355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пьер Сиприо » Бальзак без маски » Текст книги (страница 42)
Бальзак без маски
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 00:39

Текст книги "Бальзак без маски"


Автор книги: Пьер Сиприо



сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)

КАК ПРАЧЕЧНУЮ ПРЕВРАТИТЬ ВО ДВОРЕЦ

Все периоды истории развития цивилизаций сводятся к возведению городов, а этапы жизни человека – к обустройству его дома.

По возвращении Бальзак с той же энергией, которой он был обуреваем при создании романа за 50 или 100 ночей, взялся за решение вопроса о приобретении дома, где должны были поселиться Ева и Виктор-Оноре. Госпоже де Брюньоль он предоставил возможность помочь ему в этом благородном деле и полную свободу действий.

Генеральный откупщик Божон, живший во дворце на Елисейских Полях, построил себе резиденцию для галантных увеселений. В 1817 году там были оборудованы Надземный променад, или Французские горки. В 1840 году Жан-Рафаэль Блеар за 500 тысяч франков приобрел весь этот архитектурный ансамбль и земельные угодья, которые с 1845 года начал по частям продавать. В течение года цены на земельные участки выросли вдвое. Одним из покупателей был художник Теодор Гюден (1802–1880). Другой собственник, Пьер-Адольф Пеллетро, намеревался продать дом, расположенный на улице Фортюне. Госпожу де Брюньоль, наделенную «широкими полномочиями», попросили поторопиться.

Ей было поручено купить дом, где она не будет жить, куда даже не ступит ее нога. Дом, где поселится ее счастливая соперница. Жестокая участь!

В пятницу 25 сентября, после трудных торгов, госпоже де Брюньоль удалось снизить цену до 50 тысяч франков. Значительная часть суммы 32 тысячи, а также пени в размере 5 % будут внесены лишь 28 сентября 1849 года. Госпожа Оноре де Бальзак окончательно погасит долг лишь в сентябре 1850 года, когда улица Фортюне станет улицей Бальзака.

В 1846 году Бальзак «помимо суммы, оговоренной в договоре», то есть из-под полы, выплатил 18 тысяч франков в виде акций Компании Северных дорог.

Дом имел очень странный вид. Снаружи он походил скорее на сарай или заброшенную мастерскую, нежели на особняк. Блеар разместил там конторы, которые затем уступили место прачечной. В подвалах еще оставались ледники Божона. «Внешний вид дома просто ужасен, – скажет Бальзак. – Это была настоящая лачуга, которая смахивала на сумасшедший дом, поскольку на ее окна были установлены решетки. Перед домом раскинулся садик шириной в 20 метров и длиной в 24 метра, походивший на тюремный дворик». «Но что вы хотите, – говорил Бальзак герцогине де Кастри. – Я там обрел одиночество, тишину и дешевизну».

Для того чтобы Божон стал приемлем для проживания, ничего не надо было строить, только следовало «сделать ремонт и уборку». Бальзак обратился к самому дешевому архитектору. Это был итальянский художник по имени Санти, «добрый малый, честный человек, к тому же несчастный». Ему Бальзак выплатил за работу 20 наполеондоров, взяв расписку в получении денег.

С ноября 1846 года Бальзак только и делал, что занимался домом. Он обходил всех антикваров и краснодеревщиков. Грое изготовил мебель для его библиотеки, Шапталь продал ему старинную мебель, Солильаж – ткани, Пайар – бронзовые изделия. Бальзак не брезговал и посещением лавок старьевщиков, как Ремонтанк («кузен Понс»), который коллекционировал старые звонки, треснувшие блюда, весы, старинные гири, склеенные фарфоровые изделия. Лавки торговцев железом могли оказаться «волшебной шкатулкой». Любое изделие, купленное там, превращалось после реставрации в настоящую музейную реликвию, подлинный шедевр.

Бальзак, скупавший монеты, предметы мебели, всякого рода безделушки, в полной мере выказывал любознательность, экстравагантность и артистические наклонности.

Ужасная прачечная превращалась в один из самых оригинальных домов Парижа.

Бальзак писал Еве Ганской: «Когда ты увидишь этот дом, тебе покажется, что он всегда выглядел так, как теперь, и ты никогда не сможешь догадаться, в каком чудовищном состоянии он был, когда я его покупал, и ты спросишь себя, как же можно было потратить всего 23 тысячи франков на его ремонт».

