Текст книги "Мрачные ноты (ЛП)"
Автор книги: Пэм Годвин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Он продолжает смотреть на меня, пока говорит. Я всегда отворачиваюсь первой. Его напряженность сильно воздействует на меня. Я не могу долго воспринимать её, у меня кружится голова. Но я всегда возвращаюсь к нему. Замечаю, что его пальцы дрожат или язык облизывает нижнюю губу, подтверждая, что я не единственная, кто чувствует эту вибрацию между нами.
Что же изменилось? Как мог мужчина пройти путь от порки и поцелуя до пяти недель воздержания, чтобы не трахнуть меня?
Когда прозвенел звонок, и класс опустел, я стала настолько чувствительной к вспышкам огня в его глазах, что не нужно было говорить мне оставаться на месте. Как только мы оказываемся одни, он парализовал меня взглядом, командуя молча. «Не двигайся».
Тяжёлыми, размеренными шагами приближается к моему столу, хватается за края и наклоняется, вторгаясь в мое пространство, словно хищник.
Он смотрит на меня, я смотрю на него, и по всему телу пробегает легкое покалывание.
– Мистер Марсо? – Господи, сердце стучит так, что сейчас выскочит из груди. – Что вы делаете?
– Расскажи мне о Прескотте Риварде.
Мое сердце останавливается.
– Что, простите?
Он стучит кулаком по столу, и низкий тембр его голоса раздаётся эхом в унисон.
– Отвечай!
Горло сжимается, и голова уходит в плечи. Он узнал обо всем? Я должна была встретиться с Прескоттом сегодня вечером. Что, если этот гребаный ублюдок сдал меня? Но зачем ему это было делать? Он окажется в таком же дерьме, как и я.
Успокойся. Мистеру Марсо ничего неизвестно.
– Прескотт мой самый главный конкурент для поступления в Леопольд. Но я лучшая...
– Не то. – Его голос переходит в спокойную тесситуру. – Расскажи мне о своих отношениях с ним вне школы.
Я открываю рот, чтобы выдать очередную ложь, но слова не идут. Просто не могу врать ему. Поэтому говорю, как есть:
– Ненавижу его.
– Почему?
– Он разъезжает на своей шикарной машине, с улыбкой, которая говорит, как у него все хорошо, и ведет себя как использованный тампон.
Учитель поднимает бровь.
– Использованный тампон?
– Да. Как тампон. Использованный, липкий, отвратительный... тампон.
Он вытирает губы, глядя на меня так, будто я разговариваю на другом языке. Уронив руку на стол, мистер Марсо прищуривается.
– Объясни, что ты имеешь в виду.
– Вы действительно хотите, чтобы я... Ладно, хорошо. Тампон выглядит мерзко. Он расширяется и наполняется кровью, капает повсюду и воняет...
– Погоди. Почему Прескотт отвратителен?
– А вы не догадываетесь?
Он выпрямляется, прячет руки в передние карманы и впервые за несколько недель слегка улыбается мне.
– Нет, думаю, что нет.
Тишина окутывает нас, но это не похоже на молчание. Воздух накален и полон звуками сердцебиения, что я теряюсь в музыке, которая звучит между нами. Его взгляд... Боже, это невероятно сексуально. В них нет слов я-хочу-трахнуть-тебя. Возможно, он так думает, но его взгляд излучает чувственность, которая обещает больше, как если бы мы провели остаток вечности, глядя друг другу в глаза. Это было бы слишком интимно и умопомрачительно идеально без намека на секс.
Эту концепцию я пытаюсь постигнуть. Одна мысль о сексе с ним сводит меня с ума. Но мне не нужно понимать или анализировать. Я чувствую это.
Ритм нашего дыхания – как плавная мелодия страсти и желания, и, несмотря на то, что сексуальные оттенки являются лишними в молчаливом общении, они добавляют вкус ритму в самом сердце нашей музыки.
– Мистер Марсо… – Я потираю ладонями бедра, выдерживая его взгляд, и шепчу: – Вы излучаете ноты.
На его лбу образуются морщины, когда он трет шею.
– Что?
– Я чувствую ваши ноты. Здесь. – Я касаюсь своей груди, и мой голос дрожит. – Они мрачные и чарующие, как ваше дыхание и стук сердца.
