцами.

До 25 января 1834 года, то есть долгих сорок дней, они строго выдерживали правила этикета. Приглашения отсылались на имя «маркиза де Бальзака», который, в свою очередь, отвечал «супруге маршала госпоже Ганской». Бальзак жил ожиданием, «опутанный печалями, словно тысячами паучьих нитей». Ганский ни на шаг не отходил от жены; в просторной гостиной дома Мирабо без конца толклись гости; во время непременных прогулок вокруг озера было принято шагать с высоко поднятой головой, не глядя вокруг, а госпожа Ганская – слишком заметная личность, чтобы попытаться хотя бы обменяться с ней улыбкой или хотя бы дежурной любезностью. Бальзак посещал светские приемы, на которых пестрое интернациональное общество собиралось вокруг будущего Наполеона III, пока что бравшего уроки математики и путешествовавшего под руководством своего дяди Жерома Бонапарта, бывшего короля Вестфалии. Здесь можно было встретить Мари д’Агу с ее любовником Ференцем Листом. Венгру было 22 года, и он был красив, как бог. Недаром его выбрала эта редкостная женщина, бросившая ради него мужа и детей.

Бальзак, увлекшийся вольнодумной литературой, умел говорить с особой убедительностью, ловко пересыпая речь словечками, заимствованными из Рабле, «офранцуженными» итальянизмами, ссылками на мифологию и образными выражениями. Он со знанием дела повествовал о «матрицах для отливки», «глыбодробителях», о птице «бенгали», всю жизнь поющей одну и ту же песню, о «правильной машине» или морском компасе.

Несмотря на все его таланты, знакомство с маркизой де Кастри принесло ему лишь «сатанинские удовольствия маленькой гусыни»: все эти легкие пожатия рук, небрежные поцелуи, мимолетные касания плеч… «Он целовал подол платья графини, ее ноги и ее колени, но… честь предместья Сен-Жермен требует, чтобы никто не проведал тайны тех будуаров, в которых от любви привыкли ожидать всего, кроме того, что способно вызвать любовь» («Графиня де Ланже»).

Госпожа Ганская не собиралась отказываться от этих привычных хитростей, однако в конце концов она все-таки уступила.

Настало 19 января. На 23-е Бальзак получил приглашение к графине Марии Потоцкой, одной из кузин Евы. Графиня знала Бальзака и не желала «мириться с заключением, на которое он себя обрек, лишая всех нас радости». Графине Потоцкой было 47 лет; Бальзаку она пообещала, что на вечере будет Клодина Потоцкая, однако та, которую называли «ангелом эмиграции» (за самоотверженную заботу о польских друзьях), так и не пришла.

Вечеринка едва не закончилась ссорой. Госпожа Ганская была им за что-то недовольна. Зато на этом же приеме Ганская открыла, каким неподражаемым рассказчиком может быть Бальзак. Она и не предполагала, что он способен так блеснуть в обществе.

Наутро 24-го его охватила хандра. Он объявил, что болен: «Я чувствую себя гораздо хуже, чем предполагал… Меня мучит неутолимая жажда». Весь день Бальзак томился скукой. Написал два предлинных письма. Прислала записку и Ганская, сожалея о резкости, высказанной накануне. Ближе к вечеру, в сопровождении мужа, она пришла его навестить. «Ловкий ход, – комментирует это событие Рене Гиз. – Официальный визит супружеской пары в какой-то мере должен был оправдать Ганскую в глазах служителей отеля „Арка“». Что касается господина Ганского, то его крайне удивило отсутствие каких бы то ни было признаков болезни у Бальзака. Госпожа Ганская с ним не согласилась. Она сочла, что после пережитых волнений Бальзак нуждался в утешении. Он отсылает ей записку за запиской, умоляя прийти, она позволяет себе высказать смутное обещание и немедленно получает от него ответ: «Любовь моя! Единственная моя! Я думаю только о тебе! Твое письмо… О, приди и возьми себе мою жизнь, потребуй, чтобы я умер, приказывай все, чего захочешь! Только не проси не любить тебя, не желать тебя, не мечтать о тебе!»

Разве перед этим устоишь? Ганская наконец осознала, что Бальзак уже целый месяц следует за ней по пятам, в то время как она все сомневается и откладывает решение. До сих пор он добился лишь права участвовать в «эпистолярной кадрили». Что ж, она решилась. В отель «Арка» она отправилась «доброй волей, превозмогая собственную трусость». Госпожа Ганская избрала роль целительницы. 25 января Оноре чувствует себя превосходно, 27-го он совершенно здоров. «Никогда еще ни один больной не смел называться таковым с меньшим основанием». Таким образом, день 26 января знаменован «незабываемым событием», исполненным тайной и нежной радости.