Эти 23 тысячи быстро превратились в 30, затем, в июле 1847 года – в 38 тысяч франков. В августе 1847 года Бальзак оценил общие затраты на дом в 300 тысяч франков, включая обстановку. Он нашел утешение в словах Маргонна, который назначил за дом цену в 700 или даже 800 тысяч франков.

С уверенностью можно утверждать лишь одно: за целый год Бальзак не сподобился написать ни единого связного произведения. Целыми днями он следил за ходом работ, встречался с подрядчиками. Он приказал вырыть погреб, чтобы установить там калорифер. Ева проявляла осторожность. Бальзак отдал на реставрацию картины художников XVIII века, испорченные сыростью, велел вскрыть замурованные потайные двери. Он обходил антикварные лавки, перевозил мебель, подбирал занавеси в тон цвету стен.

Вскоре обличье этого дома, а вернее пребывание в этом пустом доме, куда Ева по-прежнему отказывалась переезжать, стало превращаться в «смертельный яд». Этот дом был воздвигнут игрой воображения Бальзака, при том, что разум доказывал несостоятельность его действий. «Весьма любопытно взирать на разногласия между разумом и воображением» (7 августа 1847 года). Иногда Бальзак начинал понимать самоубийц. Самоубийство – наилучший выход из невыносимого несоответствия между желанной жизнью и реальным существованием: «Вид стольких вещей, на которых ежеминутно останавливают свой взгляд мои глаза и которые напоминают мне о вожделенной, но несбыточной жизни, убивает меня».

Порой в этой ожесточенной, упорной работе он, шутки ради, позволял себе вольности. Ручка смывающего устройства в отхожем месте будет сделана из богемского стекла. В умывальной комнате он поставит «зеркало, чтобы было удобнее брить бороду, небольшой шкаф, куда я буду складывать нательное белье, и небольшую галошницу для туфель и сапог». «Над кроватью надо повесить кропильницу», портрет Марии Лещинской, двоюродной прабабки Анны Ганской, а еще лучше – портрет прадеда, «Людовика XV на коне».

Наполеон любил посудачить о своем «бедном дядюшке Людовике XVI». Бальзаку тоже не был чужд семейный дух.

Но тут госпожа Ганская окончательно вышла из себя. Под предлогом обустройства дома Бальзак удовлетворял свой «извращенный рассудок и маниакальные пристрастия». Он отвечал, что следовал примеру животных: вил гнездышко, украшал его, создавал в нем уют. Так поступают все, кто любит.

2 июля 1847 года Бальзак внезапно остановился и принял решение: «Начиная с сегодняшнего дня больше не будет никаких приобретений. Все если не доделано, то по крайней мере приведено в надлежащий порядок». 2 августа он подтвердил: «Я постарался дать вам понять, что я не какой-нибудь там коллекционер, а человек, поставивший перед собой цель: обставить дом Вашего Божества подлинными произведениями искусства по цене заурядной мебели. […] На всех моих счетах проставлено число. Если среди них вы найдете хотя бы один, подписанный позднее 2 июля (день, когда он пообещал прекратить любые траты), я дозволяю вам бросить мне в лицо, что я не люблю ни вас, ни Анну, ни Георга».

ЛЮБОВЬ – ЭТО ЖЕЛАНИЕ ДАТЬ ЖИЗНЬ НОВОМУ ЧЕЛОВЕКУ

Как же Виктор-Оноре?

Конечно, Бальзак поторопился приобрести дом без предварительного согласия Евы, чьи акции Компании Северных дорог послужили первым взносом. То, что эта сделка была совершена впопыхах госпожой де Брюньоль; то, что Бальзак прельстился настоящим убожеством и над ним станет потешаться вся польская община; то, что, выбирая мебель, Оноре проявил, образно выражаясь, редкостную дальновидность; то, что, стремясь украсить жилище, он не знал меры в зеркалах, двойных дверях, залах для приемов; то, что он построил места общего пользования, галерею, словно для музея; то, что он намеревался привести в порядок дорогу, по которой раньше ходил Божон из дома в часовню, маленькую церковь Сен-Николя, приписанную к приходу Сен-Филипп-дю-Руль; то, что одной только Еве в Париже будет дарована королевская привилегия каждое утро, встав с постели, удовлетворять религиозные потребности в собственной церкви, где она будет слушать мессу с высокой кафедры, которая одна стоила 30 тысяч франков, – во всем этом, по его представлению, и заключалось подлинное величие. «Очень хорошо, но кто заплатит за все это кривляние?» – думала Ева Ганская.

