Текст книги "Бальзак без маски"

Автор книги: Пьер Сиприо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 47 страниц)

АЗИЯ

Китайцы счастливы

Двадцатилетний Бернар-Франсуа решил попытать счастья в Париже.

В 1776 году он поступил на должность секретаря-письмоводителя в администрацию по управлению имуществом Королевского совета, иными словами, в «общий совет», весьма отличный от «частного совета», в члены которого король производит тех, в чьих услугах нуждается.

Бернар-Франсуа прибыл в Париж словно нарочно для того, чтобы записывать вопросы и ответы – именно это входит в обязанности секретаря, – относящиеся к ликвидации Ост-Индской компании.

Созданная во имя всеобщего благоденствия королевства и активно занимавшаяся внешней торговлей, в том числе и с Ост-Индией, компания с прискорбием взирала на потерю колоний и своих большегрузных судов, либо захваченных, либо потопленных. Она по-прежнему контролировала продажу бобровых шкур в Канаде и работорговлю в Сан-Доминго. Но все приходили в отчаяние от ее обесценивавшихся акций, стоимость которых упала с 2100 ливров в 1743-м до 745 ливров в 1762 году. Вот почему тарифы на перевозки в компании в три раза превышали суммы, запрашиваемые частными судовладельцами.

Привилегии компании были упразднены в 1769 году. Но поскольку пострадали очень многие, подписавшиеся на займы, король не мог обойти их вниманием, он вынужден был возместить причиненный им ущерб.

Ликвидацией компании занимался статский советник интендант Бутен. Были проданы корабли, опустошены пакгаузы, закрыты сахарные заводы, выставлены на аукцион диковинные животные и растения, складированы заморские продовольственные товары.

По-видимому, Бернар-Франсуа очень внимательно отнесся к этим товарным излишкам, торговля которыми приносит огромные барыши, если уметь выждать и вовремя сбыть их с рук. Вплоть до выхода на пенсию в 1819 году Бернар-Франсуа умело вел свои дела на поприще продовольственного снабжения, что было самым насущным и самым рискованным делом во Франции, вечно объятой революциями и войнами и, следовательно, вечно нуждающейся.

В 1763 году два китайца, Ко и Янг, приехавшие учиться у иезуитов, были возведены в сан священников ордена лазаристов. Министр Бертен пожелал выслушать их рассказ о технике, образовании, системе сельского хозяйства Китая, который считался одним из наиболее процветающих и наиболее добродетельных государств.

Совершив путешествие по Франции и ближе познакомившись с самыми лучшими товарами, которые здесь производились, Ко и Янг сели в Лорьяне на корабль, нагруженный подарками.

Китайцам, уехавшим из Китая и вернувшимся обратно, обычно грозила смертная казнь. Иезуиты Пекина связались с королем и обеспечили им защиту.

Иезуиты преподнесли китайскому императору ковры, картины, зеркала, севрский фарфор, различные научные приборы, которые привезли с собой два китайца. Подарки были милостиво приняты, после чего иезуиты Пекина предложили Бертену «литературную переписку», чтобы таким образом удовлетворить любознательность короля. Кое-что из написанного о Китае было издано. Так, в 1776 году вышла в свет книга «Записки об истории, науках, искусствах, нравах и обычаях Китая». Бернар-Франсуа, видимо, приобрел эту книгу, открывшую ему глаза на часть света, где было изобретено столько необходимых вещей. Как ни странно, при этом образ жизни китайцев нисколько не изменился и по-прежнему основывался на глубоко укоренившейся традиционной мудрости.

Еще в раннем детстве Оноре доводилось слышать разговоры об Индии и Китае, и этот азиатский мир навсегда остался в его грезах как территория, населенная чудесными птицами и фантастическими животными и окаймленная голубыми вершинами. Бальзак всегда представлял себе Восток вожделенным краем, где даже день и ночь ходят рука об руку. Но Китай – не просто волшебная страна. Это – страна просвещения, страна письменности.

Оноре де Бальзак прославит красоту и прочность товаров, изготовленных в Китае, равно как и торговое превосходство китайцев. Они непобедимы, поскольку бедняки платят за жилье ничтожную сумму, мало едят, а из движимого имущества у них лишь гамак да видавший виды сундук.