Он делает шаг назад, потом еще один и еще. Расстояние не имеет значения. Я все еще слышу и чувствую его. Он внутри меня.
Отвернувшись, он двигается по классу, меняя направление, как будто не знает, куда идет. Затем оказывается за столом и начинает возиться с ноутбуком.
– Вы сегодня работаете над вторым концертом Прокофьева, – произносит он, стоя ко мне спиной. – Идите, разогрейтесь.
Черт. Это такая интенсивная часть, которая требует невероятного количества внимания. Поэтому он выбрал ее? Чтобы отвлечь меня?
Разочарование сжимает мою грудь, когда я встаю из-за стола и следую его приказу.
В течение следующих четырех часов я терплю его шлепки по рукам и резкую критику моего фортепианного исполнения, сожалея о том, что поделилась с ним своими чувствами. Я должна была сначала сосредоточиться на подготовке и осмыслить свои несвязные полусформированные слова, прежде чем оглашать их, в надежде, что это зацепит и удержит его возле меня дольше.
В семь часов вечера, ни минутой позже, он велит мне идти домой, с неизменным тоном, разбивающим сердце:
– Спокойной ночи, мисс Вэстбрук.
Только я не могу вернуться туда. Тридцать минут спустя я сижу посреди пустыря на заднем сиденье кадиллака Прескотта и смотрю, как с начала учебного года он в седьмой раз надевает презерватив.
Я смогу терпеть его. Пока он не трахнет меня в задницу – чего он никогда не делал, – я буду терпеть и всегда терплю.
– Меня не должно было быть здесь. – Он лезет руками под юбку.
Мое тело недостаточно онемело. Чувствую, как его пальцы стягивают с меня трусики, с жадностью, которую он выдыхает мне в лицо.
– Меня сегодня наказали. – Он стягивает белье по ногам. – На два месяца.
В ушах звоном отдается бесконечная пустота. Все кажется слишком тихим, слишком безжизненным, когда нет рядом мистера Марсо.
– Но я найду способ, чтобы встречаться с тобой. – Он толкает меня на спину.
Я не могу сделать это снова. Не смогу вынести его прикосновений, толчков, звуков удовольствия. То, что он делает, это не изнасилование, но все равно кажется вынужденным, ужасным действием против моей воли. Если я скажу ему «нет», он сможет применить силу. Может быть, мне и удастся отбиться от Прескотта, но что станет с моими счетами и моим будущим?
Прескотт раздвигает мои ноги, но я снова соединяю их вместе.
– Что ты делаешь? – Стоя на коленях, он нависает надо мной и стягивает свои брюки вниз по бедрам.
Итог моего решения нелогичен. Если я буду держать ноги закрытыми, то могу потерять свой дом и превратиться в шлюху, как моя мама. Если позволю Прескотту делать то, что хочет он, у меня будет шанс совершить что-то значимое. Бред какой-то.
Я прижимаю к нему руки, удерживая мужское тело на расстоянии.
– Я не хочу.
Но я хочу. Хочу этого по-другому: не способом захотел-взял-использовал. Я хочу иметь с мужчиной ту связь, что существует между музыкой и ее аудиторией. Эмоциональную, врожденную, искреннюю.
Я хочу её с тем, кто будет заботиться обо мне.
– В чем дело? – Прескотт просовывает свои бедра между моих ног и борется с отталкивающими его руками.
– В этом. – Локтями упираюсь ему в грудь. – В тебе.
Издалека доносится хриплый рокот двигателя, он становится громче, ближе, и моё тело непроизвольно вибрирует.
Волосы на руках встают дыбом, в темноте я напрягаю зрение, поскольку не в силах ничего разглядеть.
– Это... – Я хватаю Прескотта за плечи, когда он садится на меня верхом. Напрасно пытаюсь оттолкнуть его. – Это GTO?
– Чтоб я, мать твою, знал. – Он сжимает свой член, тычет им в мое отверстие. – Замри.
Грохочущая машина уже близко. Достаточно близко, чтобы остановиться на улице. Достаточно близко, чтобы Прескотт поднял голову и выглянул в заднее окно.
– Дерьмо, – шепчет он. – Здесь кто-то есть.
В моих венах стынет кровь. Он ищет меня? Я хватаю ртом воздух и толкаю Прескотта в окоченевшую грудь.