«Ну что за мрачные мысли! – отвечал Бальзак. – Дом приобретает неслыханную ценность, ведь чем больше производится работ, тем он становится лучше и нарядней. Он буквально на глазах превращается в диковинку».

Те редкие письма, которые Бальзак получал осенью и зимой 1846/47 года, выявили «дикарские замашки» и «грубые выходки» Евы. На него градом сыпались «проклятья». Еве не нравилось, что Бальзак «выкручивал ей руки», не считаясь с ее мнением. Свадьба Анны уже состоялась. Свадьба Евы с Оноре откладывалась до греческих календ. Ева предпочитала выйти за него замуж через год и узаконить гражданское состояние Виктора-Оноре в брачном контракте. После родов она вернется на Украину во избежание лишних расходов.

И вдруг… Ева Ганская сообщила Бальзаку о преждевременных родах: «Сегодня наступил самый жестокий для меня день, ибо я похоронила столько надежд». 29 ноября 1846 года она написала своей сестре: «Я спасена». Спасена, конечно, не от Бальзака – от беременности. Дочь своего века, Ева всегда приравнивала колыбель к могиле.

С 1 декабря 1846 года по 20 января 1847-го Бальзак совсем не работал. Он писал: «Ласки женщины обрекают Музу на исчезновение и смягчают суровую твердость работника». К нему не вернется вдохновение и он не сможет закончить «Кузена Понса», если госпожа Ганская не позволит ему увидеться с ней.

Наконец, в январе 1847 года она соизволила согласиться. Он был вынужден поставить ультиматум: «Мне хотелось бы знать, поеду ли я жить в Россию или ты хочешь поселиться в Париже. Заклинаю тебя своей жизнью, реши этот вопрос» (15 января 1847 года). Она еще продолжала обороняться: «Волнения способны убить меня». Чьи волнения? Ее? Она уже все предала забвению. Конечно. Волнения безутешного, неуправляемого Оноре. Ева не желала ни «глотать слезы», ни терпеть присутствие человека, «который отныне не сможет произнести слово дитя».Оноре, самый обездоленный, самый несчастный, самый обманутый человек на всем белом свете, должен непременно выглядеть веселым, забавным, потешным, эдаким Санчо Панса. Таков его удел.

В субботу 16 января Ева дала знать, что проведет два месяца с Бальзаком в Париже: «Соблаговолит ли пухленькая, добрая, нежная и сластолюбивая Ева понять, что именно в ней заключается смысл жизни ее Оноре?»

А тем временем сын госпожи де Гидобони-Висконти вырос. Нет сомнений, что Бальзак ни разу его не видел. Он умрет в 1875 году. На портретах он как две капли воды похож на Бальзака.

ОДИН ОТЕЦ СРЕДИ ВСЕХ ПРОЧИХ

«У каждого человека есть своя правда, но писатель выражает всеобщую правду», – пишет Мадлен Фаржо. Это в высшей степени справедливо.

Во всем этом запутанном клубке чувств сохранилась часть личности Бальзака, мыслящая трезво и даже посмеивающаяся над тем, что с ним приключилось. Писатель исподтишка подтрунивал над собой. Это хорошо заметно в «Кузине Бетте», романе, в котором переплелись воедино трагедия и водевиль, как напишет Жорж Фейдо.

Валери Марнеф – отнюдь не Ева Ганская. Эта женщина, вышедшая замуж за тяжелобольного, обречена «прожигать жизнь», иными словами, позволять ухаживать за собой. Ее благосклонности добиваются четыре любовника. Забеременев, она без особого труда внушает каждому, что именно он будущий отец. Они все искренне верят ей и готовы «исполнить свой долг», чтобы помочь матери своего ребенка.

