Текст книги "Бальзак без маски"
Автор книги: Пьер Сиприо
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)
ФРАНЦУЗСКИЕ ПРАВЫЕ С 1815 ПО 1830 ГОД
В «Загородном бале» рассказывается история избалованной девушки по имени Эмили де Фонтен. Она влюбляется в юношу, но перед тем как открыть ему свои чувства, задает ему множество вопросов о его происхождении. В результате, узнав, что «прекрасный незнакомец» служит приказчиком на улице Пэ, девушка «впадает в ледяное оцепенение».
В «Загородном бале», написанном в конце существования монархии, Бальзак попытался осмыслить Реставрацию, которая представляла собой войну между противоположными течениями общественного мнения, а также войну между Людовиком XVIII и его братом, будущим королем Карлом X. «Пожалованная Хартия» имела разное значение для роялистов, которые видели в ней благодушную снисходительность короля к своему народу, и либералов, которые полагали, что во Франции установился конституционный режим. В 1814 году Людовик XVIII хотел успокоить умеренных, сформировав либеральное правительство, «отмеченное печатью долговременности и безопасности».
В «Загородном бале» Бальзак вывел на сцену графа де Фонтена, которого Жан-Эрве Доннар сумел идентифицировать. Прообразом Фонтена послужил Антуан Франсуа Клод, граф Ферран, друг Людовика XVIII и один из основных создателей Хартии. Ферран хотел добиться «сплава, прочного союза» двух Франций – революционной и старорежимной.
Бальзак мог узнать об этих событиях из уст членов семьи де Берни, состоявших в родстве с Ферраном. Ферран, принимавший живое участие в судьбе де Берни, крестный отец их последнего ребенка (1815) и свидетель на свадьбе их дочери (1819), ничего не скрывал от де Берни, а у Лоры не было никаких секретов от Бальзака.
Политика Феррана, который отталкивался от реальных фактов и «предлагал подходящие, то есть соответствующие моменту решения», оказала немалое влияние на все творчество Бальзака. «Нужно всегда исходить из того положения, в котором находишься». Конституционное право – это непреложный факт, и мы «должны постараться сделать его таким полезным, каким оно только может быть».
Хартия не утихомирила ультраправых, непримиримым глашатаем которых выступал граф д’Артуа. Людовик XVIII «всегда был революционером», – утверждал Бальзак устами своего персонажа, графа де Фонтена. Виллель говорил: «Хартия настолько изобиловала зародышами революции, что даже интерпретируя ее в монархическом смысле, было бы трудно избежать фатальных последствий».
Людовик XVIII умер от гангрены 16 сентября 1824 года. Он заболел 25 августа, но отказывался ложиться в кровать: «Король может умереть, но он никогда не болеет».
Сразу же после смерти короля Фрессину, уполномоченный произнести надгробное слово, назвал Хартию экспериментом, недостатки которого проявятся по прошествии некоторого времени. Новый король Карл X ни разу не упомянул о Хартии в своей тронной речи. На церемонии коронации в Реймсе Монсей преподнес королю меч Карла Великого, Сульт – скипетр, Мортье – длани правосудия вместе со священным сосудом, подаренным ангелами Хлодвигу; правда, в 1794 году сосуд был разбит, но несколько фрагментов удалось сберечь. Король лег на землю и из «семи отверстий на его белую рубашку пролилось святое миро»… Толпа закричала: «Vivat Rex in aeternum!» [22]22
Да здравствует король навечно! (лат.).
[Закрыть]Эта церемония стала предвестником наступления реакции. Революция превратилась в один из неприятных эпизодов, о которых следовало забыть ради того, чтобы «привести все социальные классы в то состояние, в котором они находились до 1789 года».
В 1822 году граф де Виллель (1773–1854) вошел в правительство. Он был выдающимся политическим деятелем. Но как член правительства он допустил ошибку, оставшись верным духу своей партии. В течение шести лет вплоть до 1828 года он правил, опираясь на своих соратников, придерживавшихся правых взглядов на правое большинство и проводя в жизнь правую программу. Общество отвергало проправительственную прессу. «Если к каждому гражданину не приставить жандарма, чтобы тот в приказном порядке читал официальные газеты, граждане никогда не станут их читать», – иронизировал Бенжамен Констан. В Палате депутатов Виллелю удалось получить большинство голосов. Нашлись «искусители», которые увещевали депутатов и «обеспечивали итоги голосования усилиями парламентских солдат». За обедом же они превращались в партийные лозунги.