Он не может видеть меня такой. Он не может. НЕ МОЖЕТ.
Я дёргаюсь и брыкаюсь, пытаясь расправить юбку, не в состоянии перенести вес Прескотта.
– Быстрее! – О боже, я не могу сомкнуть ноги.
Позади него распахивается дверь, внезапный свет больно режет мои глаза. Из темноты возникает рука, и в мгновение ока выдергивает Прескотта из машины. Он отлетает назад, исчезая в кромешной ночной темноте.
Хриплые звуки боли гармонируют с шумом работающего на холостом ходу GTO. Я хватаюсь за юбку, одергиваю ее вниз, мой взгляд прикован к открытой двери.
Шаги приближаются, издавая хруст ботинок по гравию. Черные брюки, жилет, а затем галстук заполняют дверной проем. Он наклоняется, чтобы встретиться со мной глазами цвета убийственной синевы.
Я не могу пошевелиться. Не могу дышать. Это конец. С таким же успехом он мог бы убить меня, потому что моя жизнь заканчивается прямо сейчас.
Никакого Ле Мойна. Никакого Леопольда. Никакого будущего.
Больше никакой музыки с мистером Марсо.
Он тычет пальцем в сторону улицы и ревет:
– Быстро тащи свою задницу в мою машину!
Глава 22
ЭМЕРИК
Подонку не жить.
Я покидаю Айвори, чтобы она могла забрать свои вещи из машины, и мчусь к стонущему и лежащему на земле куску дерьма. Несмотря на облако ярости, мне удалось сдержаться от избиения Прескотта, когда я сорвал его с заднего сиденья. Но не сейчас. Пока он смотрит на меня, обхватив себя руками, мои кулаки чешутся от желания набить его искаженную от страха рожу.
Тени проектов Централ-Сити покрывают пустырь. Ветхие стены многоквартирных домов плохо освещены, кругом рощи деревьев и воняет мусором. Густолиственные лозы взбираются по фонарям и разрушающимся зданиям, образуя защитную завесу от яркого света полной луны.
Прескотт растягивается на спине, брюки спадают с его бедер. Я теряю контроль, когда бросаю взгляд на все еще свисающий презерватив с его вялого члена. Неведомое безумие разрывает меня изнутри, обжигая мышцы и сжимая грудь.
Этот пустырь – идеальное место для убийства. Никто не увидит. Никому не будет дела.
Я наклоняюсь над Прескоттом и обхватываю пальцами его горло.
– Ты покойник.
Цепляясь за мою руку, он хватает ртом воздух.
– Н-не только я. Она шлюха и т… т... трахается со всеми.
Внезапно меня одолевает ярость, ослепляя зрение и затуманивая разум. Наклоняясь к нему ближе, инстинктивными движениями вгоняю с силой кулаки в мальчишескую грудь.
– О, боже, нет! Пожалуйста, пожалуйста… – из его легких вырывается крик.
– Ты больше... – я бью его в живот, – не прикоснешься к ней… – ещё один удар по ребрам, – никогда.
Затем я атакую. Звуки криков, боль в руках, напряжённое дыхание, все это исчезает, когда я навлекаю на него свой адский гнев. Он пытается отбиваться, но, несмотря на выставленные перед собой руки, я задеваю каждый дюйм его тела.
– Мистер Марсо! – раздается позади крик Айвори.
– Садись в чертову машину! – Я зол, как черт, от ее неповиновения.
Прескотт пытается откатиться в сторону, но я дергаю его назад, ударяя кулаками в грудь.
– Мистер Марсо, остановитесь! – кричит она, находясь в нескольких метрах от меня.
Я одержим местью, видом крови и предвкушением сломанных костей. С каждым ударом ее мольбы и крики перестают восприниматься... пока рот Айвори не приближается совсем близко.
– Эмерик, – её дыхание касается уха.
Я замираю. В венах бурлит кровь, желая закончить то, что начал.
Стоя позади меня, она обвивает руками мои плечи, тесно прижимаясь грудью к спине, впиваясь пальцами в рубашку.
– Вы не просто потеряете работу, – шепчет она вблизи моего лица, – вы отправитесь в тюрьму. Он того не стоит.
Я перехватываю ее руку и прижимаю к своей вздымающейся груди.
– Все это ради тебя. Ты стоишь этого.