Первый отец – Юло. Барон Гектор, член Государственного совета, охотно оказывает протекцию мужу госпожи Марнеф, который изъявляет желание стать начальником канцелярии. У Юло водятся бешеные деньги. Неконтролируемые суммы плывут ему прямо в руки от незаконных спекуляций в Алжире, куда он отправил своего дядю на пост интенданта. Юло содержит для четы Марнеф квартиру на улице Вано.

Отцом ребенка Валери может с равным успехом быть и бакалейщик Кревель, очень богатый вдовец, преисполненный решимости жениться на Валери после смерти тяжелобольного Марнефа.

Отцом ребенка считает себя также и барон Анри Монтес де Монтеханос, бразильский любовник Валери, и она поддерживает его в этом убеждении. После смерти Кревеля, ведь тот долго не протянет, Валери собирается выйти замуж за Монтеса.

И наконец, скульптор Венчеслав Стейнбок, подлинный отец, которого любит Валери.

Чтобы стать отцом, необходимо всего лишь немного самодовольства, а уж этого у мужчин всегда в избытке.

ДРУЖЕСКАЯ ТРАПЕЗА

В октябре 1846 года в Висбадене и в январе 1847 года у себя дома на улице Басс Бальзак, которому все никак не удавалось жениться, присутствовал на свадьбе и разделял мечты о свадьбе.

«Мы все хоть один раз в жизни присутствовали на свадебном балу. Каждый может обратиться к своим воспоминаниям и улыбнуться», – писал Бальзак.

Итак, 13 октября 1846 года в Висбадене сыграли свадьбу Георга и Анны Мнишек. Бальзаку эта свадьба врезалась в память своим изобильным, патологическим, грубым обжорством. Переболев гепатитом, он часто теперь довольствовался на обед одним яйцом и супом. И поэтому от вина, словно от самых крепких напитков, кровь бросилась ему в голову. На свадьбе Анны «подавались самые затейливые блюда, корюшка в несравненном фритюре, рыба, выловленная в Женевском озере, и крем для плумпудинга, который мог повергнуть в изумление знаменитого доктора, составившего в Лондоне его рецепт». Если мы обратимся к роману «Кузен Понс», написанному приблизительно в это же самое время, то увидим, что Бальзак восхищался пищеварительными способностями немцев, которые много пили, оставаясь смирными и спокойными. «Нужно обедать в Германии и видеть, как одна бутылка сменяет другую. Это похоже на то, как одна волна догоняет другую на уютном пляже Средиземного моря. Содержимое бутылок исчезает так быстро, словно немцы наделены впитывающей способностью губки».

1 января 1847 года Бальзак устроил прием на улице Басс. Лора Сюрвиль хотела представить жениха Софи ее дяде, великому, известному писателю, всегда готовому выполнить любую прихоть своей племянницы «с присущей ему учтивостью».

По правде говоря, Лора рассчитывала с помощью лукавства и жизнерадостности брата немного растормошить и, возможно, подтолкнуть к принятию решения крупного лесоторговца, которому уже перевалило за сорок и который мог бы жениться на Софи. Но в девочкене было ничего, что могло бы привлечь к ней внимание, не говоря уже о назойливости ее матери, старательно соблюдавшей приличия и искоса бросавшей взгляды на дочь, умоляя ее быть полюбезнее со стариком. Свадьба так и не состоялась. Лесоторговец нанес обычный визит вежливости. Он не захотел связывать свою судьбу с девочкой, родители которой потакали всем ее прихотям и превозносили до небес ее достоинства. Родившаяся под счастливой звездой для отца и матери, которые все спускали ей с рук, эта девочка, выйдя замуж, могла принести мужу одно несчастье.

На свадьбе и на вечере знакомства Бальзак с пристальным вниманием наблюдал за пожилыми супругами. Совместная жизнь приносит страдание. Утратив способность любить, найдут ли супруги в себе силы поддерживать друг друга в трудные моменты? Или они становятся друг другу обузой, более тяжкой, нежели невежество, глупость, смерть?

