Текст книги "Мрачные ноты (ЛП)"

Автор книги: Пэм Годвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Чуть выше рядом с ней на металлическом стуле сидит старик. На его голове потертая бейсболка, а на переносице морщины, уходящие в более глубокие линии на темнокожем лбу. Улыбка старика – это то, что демонстрируют беззубые мужчины в его возрасте... Ему восемьдесят? Девяносто? Я не знаю, но этот парень выглядит древним.

Его рука дрожит, когда он тянется к стене, пытаясь встать.

– Не вставайте. – Я подхожу к нему, предлагая свою ладонь. – Я Эмерик. Вы должно быть...

– Стоджи. – Он сжимает мою руку удивительно сильной хваткой и откидывается на спинку стула.

Айвори наклоняется, чтобы встать, и крошечная майка позволяет увидеть соблазнительный вид ее полной груди. Господи, твою ж мать, если она не поправит майку, мой член будет стоять по стойке смирно, лишая меня возможности скрыть это.

В спешке прикрывая глубокий вырез, она изучает меня с изумленным выражением.

– Что вы здесь делаете?

Я встречаю осторожный пристальный взгляд Стоджи и позволяю увидеть вопросы, отражающиеся в моих глазах. Знаете, кто я такой? Насколько хорошо вы знакомы с Айвори?

Большими пальцами он поддевает резинку красных подтяжек и откровенно смотрит на меня сверху вниз. Его улыбка исчезает, и худощавый образ застывает. Очевидно, мутные глаза старика видят намного больше, чем кажется.

– Айвори, почему бы тебе не пойти в подсобку и не разогреть замороженную еду?

Она скрещивает руки на груди, прищуриваясь.

– О, теперь ты хочешь есть?

– Я бы хотел свежий кофе и пирог, который ты приготовила. – Он вцепляется в кресло и поддается телом вперед.

– Не заставляй старика ждать.

Она хмурится и выходит из кучи книг, указывая на него пальцем.

– Будь приветливым.

Затем смотрит на меня, ее выражение лица уязвимо и нерешительно, как будто умоляет своего учителя поступать также.

В момент, когда Айвори исчезает в задней комнате, он мучительно медленно пытается подняться на ноги, удерживая мой взгляд.

– Я знаю таких, как ты.

Я закипаю, но моя мать воспитала во мне человека с хорошими манерами, поэтому я приближаюсь, чтобы помочь ему встать.

Он смотрит насмешливо на мою руку и поднимается на шатающихся ногах.

Я проглатываю свое раздражение.

– И каков же я, по-вашему?

Его сгорбленная фигура шаркает мимо меня к передней части магазина. Я следую за ним, радуясь, что мы покидаем зону вероятной слышимости для Айвори.

Он заходит за стойку и садится на высокий табурет. Неторопливо осматривает мои дорогие часы, подтянутое тело, уверенное поведение и приподнятый подбородок. Я знаю, кого он видит. Богатого, самоуверенного в расцвете сил мужчину, находящегося в захудалом районе по одной причине.

Возможно, он был бы прав.

Наконец, он наклоняется вперед и опирается обветренными предплечьями на прилавок.

– У этой девушки был тяжелый период, а ты из тех мужчин, которые сделают только хуже.

Его слова словно кладезь ответов, которые мне нужны.

– Объясните.

– Ты из тех людей, которые намечают себе цель и не отпускают, пока не добьются своего.

Он слишком умен, чтобы притворяться, так что я не утруждаю себя глупостями.

– Не имеет значения, на что я нацелился. Я ее преподаватель.

– Да. – Он смотрит на меня с осуждением. – Так и есть.

Я пытаюсь отдышаться.

– Она рассказывает вам. Обо мне.

– Она не говорила ничего компрометирующего, и не обязана была этого делать. За последнюю неделю она упоминала о тебе больше, чем обо всех учителях вместе взятых за три года. – Он барабанит скрюченными костяшками пальцев по стеклянному прилавку. – Что бы ты с ней ни делал, она хочет тебе доверять. – Его рука успокаивается, глаза пристально смотрят на меня. – Она никому так не доверяет. Но как только ты получишь то, чего хочешь, а потом откажешься от нее, как это делают такие, как ты, ее недоверие к мужчинам будет непоправимым.

