Текст книги "Бальзак без маски"

Автор книги: Пьер Сиприо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)

БРОДЯЧИЕ АКРОБАТЫ

18 августа пришло письмо. Какая радость! Сколько пролито счастливых слез! Он был готов прочитать это письмо всему Парижу.

«Мне хотелось бы увидеться с тобой». И Бальзак отвечает: «Я все послал к чертям. И „Человеческую комедию“, и „Крестьян“, и прессу, и читателей, и задуманный небольшой сборник „Мысли и изречения господина де Бальзака“». В спешке Бальзак забыл о «Маленьких невзгодах супружеской жизни», проданных Хлендовскому и вышедших в свет летом 1846 года.

За период своего отсутствия с апреля по август 1845 года Бальзак ни разу не позаботился о письмах, которые шли к нему практически отовсюду. Издатели и редакторы выражали свое разочарование, грозили подать в суд. Бальзака перестали печатать в толстых журналах, на страницах которых восторжествовал Эжен Сю со своим «обывательским романом» «Вечный жид».

Бальзак выехал из Парижа 25 апреля и прибыл в Дрезден 1 мая. Он остановился в гостинице «Штадт-Ром».

Когда люди, разделенные тремя тысячами километров, пишут друг другу письма, приходящие к адресату через три недели, им ничего не бывает известно об умонастроении того или той, к кому они обращаются. После Санкт-Петербурга Оноре и Ева балансировали на краю пропасти, и в них обоих пробуждалась природная неистовая сила.

Ева была разорившейся помещицей, боявшейся допустить какую-либо оплошность. Остатки своей нежности она сберегала для дочери. С остальными вела себя запальчиво, в высшей степени жестко. Необходимость беспрерывно работать либо для того, чтобы прокормить себя и заплатить долги, либо для того, чтобы сколотить состояние, что по сути одно и то же, свело на нет у Бальзака, как он говорил, «отправление чувств».

«Дрезден, – напишет позднее Бальзак, – это голод и жажда, это нищета в счастье, это бедняк, набрасывающийся на богача».

Внезапно он ощутимо осознал свою бедность. Он, безудержно смелый и дерзкий, был уже не в состоянии вызывающе смотреть на окружающих. Ему приходилось разговаривать с ними, потупив взор. Впрочем, представители этого общества никогда не имели привычки смотреть друг другу прямо в глаза. Они затрачивали слишком много времени, проводя часы напролет перед зеркалом, и у них просто не хватало сил обращать внимание на других. К тому же не замечать никого вокруг считалось верхом изысканности.

Однако все менялось на вечерних приемах. Там считалось хорошим тоном расточать любезности. Приглашенным не о чем было вести беседу, но они поздравляли кого-либо с прибытием, благодарили в ответ, приветствовали собравшихся, представляли их друг другу, исполняли свой долг, рассыпаясь в обязательных комплиментах и наконец откланивались, убивая таким образом часть ночи.

Бальзак знал, что этот чопорный мирок пристально следит за каждым его шагом и непрестанно болтает о нем самые сальные гнусности: дескать, он двоеженец, игрок и к тому же у него слишком большие залысины для длинных волос.

У Евы о Бальзаке уже сложилось определенное мнение, и ничто не способно было его поколебать. Впрочем, она всецело была поглощена заботой о дочери. Анне удалось наконец заполучить завидного жениха, графа Георга Мнишека. Графу исполнился 21 год. Отец Георга, Шарль-Филипп, имел двух сыновей. Второй его сын, Андре, родился в 1824 году. В семейной собственности у них был Вишневец, самое обширное поместье на Волынщине, расположенное около Радзивилова.

Марина Мнишек, прародительница Георга, приобщает нас к истории «Бориса Годунова». Чешка по происхождению, она в 1605 году вышла замуж за Лжедмитрия, человека, который выдавал себя за сына Ивана Грозного. Марина Мнишек царствовала в России в течение года, вплоть до того дня, когда был убит ее супруг. Во время последовавшей за этим убийством Смуты еще один самозванец объявил себя настоящим Дмитрием. Марина была вынуждена признать в нем своего мужа. Ее казнили 21 февраля 1613 года [52]52
  По другим сведениям, она умерла в заточении. Примеч. ред.