8 августа 1829 года был сформирован ультраправый Совет министров. 17 ноября 1829 года председателем Совета стал Жюль Огюст Арман, князь де Полиньяк (1780–1847). Это правительство не сумело завоевать в Палате депутатов большинство. За его решения голосовали только те, кто хотел устроить государственный переворот.
Зима 1829/30 года оказалась «суровой для простых людей». У бедных не было ни дров, ни хлеба, в то время как богач, разоблаченный в «Кузине Бетте», тратил в год почти два миллиона и «бросал каждый вечер в огонь наряды своей любовницы».
В марте 1830 года Палата депутатов принялась прославлять добродетели короля, «вознесенного на вершину, недоступную бурям», но поддержала право народа вмешиваться в деятельность правительства. Это «непреложное условие поступательного движения общественных дел». 221 депутат резко выступил против министров. Они не хотели ни разрушить королевство, ни положить конец династии. Они требовали от короля лишь распустить Палату депутатов. Карл X придерживался старомодных взглядов и не желал с ними расставаться. «Эти люди не знают, что значит быть королем…» Королевский указ продлил срок полномочий Палаты до октября. Правительство многого ожидало от вторжения в Алжир. Успех операции не вызывал сомнений, а этого было бы достаточно, чтобы образумить Францию. Тем не менее 16 мая Карл X все же подписал указ о роспуске Палаты депутатов. Король призвал избирателей прийти к урнам 23 июня и 3 июля. В эти дни над прессой был установлен жесткий контроль. Знаменитая фраза «король царствует, но не правит», появившаяся в «Националь», стоила трехмесячного тюремного заключения ее главному редактору. Приговор был вынесен также газетам «Глоб» и «Куррье франсэ».
Вопреки прогнозам правительства роялистская партия потерпела поражение и получила всего 143 места, в то время как либеральная оппозиция завоевала 274.
Столкновение между королем и Законодательным собранием казалось неизбежным. Ферран предвидел это: «Требовать от собравшихся вместе и наделенных огромной властью людей, чтобы они не употребляли ее тогда, когда они прощаются или считают, что распростились с революцией, – большая ошибка». В романе «Блеск и нищета куртизанок» Бальзак напишет: «Вы даже не представляете себе, как трудно выполнять произвольные решения. Для конституционного монарха это равнозначно измене с замужней женщиной. Для него это адюльтер». И действительно, думая о грядущих уличных боях, король рассчитывал на помощь роялистов. «Людям короля через некоторое время представится возможность отличиться. От них потребуют проявить преданность. Ваш муж закроет брешь своим телом», – говорил герцог де Гранлье госпоже Камюзо.
Бальзак решил уехать с госпожой де Берни из Парижа именно в июне 1830 года. В глубине души он полагал, что борьба дворянства и буржуазии отражает реальное положение вещей в обществе, жившем в соответствии с принципами XVIII века. В 1830 году уже больше не существовало сословных преград между разбогатевшим средним классом и дворянством, которое по-прежнему продолжало считать себя высшей расой. Лицом к лицу противостояли богатые и бедные. Бедняки питались одним хлебом. Впрочем, зачастую у них не было ни гроша, чтобы купить его. Появились бродяги, покинувшие самые обездоленные провинции. Домом для них отныне стала большая дорога.
Явно находясь под влиянием сен-симонистов, Бальзак ожидал того момента, когда «сотни тысяч семей во Франции испытают это маленькое счастье, которое начинается с первым пескарем, попавшим на крючок после многочасового неуверенного ожидания, и которое заканчивается вместе с разделом властных полномочий в коммуне. Если мы избавимся от мелкого тщеславия, которое дарит народу памятники, фресковую живопись и импозантную аристократию… то станем думать, что ежедневно во Франции рушится город скорби, а тот день, когда ни один человек не протянет руку за подаянием, станет поистине прекрасным».
В ожидании, когда из города скорби воздвигнется город счастья, Бальзак отправился в Турень.