У меня кружится голова, когда я представляю тошнотворные образы жестоких мужчин, насилующих девушку.

Опираясь на стойку ладонями, я наклоняюсь к нему.

– Расскажите мне, что с ней случилось?

Он оглядывается, его внимание приковано к задней комнате.

– Она не говорит о плохом. Я не уверен, что она различает плохое и не совсем хорошее. Все, что с ней случается, Айвори воспринимает как саму жизнь. – Его затуманенные глаза возвращаются ко мне. – Она не просто бедная. Ей не хватает любви, привязанности и защиты. Ей нужен хороший пример в жизни, кто-то такой, кто будет относиться к ней без какой-либо для себя выгоды.

– Вы не являетесь для нее этим примером?

– Я просто старый немощный человек, находящийся одной ногой в могиле. Я не могу купить ей учебники и модные штучки. Не могу осуществить ее мечту – поступить в музыкальный колледж. И у меня нет возможности украсть ее сердце.

Моя грудь наполняется всепоглощающим уважением к этому человеку. Я не могу завидовать ему, тому, что он заботился достаточно о ней, чтобы выплеснуть это дерьмо наружу. Я даже не могу с ним спорить, потому что в некотором смысле он прав. Мне нечего ей предложить, кроме душевной боли и разочарования.

– Но вы разрешаете ей приходить сюда и практиковаться. – Оглянувшись назад, я замечаю единственное пианино в магазине и указываю подбородком в сторону старого «Стейнвея». – Оно продается?

Напряженный взгляд в его глазах говорит «нет», однако треснувший паркет, шаткие стеллажи и обветшалый вид всего магазина подсказывают мне, что ему нужен доход. Причём срочно.

– Она не знает, что я получаю предложения относительно этого. – Его руки сжимаются на стойке. – Я не стану продавать ее пианино.

Когда-нибудь, возможно скоро, он будет вынужден принять предложение, потому что это самый ценный товар, который находится в этом магазине.

Я достаю бумажник из заднего кармана и кладу кредитную карту на прилавок.

– Запишите пианино на мой счет, а также стоимость доставки в ее дом.

Он смотрит на банковскую черную карточку Американ Экспресс, затем поднимает на меня свои стеклянные глаза.

– Она не хочет, чтобы у нее дома было пианино. Она здесь, потому что не хочет быть там.

Внутри меня все сжимается от страха.

– Ладно. Держите его здесь. Запишите чек на ее имя и не говорите Айвори, что это пианино принадлежит ей или кто купил его, если она сама не спросит. – Я пододвигаю карточку к его дрожащим рукам и жду, когда он посмотрит на меня. – Чего она остерегается в собственном доме? Вы знаете ее достаточно, чтобы не догадываться.

Он берет карточку и поворачивается к кассе.

– Какая для тебя из этого выгода? – Он указывает на пианино.

– Мне так спокойнее. Ответьте на мой вопрос.

Старик пробивает покупку, поджав губы, отказываясь говорить.

Айвори появляется из задней комнаты с подносом еды и ставит на прилавок одноразовое блюдо с лапшой и какой-то второсортной выпечкой.

– Я... хм... – Она смотрит на подгоревшие края. – Спалила его? Или, может быть... – Тычет пальцем, заставляя рыхлое тесто оседать внутри. Ее щеки вспыхивают. – Лучше буду делать то, что у меня получается.

Получать шлепки по заднице и играть на пианино? Или даже, получать их во время фортепианной игры?

Она смотрит на Стоджи, в руке которого моя карта, и встречает мой взгляд.

– Что вы купили?

Взглядом я намекаю ей, что её это не касается.

– Ты уже пообедала?

Она отрицательно качает головой.

– Собирай свои вещи и присоединяйся ко мне.

– О, я... – Она ловит мой нетерпеливый взгляд и потирает затылок. – Окей.

Как только она уходит, я поворачиваюсь к Стоджи.

– Как оплачиваются её счета?

– Думаю, она сама покрывает большую её часть. – Он настороженно смотрит на меня. – Я нанимаю Айвори летом, чтобы помочь ей с этим.

– А когда она учится в школе?

Он кладёт квитанцию и ручку на прилавок, почесывая щетинистую щеку.