– Мне так жаль. – Она всхлипывает и сжимает мои пальцы. – Я никогда этого не хотела... – Она пытается оттащить меня назад. – Пожалуйста, отвезите меня домой.
«Пожалуйста». Черт. Это слово на ее губах...
Я вскакиваю на ноги, отбрасывая ее назад волной своего тела. Схватив за руку, чтобы удержать равновесие, вскидываю другую руку в сторону машины.
– Я больше повторять не буду.
Широко раскрыв стеклянные глаза, она прижимает к плечу лямку ранца, и ей ничего не остается, как волочить ноги к GTO.
Звук рвотных позывов возвращает меня к Прескотту. Со спущенными штанами он раскачивается на четвереньках и опорожняет желудок в сорняк, всхлипывая между каждым рывком.
Дожидаясь, когда он закончит, я делаю глубокий вдох и пытаюсь взять себя в руки. Я не убийца. Черт, до Айвори я не размахивал кулаками с тех самых пор, как был накачанным тестостероном подростком.
Я наблюдаю, как поверженная девушка опускается в машину с выражением ужаса в глазах. Затем перемещаю внимание на распухшие руки, которые слишком заметно дрожат. Она превратила меня в маньяка-убийцу.
И заплатит за то, что позволила трогать себя этому мудаку. Что касается синяков, которые будут покрывать его тело в течение следующих двух недель? Это за мой счет.
– Вставай. – Я хватаю его за волосы. Наслаждаясь воплями пацана, я тащу его к «Кадиллаку» и сажаю на водительское сиденье.
Он весь трясется, лицо бледное и мокрое от слез. Нет видимой крови или припухлости на открытых участках кожи. Если бы не страдальческое выражение лица Прескотта и грязная одежда, никто бы не догадался, что я надрал ему задницу.
Опираясь сверху рукой на дверь, я наклоняюсь к нему.
– Смотри на меня.
Мне так хочется врезать ему, чтобы почувствовать, как его тело поддается моей ярости. Но заглушаю ее ради Айвори.
Он съеживается, руки взлетают к голове в защитном жесте.
– Не бейте меня.
Как только он понимает, что я не собираюсь что-либо предпринимать, Прескотт поднимает на меня налитые кровью глаза.
– У тебя есть два варианта, – произношу каждое слово более мягко и обдуманно. – Первый: никому не говорить, что случилось. Ни слова о том, что вы делали с мисс Вэстбрук. Не станешь показывать эти синяки, тогда они будут твоим единственным наказанием за оплачиваемый тобой секс.
Он язвительно прищуривается.
Я отвечаю ему таким взглядом, от которого можно подохнуть.
– Второй: ведешь себя как хренов слабак, рассказываешь декану, откуда у тебя эти ссадины – прощаешься с Леопольдом. Усек? Не имеет значения, насколько сильны мои связи, в мире нет консерватории, которая примет кандидата, обвиняемого в оплате сексуальных услуг.
Его глаза вываливаются из орбит.
– Мне всего лишь семнадцать.
– Достаточно взрослый, чтобы быть обвиненным в поступках такого рода, и слишком молодой, чтобы стать королем бала в тюрьме штата.
Нужно было раздавить его. Оставить в кровавой куче на съедение падальщикам.
– О, господи, этого не может быть. – Он обхватывает себя рукой за живот и умоляюще смотрит на меня. – Вы же не расскажете моей матери об этом?
– Это только между нами. Держи свой рот на замке, держись подальше от мисс Вэстбрук... Говоря это, я имею в виду, не думай о ней, не разговаривай с ней и не смотри в ее сторону. Сотри образ этой девушки из своих озабоченных мыслей. Сделаешь так, как велю я, и декан ничего не узнает.
– Ладно. – Сжимая руль руками, он кивает головой и сглатывает скопившуюся во рту слюну. – Я могу это сделать.
А вот я не уверен. Если он хотя бы наполовину так же зависим от Айвори, как я, он не сможет остаться в стороне. Но самый лучший сейчас вариант – это напугать его до усрачки.
Я хлопаю дверью и направляюсь к GTO.
Неужели ей нравилось трахаться с ним? Возненавидит ли она меня за то, что я прервал их?
Вряд ли. Она сравнила его с использованным тампоном.
А как насчет других парней? Других клиентов?