ХИЖИНА, УТОПАЮЩАЯ В ЦВЕТАХ
Госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак с удовлетворением взирала, как ее сын отстранялся от Лоры де Берни. Когда Лора пешком приходила к Оноре на улицу Кассини, она часто заставала там лишь служанку, Флору Делевуа: «Господин ушел». Но Лора не унывала. Она писала своему «котенку», нельзя ли «прийти на улицу Кассини к трем часам?». Она хотела, чтобы Оноре любил ее «небесной любовью». Для Бальзака эти «цветочные гирлянды» превращались в «кандалы каторжника». Даже если он еще и питал привязанность к этой женщине, то тщательно это скрывал, слишком Лора стала назойливой. Ум Лоры де Берни проявлялся в том, что она принимала Бальзака таким, каким от был, «со вспышками гнева, мириадами капризов, отрицанием общепринятых обычаев». Она была права…
В июне 1830 года Бальзак охладел к Лоре. Но он чувствовал себя слишком одиноко, а потому поехал вместе с ней.
Лоре исполнилось 53. Она стала сухопарой. Грудь потеряла упругость, но рот по-прежнему оставался красивым, а «подобие улыбки» смягчало грусть потухших глаз. Чтобы придать своему «овальному, удлиненному лицу» моложавый вид, она заплетала волосы в две косы.
Любовники остановились в Сен-Сире, в предместье Тура, там, где Оноре жил в семье кормилицы. Они сняли дом, который вдохновил Бальзака на написание «Гренадерши». Должно быть, дом напомнил ему о Шарметте, городе госпожи де Варане и Жан-Жака. В Турени ставни всех домов были зелеными, стены – желтоватыми, а первый этаж казался низким, поскольку крыши устремлялись прямо в небо.
Когда-то этот дом был обыкновенной хибарой, но потом его перестроили. Решетчатый забор отгораживал недавние пристройки, а гранатовые деревья скрывали их от посторонних глаз. Низенькая дверь и крутая лестница заставляли предполагать, что помещения здесь тесные и более чем скромные, а на самом деле это был очень просторный дом: «Нигде больше вы не встретите жилища одновременно столь скромного и столь большого, столь богатого растительностью, ароматами, природными видами».
В июне Турень утопала в цветах. Вместе с природой «расцвела» и Лора де Берни. Бальзак получил наслаждение, которое уже и не надеялся испытать, любуясь 53-летней женщиной, превратившейся в королеву цветов Энну. В окна низенького дома, где он работал, не проникали лучи солнца, зато туда порывисто вбегала Лора, высоко, словно яркий факел, держа букет.
Госпожа де Морсоф в «Лилии долины» предоставляет Феликсу де Ванденессу возможность самому составлять букеты. Так Бальзак воздал должное памяти Лоры де Берни. В 1843 году исполнилось два года со дня ее смерти. Очень похожая на нее Онорина тоже делает букеты, но из искусственных цветов.
Бальзака и Лору разделяла семья де Берни и ее многочисленные свойственники: граф Адриен Габриель де Бомон, граф де Лас Каз (1766–1842), описавший жизнь Наполеона на острове Святой Елены, барон Паскье, префект полиции, а затем министр граф Ферран. Помощи в книгоиздательском деле от них ждать не приходилось. Но главное, что разделяло Лору и Бальзака, – Александр де Берни, шестой ребенок в семье де Берни. Бальзак относился к нему как к брату, правда, этот братец оттеснил его от шрифтолитейного станка собственной типографии. Бальзак хотел, чтобы Лора де Берни занималась тем, что у нее получалось лучше всего: корректурой, вычиткой, редактированием, ибо она умела придавать текстам достойный вид и исправлять вкусовые ошибки… Он ругался и отчаянно сопротивлялся, когда кто-нибудь пытался устранить подобные ошибки в его рукописях, но потом, убежденный, уступал. Лора слишком много говорила о своих детях. Она поверяла своему компаньону об их маленьких горестях. Она позволила детям надеяться на красивую жизнь, в то время как смогла завещать им совсем немного. Лора драматизировала: ее дочери чахнут, не имея возможности выйти замуж без приданого. Сыновья «упрекали ее за свою жизнь». Они не получили состояния, соответствовавшего их амбициям. 8 марта 1848 года Бальзак написал Еве Ганской: «В 1830 году я жил одиноко, измученный требованиями старой женщины».
Вероятно, Бальзаком овладела скука, ибо 4 июня 1830 года вместе с госпожой де Берни он отправился к морю. Это путешествие создало у него иллюзию авантюрного приключения, и он возомнил себя «Корсаром» Байрона, «Керноком» Эжена Сю и пиратом Арго.