– Я не знаю.

Противоречие в его темных глазах подтверждает, что она не разделяет с ним этих подробностей, но...

– Она может не рассказывать вам об этом, но вы сами знаете.

Он возвращает мою карточку. Я сжимаю ее, но он не отпускает, сосредоточившись на прямоугольном пластике, соединяющем наши руки. Затем Стоджи отпускает руку и поднимает глаза.

– Ты тоже знаешь об этом.

Поклонники, сталкеры и остальные придурки. Мужчины с деньгами и аморальными потребностями заманивают в ловушку красивую молодую девушку?

Я чувствую, как мышцы стягивают и сжимают мою шею, как гнев кипит внутри меня.

– Я не покупал это пианино, чтобы...

– Я знаю. Вот почему я продал его тебе, и почему я никогда не скажу ей, что это ты купил его, даже если она спросит. – Он наклоняется ближе, упираясь руками в прилавок. – Она ничего тебе не должна.

– Доверяете вы мне или нет, я беспокоюсь о ее благополучии и семейной жизни. – Я подписываю квитанцию и пишу наверху свой номер телефона. – Позвоните мне, если возникнет что-нибудь подозрительное.

Айвори возвращается с переполненной сумкой в руках. Я пытаюсь снять с нее тяжесть, но она качает головой.

– Я вернусь вечером. – Она кладёт сумку позади прилавка и прощается со Стоджи.

Держа дверь для нее открытой, я бросаю взгляд в сторону старика.

– Было приятно познакомиться.

Он кивает головой, поджимая губы.

Да. У него есть все основания не доверять мне. Даже я не доверяю самому себе.

Глава 17

АЙВОРИ

– Насколько хорош продуктовый магазин, что находится по соседству? – Мистер Марсо придерживает дверь, когда я выхожу за ним из магазина Стоджи.

– Самые лучшие сэндвичи только в Новом Орлеане. – В животе порхают бабочки. Из-за еды. Не потому что я иду обедать с мистером Марсо.

Вместо того чтобы повернуть в сторону гастронома, он подходит к обочине и отпирает пассажирскую дверь огромной блестящей черной машины.

– Будь здесь, а я схожу, прихвачу нам обед.

Я держусь за приоткрытую дверцу GTO. Древесный декор в стиле семидесяты-х годов, черный виниловый интерьер. Внутренне удивляюсь, почему он ездит на такой старой машине.

– Мы не будем там обедать?

Он снимает «авиаторы» с выреза футболки и надевает их.

– Нет.

Внутри меня все тает. От жары и ослепительного солнца? Определенно по этой причине.

Я опускаюсь в сиденье, пока он заводит двигатель и включает кондиционер.

Любуюсь походкой мистера Марсо, когда он длинными и плавными шагами направляется в сторону гастронома, потому что, господи Иисусе, я никогда не представляла его в чем-либо, кроме галстука, жилета и застегнутой рубашки с закатанными по локти рукавами. Но он носит синие джинсы, которые так прекрасно на нем сидят. Определенно, джинсовая ткань была придумана специально для него. Она обхватывает его задницу и растягивается по бедрам, когда он удлиняет походку. Тонкая серая футболка обтягивает мышцы спины и плеч, рукава напрягаются в районе бицепсов, как у моделей из фитнес-журналов.

Мне больше по душе его обычная одежда. Она безопаснее, как будто выступает профессиональным барьером, напоминающим о том, что в первую очередь он мой учитель.

Когда он заходит в магазин, я переключаю свое внимание на его машину. В салоне слышен гул двигателя и чувствуется дым выхлопных газов от сгоревшего масла. Запах теплой корицы доносится из пачки жевательной резинки, которая плавится на солнце на приборной панели. Подо мной жесткое сиденье, вибрирующее от силы мотора. Серебристые кнопки старого радио и вокал Аксела Роуз, звучащий из динамиков. Все это настолько своеобразное, мужественное и увлекательное. Так характерно для него.

Это кажется нереальным – сидеть здесь. В его личном пространстве. По собственной воле.

Это просто обед.

С учителем. В субботний день.

Я вытираю липкие ладони о бедра, жалея, что не надела что-нибудь получше. И менее вызывающее.