[Закрыть]после избрания на царство Михаила Федоровича, основателя династии Романовых, правившей до 1917 года.

Дед Андре, Мишель Георг Мнишек (1748–1808) женился в 1781 году на Урсуле Замойской, племяннице Станислава II Августа Понятовского (1737–1798), последнего короля Польши.

В феврале Ева Ганская уведомила Бальзака о готовящейся свадьбе. К этому известию Бальзак отнесся сдержанно.

В Дрездене он продолжал стоять на своем. Анне следовало бы выйти замуж за пруссака. Став женой поляка, Анна ни в чем не может быть уверена. Если этот поляк легкомыслен, он ее разорит. Если он полон отваги, то закончит свои дни в Сибири. Впрочем, Бальзак полагал, что над всей Польшей висит проклятие: «Злая волшебница наложила заклятие на эту нацию. „Опасайся даров, преподнесенных тебе моими сестрами, – сказала она ей. – Ты никогда не будешь той, какой хочешь стать“». Бальзак был убежден, что у поляков нет ни принципов, ни твердых убеждений. Они наделены лишь живым воображением. Они сражаются друг с другом с той же решимостью, с какой противостоят русским. Бальзак предсказывал погибель Польши. Finis Poloniaeнаступит тогда, когда потерпит поражение Турция. Карта Европы будет перекроена: «Польша попадет под власть Пруссии. Берега Рейна станут французскими, а четыре австрийских княжества – русскими. Черное море превратится в русское озеро, и участь мира будет решаться, как всегда, в районе Средиземноморья. Превращение в пруссаков, вот что вас ожидает в будущем».

Увидев юного графа, потомка царицы, Бальзак пришел в крайнее изумление от его золотушного вида. Граф был красивым молодым человеком, с голубыми глазами, правильными чертами лица, блондинистой бородой, но создавалось впечатление, что он едва оправился от болезни: бледный, глаза воспалены, губы опухли. К тому же он страдал желудочными расстройствами.

Анне, избалованной и легкоранимой девушке, вскоре начнут доставлять страдание манеры Георга, который не отличался «ни учтивостью, достойной его положения в обществе, ни приветливостью знатного вельможи». Бальзаку оставалось лишь развести руками. Он сожалел, что в жизни юного графа не было пожилой сладострастной светской дамы, которая научила бы его искусству нравиться женщинам. В Польше госпожи де Берни, эти «няньки-любовницы», встречались крайне редко.

В конце концов Бальзак нашел Георга занятным: тот неплохо рисовал и страстно увлекался коллекционированием раковин и насекомых. Он – «сумеречная-чешуекрылая-жесткокрылая бабочка, но, надеюсь, не ископаемая». Ласковее насмехаться невозможно.

После Санкт-Петербурга Бальзак встречался с Евой лишь в присутствии Анны. Но теперь Анна была помолвлена, и, когда она выйдет замуж, Бальзак безраздельно завладеет Евой.

На востоке Европы родители и дети долго живут под одной крышей. Еще несколько лет за Бальзаком будет следовать эскорт во главе с будущим зятем.

11 мая семья в полном составе покинула Дрезден и отправилась на воды Бад-Хомбург, в небольшой городок, расположенный недалеко от Франкфурта. В конце мая Ева Ганская решила переехать в Канштадт, пригород Штутгарта. Ей приходилось все время давать отпор домогательствам Оноре: «Канштадт – это лакомства на десерт, это гурман, безуспешно старающийся привыкнуть к утонченной гастрономии».

В конце июня Ева и Анна согласились провести месяц в Париже. Для того чтобы успокоить Еву, Бальзак принялся за методичные подсчеты. Ева должна была дать ему 6 тысяч французских франков золотом. Он также изучил расписание дилижансов и составил туристский маршрут вдоль берегов Луары ради посещения замков и долины Роны.