Когда в 1815 году Бальзак увидит в Турени китайскую безделушку, она покажется ему столь прекрасной, словно ее создавали «три поколения семьи Бенвенуто Челлини». Китайцы – чрезвычайно забавный народ: сколько занятных историй могут поведать их болванчики, зонтики, веера!

Наконец, именно китайцы охотно возводят в дворянское достоинство задним числом, что переносит на отца славу, завоеванную сыном. Бальзак не откажет себе в этом удовольствии. В 1839 году, через десять лет после смерти отца, он произведет его в секретари Большого Совета при Людовике XV, решения которого он якобы записывал. На самом деле, и вскоре мы это увидим, Бернар-Франсуа Бальзак поступил на службу в Королевский совет в качестве секретаря господина д’Альбера, докладчика. И случилось это 1 января 1776 года – при Людовике XVI.

В 1821 году Бальзак-отец и Бальзак-сын прибавят к своей фамилии дворянскую частицу «де», причем сделают это весьма искусно. Они станут именовать себя «де Бальзак», общаясь с представителями светского общества, и останутся просто Бальзаками в кругу близких. «Что до меня, то мне все равно, – писал Бальзак в 1835 году. – Сегодняшнее дворянство – это 500 тысяч франков ренты или персональная известность». В этой книге я постараюсь избегать употреблять частицу «де», рассказывая о личной жизни писателя; и сохраню ее, когда речь пойдет о его общественной и писательской деятельности.

БРАТСТВО КОМИССАРОВ ПРОВИАНТСКОЙ СЛУЖБЫ

Нация, пресытившаяся трагедиями, комедиями, романами, операми, романтическими историями, а еще более – нравоучительными нотациями и диспутами о Греции и о народных волнениях, начинает рассуждать о хлебе.

Вольтер

10 мая 1774 года Франция получила в наследство молодого короля Людовика XVI, но тут же одряхлела из-за своего министра Фелипо, графа де Морепа, ревностного хранителя традиций. Он стал членом правительства за пятьдесят лет до того, так что казалось, и он, и его пост вечны.

Зато назначение друга философов Жака Тюрго (1727–1781) на должность морского министра, а впоследствии – министра финансов омолодило правительственную команду.

В 1774 году Тюрго исполнилось 47 лет. Начиная с 1761-го он занимал пост интенданта провинции Лимузен. Высокий, неуклюжий, он презирал общественное мнение, но зато был переполнен собственными идеями. Будучи убежден, что деятели эпохи Просвещения созданы для того, чтобы просвещать, он хотел опередить общественное мнение, пробудить спящих. Тюрго, сам по характеру робкий, ободрял еще более робкого Людовика XVI. И все же король упрекал своего министра в слишком бурной деятельности: «Господин Тюрго хочет быть мной, а я не хочу, чтобы он был мной».

Новый министр проповедовал «теорию сокращений». И первый подал пример: он наполовину урезал свое жалованье, отказывался от возмещения расходов при вступлении в должность и просил своих подчиненных обустроить свои рабочие кабинеты у себя дома.

Тюрго ввел коллегиальное управление. Он окружил себя людьми, которым полностью доверял, мнения которых внимательно выслушивал, даже если единолично принимал решение. В числе его друзей был и Жозеф-Франсуа д’Альбер (1722–1790), самый преданный друг, недавно назначенный в Службу продовольственного снабжения.

1 января 1776 года Бернар-Франсуа Бальса, который по такому случаю сменил фамилию на «де Бальзак», поступил в частный совет Людовика XVI на должность секретаря д’Альбера, докладчика Резиденции короля.

Именно в окружении д'Альбера Бернар-Франсуа познакомился с человеком, сделавшим впоследствии блестящую карьеру, но в то время подвергавшимся большой опасности. Даниель Думерк (1738–1816) был наряду с Сореном де Бонном самым крупным королевским комиссионером зерновых. Его обязанности заключались в том, чтобы покупать хлеб там, где он в избытке, а затем переправлять его для продажи туда, где в нем ощущалась нехватка.

Поговаривали, что «король наживается на хлебе». И это правда; народ ненавидел спекулянтов, которые запрещали частным лицам продавать зерно до тех пор, пока королевские склады не реализуют свои припасы. Неважно, обилен или ничтожен урожай, создание запасов поддерживало цену на хлеб на постоянном уровне. Фиксированные цены на зерновые необходимы в стране, где хлеб – основная пища, поглощающая половину бюджета каждой семьи.