Почему он здесь? В моем районе? Никто из ЛеМойн не отважится войти в мой мир. Как будто бедность может запятнать их дорогие туфли или что-то в этом роде. И все же он здесь. Чего он хочет?

К тому времени, когда мистер Марсо возвращается, мои нервы на пределе.

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я.

– Прямо по улице. – Он крепко сжимает руль и сливается с движением, уверенно и медленно, будто это его дорога и время всего мира принадлежит ему.

Через минуту он въезжает в парк Луи Армстронга и кладёт солнечные очки в подстаканник. Мы немного прогуливаемся пешком до тенистой скамейки в парке, где садимся бок о бок и сосредотачиваемся на своих бутербродах. Толстый хлеб с куском мяса и сыра, едва удаётся удержать двумя руками.

Я не в силах съесть свой сэндвичи, оттого что у меня болит живот. Поэтому сворачиваю объедки, вытираю рот салфеткой и смотрю на пруд с зеленоватыми утками.

– О чем вы говорили со Стоджи?

– О тебе.

Может, мне стоило удивиться его честности, но это не так. Теперь я завишу от этой черты. Если бы я могла сделать то же самое. Я хочу обо всем рассказать ему. Но он сразу же доложит обо мне. Почему до сих пор не сделал этого?

Мистер Марсо откусывает, и я незаметно изучаю, как двигается мужская челюсть, когда он жуёт. Странно наблюдать, как человек ест. Я никогда этого не делала раньше. Чувствую, будто вторгаюсь в его личную жизнь.

Когда он откусывает во второй раз, я понимаю, что мистер Марсо не собирается отвечать.

– О чем именно?

Улыбаясь, он проглатывает.

– Это очень вкусно.

Парк почти пустой, только двое молодых чернокожих мужчин идут по противоположной стороне пруда, солнце светит слишком ярко и высоко, отчего хочется воздержаться от прогулки.

– Мистер Марсо...

Он продолжает игнорировать меня, когда заканчивает свой обед, запивая водой из бутылки. Затем откладывает мою несъеденную порцию в сторону, выбрасывает мусор и откидывается на спинку скамейки рядом со мной, кладя руки на бедра.

– Я поинтересовался у него, как оплачиваются твои расходы на проживание.

Господи, он носится с этим, как собака с костью. Я откручиваю крышку от бутылки с водой. Что бы подумал обо мне Стоджи, если бы знал, чем я занимаюсь. А мистер Марсо? Он, вероятнее всего, отшлепал бы меня, а затем отчислил. В груди тяжело стучит сердце.

– О чем еще вы говорили?

Он поворачивается ко мне лицом.

– Скажи мне, почему я здесь.

У меня начинают трястись руки. Чтобы закончить тот несостоявшийся поцелуй? Хочу ли я этого?

– Я не знаю.

– Ты знаешь, и я хочу услышать, как ты скажешь это.

Я отвожу взгляд, чтобы посмотреть на пруд, но каждый дюйм моего тела фокусируется на нем. На изменении его дыхания, тиканье его часов, движении руки, когда он касается моего подбородка и заставляет повернуть голову назад.

Его глаза отражают все оттенки неба, но они пугающе холодные, и совсем близко. Я стараюсь сфокусироваться на чем-то более безопасном, например, на утках в пруду. Но его взгляд повсюду, лицо в нескольких сантиметрах от моего, а тело готово повторять за мной мои движения. Я хочу убежать, но он не позволит сделать этого.

И в то же время я хочу, чтобы он поймал меня.

Мышечное сопротивление испаряется в миг, когда он тянет меня к себе на колени. Мой пульс учащается, пока мистер Марсо располагает мои ноги, заставляя меня оседлать его. Бедра этого мужчины, словно мощные и поддерживающие каменные колонны.

Это не так плохо – сидеть верхом на нем. Намного безопаснее, чем быть под ним, как это обычно происходит у меня с другими мужчинами. Но я не знаю, куда положить руки. Спустя один неловкий момент я позволяю своим пальцам прикоснуться к его футболке.

Его грудь вздымается под моими ладонями, и я чувствую крепкие мышцы, словно кирпичи в моих руках.