В глубине души я знаю, что Айвори не хотела быть здесь. Она даже понятия не имела, что такое сексуальное влечение, пока не встретила меня. Но обнаружить ее с каким-то сопляком оказалось сокрушительным ударом по моей гордости. Господи, я даже не мог заставить себя посмотреть на другую женщину, в то время как она... была с ним.
Ревность пронзает мою грудь, забирая воздух, и заставляет ускориться к машине.
Она должна была прийти ко мне, чтобы довериться и попросить помочь ей. Но Айвори выбрала его.
Воспоминания о том, что могло произойти на заднем сиденье автомобиля, проносятся в моей голове, мучая образами раздвинутых ног с голой задницей и презервативом.
В ногах ломит от желания развернуться, кулаки покалывает, чтобы раздавить горло Прескотта до смерти. Но я продолжаю идти, сосредоточившись на ней, на том, что собираюсь сделать.
Повиновение женщины – самое волнующее из всех моих желаний. Оно наиболее возбуждающее. Повод, ради которого я работаю, дышу и трахаюсь. Я постараюсь не разрушить ее. Если буду держать себя в руках, то смогу открыть в Айвори ту ее часть, о которой она даже не подозревала. Боль и удовольствие. Страх и возбуждение. Умение принимать, отдавая взамен. Как только до нее дойдет вся суть вышеперечисленного взаимодействия, Айвори изменится, станет уверенней и увлечется мной безвозвратно.
Разумная часть меня требует, чтобы я отвез ее домой, бросил работу и покончил с этим опасным увлечением. Но я достиг точки невозврата.
В настоящий момент, мне уже все равно.
Сегодня она будет склоняться передо мной, трепеща от наказания, дрожать от моих прикосновений. И я рискну всем, чтобы показать ей, что она значит для меня.
Глава 23
ЭМЕРИК
Напряженная обстановка в GTO такая же удушающая и неконтролируемая, как мой гнев. Я позволяю Айвори молчать, но тайна ее мыслей злит меня все сильнее и сильнее, когда мы проезжаем одну улицу за другой.
И только когда я игнорирую поворот на Трем, она поворачивается на сидении, указывая в его сторону.
– Мой дом находится... – Ее взгляд устремляется в мою сторону. – Вы не собираетесь везти меня домой?
Остановившись на светофоре, я поворачиваюсь к ней.
– Кто-нибудь заметит, если ты сегодня не вернешься домой? Твоя мать? Брат?
Раньше я думал, что у нее темные глаза, но теперь в них плещется испуг. Даже в свете фар они соблазняют и пронизывают страхом до костей.
Она смотрит на свои колени, качает головой, ее голос – мягкое дрожащее пианиссимо:
– Что вы собираетесь со мной делать?
Она думает, я причиню ей вред, и это чувство просачивается сквозь резкие порывы ее дыхания, что приводит меня в бешенство. Но я не могу винить ее. Она видела, как я теряю контроль с Прескоттом и точно так же, как я ощущаю ее страх, она чувствует мою вибрирующую необходимость в искуплении вины.
Я наклоняюсь к ней и беру ее руку, покоящуюся на коленях.
– Слушай очень внимательно, Айвори. – Сжимаю дрожащие пальцы. – Я бы никогда не ударил тебя со злости. Если соберусь отшлепать тебя, то уверяю, тебе понравится так сильно, что ты это возненавидишь. Скажи мне, что ты поняла, что я имею в виду.
У нее перехватывает дыхание, и в голосе слышится всхлип.
– Вы не обидите меня. – Она касается ссадины на моих костяшках. – Как вы меня нашли?
– Себастьян Рот чересчур был готов пожертвовать любимым парковочным местом своего друга. – Неприязнь обжигает мое горло, заставляя меня продолжать. – Ты трахаешься с ним и Прескоттом? С кем еще?
Она пытается вырвать руку, но я крепко держу ее. Женские пальцы безвольно расслабляются, в то время как мои дрожат от затяжного адреналина.
Наверное, будет лучше, чтобы она не отвечала, пока я управляю автомобилем. Как только я взорвусь, то мне ничего не стоит сбросить чертову машину с моста.
Ласалль Стрит, пятнадцать кварталов, два поворота, а чуть позже ворота повышенной безопасности, и вот я нахожусь на подъездной дорожке у своего дома, готовясь совершить самую большую ошибку в своей жизни.