Помимо доходов от мельниц в Корбейе и других аналогичных сооружений, разбросанных по всей Франции, Даниель Думерк получил от Казначейства огромный кредит для покупки зерна. Тюрго установил для Думерка и Сорена де Бонна бюджет в 14 350 тысяч ливров.

Тюрго хотел ввести свободную торговлю зерном, ибо свобода торговли – условие процветания. «Когда богатства свободно переливаются из одной провинции в другую, сельское хозяйство процветает». Но тут возникли первые распри между регламентаристами и либералами. Регламентаристы переносятурожай этого года на следующий, чтобы восполнить дефицит. Либералы перевозятхлеб из плодородной провинции в неплодородную, делая ставку то на время, то на пространство.

В первые шесть месяцев своего пребывания в должности Тюрго, понимая важность реформ, выжидал, и тем самым вызвал раздражение у своих сторонников, прозванных «поспешниками».

Он проявлял осторожность даже когда в районе Дижона начались волнения из-за караванов, перевозивших хлеб. Повстанцы действовали в Иль-де-Франс, грабили фермы, топили корабли с зерном. Вскоре они объявились в Мо, Понтуазе, Сен-Жермене. Тюрго опасался, как бы бунтовщики не разграбили Париж, и спешно организовал оборону при помощи префекта полиции Ленуара. Но те застигли стражников врасплох и 2 мая 1775 года захватили рынок в Версале. Начальника стражи бросили в муку. Напуганный до смерти, он приказал булочникам выполнить все предъявленные требования. 3 мая мятеж вспыхнул в Париже. Был взят штурмом Центральный и другие рынки, при этом провизию разбросали прямо на улицах.

4 мая Тюрго добился у короля неограниченных полномочий. Было принято решение заменить префекта полиции: «Сейчас нужен такой префект полиции, характер которого как можно точнее соответствовал бы требованиям момента». Таким требованиям отвечал д’Альбер.

Д’Альбер ввел чрезвычайное положение, при котором бунты становятся просто невозможными, а любые собрания запрещены под страхом смертной казни. Двух бунтовщиков суд приговорил к повешению, многие были брошены в тюрьмы. Следствие доказало существование заговора: у всех приговоренных была найдена одинаковая сумма денег, что служило бесспорным доказательством того, что их наняли за плату. Некоторые из них распространяли фальшивые постановления Королевского совета.

Снисходительность, если не сказать доброжелательность, с которой население относилось к мятежникам, определила наличие революционной ситуации. «Не хватало только штыков», – заметил Наполеон, мы бы сказали – пик.

Политические преследования, организованные д’Альбером, были суровыми. Сорена и Думерка бросили в Бастилию. Документы бывших откупщиков подвергли проверке, этим занимался среди прочих Бернар-Франсуа Бальзак. Оба компаньона вскоре из Бастилии вышли: против них не смогли выдвинуть ни одного обвинения.

Однако коренные преобразования, разработанные Тюрго, были скомпрометированы. Тюрго хотел уничтожить испольщину, провести фискальную реформу, опирающуюся на частную собственность, пересмотреть многочисленные права на льготные дорожные, ввозные и торговые пошлины; он намеревался посягнуть на привилегии, пожалованные некоторым особам в силу происхождения, занимаемых должностей или принадлежности к определенному сословию: духовенства, судейских, различных гильдий. Но такой подход был чересчур радикальным для страны, где законы вершили отнюдь не экономисты и энциклопедисты и где никто, кроме них, не был убежден, что политические проблемы могут быть решены с помощью разума.

12 мая 1776 года Тюрго и его ставленник, префект полиции д’Альбер, у которого Бернар-Франсуа служил секретарем, были вынуждены покинуть свои посты. «Сомнительно, чтобы люди стоили тех усилий, которые вы прилагаете ради их блага», – говорили Тюрго друзья. «Существует лишь малая часть простонародья, о счастье которой можно заботиться так, как заботятся о счастье стада, предназначенного для забав и труда. Все остальные – лишь пресмыкающиеся и ядовитые твари».