Сначала на корабле они добрались из Анжера в Нант, потом поехали в Сен-Назер, а оттуда – в Ле Круазик. Один километр пути стоил один су. В течение десяти дней Бальзак плавал, ходил по горам, вдыхал полной грудью воздух и вдоволь загорал на солнце. «В человеческой жизни есть прекрасные мгновения, – писал он в „Драме на берегу моря“. – Небо было безоблачным, море спокойным… Две лазурные степи».
Возвратившись домой, он с радостью рассказывал Виктору Ратье, что «вел образ жизни могиканина», обрел свободу и познал жизнь пирата: «Океан, бриг и потерпевший крушение английский корабль, вот-вот готовый затонуть, – гораздо более впечатляющее зрелище, нежели письменный прибор или перо… И что это за жизнь в маленьких коробках, называемых в Париже квартирами?»
Лечение дикой природой заставило Бальзака забыть об унижении. Он был унижен тем, что ему пришлось отказаться от типографии, что он поступал благородно, а над ним насмехались, что он связал свою судьбу со старой женщиной, что он был вынужден писать ради заработка «Гастрономическую физиологию» и хроники, получая сто франков в месяц, и «Трактат об изящной жизни», в котором образ Лоры де Берни занял треть оговоренного объема.
ТОЛПА – ЭТО НЕ НАРОД
Сегодня вы – народ.
Виктор Гюго. Продиктовано после июля 1830 года
28, 29 и 30 июля, названные впоследствии «Три славных дня» («Свобода, ведущая народ». Делакруа), не оторвали Бальзака от работы и не нарушили его созерцательного образа жизни. «Когда смотришь прекрасной ночью на величественные небеса, возникает желание расстегнуть штаны и помочиться на все королевства». «На все королевства», или вернее правительства, каковыми бы они ни были. Для Бальзака «Три славных дня» – это даже не свет, а лишь зарево, вспышка, или, лучше сказать, лай собак в темноте, причем собак малочисленных, готовых поскорее разбежаться по теплым углам.
В письме, адресованном Виктору Ратье, редактору «Силуэта», Бальзак ясно дал понять, что не желает иметь ничего общего с парижской сумятицей. Он хотел остаться человеком вне общества, человеком, слившимся с природой: «О! Если бы вы знали, что такое Турень! Здесь забываешь обо всем… Турень дает восхитительное объяснение лаццарони. Отсюда мне удалось взглянуть на славу, на Палату депутатов, на политику, на будущее, на литературу как на настоящие пули, отлитые для убийства бродячих бездомных собак и я сказал себе: „Добродетель, счастье, жизнь заключаются в 600 франках ренты на берегах Луары“» (11 июля 1830 года).
Известно, что, вопреки настоятельным увещеваниям родных и друзей, Бальзак никогда не имел постоянного места работы. Уже в 1820 году он писал сестре: «Если я поступлю на службу, мне грозит погибель. Я стану клерком, машиной, цирковой лошадью, которая пробегает 30 или 40 кругов, ест и пьет по часам. Я сольюсь с толпой. Как смеют называть жизнью движение мельничных жерновов, бесконечное однообразное вращение!»
Оставшись в Туре до 10 сентября, Бальзак упустил счастливый случай. Июльская революция сослужила добрую службу «литературному братству». Вчерашние журналисты, занимавшиеся бумагомаранием и строчившие трактаты, путеводители, кодексы, дорвались до власти. Стендаль отправился консулом в Триест, Эмиль де Жирарден стал генеральным инспектором музеев и художественных выставок, затем депутатом, Александр Дюма получил должность хранителя библиотеки Пале-Рояля, Мериме занял пост в министерстве торговли и общественных работ, Виктор Боэн, купивший в 1826 году «Фигаро», на несколько недель был назначен префектом департамента Шарант, Филарет Шаль – атташе французского посольства в Лондоне, а Огюст Минье занял должность архивариуса в министерстве иностранных дел. Вскоре служить новому режиму будет означать извлекать выгоду для себя.
«Три славных дня» обернулись для Бальзака двойным поражением. Всей жизнью бедного писателя, ремеслом типографа, полуночными прогулками Бальзак был неразрывно связан с Парижем, а потому опасался бунта нищих, этих «уродливых и худосочных образин, ведомых убийцами и продажными девками». Эта полуголодная толпа была способна «убивать со всей самоотверженностью невинности».