Уличный фонарь освещает салон машины, но мы припарковались позади него, окутанные массивными дубами и скрытые от улицы.
Когда поворачиваюсь к ней лицом, Айвори не смотрит с завистью на мой огромный дом. Не разглядывает ландшафт на миллион долларов с приоткрытыми губами. Она смотрит на меня. Как будто я единственный, кто существует в мире. Как будто я важнее всего богатства, окружающего ее.
Безоговорочно тону в этом взгляде, теряясь в тени трагедии, страха и беспризорности. Но есть проблеск света в темных глубинах. Когда она наклоняется ближе, в поисках меня, мое сердце бьется от осознания. Этот крошечный огонек в ее глазах ни что иное, как доверие.
Вот тогда я слышу то, о чем она говорила.
Темп нашего дыхания. Барабанный стук нашего сердцебиения. Искра в воздухе.
Во мне пульсирует изысканный ритм, пробуждая чувства, которых я никогда не ощущал, сочиняя мелодию, которую никогда не слышал.
Наши завораживающие мрачные ноты.
Это гораздо больше, чем наказание или запретное удовольствие.
Она никогда не будет моей ошибкой.
– Мы... – она наклоняет голову и изучает мое лицо, – собираемся так вибрировать всю ночь? Я готова к этому, но понятия не имея, что будет дальше, немного волнуюсь.
Я провожу пальцем по ее щеке и нижней губе.
– Скажи, что ты мне доверяешь.
Она покусывает уголок рта.
– Вы не дали мне причин не делать этого.
Я опускаю руку, но она ловит ее и поднимает к лицу.
– Вы также предоставили достаточно необходимых для меня оснований доверять вам. – Она крепко прижимает наши руки к своей щеке. – Спасибо, что нашли меня. – Ее пальцы скользят по порезам на моих костяшках, а глаза блестят от слез. – Спасибо, что защищаете меня.
Господи, эта девушка... она моя музыка, главная роль и смысл этой жизни.
Наклонившись, я прикасаюсь губами к ее губам.
– Ты пойдешь за мной, войдешь в этот дом… – я провожу рукой по ее густым волосам, – …и расскажешь мне все, что я захочу знать. – Крепче сжимаю ее руку и оттягиваю голову назад. – А затем я проверю, насколько ты доверяешь мне. Скажи «да».
Ее глаза мерцают уязвимостью и безысходностью. Моргнув, девушка глубоко вздыхает и расслабляется в моих руках.
– Да, мистер Марсо.
Глава 24
АЙВОРИ
Я следую за мистером Марсо по широким, гулким коридорам его ужасающего особняка. Ноги подкашиваются при каждом шаге, я опасаюсь тех вопросов, на которые мне придётся ответить, и наказания, которое последует за ними.
Он касается моей поясницы, направляя вперед. Как ни странно, дрожь в его руке придает мне силы. Как будто он так же напуган, как и я.
Пальцы дрожат с тех пор, как Эмерик забрался в GTO. Учащенное дыхание ощущалось на протяжении всего пути. Мне хорошо известны признаки мужчины, который желает обладать мной, но с ним все по-другому. С ним безопаснее. Может быть, потому что он не нападает на меня, как те, что были до него. Или из-за ощущения его руки, что направляет меня, а не принуждает.
Мы минуем гостиную, заставленную мягкой кожаной мебелью, комнату с камином и большим количеством диванов, а также массивную кухню, сверкающую нержавеющей сталью. По сравнению с мрачным Викторианским готическим экстерьером из камня и шпилей, с выставленной напоказ роскошью, которую обыкновенный учитель вряд ли может позволить, внутри тепло и светло.
Кованые железные люстры, длинные тяжелые драпировки, блестящие деревянные полы, черные стальные обои – все это так старомодно и в то же время современно. Такое глубокое отражение его личности. Он словно благородная душа, что любит знания и истину, которые интересуют его гораздо больше, чем последние сплетни или высокотехнологичный автомобиль. Но после двух месяцев лекций я заметила, что он также ценит быстротечность жизни, мимолетные тенденции и то, как со временем меняются люди и музыка.
После многочисленных комнат, винтовой лестницы, которая огибает холл, и лабиринта коридоров я потеряла направление. Зачем столько места одному человеку?