В один из июньских дней граф Гийом Вюртембергский, троюродный брат короля Вюртемберга Вильгельма I, пригласил Еву и Оноре. Год спустя Бальзак вспомнил об этом приеме в замке Лихтенштейн, современном замке, возведенном вблизи Ройтлингена. Бальзак подарил графу экземпляр «Человеческой комедии», принеся извинения за громоздкий пакет, содержащий произведение «устрашающих размеров».

В 1846 году Оноре был уверен в своей неминуемой свадьбе с Евой и считал, что принц, выступив в роли свидетеля, оказал бы ему великую честь.

В Кёльне семья присутствовала на представлении «уличных акробатов» Теофиля Дюмерсана и Шарля Варена. Этот спектакль Бальзак уже видел в 1831 году в театре «Варьете». Анна сочла, что Бальзак похож на Бильбоке, который так и сыпал каламбурами. С тех пор Бальзак превратился в Бильбоке, Эвелина – в Аталу, Анна – в Зеферину, а Георг – в Грингале.

ЕВА И ОНОРЕ ОТПРАВЛЯЮТСЯ ВО ФРАНЦИЮ

Бальзак обрел неожиданного союзника: Анна горела желанием увидеть Париж. Как быть? Путь в столицу демократов был заказан для подданных царя. Правда, можно было въехать во Францию инкогнито: в Страсбурге не слишком внимательно проверяли паспорта. Ева превратилась в сестру Бальзака, Анна стала его племянницей.

В Париже Ева только и думала о том, как бы заставить Бальзака распрощаться с улицей Басс, иначе говоря с экономкой Луизой де Брюньоль, чтобы вернуть его в лоно более последовательного целибата.

Квартира на улице Басс была снята на имя домоправительницы. Выгнав ее, Бальзак неминуемо оказался бы без крова. Он не мог купить дом, не удовлетворив кредиторов, преследовавших его по пятам. Где питаться? Где работать? Кто станет делать покупки, носить рукописи в типографию и редакции газет? До сих пор Бальзак был если не рабом Евы Ганской, то рабом своего творчества.

Причины комедии, которую он вот уже в течение пяти лет ломал с любовницей-экономкой, были хорошо известны. Так больше продолжаться не могло. Ева хотела жить с Бальзаком тогда, когда ей это было бы угодно, а когда ее нет рядом, пусть он будет один.

До появления Евы и ее дочери в Париже Бальзак пытался усыпить бдительность Луизы де Брюньоль: Вы, «наделенная все той же ласковой и доброй душой», постараетесь снять квартиру на свое имя, поскольку у дам не будет паспортов. «Госпожа Ганская теперь хочет, чтобы там и для меня была комната, в которой я мог бы поселиться. Все это надо хранить в строжайшем секрете».

Госпожа де Брюньоль исправно выполнила поручение – подыскала квартиру на улице Тур. В нее она перевезла мебель и ковры, хранившиеся в чуланах квартиры на улице Басс.

Ева, жившая в Польше в окружении многочисленной челяди, не захотела иметь прислугу в Париже. На сей счет у Бальзака имелась своя теория: в былые времена кухарки, покупая провизию, обсчитывали хозяев, «чтобы приобрести лотерейный билет. Теперь они выгадывают 50 франков, чтобы поместить их в сберегательную кассу». Ева не хотела также посещать парижские рестораны, где собирались польские эмигранты, поскольку это могло ее скомпрометировать. Обедать дамы собирались на улице Басс.

Эвелина не забыла о своем желании принять постриг. Парижская толпа, где смешались грубые рабочие и самодовольные и легкомысленные ветреники, внушала ей ужас. Она выезжала в свет лишь в случае крайней необходимости. Чтобы доставить удовольствие Анне и содействовать расширению ее кругозора. Госпожа де Брюньоль подписалась на «Антракт» на имя господ Полини, проживавших на улице Тур, в доме 18.