Набираюсь смелости, чтобы посмотреть вверх, впитывая темную тень на его подбородке и четко очерченных скулах. Голубые оттенки в его ярком взгляде заряжают напряжением тепла в районе моей талии, между моих ног. От этого ощущения мне хочется протянуть руку и очертить форму его губ. Но я не уверена и слишком нервничаю.

Такое чувство, будто между нами существуют невидимые нити, которые притягивают нас все ближе и ближе, звеня от напряжения.

Я прижимаюсь к нему.

– Вы здесь ради этого?

Он поддается вперед, опускает голову и втягивает ртом воздух возле моей шеи.

Меня прошибает дрожь. Пальцами сжимаю его рубашку, бедра расслабляются на мужских коленях, и бушующие эмоции отчаянно борются между собой в моей голове. В такой позе моя промежность рядом с твердым доказательством его желания. Этого должно было быть достаточно, чтобы я отпрянула, отстранилась от него, но я не могу. Я не хочу этого делать.

–Айвори. – Он дышит возле моего рта. Руки сжимаются за спиной, прижимая меня к своей груди, и, едва сдерживаясь от удовольствия, он прослеживает губами дорожку возле уголка моих губ. – Да.

Его губы скользят по моим: теплые, мягкие, приятные. Сильные руки двигаются вверх по шее, обхватывают скулы и наклоняют голову. Он сильнее прижимается губами, раздвигая их и раскрывая мои, и от первого прикосновение его языка, меня обдает словно электрическим током.

Мое тело должно было сжиматься, съеживаться от отвращения, но этот язык, вкус его рта и давление пальцев на моей голове превращают мои внутренности в жидкость, от которой медленно закипают внутренности. Вместо того чтобы отодвинуться от поглаживаний его языка, я наклоняюсь, растягивая рот и углубляя наше соединение.

В его груди вибрирует стон, в то время как вырывается мой собственный, и мужские губы уверенно и восхитительно двигаются напротив моего рта, касаясь неизведанным образом. За последние четыре года, кроме бесчисленных слюнявых языков, пихающихся в мой рот, я других не знала. Но меня никогда не целовали. Только не так. И я никогда не целовалась в ответ. Никогда не испытывала такой близости с мужчиной, не желая, чтобы он останавливался.

Руки, покоящиеся на моей голове, требовательно прижимают к нему ближе, заставляя оставаться рядом с ним. Насколько безумно то, что в данный момент я не хочу быть где-то еще? Я даже не могу закрыть глаза, страшась, что он может исчезнуть.

Густые черные ресницы падают тенью на его скулы. Мышцы напрягаются на лице, сокращаясь от настойчивости его языка.

– Так чертовски красива, – шепчет он в губы, а затем атакует мой рот с новым желанием.

Грудь и бедра раскачиваются вместе с моими. Мои вдохи усиливаются, и его выдох сопровождает удовлетворенное ворчание.

– Я не могу держаться в стороне. – Еще один одурманивающий поцелуй. – Хочу тебя. – Он покусывает мою нижнюю губу, облизывает ее изнутри, потом прижимается лбом к моему. – Глядя на тебя, я хочу запретного.

Я наклоняюсь вперед, чтобы заново соединить наши рты, но он останавливает меня, удерживая мой подбородок пальцами.

– Нам нужно остановиться. – Он зарывается пятерней в моих волосах, отстраняясь от меня, оставляя покалывание на щеках.

Я прижимаю ладони к его влажной от пота груди.

– Я поцеловала вас не для того, чтобы увеличить свои шансы на поступление в Леопольд.

– О, Айвори. – Его дрожащие руки скользят по моей шее, плечам, устремляясь вниз по рукам. – Такая молодая и прямолинейная. – Он сжимает мои бедра чуть ниже кромки шорт, приподнимая свои руки прямо под моей задницей. – Такая совершенная.

Его твердая длина ощущается в районе моей промежности сквозь шорты. Почему это не вызывает у меня рвотный рефлекс? Почему я не свернулась калачиком и мысленно не ушла в безопасное место?

Почему меня переполняет желание расстегнуть его джинсы, чтобы взглянуть на эту таинственную часть его тела? Почему хочу держать его в руках, заставляя мужское тело изгибаться от удовольствия?

– Все должно закончиться прямо сейчас. – Он хватает меня за талию и сажает на скамейку рядом с собой.

От этих слов мне становится трудно дышать. Больше никаких прикосновений? Больше никаких поцелуев?

– Что? Почему?

– Это неразумно. Опасно. – Он наклоняется вперед и упирается локтями в колени, устремляя взгляд на парк.

– Из-за мисс Августин?

– Это ее не касается, но на месте мисс Августин могут быть и другие. – Я встречаю его взгляд, холодный и неподвижный. – Всегда есть тот, кто наблюдает, ждет, чтобы разрушить благополучную жизнь, которой у него нет.

Никому нет дела до моей жизни, и люди не заботятся о том, что происходит в Треме.

– Вы можете приезжать сюда и целовать меня, когда пожелаете...

– Я не школьник, Айвори. Это не невинные шуры-муры за трибунами. – В один миг он оказывается напротив меня, упираясь своей широкой грудью, сильно сжимая пальцами мою шею. – То, что я хочу сделать с тобой, может вызвать у тебя кошмары.

Он пытается напугать меня, не перекрывая кислород. Он управляет собственными наказаниями, но моя больная фантазия жаждет его шлепков. Эмерик не вызывает кошмаров. Он заставляет меня парить в мечтах.

Отпустив мою шею, учитель садится на край скамейки, оставляя нас в двух шагах от хаоса. Мои руки трясутся, чтобы дотянуться до него, тело жаждет забраться к нему на колени и вернуться в его объятия. Впервые в жизни я хочу, чтобы мужчина прикоснулся ко мне, когда он... отталкивает меня?

– Мне не хочется, чтобы это заканчивалось, – шепчу я, когда мои глаза обжигают слезы.

– Я не интересовался твоим мнением.

Его слова словно горячий удар под дых, который крадет дыхание, а глаза наполняет влагой.

–Дерьмо. – Он глядит на мои влажные от слез глаза, и его лицо бледнеет под блеском пота. – Ты не можешь влюбиться в меня.

– Не могу... что? – Мое тело дергается назад, когда я резко вдыхаю и смахиваю сбежавшую слезу. – Боже мой, что за дерзкие, высокомерные слова вы говорите! Я бы никогда не стала влюбляться в вас.

– Я оскорблен. – Он смеется, но его смешок выходит напряженным. – Старшеклассницам свойственно быстро и глупо влюбляться.

– Ну, я оскорблена, что вы считаете меня такой глупой. – Я дергаю подол своих шортов. – Не беспокойтесь, мистер Марсо. Мысли о любви даже не приходили мне в голову.

Он уставился на пруд.

– Я знаю, что ты не глупая, Айвори. Это просто…

Прижав руку ко рту, он наклоняется к коленям и смотрит, как плещутся и приводят себя в порядок утки в пруду. На самом деле он не наблюдает за ними, он сконцентрирован на себе, поскольку выражение его лица меняется от тех мыслей, что роятся у него в голове.

Зачем ему вообще было упоминать о любви? Если он подумал об этом, означает ли, что он что-то чувствует? Это был потрясающий поцелуй. Ради всего святого, это был поцелуй, который я запомню на всю оставшуюся жизнь, с которым я буду сравнивать все будущие поцелуи. Но любовь? Что он вообще знает об этом чувстве?

Я бросаю на него взгляд, и что-то болезненно щелкает у меня в голове.

– Вы любили ее, не так ли? Ту учительницу в Шривпорте? Джоан?

Пожалуйста, скажи «нет».

Держа руки между коленями, смотря вниз, он упирается в бедра своими предплечьями.

– Я по-прежнему люблю ее. – Он встречает мой взгляд. – Как бы я ее ни ненавидел.

Ревность невежественно разгорается внутри меня, рождая желчь в горле. Я бы хотела, чтобы меня любили, даже если это предполагало бы ненависть. Это лучше, чем вообще ничего.

– Вы расскажете мне, что случилось?

Он откидывается назад и кладет руку на спинку скамейки.

– Я ценю честность между нами. – Он рукой перебирает кончики моих волос. – Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Сердце сжимается при мысли о том, что между нами все может кончиться, но я никогда не стану лгать ему. По крайней мере, не о том, из-за чего меня не исключат.

– Мы были вместе четыре года. – Его пальцы двигаются по моим волосам мягко и магнетически. – В связи с запретом на «запрет на сближение» в Шривпорте, наша связь была тайной. Мы владели отдельными домами, но проживали в одном из них вместе. Приезжали по отдельности в школу. Поддерживали наше профессиональное взаимодействие на работе, пока...

Он не должен заканчивать это предложение. Меня мучает образ ее рта, заткнутого его галстуком, запястий, связанных его поясом, и ее согнутого тела, в то время как он трахает ее на столе. Она музыкальнее, чем я? Умнее? Красивее? Он также говорил ей, что она чертовски красива? Я сжимаю руки в кулаки. Представление о сексуальных позах не так сильно причиняют боль, как мысль о том, что он делает это с кем-то другим.

Держа одну руку в моих волосах, он придвигается ближе, чтобы другую положить на сжатые кисти моих рук и заставить их раскрыться.

– Мы просто поддались фантазии. Немного повеселились после работы.

– Что случилось потом? Как вы могли потерять?.. Черт, она вас подставила?

Его пальцы соприкасаются с моими.

– Нет. Но то, что мы так попались, поставило ее в неловкое положение. Она могла признать, что нарушила политику запрета сближения, что была по своей воле связана, и потерять работу из-за стыда, который бы преследовал ее повсюду. Или она могла бы сказать то, как все это выглядело на самом деле. Связали, заткнули рот и изнасиловали. Меня бы уволили в любом случае.

Изнасиловали. Я верчу это слово в голове, рассматривая его со всех сторон. Иногда мне кажется, что я испытываю именно это, но я никогда не знаю, что делать с этим чувством. Девушка может сказать, что ее заставили. Мужчина может заявить, что она этого хотела. Полиция решает, кто из них говорит правду, и если они оказываются на стороне мужчины? Он будет мстить девушке.

Но не похоже, чтобы мистер Марсо нанес ей ответный удар.

Сумасшедшее желание защитить его вибрирует в моей груди.

– Вы могли бы защитить себя. Рассказать всем о ваших отношениях. Доказать, что вы жили вместе. По крайней мере, она бы потеряла работу, а вас не обвинили бы в принуждении.

– Обвинения в изнасиловании не подтвердились. Клеймо выжжено, но мне плевать на это. Есть миллион вещей, которые я мог сделать, чтобы разрушить ее карьеру. Кое-что я все еще могу сделать.

– Но вы же любите её. – О боже, почему мое сердце так сильно болит?

Выражение его лица становится хмурым.

– И она любит свою карьеру. – Он отводит руки и садится на скамейку, его профиль искажен от боли. – Теперь она стоит во главе школы в Шривпорте.

Вот стерва.

– Простите, но это звучит ужасно. Как вы можете любить ее?

Он зажимает переносицу и закрывает глаза.

– Иногда мы любим тех, кого не должны любить, и в бесконечном пространстве этой любви ничто другое не имеет значения. – Он поднимает голову, и его поведение становится другим. Человек с холодным взглядом, в жилете и галстуке, возвращается, когда он поднимается и сцепляет руки за спиной. – Больше никаких прикосновений и поцелуев, мисс Вэстбрук. Я ваш учитель и наставник, и никто больше.

Я вскакиваю на ноги.

– Я бы никогда так с вами не поступила. Я даже представить не могу, что каким-то образом разрушу вашу карьеру.

Он смеется, но его смех походит больше на рычание.

– Если бы нас поймали за чем-то неуместным, вам пришлось бы выбирать между моей карьерой и вашим образованием, между человеком, которого вы знали всего неделю, и мечтой, за которой вы гонялись три года. Какой бы выбор сделали вы?

Образ Леопольда всплывает в моей голове, но я стараюсь отодвинуть его в сторону, отказываясь признавать действительность.

– Мы будем осторожны.

– Именно. Идите домой. – Он тычет пальцем в сторону моего дома.

Оглянувшись через плечо, я понимаю, что, если бы не деревья, то можно было бы увидеть вдалеке мой дом. Откуда он знает, где я живу? Разве в моем досье был адрес?

Когда я оборачиваюсь, то вижу, как он уходит, опустив голову, засунув руки в передние карманы. Тоска кровоточащей раной сжимает мою грудь. Он все решил.

Я хватаю не до конца съеденный бутерброд со скамейки и тащусь по дорожке к своему дому, каждый шаг для меня становится все тяжелее и тяжелее. Может, в этот раз мне не стоит подчиняться ему. Может быть, это одно из тех правил, которые должны быть нарушены?

Развернувшись, я мчусь за ним. Он замолкает, когда слышит шлепанье моих балеток, и его широкие плечи напрягаются. Но сам он не оборачивается в ответ.

Я обхожу его громадное как башня, стройное тело, и, черт возьми, он такой высокий, мрачный и красивый. И злой. Глубокие морщины рассеяны веером в уголках его ледяных глаз, губы выражают недовольство, а вены на шее натянуты под слегка небритой кожей.

Уверенная в себе, я подхожу к нему и обнимаю за мужскую талию. Под прикосновением я ощущаю каждую твёрдую мышцу.

Он держит руки в карманах, пока грудь вздымается с глубоким вздохом.

– Ты не слушаешься меня.

Я прижимаюсь щекой к его крепкой груди.

– Я не причиню вам вреда. Обещаю.

– Я причиню.

– Хорошо.

Руками он сжимает мои плечи, заставляя отступить на шаг, но не отпускает. Согнувшись в коленях, Эмерик наклоняется, чтобы заглянуть в мои глаза.

– Скажи мне, кто причинил тебе боль, и я дам тебе все, что ты захочешь.

Пульс отдаётся в висках, и челюсть сжимается в судорогах. Неужели он это спланировал? Прикасался ко мне и целовал до головокружения, только чтобы оставить все в прошлом и заставить меня признаться ему?

Я отступаю назад на расстоянии вытянутой руки и качаю головой.

Лицо Эмерика слишком напряжённо, в то время как мой желудок от страха ухает вниз. Ненавижу разочаровывать его.

Положив руку на бедро, а другой указывая на мой дом, он упирается взглядом в землю.

Что ж, отлично. Я ненавижу его глаза. И в то же время обожаю их. Особенно когда он прикасается ко мне и говорит, что я красивая. И теперь он наказывает меня, не желая смотреть мне в глаза.

Сгорая от стыда, я прижимаю бутерброд к груди и волочу ноги домой. По дороге украдкой бросаю взгляды через плечо. Мужчина не двигается. Даже если я не вижу его глаз, я знаю, они следят за мной, наблюдают и защищают меня.

Что бы это ни было, как бы неуместно и рискованно это ни выглядело, он не хочет, чтобы между нами все заканчивалось. Мое обучение и совместное нахождение наедине друг с другом по четыре часа в день до конца года – ещё больше увеличит наше обоюдное притяжение. Будет ещё больше наказаний, больше музыки и больше самого мистера Марсо. Мне все равно, что он говорит. Это еще не конец.

Глава 18

ЭМЕРИК

– Все кончено. – Я хлопаю пивной бутылкой сильнее, чем собирался, съеживаясь от звука треска на мамином стеклянном столе.

Дерьмо.

Я провожу пальцем по трещине и бросаю на нее извиняющийся взгляд.

– Прости, мам.

– Мне наплевать на этот дурацкий стол. Я беспокоюсь о тебе. – Она затыкает пробкой бутылку. Выходит из-за стойки, пересекает кухню и садится рядом, держа в руке бокал красного вина. Поставив его на стол, она крутит ножку, обдумывая свои слова. – Я знаю, ты был несчастлив все это время, но то, что происходит с тобой сейчас – совсем другое. Последние недели ты вспыльчив, словно заноза в заднице.

Пять недель, если быть точным.

Прошло пять недель, как я поцеловал Айвори, почувствовал ее кожу под своими руками, наказывая так, как нам обоим было необходимо. Пять мучительных недель прошло с тех пор, как я отправил ее домой с прискорбием, переполнявшим все мое нутро.

– Дорогой. – Мама кладет руку на плечо и крепко сжимает его. – А Джоанн известно о том, что все кончено?

Джоанн все еще пишет мне, но ее сообщения остаются без ответа. Я знаю, чего она хочет, она знает, чего хочу я, и никто из нас не желает идти на компромисс.