Мне действительно все равно, сколько у него денег, и каким образом он их зарабатывает. Меня больше интересует сам мужчина, что он задумал и куда меня ведёт.
– Мистер Марсо?
– Эмерик. – Он останавливается, поворачивает меня к себе лицом и проводит подушечкой большого пальца по моей щеке. – Мистер Марсо я в школе.
Прикосновение пальца вызывает дрожь по коже, ударяя током прямо в сердце.
– Если сейчас вы не мой учитель, тогда кто же вы?
Я слышу тикающие механизмы его часов, когда он проводит пальцами по моим волосам, придерживая за голову.
– Не думаю, что ты готова это услышать.
Может и нет, но в данный момент, он это демонстрирует. Пока я смотрю в синеву его глаз, настенные бра, арочные дверные проемы и темное дерево в коридоре растворяются в забвении. Он крайне серьезен, и на его лице написано, «я хочу тебя» и даже больше.
Такой взгляд переворачивает мои внутренности, заставляя задыхаться от счастья и замешательства. Он не смягчает чувство голода в своем взгляде, но и не предпринимает никакие шаги. Как будто позволяет эмоции появляться естественным путем, сдерживая и сохраняя при этом внутри. Словно ему нравится сам процесс ощущения, и он не старается использовать его против меня.
Я могла бы стоять здесь и смотреть на него всю ночь, на его идеальные черты лица, едва заметную щетину на необыкновенном подбородке, и пылающий жар в его глазах. Мои пальцы покалывает от желания снова пробежаться по его волосам. Мягче, не так, как он зарывается пальцами в свои черные пряди, когда сердится.
Эмерик просто... такой... чертовски красивый. Он выглядит слишком сексуально для учителя. Но больше всего меня привлекает его самообладание. Забавно, ведь с Прескоттом ни о какой сдержанности не было и речи, удивительно, что тот до сих пор жив. Или?
Когда дело касается меня, контроль Эмерика очевиден в напряженном выражении лица и еще более напряженном дыхании. Он хочет меня, но не нападает. Уже одно это заставляет чувствовать себя более привлекательной.
Я хватаю его за закатанные рукава на локтях и провожу пальцами по мускулистым предплечьям.
– Можно я перевяжу вам руки?
– Позже. – Его лицо придвигается на дюйм ближе.
– Я вас не понимаю, мистер Мар... Эмерик. Ты прошел путь от шлепков до пяти недель ничего-не-делания, от размахивания кулаками... – я нерешительно протягиваю руку и касаюсь его теплой выразительной скулы, – до взгляда, которым смотришь на меня. Почему?
– Ну, до недавнего времени кое-что произошло. – Он одаривает меня полуулыбкой. – Минут десять назад. – Он поворачивается лицом к моей руке и прижимается губами к запястью. – На меня снизошло озарение.
В машине? Сердце бьется в сумасшедшем ритме.
– Что ты имеешь в виду?
– Я понял, что какое-то время… – его взгляд на мгновение опускается на мой рот, затем возвращается к глазам, – лгу сам себе.
– По поводу чего?
Мистер Марсо подходит ближе, проводит рукой по моим волосам и прижимает к груди.
– Давай пока не будем давать этому имя.
Благодаря его объятиям в голове зарождается непрошенная любовь. Инстинктивно руки обнимают в ответ, сжимают его заднюю часть шерстяного жилета. Я чувствую каждую мышцу и расслабляюсь в его руках. Его пальцы скользят по моему позвоночнику, распространяя дрожь с головы до ног. Кольцо сильных рук сжимается, и внутренне отчетливо ощущаю каждый дюйм мужского тела.
Высокий рост и твердое телосложение кажутся пугающими и оберегающими, неподвижными и теплыми, странными и удивительно правильными.
С мучительной душевной болью я скучаю по объятиям отца и его любви. Стоджи любит меня и без объятий.
Само открытие, похожее на любовь к Эмерику, – безрассудно и пугает до ужаса. У него слишком переменчивый характер, он непредсказуем и безумно вспыльчив. Ответит ли мне Эмерик тем же или бросит на следующий же день? Или станет насмехаться надо мной, заставит умолять, чтобы потом использовать это чувство против себя же самой?