Когда Бальзак скрывался в квартире портного Бюиссона на улице Ришелье, он пристально наблюдал за жизнью бульваров. Его рассказы доставляли удовольствие Анне. Он завел об этом речь еще и потому, что в 1844 году ему представилась возможность привести в порядок свои парижские воспоминания для создания новеллы «Комедианты, неведомо для себя».

Бальзак был непревзойденным рассказчиком всяческих историй о парикмахерах. Они еще не превратились в мастеров по уходу за волосами,но уже стали директорамипарикмахерских салонов. Самым известным из них был мастер Мариюс. Он первым создал школу. Парикмахеры, которые обучались у него, прикрепляли к витринам табличку «ученик Мариюса». Его парикмахерская была одновременно и музыкальным салоном: там играл квартет или пели певцы. Мариюс добился для себя монополии на парики, подобно тому как несколько бакалейщиков владели монополией на трюфели. Те, кого называли покупателями, после 1830 года превратились в клиентов.Словари еще долго будут отказывать слову «клиент» в праве на существование. «У торговца есть покупатели, а не клиенты», – настаивал «Литтре». У той Франции, которая еще не предала забвению гуманизм, слово «клиент» пробуждало в памяти образ бедного гражданина Рима, вверявшего себя покровительству богатого патриция.

Мозольные операторы также превратились в весьма значительных особ. Бальзак был знаком с одним из тех, кто «срезал мозоли по предварительной записи». Он походил на Марата и страстно мечтал о новой революции, еще более кровавой, нежели революция 1793 года.

В 1845 году торговля под навесами и в мелких лавочках, которую Бальзак так любил, поскольку она придавала достоинствоего предкам Саламбье, зажиточным торговцам из квартала Марэ, исчезла в Париже, уступив место первым крупным магазинам. Торговый дом «Труа-Картье» являл собой дворец, где царила гармония мрамора, дерева, зеркал и разрисованных фарфоровых ваз. Как только покупатель переступал порог магазина, продавец, которого теперь называли «торговым служащим», сразу же вручал ему «проспект» – еще одно новое словцо, – с помощью которого тот узнавал, что находится в продаже. Уходя, клиент получал уже не список того, за что должен, а «счет-фактуру».

Во время обедов на улице Басс у Евы Ганской было достаточно времени, чтобы наблюдать за госпожой де Брюньоль, жившей там словно у себя дома. Ева изъявила горячее желание, чтобы госпожа де Брюньоль съехала как можно скорее. Оноре все понял. Он присмирел и в письме от 16 декабря 1845 года попытался успокоить Еву: «Не стоит волноваться из-за экономки. Я ее выгнал. Все улажено. Участь ее решена. Она попросила позволить ей навещать меня. Я ответил: „Никогда“».

С 15 июля по 30 августа Ева, Оноре и Анна жили в Фонтенбло, затем в Руане. Это было началом длительного путешествия по Франции, Голландии, Бельгии.

13 декабря, когда Бальзак перебирал в памяти все посещенные города, воспоминания роем теснились в его голове. Он насчитал 23 города и для того, чтобы не перепутать их, придумал герб для каждого: «Петербург – манящий к себе палец. Дрезден опирается на виолу. Канштадт сидит в кресле. Карлсруэ держит саблю. Фонтенбло сжимает факел. Бурж опирается на золотой шар. Тур протягивает три миндаля. Блуа держит грушу. Париж сжимает в руках пять корон. А Пасси, Фонтенбло! Это гений Бетховена, это возвышенное! Брюссель достоин Канштадта и нас. Это триумф двух соединившихся нежностей». Были еще Баланс и Седлиц, где Бальзаку пришлось пить целебные воды, чтобы унять приступ колики.

Лион получил «пальму первенства». По счастливому стечению обстоятельств Эвелинетта принадлежала теперь только одному лишь Оноре: «Потребовались мгновения свободы в Лионе, чтобы я догадался, какая ты очаровательная, какая божественная красавица!» В Лионе Бальзак превратился в Шиболета, доброго гения, одаривавшего спутницу всевозможными наслаждениями.