На подобных приемах резко бросаются в глаза различия, даже в рамках одной семьи, между богатыми и бедными родственниками. «Есть женщины, которые озабочены тем, какой успех они произведут своими нарядами, и есть бедные родственники, чей куцый костюм навлекает на них позор». Есть «гурманы, думающие только о еде, и игроки, думающие только об игре. Все они, богатые и бедные, завистливые и любезные, философы и фантазеры, толпятся вокруг новобрачной, словно растения в корзине, которые обвивают редкий цветок. Свадебный бал – это общество в миниатюре».

«НАШ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ДРУГ»

Именно так Ева Ганская воспринимала Бальзака.

Бальзак покинул Париж 4 февраля. 6-го он приехал во Франкфурт. Они собирались провести в Париже два, возможно, три месяца. Ева взяла 7 тысяч франков, чтобы покрыть расходы: «Разве это много? Ты ведь насчитала вдвое больше». Конечно, это пока еще не слишком много, поскольку дети, Анна и Георг, должны иметь все, чтобы их семейная жизнь была по-настоящему счастливой. Оноре и Еве придется экономить. На ужин привратница будет готовить им рагу. Они будут редко покидать пятикомнатную квартиру, которую Бальзак снял в доме 12-бис по улице Нев-де-Берри, переименованной впоследствии в улицу Берри.

«Наедине друг с другом, не сдерживая более чувств, мы оба дадим волю нашим дурным характерам, и я тебя поколочу, а ты меня обругаешь».

Как только Ева оставляла детей одних и приезжала к Бальзаку, она тут же начинала подыскивать предлог для скорейшего возвращения. На этот раз она выдумала необходимость показаться врачу. Анна забеспокоилась. Она хотела иметь возможность в любой момент получать весточки от матери. Ева в свою очередь считала дни, остававшиеся до встречи с дочерью, которая составляла смысл ее жизни.

Ева непрестанно заботилась о своей репутации. Она даже не могла себе представить, чтобы кто-нибудь случайно увидел ее на террасе кафе. Последствия такой оплошности были бы просто катастрофическими. Итак, в Париже она вела унылое существование. Лишь один раз Бальзак видел, как она смеялась. Это произошло в театре «Варьете» на представлении «Всеобщего крестника»: «Как могла она так смеяться в отсутствие своей дорогой малютки?»

Иногда Ева соглашалась выходить в свет с Бальзаком. Они посещали концерты, Оперу, Итальянский театр, Салон 1847 года, где Делакруа выставил на обозрение публики шесть полотен, в том числе «Одалиску», хранящуюся ныне в Лувре, и несколько картин из марокканского цикла. Делакруа продавал картины больших размеров по 1500 франков.

По правде говоря, пребывание Евы в Париже началось с досадных неприятностей. Бальзак повез Еву в ее дом. У Евы сложилось четкое представление о замках, этих французских дворцах, которым подражала вся Европа. Она знала, что Франция буквально наводнена восхитительными дедовскими особняками в благородном стиле. Так почему же выбор Бальзака пал на этот чудовищный барак, похожий на складские помещения Санкт-Петербурга? Если бы не купол, который господствовал над зданием, можно было бы подумать, что ее взору открывалась фабрика. Покупая этот дом, Бальзак думал, конечно, о выгоде, вместо того, чтобы подумать об архитектурном убранстве или хотя бы об удобстве. Ева вошла, увидела, вышла. Одним словом, она кипела от негодования, и Бальзаку в очередной раз пришлось выслушать суровую нотацию.

Он защищался как мог: первоначальные потолки были скрыты подвесными, столяр должен был возродить старинные деревянные панели, окна и двери находились в плачевном состоянии, не говоря уже о лестницах, а еще требовалось вставить стекла, развесить зеркала, уложить битум… Короче говоря, оставалось начать и кончить.

Но доведет ли он до конца? Мастера-профессионалы за свои труды либо вовсе не получили денег, либо получили такие ничтожные суммы, что не могли больше верить Бальзаку на слово. Поставщики требовали, чтобы с ними расплачивались наличными. Зимой дом промерзал, ибо торговец углем отказывался отпускать товар в кредит, летом же превращался в раскаленную печь. Но можно ли в неотапливаемом помещении сохранить прекрасную мебель и картины?