Несмотря на все это, я предпочла бы получать его порциями, чем вообще никак.
Но он мой учитель. Он нарочно сказал мне, что я не могу влюбиться в него. Тем более, он любит другую женщину.
Что же тогда я значу для него? Внутренности разрывает от ревности, но руки Эмерика успокаивают, держат меня близко, и рот покоится на макушке.
Что бы это ни было... Он отрицает именно это чувство, заставляя свое сердце биться чаще. Может быть, именно из-за объятий мой слух улавливает гулкие удары его сердца. Или, возможно, и то, и другое.
Я наклоняю голову и смотрю на него.
– Тебе страшно?
Он отпускает меня и делает шаг назад, сосредоточившись на своей руке, разглаживая черно-белый полосатый галстук.
Я стискиваю зубы. Черт возьми, я хочу, чтобы он научился справляться со своими чувствами, а не скрывал их и не отмахивался. Я почти готова сказать ему об этом, когда глаза Эмерика ловят мои, сбивая дыхание.
Боже, такое ощущение, что вся жизнь только начинается. Его руки обвиваются вокруг шеи, втягивая меня во всепоглощающий поцелуй, касаясь меня повсюду. Секунды как часы. Он ласкает рот, и мои коленки подкашиваются. В тот момент, когда он предлагает свой язык, по коже пробегает приятный холодок. Его тихий стон вибрирует у моих губ, вызывая теплую пульсацию между ног. И его ответ…
– Да. – он собственнически обхватывает руками мое горло и целует дрожащую дорожку к уху. – Я боюсь.
Пальцами нахожу его волосы и притягиваю рот к своему.
– Боишься?
– Быть пойманным. – Он поворачивает нас, прижимает мою спину к стене и шепчет между опьяненными поцелуями возле моих губ. – Отправиться в тюрьму.
Я хочу возразить, но у меня нет ни голоса, ни дыхания, только его грешный рот и давление мужской груди.
Он наклоняет голову. Переплетая наши языки, целует глубже, быстрее, и я плыву по теплому течению, проходящему между нами. Ткань моих трусиков кажется влажной, температура тела поднимается до лихорадочного уровня. Ткань рубашки и резинка лифчика зудят и сжимают кожу. Я хочу их снять.
– Боюсь причинить тебе боль. – Он наклоняет голову в противоположном направлении и под новым углом поедает мой рот, желая быть глубже. – Но я не остановлюсь, Айвори. – Еще один безумный поцелуй. – Ты моя.
Все кажется таким наполненным и прекрасным, что мне тяжело поверить в действительность. Ощущение принадлежности расцветает в моей груди. Не знаю, можно ли ему доверять. Я ослабеваю, и жар наряду с его силой исчезают, оставляя меня пошатнуться у стены.
Он хватает меня за запястье и подталкивает вперед в сторону коридора. Я пытаюсь сделать неуверенный шаг, но сильные руки Эмерика скользят от талии вниз по бедрам, а после обхватывают их.
Горячим ртом обводит линию моего плеча, покусывая шею.
– Последняя комната справа, – остановившись возле уха, произносит хриплым голосом.
Затаив дыхание, ноги несут меня вперед. Он следует позади меня на расстоянии, и я практически сворачиваю шею, чтобы выдержать его горячий взгляд. Дойдя до двери, поворачиваюсь и вхожу внутрь, мое внимание парализовано всеми безымянными эмоциями, застывшими на его грозном лице.
Мне следовало бы волноваться. Я должна быть чертовски напугана. Но он не Лоренцо, не Прескотт и не то бесчисленное количество людей, из-за которых мне хочется умереть. Сегодня за все семнадцать лет Эмерик заставил меня почувствовать себя более чем живой.
Краем глаза я вижу кровать, какую-то мебель в серых и черных тонах. Это его спальня? Я вовсе не заостряю внимание на обстановке в комнате, поскольку не свожу глаз с человека, который ради меня рискует не только своей карьерой, но и свободой.
Он будто подкрадывается, и я задыхаюсь от ошеломляющей близости, которая заставляет медленно отходить вглубь комнаты. Станет ли Эмерик теперь задавать вопросы? Неужели правда вызовет отвращение ко мне? В моей жизни было так мало людей, которые в меня верили. Мне ненавистна сама мысль о том, что я могу потерять его доверие.