РОСКОШЬ

Роскошь есть причина людских страстей, добродетелей и пороков.

Дидро

В 1776 году Бернар-Франсуа еще не познакомился с придворной жизнью, но уже знал цену привилегиям, которые позволяли быть в числе допущенных ко двору. Они проявлялись в расшитом платье, кружевных манжетах, безвкусных украшениях, каретах, которые, по словам Тилли, стали одной из причин Революции. Охота и забавы окончательно погубили касту, у которой средства оставались лишь на содержание «замка», городского особняка да двух десятков слуг.

«Роскоши хвастовства» начали противопоставлять «роскошь комфорта», роскошь набирающих силу либеральных салонов. Финансисты, определявшие направление развития, вовсе не считали за честь служить королю или быть принятыми при дворе. Они довольствовались реальной действительностью: ценили золото не более, чем сафьян, сахар или алкогольные напитки. Точно так же, как некоторые копили золото, чтобы затем найти ему разумное применение, финансисты забивали склады неимоверным количеством купленных за бесценок товаров, которые перепродавали тогда, когда им выпадал подходящий случай. Бернар-Франсуа так же, как и Думерк, познакомился с производителями зерна, скупавшими хлеб, а затем спекулировавшими им. Вскоре он свел знакомство с Габриелем Жюльеном Увраром (1770–1846). В канун Французской революции Уврар сколотил состояние, скупая бумагу и колониальные товары. В течение последующих 30 лет Франция испытывала в них недостаток.

В произведениях Бальзака банкир Нусинген смотрит на историю как на непрерывную цепь спекуляций. Он держит на складах 300 тысяч бутылок шампанских, туренских и бордоских вин; он станет потчевать ими за сногсшибательную цену союзников, которые займут Париж в 1815 году. Все устроилось самым лучшим образом: Нусинген прекратил платежи по ценным бумагам накануне Ватерлоо. Выкупив их по самой низкой цене, он вдохнул в акции новую жизнь, разместив их на рудниках Анзена или Берена, ставших у Бальзака Ворчинскими. Нусинген «приобрел акции этих рудников на 20 процентов ниже курса, по которому сам их выпускал».

Во времена Империи Бернар-Франсуа познакомился также с Ришаром-Ленуаром, мелким лавочником, который предлагал работодателям свои услуги по уборке помещений. Когда дела его пошли в гору, он смог основать большой ткацко-прядильный завод, где работали 15 тысяч рабочих. Он скупил весь хлопок, который вскоре и вовсе исчез с рынка из-за континентальной блокады.

В произведении «Два сна», датированном январем 1828 года, Бальзак описал ужин, на который был приглашен его отец в августе 1786-го. Ужин давал Бодар де Сен-Джемс [6]6
  Клод Бодар, барон де Сен-Джемс (1736–1787) был казначеем морского ведомства.


[Закрыть], проживавший в Нейи в безумно дорогом загородном особняке. В наши дни там расположился лицей.

Семья Бодаров принимала лишь особ благородного происхождения. Министр финансов того времени Шарль-Александр де Калонн (1734–1802), похоже, был поглощен своим финансовым планом. И отвлекался лишь для того, чтобы обсуждать с Бомарше спекуляции акциями Компании водных ресурсов. То и дело шли разговоры об актере Воланже, пользовавшемся огромным успехом в Театре варьете. После ужина гости играли в фараон, как у королевы. Проигрыш двух тысяч экю – вовсе не трагедия. Пили шампанское. Буржуа рассказывали, как ходили в замок Марли пешком, без слуг, в городском платье, чтобы присутствовать на обеде короля. В тот вечер на ужин к Бодарам был приглашен Марат. Должно быть, Бернар-Франсуа хорошо рассмотрел Марата, поскольку Оноре де Бальзак описал «землистый цвет лица и черты, подлые и одновременно величественные, дающие серьезное основание полагать, что перед вами проходимец». В 1787 году Марат служил лейб-медиком в охране графа д’Артуа, а на досуге занимался физикой и предлагал Академии Лиона учредить премию – при условии, что первым ее получит именно он.