Республиканцы организовали сопротивление и повели толпу на бой. Через три дня либерал-монархистам удалось совершить невероятное: они положили конец революции. Поговаривали о какой-то уловке. На самом деле республиканская партия внушала страх: все боялись возвращения 1793 года и толпы, угрожающей безопасности отдельных граждан и собственников.
Посредники короля и депутатов были в панике. Они видели, как на улице Сен-Дени, около рынка Инносан, на улице Ришелье или на улице Сен-Антуан возникал неведомый им Париж. Там появлялись люди, жившие в убогих лачугах и разогретые июльским жаром. Они были воплощением нищеты: полуобнаженные женщины, мужчины, одетые в разорванные блузы и брюки, которые держались на обрывке веревки, перекинутой через плечо. Они были босы, и лишь на некоторых были обуты стоптанные башмаки. За эти три дня были убиты 163 стража правопорядка и ранены 578. Бунтовщики потеряли 1800 человек убитыми и 4500 ранеными. В итоге толпа вернулась в свои мастерские и лачуги, но в течение всего царствования Луи-Филиппа то тут, то там происходили вооруженные стычки. А в феврале 1848-го толпа вновь вышла на улицу. На сей раз у нее появились новые вожди. В 1830 году Кавеньяк, которого Бальзак хорошо знал, сказал о республиканцах: «Мы были бессильны». А Бланки, ворвавшись в салон мадемуазель де Монгольфье, крикнул: «Прогоните романтиков!» В его глазах романтики олицетворяли готику, Средневековье, святош.
Но из нынешней революции можно было извлечь один урок. Говорят: «Ждите и смотрите». Карл X ждал. Тьер и банкир Лаффит ждали. В своем замке в Нейи ждал герцог Орлеанский. Они ждали, хотя депутаты вновь созвали заседание Палаты. Пэры Люксембург, Тьер и Жирарден вновь начали выпускать свои газеты. Банкиры ждали, чтобы рента, упавшая до 84, 50, поднялась до 125. Словом, все ждали, как скажет Гюго, когда «право сокрушит деяния».
Будущий король, казалось, был воплощением долга, взяв власть в свои руки. Провозглашенный генеральным наместником королевства 9 августа Луи-Филипп был избран королем. Королем, пообещавшим окружить трон республиканскими институтами, Королем французов, но не милостью Божьей королем Франции. Церемония коронации была заменена церемонией принесения присяги.
ОЧЕНЬ «МОДНЫЙ» БАЛЬЗАК
25 июля 1830 года Бальзак, взятый в оборот редакторами «Трактата об изящной жизни», который должен был быть опубликован в «Мод», пешком преодолел 15 километров. Он шел из «Гренадьеры», расположенной в пригороде Тура, в Саше, к своим друзьям Маргоннам. Именно этим путем пройдет Феликс де Ванденесс из «Лилии долины». Бальзак любовался мельницами и слушал скрип их крыльев, «озвучивающих долину» Эндра. Он брел по берегу реки, восхищался островами, «небольшими пригорками мелкого галечника, о которые разбивались волны», «коврами», сотканными водной растительностью.
Возвратившись в «Гренадьеру», Бальзак вновь взялся за перо. Он написал книгу о том, как добиться счастливой, изящной и «гастрономической» жизни, и при этом ему постоянно казалось, что он вот-вот умрет от скуки.
«Трактат об изящной жизни» представляет собой юмористическое эссе. При этом автор не стремился ни к какой иной цели, кроме получения гонорара.
Для того чтобы придать трактату большую убедительность, Бальзак дал читателям понять, что редакторы «Мод» Жирарден, Лотур-Мазере и сам автор встречались с Джорджем Брианом Бруммелем (1778–1840), англичанином, следящим за веяниями моды. Они взяли у него интервью в Булонь-сюр-Мер сразу после того, как он проснулся. Это была встреча с обедневшим, потрепанным Бруммелем, но это не помешало хозяину принимать гостей «в соответствии со всеми правилами хорошего тона».
Роза Фортассье, опубликовавшая прекрасную книгу о писателях и веяниях моды, провела серьезные изыскания. Она утверждает, что Бальзак никогда не встречался с Бруммелем, а сам Бруммель в описываемый период находился не в Булони или Кале, а в Кайене, куда был назначен на должность консула Его Величества короля Великобритании.
Эта должность спасла Бруммеля от нищеты, и он смог приехать в Париж, где познакомился с Талейраном, княгиней Багратион, Виктором Гюго, которого он сравнивал с «нашим Байроном». Интервью с Бруммелем было воображаемым.