Нежная Эвелинетта могла внезапно превратиться в безжалостную волчицу, когда Бальзак отказывался сократить расходы. В Роттердаме Атала устроила Бильбоке скандал из-за того, что тот купил шкаф из черного дерева за 375 флоринов. «О! Как я страдал на набережной Роттердама. Об этом известно лишь мне да Господу Богу». Но Эвелина тут же получила прощение, ведь причиной ее гнева послужил «излишек слишком крепкого чая».

2 сентября Бальзак находился в Пасси, а 26 сентября он уже отправился в Баден-Баден, чтобы 4 октября вернуться оттуда на улицу Басс.

Путешествие осенью 1846 года стало настоящим блаженством. После него Бальзак не захотел больше видеть рыдающую госпожу де Брюньоль. Он не захотел видеть судебных исполнителей, которые в очередной раз угрожали ему тюрьмой. Бальзак представил к учету неплатежеспособного издателя Хландовского два векселя. Наконец, он не захотел видеть владельца дома на улице Басс, грозившего его выселить.

Бальзак вдоль и поперек исколесил Пасси, подыскивая дом по своему вкусу: с разросшимся садом, огородом, фонтанчиками, зеленой лужайкой, чтобы все это находилось неподалеку от главного фонтана Пасси.

10 октября госпожа Ганская решила, что не стоит изменять укоренившимся традициям: она намеревалась провести зиму в Неаполе. 20 октября Ганская приехала в Страсбург, а оттуда отправилась в Шалон, чтобы добраться до Тулона по Соне и Роне.

Бальзак как нельзя кстати прочел на почтамте объявление, что «1 ноября великолепный пароход государственной компании отправляется из Марселя в Неаполь». И он догнал Еву, Анну и Георга в Шалоне. Шесть дней путешествия на пароходе, и вот они уже в Марселе. Адмирал Шарль Боден, морской префект Тулона, пригласил их осмотреть рейд на катере. В альбоме адмирала Бальзак записал: «Рассеянная женщина похожа на зоркую рысь».

Пароход «Леонид», как и было объявлено, отправился из Марселя в Неаполь 1 ноября. Он сделал остановку в Чивитавеккиа. Пассажиры разместились в гостинице «Виктория». В течение многих лет консул Анри Бейль мечтал о приезде в этот унылый городишко женщины, похожей на Эвелину, которая согласилась бы отправиться с ним в путешествие в Рим.

8 ноября, проведя в Неаполе три дня, Бальзак поднялся на борт парохода «Танкред», шедшего обратно в Марсель.

«Кругом только море и свежий ветер». Под проливным дождем, во время грозы и шторма Бальзак не мог сдержать дрожь. Но, как сказал Байрон: «Когда твое сердце вмещает в себя один океан, он укрощает другой». И шампанское полилось рекой. Бальзак выпил шесть бутылок.

В Марселе Бальзак обошел всех торговцев редкими и диковинными товарами. Он купил 95 тарелок и набор супниц, соусников и блюд на сумму в 1500 франков. Не успев ступить на берег, он сделал в Марселе заказ на рожки из китайского фарфора, великолепные резные книжные шкафы высотой 3 метра и шириной 10 метров и турецкий ковер.

Капитану корабля, на котором Бальзак возвращался из Неаполя, он устроил прощальный ужин. Но 72 часа тряски в почтовой карете по пути в Париж отрезвили Бальзака.

«Итак, отправляйтесь работать», – сказала ему ласковая Эвелинетта, впрочем, порой дававшая понять своему любовнику, что их счастье совсем рядом, словно ангел-хранитель.

На этот раз Бальзак осознал: пора платить по счетам. Хлендовский разорился, что составило убыток в 10 тысяч франков. Жирарден оспаривал цену, назначенную Бальзаком за свои статьи. «Такая цена установлена за эксклюзивное сотрудничество с Дюма. Я буду вынужден отказаться от ваших услуг, если вы потребуете больше 40 сантимов за строчку».