Год спустя после ужина, в 1787 году, Бернар-Франсуа стал секретарем-письмоводителем д’Альбера, докладчика, которому было поручено «вынести приговор по имущественным искам господину Бодару, обвиненному в растрате денег короля». Путь к успеху всегда извилист. Бернар-Франсуа рассказывал своему сыну Оноре об ухищрениях финансистов Думерка, Бодара, Уврара, как они объявляли, что разорены, приводя в волнение кредиторов и акционеров, исчезали, вновь появлялись – под другими именами – возобновив платежи или создавая новые общества и используя подставных лиц для покупки недвижимости.

В «Человеческой комедии» Бальзак воздал по заслугам этим аферистам. Он признал их гениальность. Нусинген – это финансовый Наполеон. Франция, испытывавшая недостаток в деньгах, пришла к выводу, что спекулянты «полезны». Следует лишь «изобрести» хорошие аферы, чтобы создалось впечатление, будто промышленность развивается, и чтобы деньги на них шли из «никчемного чулка».

НА ПОВОДУ У СОБЫТИЙ

Я поставил себя на службу событиям.

Талейран

Не похоже, чтобы Бернар-Франсуа трагически воспринимал события, происходившие во Франции в 1789–1792 годах. И в самом деле, зачем сходить с ума? Несмотря на усилия Тюрго, король не дал французам конституции, а государственные партии не пришли к обоюдному согласию.

Тем не менее режим, неспособный сам себя реформировать, прибег к помощи уполномоченных, горевших желанием разработать конституцию. Она должна была обобщить все законы и ограничить власть каждого, в том числе и короля. Король должен был стать лишь высшим должностным лицом нации.

Бернар-Франсуа продолжал служить государству и королю. 18 сентября 1791 года он поступил на службу к Антуану-Франсуа Бертрану, графу де Мольвилю (1744–1818), который в будущем займет пост морского министра. Это был счастливый день. На парижской площади Марше-дез-Инносан объявили о принятии конституции, а король принес присягу на верность нации на заседании Национального собрания. Перед началом церемонии он заявил своим близким: «Я отчетливо сознаю, что погиб. 18 сентября наступил „день всеобщего ликования“. Король и толпа слились воедино на Марсовом поле, а это означало – уже в очередной раз, – что с революцией покончено». Как напишет Оноре де Бальзак, «потребность мира и спокойствия, которую после суровых потрясений испытывает каждый, повлекла за собой полное забвение самых значительных событий».

Мишле скажет, что Бертран де Мольвиль был «пылким и ограниченным человеком». Этот бывший интендант провинции Бретань (1784–1788), враждебно относившийся к Генеральным штатам, подал Монморену, занимавшему в ту пору пост министра иностранных дел, докладную записку, где предлагал лучший, на его взгляд, способ избавиться от Национального собрания. Когда Людовик XVI назначил его на должность морского министра в октябре 1791 года, он организовал эмиграцию. Встретив жестокую оппозицию в лице Законодательного собрания, Мольвиль ушел в отставку 10 марта 1792 года.

В марте 1792 года разразившийся в Париже голод, угроза возникновения войны, крах государственной власти вынудили Людовика XVI проводить политику по принципу «чем хуже, тем лучше». Карра в «Патриотических анналах» обвиняет Мольвиля в том, что он стал вдохновителем создания «австрийского комитета», который передавал неприятелю военные планы французской стороны. Мольвиль оставался под подозрением как доверенное лицо и тайный агент Людовика XVI. После 10 августа он готовил побег Людовика XVI из Тампля, затем, после опубликования «обвинительного декрета», бежал в Англию, где и написал «Мемуары» и «Историю Революции».

В 1807 году Бернар-Франсуа, составляя свой послужной список, привел доказательства выполнения им революционного долга. Он якобы был «секретарем-президентом секции, депутатом Коммуны, комиссаром и президентом полицейского суда». Николь Фалькей в своем исследовании говорит, что не существует ни одного подтверждающего это документа. Напротив, имя Бернара-Франсуа упоминается 27 ноября 1792 года. Он подписал «Обращение секции по правам человека к Национальному собранию» в качестве председателя. Председатели секций менялись каждый месяц, и в декабре Бальзак уже не был председателем.

12 июля 1791 года «гражданин дистрикта Королевской площади» Бальзак, проживавший на улице Барбет в доме 13, направил в Национальное собрание письмо, в котором вызвался «отчислять, начиная с того дня, как мы вступили в войну и до победного конца, 15 су ежедневно в пользу того моего соотечественника, который меня заменит». В сентябре 1793 года Бальзак, перебравшийся уже на улицу де Берри, продолжает переводить на военные нужды 450 ливров.

Лавируя между королевской властью и революционными секциями, Бернар-Франсуа, похоже, собирался «служить и нашим и вашим, пока одна из сторон не расправится с другой». Однако в донесении роялистской контрполиции отмечалось участие господина Бальзака в работе многочисленных секций Парижа, которые требовали от Национального собрания отрешить короля от власти и учредить директорию. 9 августа Бальзак был назначен комиссаром, делегированным Коммуной на манифестацию 10 августа. Он должен был объявить о введении «военного закона суверенного народа против оказывающей сопротивление исполнительной власти».

Начиная с августа 1792 года городская коммуна Парижа издавала законы для всей Франции. «Мы защищаем интересы не одного города, но всей Франции… Париж совершил Революцию, Париж дал свободу остальной Франции и Париж сумеет удержать эту свободу». В результате муниципальных выборов, начавшихся 9 октября и фактически завершившихся между 27 и 30 ноября, Бернар-Франсуа Бальзак, проживавший на улице Фран-Буржуа в доме 19, стал одним из 48 муниципальных чиновников этой городской коммуны, которая придерживалась весьма умеренных взглядов и именовала себя «временной». С января 1793 года, согласно изысканиям Мадлен Обрер, Бернара-Франсуа прочили на должность администратора, управляющего департаментом Парижа, и председателя суда.

В апреле 1793-го в городской коммуне Парижа верх одержали «бешеные». Они потребовали более справедливого распределения продовольствия, ликвидации института посредников между производителями и потребителями, установления максимально точно рассчитанных фиксированных цен. В это время Бернар-Франсуа отправился в Суассон, получив назначение на пост директора вспомогательных служб Северной армии и сохранив за собой эту должность вплоть до 20 марта 1795 года.

Пьер Барбери (в работе «Бальзак и болезнь века» [7]7
  Бальзак и болезнь века. Париж: Галлимар, 1970. С. 156–157.


[Закрыть]) цитирует письма Бернара-Франсуа, написанные из Вердена. Он и во время революции жил в свое удовольствие, обустроившись «в квартире бывшего коменданта города». Он отождествлял себя с режимом, говоря, что «народные магистраты не дремлют» и «отбивают всякое желание у мошенников вводить в заблуждение народ». Он с оптимизмом смотрел в будущее, ведь налоги были снижены вдвое. Граждане весьма существенно экономили «на строптивых, праздных, плетущих заговоры священниках». Церковное имущество было распродано, и теперь появились средства, чтобы облегчить страдания неимущих.

Бернар-Франсуа упивался властью. К этому примешивалась радость, что возглавляемые им склады ломились от товаров. В «Гобсеке» Бальзак составил опись вещей, отданных на хранение ростовщику. Подобное скопление маловероятно в комнате частного лица, будь он даже ростовщик; для государственного склада это вполне возможно. Там «оказались гниющие паштеты, даже устрицы и рыба, покрывшаяся плесенью… Все кишело червями и насекомыми». Там лежали «тюки хлопка, ящики сахара, бочонки рома, кофе… Целый базар колониальных товаров».

На складах было собрано то, что шло на нужды армии, а также имущество, награбленное в походах 1794–1799 годов. Беседуя с Оноре, Бернар-Франсуа, очевидно, не упускал случая освежить в памяти эти впечатляющие описи. Он видел «ларчики, украшенные гербами и вензелями, прекрасные камчатные скатерти и салфетки, дорогое оружие». «Кому же достанется все это богатство?» – спрашивает себя повествователь.

13 июля 1794 года Карно задаст этот вопрос от имени Комитета общественного спасения. Сподвижники Журдана только что заняли Брюссель и готовились войти в Антверпен и Льеж. «Им не следует пренебрегать произведениями искусства, ведь эти произведения могут украсить Париж. Переправьте сюда прекрасные коллекции живописи, которыми изобилует эта страна. Вне всякого сомнения, они будут рады, что отделались одними картинками». Картинки принадлежали кисти Рубенса.