И тем не менее Бальзак провел большую подготовительную работу: он прочитал «Пелем, или Приключения английского джентльмена» Булвер-Литтона и «Грэнби» лорда Норманби.
Эти две книги привели Бальзака к убеждению, что изысканность манер вырождается. Буржуазная Франция, лишенная дворянства, корпусов управления и суда, цеховых гильдий, наполеоновских парадов, стала единообразной и монотонной. Ее словно одели в униформу. Аристократия доживала свои последние дни. Отходили в прошлое этикет и условности. Оставалась лишь существенность, которая означала действительность, возведенную искусством в истину.
Вышли из моды галстук, повязанный вокруг шеи, жабо, длинные ресницы, плотно облегающие фигуру брюки, парики. Теперь мужчины носили усы или округлую бороду, напоминающую воротники эпохи Возрождения. Никто ни перед кем не снимал шляпу. А на смену туфлям пришли сапоги.
Так выглядел современный денди. Его еще называли «эстетом», «щеголем» или львом, а поскольку слово «денди» не имеет женского рода, можно говорить о львицах.
В эпоху романтизма в театрах или на ассамблеях юноши и женщины теряли над собой контроль. Они судорожно рыдали или истерически хохотали до изнеможения. Денди же всегда сохраняли невозмутимый вид. Они не принимали участия в романтическом исступлении и революционном брожении.
Денди избегал всепоглощающего труда. Ни один занятой человек не смог бы два с половиной часа в день уделять своему туалету, как это делал Анри де Марсей. Мужчины и женщины проявляли свою истинную сущность лишь во время отдыха. Изящество требует внутреннего совершенства. Искусство выбрать галстук, ленту или корсаж, как и любое другое, требует долготерпения. Говоря обо всем этом, Бальзак прежде всего имел в виду суматоху наполеоновского общества, которое так стремительно ввел в свет Император.
В «Шагреневой коже» Бальзак настоятельно советует соблюдать чувство меры, ибо тело не в состоянии справиться с нарушениями привычного образа жизни, связанного с пламенной страстью, неумеренными желаниями, жаждой золота и могущественной власти. В это время дендизм превратился в норму поведения тех, кто не желал «доводить себя до изнеможения». «Честолюбцы должны идти извилистым путем, – писал Бальзак, – самой короткой дорогой в политике». «Этот извилистый путь, – пишет Роза Фортассье, – пролегал через бульвары, террасу фельянов, тир Гризье, а вовсе не через Юридическую школу или министерские кабинеты». Денди Дизраэли, Наполеон III, никогда не расстававшийся с сигарой, Кавур, Бисмарк, будто бы выпивавший десять бутылок шампанского в день, признали правоту Бальзака.
Если костюм перестал быть только одеждой, но превратился в признак хорошего вкуса, значит, следует ожидать появления нового типа аристократии, аристократии приличного общества. Это общество объединено только полетом высокой фантазии. Иерархическая субординация обретает расплывчатый характер: здесь можно встретить нотариуса и мелкопоместного дворянина, прелата и лакея.
Прикрываясь легкомысленными словами, Бальзак в своих «трактатах» и главным образом в «Теории поступков», опубликованных в номерах «Литературной Европы» с 15 августа по 5 сентября 1833 года, высказал очень важную идею, которая будет подхвачена и окончательно сформирована Бодлером, идею о современности. С традициями покончено, дорогу воображению! Необходимо создать новую манеру чувствовать, новый образ жизни вне классов и сословий. Если новые потребности не укоренятся, пролетарии, оставшись один на один со своими проблемами, окажутся не у дел. Бальзак верил, что художник может сыграть решающую роль в обществе, если даст работу рабочему.
Чернь, устраивающую беспорядки, необходимо обеспечить работой. Бальзак никогда не забывал о народе, который «своими грязными руками вытачивает и покрывает позолотой изделия из фарфора, шьет фраки и платья, отбивает пеньку и волокно, полирует бронзовые изделия, режет по хрусталю, изготавливает искусственные цветы, расшивает золотыми нитями материю, объезжает лошадей, делает сбрую и упряжь, гранит алмазы…» При составлении перечня ремесел Бальзак пользовался «Отрывками из статистических исследований, проведенных в городе Париже и департаменте Сена», вышедшими в 1824 году.