Апатия вновь охватила Бальзака. Он больше не защищался и перестал работать. Он опять погрузился в сладостную грезу: он мечтал поехать в Неаполь «хотя бы на одну неделю».

В 46 лет Бальзак познал всю прелесть жизни: «В этот год я был слишком счастлив и поэтому не хотел ничего, кроме счастья. Более всего я не хотел вновь возвращаться в тюремную камеру».

В ТЮРЕМНОЙ КАМЕРЕ

Во вторник 2 декабря 1845 года Бальзак присутствовал «на похоронах», то есть на церемонии посвящения в монахини Анриетты Борель. Он прибыл в монастырь в половине второго, а уехал оттуда в половине шестого. В течение целого часа сестры, преклонив колени, внимали словам возвышенной клятвы. Затем три новопосвящаемые бросились ничком на землю. Их покрыли саваном, в то время как остальные читали заупокойные молитвы. В последние мгновения своей светской жизни Анриетта и ее спутницы были одеты в подвенечные наряды. Они принесли обет стать женами Иисуса Христа.

Луи-Филипп оставил духовенству лишь «право на церковное имущество»: аренду скамей и стульев, отпевание усопших, продажу свечей. Выполняя требования монастыря, Анриетта Борель передала в дар ордену все, что она заработала, будучи гувернанткой Анны.

Своим животрепещущим рассказом о пострижении Анриетты Бальзак постарался напугать Эвелину, которая продолжала рассматривать монастырь как свое последнее прибежище. Пострижение в монахини влечет за собой смерть.

После монастыря – тюрьма.

В лицее Карла Великого и на юридическом факультете Бальзак подружился с Жюстеном Гландазом. 28 июня 1847 года, при составлении завещания, Бальзак назначил Гландаза своим душеприказчиком.

Жюстен Гландаз, получивший в декабре 1845 года должность заместителя прокурора, сумел обеспечить Бальзаку доступ в тюрьму Консьержери.

Роман «Блеск и нищета куртизанок» Бальзак заканчивает описанием судебного процесса над Люсьеном де Рюбампре и его смертью. Бальзак чувствовал необходимость посетить эти места, чтобы самому проникнуться ужасом беззащитного, опустошенного, потерявшего веру в себя заключенного, представшего перед судьями.

Виктор Гюго оставил о Консьержери леденящие душу записки. Бальзак же вынес о тюрьме весьма трогательные впечатления. Даже там он думал о Еве Ганской. Он захотел посетить камеру, где томилась Мария Антуанетта, а также камеру Елизаветы, которая умерла как святая. Но особенно он желал увидеть камеру, где содержались тетя Евы Ганской, княгиня Роза Любомирская, гильотинированная 30 июня 1794 года, и ее 6-летняя дочь, избежавшая смерти и ставшая впоследствии графиней Розалией Ржевуской (1788–1865), той самой графиней, что сказала Еве: «Париж? Никогда!»

Жюстен Гландаз добился для Бальзака разрешения присутствовать на уголовном процессе. Он обеспечил ему лучшее место, возле секретаря суда, совсем близко от обвиняемой, госпожи Коломес. Эта 45-летняя женщина приходилась племянницей маршалу Сульту, герцогу Далматийскому, бывшему министру Луи-Филиппа. Она вышла замуж за Шарля-Жозефа Коломеса де Жюйана, депутата от департамента Верхние Пиренеи. Ей вменялось в вину мелкое мошенничество, и что внушало страх: «Она вылитая копия госпожи де Берни». Ее преступление заключалось в том, что она, чувствуя себя совершенно счастливой, давала деньги молодому человеку, «который тратил их на актрис, подвизавшихся около ворот Сен-Мартен. Она подделывала документы и продавала векселя, подписанные вымышленными векселедателями». Рыдающая госпожа Коломес хотела лишь одного: спасти сбежавшего любовника. Она говорила ему: «Я прошу тебя лишь об одном: обманывай меня так ловко, чтобы я продолжала считать себя любимой».