Ева Ганская неумолимо стояла на своем. Она не даст ни гроша на обустройство этого жилища, столь же ветхого, сколь и вредного для здоровья. Прямой проход из дома в церквушку и кафедра, откуда Ева сможет слушать мессу, служили усладой амбициозным бредням Оноре, ибо к 1847 году сообщение с церковью Сен-Николя сводилось к печной трубе, откуда шел дым, заполнявший все комнаты. В ноябре 1849 года госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак посетила кюре Озура из прихода Сен-Филипп-дю-Руле. Кюре дал ей понять, что вместо того, чтобы тешить свое самолюбие собственной часовней, Бальзаку следовало бы позаботиться о бедняках прихода.

Во время пребывания Евы в Париже возникли и другие причины для тоскливого настроения. Бальзак должен был непременно закончить роман «Блеск и нищета куртизанок» и поэтому зачастую работал по ночам. Одну из глав он озаглавил «Драма в жизни светской женщины». Читала ли Ева строки о самоубийстве Люсьена де Рюбампре? В тюрьме Люсьен, привязав свой галстук к решетке камеры и встав на стол, повесился.

Когда в 1848 году этот роман выйдет из печати, смерть Люсьена заставит вспомнить о смерти некоего Дюрантона. Дюрантон, любовник Дельфины де Жирарден, разорился, истратив на нее целое состояние. В одном из писем он слезно жаловался ей на бедность. Она разразилась саркастическими насмешками. Дюрантон решил покончить с собой. Он написал о принятом решении своей любовнице. Она бросилась к нему и обнаружила его уже мертвым. История Дюрантона наделала много шума. По мнению Леона Гозлана, конец романа «Блеск и нищета куртизанок», а также сцена смерти Натана, который удавился («Дочь Евы»), вызывали у читателей ассоциации с самоубийством Дюрантона.

Разве сама Ева не получала от Бальзака писем, в которых он грозился лишить себя жизни? Разве не был он тем человеком, счастье которого разрушилось если не от бедности, то по меньшей мере от многочисленных долгов? А что Ева сделала для того, чтобы помочь ему выпутаться из затруднений? Бальзак воплощал в себе всех своих персонажей, и в то же самое время персонажи произведений Бальзака служили ему самым надежным средством избавиться от какого-либо недостатка, когда он смело преувеличивал и представлял эти недостатки в карикатурном виде. Марсель Пруст подметил эту особенность: «Порой Люсьен говорит устами Бальзака, и тот перестает быть реально существующим лицом…»

Приведем одну фразу из романа «Блеск и нищета куртизанок», к которой сводится вся суть «Переписки с госпожой Ганской»: «Разве я первый, кто отказался от честолюбивых замыслов, чтобы катиться вниз по торному пути необузданной любви?»

Вот уже целых три года, как Бальзак разъезжал по всей Европе и получал в качестве награды за любовь, в которой заключался смысл его жизни, редкие и вежливые письма: «Я тысячу раз целую твои прекрасные руки, иногда все еще пишущие мне письма». Самоубийство Люсьена означает, что Бальзак решил убить неукротимого любовника, в которого он превратился. Излечит ли смерть героя его создателя от величайшего духовного недуга: неблагополучной любви?

Бальзак из последних сил старался обеспечить Еве Ганской роскошную жизнь. Буржуазный мир – это общество, где все поставлено с ног на голову. Великие писатели преуспевают в жизни лишь в благоденствующие времена. Лапа-пелиньер содержал Рамо наравне с куртизанками, как один из «предметов роскоши». Бальзак пишет об этом в «Крестьянах»: «Как люди не поймут, что чудеса искусства невозможны в стране, где нет больших состояний и обеспеченной широты жизни!» Раньше генеральным откупщикам рубили головы, теперь писатели из кожи вон лезли, чтобы встать с ними вровень. Стремясь найти прибежище в славянском мире, Бальзак рассчитывал вновь обрести эпикурейский оптимизм XVIII века, но на деле столкнулся с деспотизмом буржуазной усредненности.

В 1847 году у него прибавилась еще одна забота: Палата депутатов настойчиво требовала привлечь к ответственности авторов некоторых романов, печатавшихся в газетах. «Появилось множество романов, толкающих на преступления». Бальзак ответил, что доселе никогда не встречал романистов-убийц. «Что за важность! – возражали блюстители нравов. – Если писатели выставляют на суд зрителей преступление, значит, они его замышляют. Виновны в намерениях».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю